В иммиграции

«Не надо мудрости. Философии и штампов.
Все может быть легко и красиво».

С этой мыслью Иван Ерофеич расстегнул ширинку, намереваясь взяться за старое.
Но тут поясню читателю, даже не кто такой Иван Ерофеич, а кто такой Боря.

Лет двадцать пять назад, когда кошки по центральному телевидению выглядели не так ярко, родился Боря Шустин. Он жил последние вот уже семь с лишним лет с родителями в иммиграции.

Сегодня Боря готовился проститься с девственностью.

Мама, с которой он жил и портил этим отношения с женским полом, тщательно оберегала Борю от неожиданностей. Он, со своей стороны, жадно ждал, когда к маме из соседнего городка приедет тетя Зоя, и они отправятся за покупками.
Тогда он мог бодро сбежать из дома, движимый поиском своей половинки.
Удивительно, но Боря был прекрасен. Высокие скулы. Мужественный взгляд. Красивые, пугающие некогда советские органы госбезопасности, белоснежные зубы. И широкие, по-военному, плечи.

Боря был не похож ни на отца, щуплого Израиля Моисеевича, с которым он также жил в иммиграции, лавочника, работавшего когда-то в СССР инженером НИИ. Ни на дедушек со старых фотографий, выглядевших еще безнадежнее папы.

В кого пошел Боря, не понимала даже его мама, с каждым годом взросления сына становившаяся все более подозрительной к себе. Иногда она часами сидела на кресле, заставляя сына позировать ей на диване. Она смотрела на него задумчиво и загадочно, нежно закатывая глаза и тяжело вздыхая.

Борин папа и вовсе хворал, глядя на неудачного отпрыска, отгоняя неприятные мысли о возможных ошибках молодости супруги.

Год шел за годом, семья страдала. Переживал и Боря. За обедом он старался сутулиться, шмыгать носом и даже картавить. Хотя ни одного из этих породистых недугов у родителя не наблюдалось. Это выглядело смешно со стороны и подозрительно для папы. Израиль Моисеевич молча переводил взгляд с сына на жену. А с нее  на фотографии предков на стенах. Мысленно произнося в голове их имена и отчества, Израиль Моисеевич формировал внутри себя обиду, точившую его изо дня в день.
Без аппетита обедав, он каждый раз поднимался из-за стола и произносил одну и ту же фразу: «Спасибо за наш семейный обед».
Он произносил ее с таким очевидным вторым смыслом, что мама тут же вскакивала из-за стола, и начинала судорожно собирать посуду в мойку.
Боря же, тихо вставал, откашливался, и уходил к себе.

Так шли годы.
Пока Боря не встретил Антонину.
Девушку молодую, яркую, с полным набором хромосомных доказательств совместимости с Борей.

Антонина была при этом детдомовской. Никто не знал ее родителей, имя же ей дала нянечка, случайно, будто что-то вспомнив, или разглядев ребенка.
Боря и Антонина встречались уже год. Они деликатно познакомились с родителями Бори, чем вызвали у мамы притворный сердечный приступ, а у Израиля Моисеевича трехдневную необъяснимую изжогу.

Борин папа на обряде знакомства произнес лишь одно: «Счастье, что в мире встречаются-таки красивые женщины!».

Мама Бори после ухода Антонины сказала, что этот вариант ей не нравится.
«Будешь вечно сидеть и бояться, что уведут!».

Довод Боре не понравился, но он оставил его за пределами сознания.
Он полюбил Антонину.

И вот сегодня, когда папа был на работе, а мама с тетей Зоей ушли, Боря позвонил Тоне. И она обещала прийти.

Антонина жила с подружкой. Она работала в типографии наборщицей, и с удовольствием снимала квартиру «пополам».
После звонка, Тоня, наспех накрасившись, понимая ценность времени, с нетерпением пошла в дом Бори.

