Без названия

Нет, не увидимся. Нечем будет увидеться.
В. Полозкова

1

У нее были большие глаза. Первое время я пребывал в полной счастливой уверенности: люблю её всем существом. Она смеялась космически, серебристо. Она обожала меня до болезненного безумия. Страдала, когда я опаздывал на встречу, и выговаривала мне, когда по какой-то причине не брал трубку.

Мы познакомились с ней летом. Она летела на велосипеде по центральной улице, и в одной руке у неё между ладонью и рукояткой руля радостно вздрагивали солнечные ромашки. Она улыбалась такой светлой и беззаботной улыбкой, что трудно было не заметить её, а после – совершенно невозможно оторвать глаз. Что-то внутри меня вздрогнуло, кольнуло под сердцем, когда она пронеслась мимо. И я понял: вот она, вот моя любовь и жизнь; сейчас или никогда. И я побежал за ней. Я не чувствовал усталости, я не замечал удивленных взглядов прохожих, я не боялся споткнуться и упасть. Все, что я видел – была она: шлейф ее русых волос, хвостик белого платья, отрывки дрожащих ромашек. Я и сейчас, спустя столько лет, с восторгом вспоминаю этот момент. И вот она остановилась. Остановился и я. Она медленно спустилась с велосипеда и оглянулась на меня. Позже она призналась, что чувствовала меня несущегося позади нее. Оглянувшись, она рассмеялась и поманила меня пальцем. Я послушно последовал на нею.

Во дворе ее дома важно разгуливали цыплята. Старшим среди них оставался лохматый пес Тима, временами он погавкивал на этих малышей, когда они приближались к забору слишком близко. Но на меня Тима, казалось, не обратил совершенно никакого внимания. Только смерил меня недоверчивым ворчливым взглядом и отправился к какому-то шальному цыпленку, норовящему пролезть через деревяшки забора. Она прислонила велосипед к крыльцу дома и жестом пригласила меня сесть за столик во дворе.

Её звали Соня. Она только поступила в университет, и это было её последним летом в родном доме и городе. Она много говорила в тот день и доверилась мне совершенно, будто знала меня целые столетия до этого дня. И я не мог не ответить ей такою же откровенностью. Она была такой открытой, простой и так располагала к себе, что невозможно было не поддаться волнам светлой разговорчивости рядом с ней. Соня была неглупа. Она много читала и многим интересовалась. Но в то же время оставалась неисправимым ребенком. Вся эта бурная смесь, мирно уживавшаяся в ней, завораживала и околдовывала.

Мы проговорили с ней до глубокой ночи. Уходил я под оглушительный оркестр сверчков, подгонявшие меня крошечные комариные копья, по дороге, сотканной лунным светом и сопровождаемый дружелюбным перемигиванием звезд. В ту ночь я не сомкнул глаз от счастья и определенно написал бы для нее песню, если бы умел. Просто музыка и любовь переполняли меня.

В ту ночь Соня тоже почти не спала. Начинала дремать и вдруг просыпалась от страха потерять ощущение меня, от опасения, что я ей только привиделся; она боялась, что ночь скроет меня в своем мраке навсегда. Ждала утра, чтобы подняться с воспоминанием о нашем вечере и новым чувством в сердце.

То была подлинная любовь с первого взгляда.


2
Я никогда не был сентиментальным. И сам удивлялся себе – уже к полудню, когда прикорнул на час. Вообще вся эта история была совсем не в моем духе. Но когда я проснулся от звонка в дверь, то вновь ощутил покалывание в груди и чувство невесомости в животе. Я ринулся открывать – на секунду померещилось, что это могла быть она. Но это, конечно, было не так. На пороге стоял мой закадычный друг, Митька.

Он с первого взгляда определил мой диагноз, а когда узнал о песне, кисло сморщился и сплюнул.

- Да, брат. О, как тебя угораздило. Только это все чушь собачья. И любовь ваша, и все вытекающие из этой проклятой дряни последствия. Мне-то ты должен верить.

