Я молю о Божьей милости для тебя

        Известия с фронта становились все более тревожными, а в лазаретах с каждым днем увеличивалось количество раненных. Она это хорошо знала, так как в дневное время участвовала почти во всех хирургических операциях. А ведь врачи работали еще вечером и ночью. Женщина, ставшая сестрой милосердия, уже почти привыкла сдерживать свое волнения при стонах раненных, терпеливо убирала с операционного стола ампутированные руки и ноги. И только к запаху гнойных ран не могла привыкнуть…
    Она снова перечитала начало письма к мужу, находящемуся на фронте.

                Мой родной, мой милый! Мой любимый!
   Какую радость мне доставляют твои письма и  телеграммы! Благодарю Бога за это счастье — так отрадно было получить их после твоего прибытия на место. Бог да благословит твое присутствие там!...

    Конечно, муж не в окопах, не участвует непосредственно в боях, но война есть война и говорят, что вражеские аэропланы проникать далеко в глубь нашей территории…
   … Война затягивается, то радостное воодушевление первых месяцев, тот патриотический подъем куда-то исчезает. Уже давно в обществе нет разговоров о том, что враг будет быстро разбит и наши войска через три-четыре месяца войдут в Берлин…
    Вспомнился вчерашний разговор в лазарете о том, что в Северном море германские моряки разбросали везде мины, безрассудно подвергая опасности нейтральные торговые суда. И теперь, при первых же сильных осенних ветрах мины эти, не закрепленные якорями,  поплывут к голландским, норвежским и датским берегам. Она еще подумала, что некоторые мины поплывут обратно к берегам Германии… она надеялась на это…
Женщина продолжила перечитывать свое письмо:
   … Более чем когда-либо тяжело прощаться с тобой, мой ангел, — так безгранично пусто после твоего отъезда. Затем ты, я знаю, несмотря на множество предстоящих дел, сильно будешь ощущать отсутствие твоей семьи…
   Уход за ранеными служит мне утешением. Болящему сердцу отрадно хоть несколько облегчить их страдания. Наряду с тем, что я переживаю вместе с тобой и дорогой нашей родиной и народом, и за многих друзей, терпящих там бедствия…
Она смахнула рукой набежавшие слезы.
… как постыдна и унизительна мысль, что немцы ведут себя подобным образом! Хотелось бы сквозь землю провалиться! Но довольно таких рассуждений в этом письме — я должна вместе с тобой радоваться твоей поездке, и я этому рада, но все же, в силу эгоизма, я ужасно страдаю от разлуки — мы не привыкли разлучаться, и притом я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика. Скоро двадцать лет, как я твоя, и каким блаженством были все эти годы для твоей маленькой женушки!...
     Слезы снова накатились на глаза. Двадцать лет, почти двадцать лет любви и счастливого брака, рождения пятерых детей… и война… Предчувствия душили ее сердце… она молилась, молилась, молилась за мужа, семью, за Россию… Вспомнилось, как три дня назад она ездила в Царское село на Братское кладбище, где хоронили офицеров, скончавшихся в лазаретах.. Переходя и от одной могилы к другой она останавливалась у каждого креста и молилась за души погибших…
        Надо заканчивать письмо и немного поспать, ведь завтра снова в лазарет… завтра она, вместе с дочерьми, снова будет выполнять нелегкие обязанности сестры милосердия. Завтра снова будут боль, кровь, гной и ампутированные конечности… Завтра придет Смерть…
     Слова ложились на бумагу ровными строчками, хотя в глазах снова стояли слезы:
     … Мои самые горячие молитвы следуют за тобой денно и нощно.
Я молю о Божьей милости для тебя — да сохранит Он, научит и направит и да возвратит тебя сюда здравым и невредимым!
     Благословляю тебя — и люблю тебя так, как редко когда-либо кто был любим, — целую каждое дорогое местечко и нежно прижимаю тебя к моему старому сердцу.
     Навсегда твоя старая Женушка.
     Икона эту ночь полежит под моей подушкой перед тем, как я тебе передам ее вместе с моим горячим благословением...
     Закончив письмо Александра Федоровна, сестра милосердия военного времени, Императрица Всероссийская, тяжело поднялась из-за стола...