День стоял хмурый. Тучи спустились низко, сформировав к часу дня почти вечернюю картинку.
Тоня быстро шла по кварталам, с каждым пролетавшим мимо домом все больше пробираемая дрожью первой интимной встречи с мужчиной.
Борю она не любила. Неизвестно за что. Но понимала, что другого такого ей не подвернется точно. Потому спешила решить все и сразу, навсегда привязав к себе эту, немного странную, но генетически близкую семью.
Пройдя еще квартал, Тоня решила срезать через сквер. Темная от низких туч аллея казалась почти ночной. Было пустынно. Гулять в такую погоду здесь не любили.
Тоня ускорила шаг, пока вдруг не услышала сбоку резкий окрик: «Дочка!».
Она остановилась как вкопанная. Голос был странным. Казалось, ему нельзя было не подчиниться. Тоня медленно повернула голову. В следующий момент от удара по голове потеряла сознание.

Боря ждал долго. Он с нетерпением теребил часы – папин подарок на двадцатилетие. Небольшие, кварцевые, бюджетные, но купленные, новые, его, Борины.
Тоня должна была прийти уже час как. Подумав, Боря схватил куртку, и выбежал из дома.

Иван Ерофеич неторопливо склонился над красивой девушкой, и старался привести ее в чувства. Он очень дорожил своими привычками, и не хотел делать это с безжизненным телом. Сильными, хотя и немного одряхлевшими к его возрасту руками, он поднял Тоню и встряхнул.

Послышался стон. Тоня пришла в себя.
«Вот так.
Легко и красиво!».

Иван Ерофеич расстегнул ширинку, и принялся за дело. Тоня, едва пришедшая в себя, пыталась было сопротивляться, но без толку. Иван Ерофеич был высокий и сильный. Прохлада травы и мелкие камушки надоедливо раздражали Тоню сзади, а Иван Ерофеич пока вызывал те же чувства, ерзая спереди.
Тоня особо не расстроилась. В приютах и детских домах, где прошла ее молодость, такое случалось часто, едва ей исполнилось восемнадцать. Можно сказать, Тоня привыкла, и относилась к насильному сексу, как, например, к невкусному обеду. Неприятно, но не критично. Воспитатели, врачи, участковые. Они как-то слились у Тони воедино, образовав смутный образ мужчины. Похотливого и напористого.
Она немного волновалась за исход ситуации. Вдруг маньяк. Для страховки она взяла инициативу на себя. Насильник с легкостью поддался ее напору. Вряд ли такой станет бить или убивать после такого. Опыт это подсказывал Тоне.
Минут через десять все подошло к концу. Иван Ерофеич выгнулся и вскрикнул от удовольствия. Тоня молча лежала, ожидая продолжения.Оно было странным. Сзади послышался хруст, и раздался звук сильного удара. Ивана Ерофеича кто-то со всей силы ударил по голове. На Тоню брызнула кровь.
Медленно, будто в кино, лицо насильника сползло куда-то влево, освобождая вид стоявшего за ним с камнем в руке Борю. Тот стоял с вытаращенными от ужаса глазами. Рот его шептал что-то подрагивающее и неразборчивое.

Тоня быстро сориентировалась.
«Боря! Откуда ты здесь?».
Борис Израилевич вместо ответа подкосился в коленях, упал почти на Тоню, обнял ее и зарыдал.

Антонина, обняв любимого, гладила его по голове, повторяя: «Маленький мой, не плачь, не плачь, все кончилось».
Так прошло минут пять.

На другом конце дорожки послышались шаги и женский разговор. Кто-то приближался. Тоня оторвала от себя зареванного Борю, и начала соображать, что делать дальше. Мужчина лежал без движения, из раны в голове медленно капала кровь.
Тоня спросила: «Боря, говорить можешь?».