Митька был женат уже 5 лет. Не по доброй воле, естественно. Когда ему было 20, Маша сообщила о беременности. А Митька всегда оставался честным человеком. Он её любил. Поначалу. Пока не родился Лёша. Теперь она была другой – располневшей, отчужденной к самой себе и равнодушной к нему. Она забывала о главном: мы, мужчины, остаемся детьми до конца своих дней и вряд ли когда-нибудь вообще меняемся. И в заботе, любви и нежных словах нуждаемся не меньше, а, может, даже больше новорожденных младенцев. Митька стал пропадать на работе, потом и вовсе перестал приходить домой раньше часа ночи. Маша сначала устраивала сцены, а потом смирилась – пусть делает, что вздумается – лишь бы деньги приносил.

И вот Митька сидел в моем кресле, прицокивая языком и укоризненно глядя на меня. Но что я мог ему ответить? Я был влюблен…

3

Мы встречались с Соней каждый день. Поначалу она играла со мной, не подпускала слишком близко, не говорила о своих чувствах ко мне открыто. Мы лавировали среди полунамеков, скрытых желаний, недосказанностей и загадочных взглядов. Но  когда мы расставались на ночь, сразу же начинали слать друг другу сообщения… Так прошел месяц. Тогда я покорил ее окончательно. Она сдалась полностью и навсегда. Да и какая девушка смогла бы устоять перед такой любовью, какую я носил в себе все это время и лелеял как бесценное сокровище?... Я помню ту ночь, когда мы лежали вместе впервые, и она, опершись подбородком на мою грудь, повторяла мне жарким шепотом:

- Я твоя, родная. Люблю тебя, люблю, люблю….

Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни.

4

Кому и когда удавалось проследить цепочку событий, которые становятся началом конца? Как вычислить ту точку невозврата, когда обратного пути к согласию не отыскать? С какого дня, часа, фразы, слова начинается необратимый процесс разрушения великого чувства и разорения души?

В город приехала моя бывшая девушка. Когда-то я любил ее. Не так, как Соню. Но любил. И в те времена, когда я любил её, она была мне тоже дорога. Крупицы нежности хранятся в нас по привычке, если только не перерастают в долины ненависти. Но с Аней мы разошлись полюбовно, пообещав писать друг другу, навещать, не таить обид и не поминать былого лихом. Чего уж греха таить – она всегда была мне близка. Как друг, но не более. О существовании Сони я её известил. И Аня была даже как будто рада тому, что мое сердце вновь полно горячей привязанности к кому-то. Говорила, что мечтает познакомиться с той, которой удалось украсть мой разум и здравый смысл.

Соня не пришла в восторг от перспективы встречи с моей бывшей любовью. Она верила, что бывших любовей не бывает. Как не может быть дружбы между мужчиной и женщиной. Это всегда – более или менее зашифрованный – но флирт и влечение, говорила она. Тогда мы поссорились в первый раз.

Я шел от нее к себе и вдруг полился дождь. Домой я пришел промокшим до последней нитки. Но в подъезде меня поджидала Соня. Она приехала ко мне на велосипеде, ехала по другой дороге и обогнала меня. Увидев, как я затворяю за собой дверь, она выпустила велосипед из рук, и он с гулким эхом повалился на пол. А Соня, вся в слезах, бросилась мне на шею и крепко обняла. И я снова почувствовал, как эта полуженщина, полу ребенок самоотверженно меня любит.

- Отнеси меня наверх, мне холодно, - просила она меня влажными губами. – И прости меня! Я никогда, слышишь, никогда не хочу с тобой ссориться! Ты же любишь меня, только меня! Я знаю! – И Соня целовала меня, обнимала руками, по которым еще стекали дождевые капли, прижималась телом, мокрым под платьем. Я целовал ее в губы и щеки – по блестящим дорожкам слез и чувствовал на языке соль ее боли. Никогда во рту у меня больше не было так солоно.

Через час мы лежали у меня, и я гладил ее мягкие волосы. Я впервые тогда заметил, что она была не то чтобы очень красива…. Но до чего прекрасен был, свет, которым она лучилась рядом со мной. Именно внутренний свет всегда привлекал к ней людей.

Я сообщил ей, что не стану устраивать их с Аней знакомства. И тут она снова взорвалась. Удивительно, как может меняться женщина. В одну секунду томная мягкая нежность вдруг обращается у неё в бешенство фурии… Соня кричала и рыдала, трясла головой, говорила, что не оставит её со мной наедине. Повторяла, что не верит в такую дружбу. С ней случилась истерика, которая напугала нас обоих. Несколько часов я убаюкивал ее на руках, как ребенка, стараясь успокоить ее невольные всхлипы. В ту ночь мне впервые стало страшно. Про себя же я решил, что теперь уж точно никогда не сведу их вместе. В тот день мы поссорились целых два раза и целых два раза помирились.

