Остывающий жар

       Томас шел с ружьем по длинным улочкам, что были так похожи друг на друга, город был разбит на районы, в каждом районе жили молчаливые граждане, которые лыка не вязали, ибо у них был день победы. Не все, ведь были и те, кто бросал вызов системе. Тут внезапно увидел Томас сияние, что шло из дома, который был перед глазами. Огромный такой дом с синей крышей и с красивыми башнями из черного камня.
       Он быстро зашел в одну дверь, и ему показалось, что он очутился в квартире музыканта. Даже почудилось, что в комнате на столике горели свечи, лежали гитары и скрипки прямо на полу, а музыкант с длинными волосами сидел в кресле и слушал записи своих любимых музыкантов. Он же эти звуки уловил еще на улице, приближаясь к этому дому, он был страшно удивлен тем, что нашел этот дом среди многих домов, похожих друг на друга, как две капли воды. Дома и города кругом.
      Он подходил к его подъезду и увидел пару воронов, что сели на шпиль башни, тут же за решеткой, которая мрачно висела в стене, он увидел пару лебедей, что мечтали о новом мире. Сладкую дрожь по всему телу вызвал у него вид этих лебедей.
       Звуки органа притягивали его, он поднялся по ступенькам, постучал в темную дверь, а за ним следовал черный пес, что был лохматым и хмурым, молчали двери, сыпал кто-то снег из окна на мостовую. Никто не открывал, словно бы спал дом, но звуки органы доносились, следовательно, за стенами идет концерт.
      Томас постучал еще раз, но никто не подходил к двери, тогда-то он решил остановить внутренний диалог. Дверь не открылась. Он, засунув руки в карманы, вышел из подъезда и подошел прямо к окну, за которым чья-то тень мелькала, вздыхали усталые лавочки напротив. Томас крикнул, позвал музыканта, он сидел на диване и слушал музыку и пил чай, глядя на свои сильные руки.
- Открой дверь, мой друг, ведь я стараюсь улететь от земли, будем играть джаз, какие наши годы! – кричал Томас, стуча в дверь изо всех сил.
- Иду, иду, жди! – крикнул музыкант в ответ и нажал на кнопку. Двери тут же открылись.
       Он поднялся снова к его двери и увидел зеркало перед собой, но его в отражения не было в зеркале. За этой дверью была еще одна дверь, и вот за нею и был электрический звонок, а там и рычаги, с помощью которых можно было вызвать лифт не запредельный этаж. Куча полок с книгами в прихожей и пластинками.
«Надо было открыть главную дверь и затем нажать на кнопку звонка, тогда бы он бы все услышал. Зря стучал в дверь, ведь я ровным счетом ничего не слышал. Мой предок лежит и не есть уже неделю» - ответил музыкант Томасу.
     Томас зашел к нему в жилище и, пройдя пару шагов по коридору, зашел в его комнату и сел на диван, а рядом сидел огромный попугай на стуле, он говорил о том, что он знает обо всем, что творится на земле и на небе. Он стал рассказывать, что он за музыку слушает и предложил послушать любимые записи, оказывается, попугай был спутником музыканта. Музыкант, зажег свечи, снял со стенки плакат с бородатым йогом и сказал:
- Тут есть дверь в иные миры. Мой шкафчик прячется за этим плакатом. Там мои секреты, которые печальным жителям земли ой как нужны. Белорусский язык по отношению к русскому это что-то наподобие португальского и испанского. Бразильцы поют на португальском. Все эти песни простых людей о жизни. В них нет никаких вымыслов. Все так, как оно происходит в жизни. Нет ничего лишнего. Все очень просто и предельно доходчиво. В этом суть музыки. И человек смог бы с помощью песен взойти на более высокий уровень сознания, чуточку дальше шагнуть, а если повезет, то и за горизонт, но это если повезет, если не сгинешь в пучине темного моря осознания.
      Тут в комнату залетела через форточку белая сова, она подлетела к его ногам, а потом села на плечо, а музыкант сел в позу лотоса на темный палас и закрыл глаза. И тут в форточку запрыгнула черная кошка, похожая на пантеру, но попугай сходу сказал всем, что это малазийская кошка и она очень умная, она такая умная, что дальше некуда. Все тайны мира знает.
- Любит она есть с одной тарелки со мной. Иди ко мне, моя прелесть, -потянул руки к ней музыкант, - давайте лететь в космос, я тут пишу песни для работников крематория. Такие пламенные песни.
     Кошка запрыгнула на стол и сидела у самого магнитофона, слушая музыку свободных птиц. Потом она прыгнула на подоконник и смотрела на звезды, что сияли так нежно и тихо над землею. В коридоре послышались чьи-то шаги. Тут Томас услышал крик, который пробивался сквозь музыку. Дикий крик повторился еще раз и еще раз. Тут музыкант спохватился и побежал в коридор.
        Томас читал «Сто лет одиночества», он сидел на диване и слушал музыку, сова смотрела на картины, что висели на стенах. Грохот в коридоре. Томас услышал, что в коридоре кричит музыкант. Он вышел в коридор и подошел к туалету. Там лежал дед, он не мог встать. Туловище его лежало в туалете, а ноги в коридоре. Тяжелый такой дед. Это отец музыканта.
- Помоги его поднять. Я не могу один, ведь он очень тяжелый, – стонал музыкант, - он весит сто килограмм.
     Томас взял деда подмышки, а музыкант за ноги, таким образом, вместе они донесли его к дивану. Пришлось тело волочить по полу. Ноги его двигались по полу еле-еле. Дойдя с ним до зала, он посадил его в кровать, которая стояла у самой стены. Белая сова следовала за ними по пятам. Дед упал на кровать, а его сын сказал, что отец скоро умрет. Ему девяноста шесть лет уже и он не видит ничего и глухой абсолютно.
     Томас сел на диван и стал читать дальше книгу, «Сто лет одиночества» странная и смешная книга. «Дед, будем Маркеса читать тебе, чтобы ты стал молодым, чтобы ожил, чтобы кровь твоя стала синей» - сказал сын отцу что умирал. «Пристрели меня, сынок, жука колорадского в огороде потрави, дабы картошку осенью мог кушать, я в огороде не могу работать больше» - просил слезно дед.
        Томас закрыл книгу, положил ее в шкаф на место, и, глядя на старика, что лежал на кровати, охая и тяжело вздыхая, взял в руки ружье и сделал все то, что просил дед. Музыкант ахнул от испуга.
      Томас смотрел на это все без всякой сентиментальности. В его памяти звучали строки Маркеса. Музыкант же остался таким же, каким он и был всегда. Дед в кровати, веки закрыты, он держал сына за руку и говорил ему о том, что больше не будет ходить сам в туалет. Все одеяло в крови, подушка в крови. Ничего, отстирается, думал сын, глядя на все, но ему хотелось взять трубу и играть джаз, как это делал Виан. Он тоже знает суть джаза, умеет сочинять неплохие песни на похоронах, когда все танцуют вместо слезливых попоек прямо у печей крематория. «Нет обочин у моих дорог, твои цветы пусть отцветают, текучий путь мой одинок» - пропел Томас, глядя в синие глаза музыканта.