Борис Израилевич утвердительно кивнул, посмотрел ей в глаза, сложил бантиком губы, и взвыл, что есть силы от осознания содеянного, жалости к Тоне, ужаса последствий.
Тоня вздохнула. Она поправила одежду, вышла из кустов, и стала ждать приближающиеся за поворотом женские голоса.
Через полминуты навстречу вышли Борина мама и тетя Зоя.
«Бля», - отчетливо пронеслось в голове Тони. «Теперь и не разрулишь».
Женщины, увидев Тоню, остановились, как вкопанные. Из-за Тони показался Борис Израилевич, зареванный, с выражением пожизненного одиночества на лице.
Упала мама. Она поняла сразу, что сын не выдержал ее многолетних запретов, и совершил насилие. Такое воспринималось только в положении «Обморок».
Тетя Зоя вскрикнула.
«Я все объясню», - начал Боря, но Тоня его перебила.
«Нужна милиция. Меня пытались изнасиловать!».
«Какая милиция!», - зашипела практичная тетя Зоя. - «Боренька ни в чем не виноват. Ваши, знаете, детдомовские сексуальные привычки здесь совсем не при чем!».
«Вы не понимаете!», - неожиданно заорал что есть сил Борис Израилевич. – «Это не я! Ее… Из…Из…Он там», - Боря ткнул пальцем в кусты.
Тетя Зоя медленно двинулась к тому месту, куда указал племяш.
Она раздвинула кусты, прошла вглубь, долго кряхтела, возилась, и даже принюхивалась. Звуки напугали Борю, он опять заплакал.
Тоня нежно обняла его за плечи.
«Мама», - бережно произнесла она. Боря вскрикнул. Он совсем забыл, что мама лежала на тропинке без сознания.
Он кинулся к ней, попробовал привести в чувство. Странно, но ему это удалось быстро. Мама открыла глаза, и неожиданно бодро поднялась.
«Мерзавец!», - четко и аккуратно произнесла она, глядя презрительно на Антонину. Та опустила глаза.
Из кустов вышла тетя Зоя.
«Никого!». Она произнесла это так, будто нашла миллион. Окинув взглядом всех троих, тетя Зоя сказала:
«Пойдем домой. Не надо милиции».
Эта фраза вывела Борю из оцепенения. Он бросился в кусты.
Тоня побежала за ним.
Картина, открывшаяся им, удивляла. Помятая трава, разбросанные кусочки одежды. Небольшая ямка на том месте, где лежала окровавленная голова насильника.
Ни следов крови, никаких других. Молодые переглянулись.
«Пойдем?», - осторожно произнесла Тоня.
Боря не ответил. Дрожа еще всем телом, он откликнулся, и поплелся за Тоней.
«А ты куда?», - строго спросила тетя Зоя у Антонины, когда последняя пошла с ними.
«Я?», - обреченно произнесла Тоня.
«Да», - вступила мама. – «Ты! Куда ты теперь пойдешь! Совратительница!».
Она более не захотела ничего говорить, взяла плачущего Борю под руку, и повела в сторону дома. Тетя Зоя, бросив на девушку последний презрительный взгляд, пошла за ними.
Тоня хмыкнула.
«Борис!». «Борис», - громко крикнула она.
Боря повернулся, беспомощно посмотрел на ней, вздохнул и засеменил за мамой.
Тоня нахмурилась, будто что-то обдумывая. Потом развернулась, поправила кое-как остатки одежды, и зашагала в сторону дома.
В ста метрах на нее, сквозь заливавшую глаза кровь, смотрел на происходящее Иван Ерофеич. Он силился вспомнить одно лицо, показавшееся ему знакомым.
«Давно же это было!».

Он вспомнил. Двадцать шесть лет назад, небольшой городок под Саратовом. Молодая студентка. И его привычное занятие. Это была она. Конечно! Борина мама.
Иван Ерофеич повел головой и хрипло рассмеялся.
«Бывает же!».
Он деловито застегнул ширинку. Стер листьями кровь с лица. Аккуратно выбрался из убежища и быстро зашагал прочь.

Дома, успокоив сына, мама Бори уселась в любимое кресло. Уже пришел домой муж, неказистый Израиль Моисеевич. Рядом что-то щебетала тетя Зоя.

А мама Бори, глядя на его широкие плечи и заплаканные глаза, еще раз вспомнила тот тихий майский вечер, когда много лет назад в городке под Саратовом, оказалась в руках большого и сильного насильника.
«Всякое бывает».
Она подумала, что Тоня, наверное, и не соврала вовсе.
На секунду она потянулась рукой к телефону. Ей захотелось позвонить Тоне, и, наконец, хотя бы кому-то рассказать свою историю, объясняющую и усложняющую все одновременно.
Но секундная слабость прошла.
И Борина мама лишь нервно вздрогнула и тоскливо вздохнула, вспоминая тот незабываемый майский вечер в небольшом городке под Саратовом.