Утром я проснулся от поцелуев. Соня склонялась надо мной и нежно, извинительно улыбалась. Не размыкая сонных глаз, я обнял ее за шею обеими руками и прижал к себе. Я чувствовал у самого уха её теплое дыхание, слышал, как она тихонько посмеивается, крепче прижимается ко мне.

Соня не умела готовить. Но ради меня училась. И в роли учителя я порой выступал собственной персоной. В то утро Соня нарезала хлеб и вдруг спросила:

- А ты мог бы на мне жениться?

Я опешил. Я все еще любил ее, но мне было всего 25 – ничтожно мало для мужчины, чтобы заводить семью. Ей и вовсе  было 18. Впереди у нее было 5 лет учебы в университете - столько всего, что и не перечесть. Она немного переменилась в лице, увидев мою заминку, но снова занялась хлебом и ножом.

- А если я откажусь от университета? Что, если я хочу всю жизнь посвятить тебе, а не учебе и карьере?

Я почувствовал внизу живота холодок. К разговорам о браке я точно не был готов. Нам так хорошо было вместе, нас ничто не сдерживало от страсти и безумных порывов, нам никто не читал моралей. Мы даже не жили вместе – боялись исчерпать романтику и приесться друг другу. Но мои размышления прервал звонок в дверь.

Откусив от бутерброда довольно большой кусок, потому что ел последний раз только вчера днем, я отправился в прихожую. И чуть не подавился, когда передо мной возникла Аня.

Она широко улыбалась и тянула ко мне руки для объятий. Я, конечно, обнял её, а за моей спиной появилась Соня. Сначала я испугался того взрыва, который снова мог произойти. Но ничего не случилось. Соня вежливо улыбнулась и протянула руку Ане – для знакомства. Но та лишь смерила Сонину ладонь недоумевающим взглядом и сказала:

- Да знакомы, вроде.

Соня взглянула на меня испуганными газами, ища поддержки. А я только и смог, что улыбнуться ей… И начался ад. Я понял, как прав был, когда решил не знакомить двух женщин, олицетворявших разные периоды моей жизни.

Аня болтала без умолку. Иногда говорила бестолковые вещи и не в меру весело смеялась. Соню она не замечала в упор, делая вид, что Сони вовсе нет в комнате, что каждое ее слово – всего лишь передвижение воздуха в пространстве. А я отчетливо ощущал жар двух огней. Я, как водится, находился между ними.

Когда я кое-как выпроводил Аню, началось то, что я уже предвидел. Скандал грандиозного масштаба. Соня не просто кричала, плакала, дрожала, она бросалась в меня всеми предметами, попадавшимися ей под руку, она кидалась на меня с кулаками, и мне приходилось тащить её на кровать и крепко стискивать ей запястья. Только к рассвету следующего дня нам удалось успокоиться и заснуть. Я проснулся раньше. Умылся и отправился гулять. Было еще прохладно и влажно. В парке я разулся и пошел по траве босиком. Росистая трава приятно щекотала ступни и заставляла меня испытывать легкую дрожь во всем теле. Прямо в одежде – рубашке и джинсах - я лег на землю и стал прислушиваться. Стояла благодатная тишина. Вокруг не было ни души. Ничто не мешало мне просто лежать и чувствовать, как все внутри успокаивается – впервые за долгое время. Вдруг я почувствовал едва ощутимое царапанье на указательном пальце. Это была божья коровка. Я так обрадовался ей, как нежданно счастливому известию! Она была такой маленькой, но такой свободной – от других божьих коровок, от боли и страданий, от истерик, ссор и обид. Я позавидовал ей. Ведь даже если она и умрет, проживет очень счастливую жизнь. Без людских бурь. И жизнь ее оборвется в долю секунды. Тьма надвигающейся подошвы, хруст и –  навечно тьма.
Зазвонил телефон. Это была Соня. Я какое-то время разглядывал ее фотографию, светившуюся каждый раз, когда она мне звонила, сбросил и выключил телефон.

4

Целый день я бродил по городу, даже не помню теперь, где именно был. Но вернулся я домой отдохнувшим душой человеком. Я давно не садился за работу и чувствовал, что теперь во мне достаточно сил для возвращения в свою колею. Я включил компьютер и погрузился в свой обычный труд. О телефоне я вспомнил только к полуночи. Включил и сразу увидел: 45 пропущенных звонков от Сони, и 24 сумасшедших смс-ки, 3 звонка от Ани и одна смс: «Куда пропал? Я думала, ты не бросишь друга одного в чужом городе…»Я не стал звонить ни одной из них, я просто лег спать.


На следующий день я чувствовал, что надо бы позвонить Соне или Ане, а лучше им обеим. Но все тянул. Предвкушал очередную истерику или кошачьи игры. Когда стали опускаться нежные сумерки, я собрался и пошел к Соне. Калитка была заперта. Я перелез через старый забор, постучал в дверь. Никто не откликнулся. Я подошел к окну ее комнаты и постучал снова. Стекла зазвенели, но Соня не появилась. Я посидел немного за столиком в ее дворе, где когда-то зародилась наша любовь. Мне показалось, что я увидел, как быстро отдернулась и снова опустилась занавеска в одной из комнат. «Ах, значит, ты тоже – играть. Черт с тобой». И я поспешил убраться. Я не чувствовал ничего, кроме злости. На весь мир, на всех. Теперь я ненавидел каждый камушек, встречавшийся на моем пути. Этот вечер я провел с Аней. Между нами ничего не было, но нам было хорошо. Временами я вспоминал о Соне, но старался гнать её вон из своей головы.

5

Мы, конечно, помирились. Соня сама пришла ко мне. Но что-то теперь было не так. Как будто мы собрали сломавшийся механизм, и остался лишний винтик. Все, вроде, работало, но появился какой-то странный гул, да и «лишняя» деталь мозолила глаза и заставляал быть настороже. Мы стали ссориться еще чаще. Она обижалась почти каждый день. И в какой-то момент я понял, что привык к этому. Я больше не боялся причинить ей боль. Мне казалось, что она может плакать вечно, что она на 100% состоит из соленой воды. И разве случиться что-нибудь страшное, если она расплачется и сегодня, как делала это вчера и позавчера и неделю назад?... И она каждый вечер билась в истерике, говорила, что я больше не люблю её, что я охладел. А я… я не знал, что держало меня возле этой девочки.

Каждый мужчина больше всего на свете дорожит только своей свободой. И тот, кто посягает на неё, автоматически переходит в разряд врагов. Соня думала, что слезами заставит меня действовать по ее наитию, что мольбами переделает меня, и я стану плясать под ее дудку. Но мужчине проще уйти, чем измениться, а тем более - уступить женщине.  При этом, женщины думают, что это уже не любовь. На самом деле, все мы одинаковы и только такие мы - настоящие, а книги, стихи, песни и фильмы про пошлых Ромео и Джульетту – это фальшивка: блестит до непосильной рези в глазах, а на поверку – стеклышко. Это было выдумано каким-то коварным человеком, который теперь, вероятно, горит в аду, но такая любовь - неправда, иллюзия.

Последнюю ссору я даже не помню… Повод для этого у нас был всегда. Мое изменившееся отношение к Соне, Аня… Помню только, как у меня потемнело в глазах и я сказал:

- Довольно! С меня хватит. Мы расстаемся, – и быстрым шагом отправился по направлению к дому.

Соня бежала за мной. Всю дорогу. Она пыталась схватить меня за руку, норовила заговорить со мной, но я отстранялся и только шел еще быстрее. В тот момент я был полностью уверен в том, что не люблю её больше. Я смертельно устал от каждодневных разбирательств, моя душа была вымотана и опустошена. Я хотел спокойствия. Я хотел быть божьей коровкой.

Трое суток я не мог выйти из квартиры. Соня дежурила у двери. Она не спала, не ела, не пила, она лежала у моего порога, периодически звонила в дверь и по телефону. А я… я был непреклонен. Мне казалось, что я никогда не был так прав, как в нашем с ней случае. Когда у пациента болит зуб, и его уже не вылечить, врач вырывает его. Сначала боль заполняет собою все тело, но потом наступает благодать. Я верил в то, что поступаю с медицинской точки зрения как нельзя более верно. Но я забыл, что у меня совсем другое образование. К тому же, меня злила преданность и упрямство сторожевого пса, которых оказалось в Соне хоть отбавляй.

Помню, я не мог сосредоточиться на работе и поэтому все время лежал на спине, думал: «Как ты могла… как ты могла так поступить с нами. Как ты могла все уничтожить? Ведь если бы ты не была безнадежной психопаткой, мы бы жили долго и счастливо… Мы и наша бывшая любовь могли претендовать на то, чтобы быть запечатленными в волшебной сказке… А ты все время только плакала и кричала. Дура! Не понимала, как я тебя любил. Ты все растоптала…»  Да, я винил ее во всем. Правда, в те три роковых дня мне так и не пришло в голову спросить себя: а что сделал я сам для того, чтобы эта девушка была счастлива?...

Потом пройдет много лет, и я найду прекрасную отговорку. Я буду говорить себе: лучшее, что я сделал для ее счастья, - отпустил её. Я забуду, что не отпустил, а прогнал ее. Прогнал как нищенку-попрошайку. Но что толку будет от этих размышлений, спустя столько времени…

На четвертый день лестничная площадка опустела. Мне казалось, будто с меня сняли тяжелые оковы. Будто выпустили из заключения. И я был почти счастлив в тот день. Удивительно, но Соня больше не напоминала мне о своем существовании. Я знал, что через несколько дней ей уезжать на учебу. Долго думал, стоит ли идти на вокзал. Но в самый решающий момент пошел к Ане…

Теперь временами я представляю себе Сонины глаза – какими они могли бы быть и, наверняка, были в тот день. Отражающие бесконечную надежду, безропотное ожидание, тонкая пленка слез. Любовь, ради которой некоторые поживают целую жизнь, но так и не находят – умирают в горьком разочаровании. Смешно и страшно, как любовь, больше всех других чувств, разочаровывает человека в этом мире. Одни ищут ее и не находят, другие – находят, но отказываются от нее. И под конец – никто не счастлив. Никто.

6

Я исколесил полмира, я поднимался на вершины гор и переплывал реки. Я покупал машины самых известных марок и ходил босиком на большие расстояния. Я проживал в шикарных особняках и жил месяцами в палатке. Я перепробовал все, что только может перепробовать человек на планете Земля. Я узнал вкус всей жизни. Да, у меня были другие женщины. Даже очень красивые женщины, роскошные, роковые, соблазнительные. Иногда - мимолетные, иногда - с незначительным продолжением. Но я до сих пор один. Когда-то я был уверен, что это лучше несвободы жизни с кем бы то ни было. Думаю ли я так сейчас? Трудный вопрос. По-другому я уже не могу и не смог бы, даже если бы захотел. Как бы там ни было, я уверен, что если прожил именно такую жизнь, и если она теперь именно так завершается, значит это было правильно и необходимо. Но перед сном я все чаще вспоминаю Соню. Через глазок - ее сломленный силуэт, распятый у моего порога. Мягкими сумерками сокрытый ее стол во дворе; между маленькой ладонью и рулем - дрожащие ромашки, озорной хвостик белого платья, шлейф русых волос, большие глаза и внутренний свет, которым она неизменно сияла в моих объятиях…

Человек всю свою жизнь проводит в поиске – успокоения, удовлетворения собственных потребностей; в поиске людей, духовно близких, места для проживания по душе, в поиске истины, гармонии, счастья, любви. Он думает, что для обретения всего этого нужно непременно ехать за тридевять земель, рвать с былой жизнью, менять людей и декорации. Но живем мы на круглой земле. И это как поедание яблока: сколько бы раз ты ни кусал его, в конце концов твои губы сомкнутся на том месте, с которого ты начал. В итоге все твои искания приводят тебя к отправной точке. И ты стоишь на том самом месте, с которого отправился однажды в путь, а у тебя лишь полные пепла и золы ладони. Стоило ли это всей твоей жизни, которой не прожить дважды?

Да, я многое видал и многое искал. И я боролся. Но со временем стал неотступно преследовать ядовитый вопрос: за то ли?...

Похожую историю с похожим финалом написал великий человек почти 200 лет тому назад. Что ж – ничего не меняется. И ничему не учится человек. Да и научится ли когда-нибудь?

P.S. Больше ни одна женщина не умела и не могла пожертвовать ради меня всем. Ни одна не способна была на абсолютную и беззаветную преданность. Ни одна не боролась за меня из последних сил. Да и я, в общем, тоже.


23-25.06.2013