Вонозеро

                Вонозеро.                К. Шитов

Щеголеватая, лёгкая крытая коляска с грозным орлом на лаковой дверце и маленьким значком Амстердама, города, где сей экипаж был сработан, танцуя на кочках, вылетела на вершину холма. Со всех сторон на холм накатывали изумрудные волны  сопок, покрытые ровными шпалерами бескрайнего, могучего бора. Пара гнедых красавцев переступали копытами, давая понять своим хозяевам, что совсем не устали от весёлой и азартной скачки по ровной, мягкой лесной дороге. Сапог императора ступил на откидную полку и вот уже Петр, во всем своём величии, развернул плечи и стал осматривать бугристый океан лесного мира. Вслед за царём Петром, на  полянку выкатился с початой бутылкой гишпаньского хересу в руке полноватый и румяный чёрт, Сашка Менщиков, главный управитель Олонецкой верфи и преданный императору вечный собутыльник. Он косо и нравоучительно глянул на подскакавших с опозданием всадников конной роты охраны..
-Хороша лесина, корабельная!- Воодушевленно проговорил император взирая на вековые стволы сосен и раскуривая объёмистую трубку табаку, - Что за земля здесь, за кем приписана?
-Вся как есть, к Обонежской пятине, государь.- Услужливо проговорил Меньшиков с хрипотцой в голосе. - Михайлов погост.
Император с явным удовольствием осматривал окрестности  и, вдруг заметил в стороне деревеньку из десятка симпатичных, ладных избёнок.
-Глянь Сашка! Вон деревня, вон озеро!- Он обнял своего товарища за плечё, и они, переговариваясь, зашагали к лесу. В этот миг от сопровождающих отлепился плотный детина в сером камзоле, пошептался со стряпчим и двинулся к группе местных жителей, которые как подрубленные, сей же миг пали на колени. Детина перво-наперво выяснил у селян, кто из них староста и, легонько подняв того за грудки над землёю, так, что несчастный едва доставал босыми ногами травы, проговорил, негромко, но внятно, в самое ухо, остро торчащее из седой бороды:
-Государь велел вашу деревню именовать Вонозером! Уразумел ли ты, что я сказал, чёрт старый?
-Уразумел, отец родной, вот счастьеце наше! Сам Государь поименовал пустыньку нашу убогую! Спаси Христос вас и деток ваших!
Дело происходило на границе веков в лето 1702-го года от Рождества Христова.

Жанр художественного очерка, в некоторой степени, развязывает автору руки. Но это не значит, что от всего изложенного, историк краевед непременно задёргается  всем своим учёным туловищем в конвульсиях праведного негодования. Очерк я готовлю, опираясь на самый живой источник, на легенды и воспоминания, запечатлённые в сознании местного населения. Что позволяет рассчитывать хоть на малую степень достоверности, так это то, что здешние жители проживают на своей земле уже, как минимум, в пятом поколении. Тем не менее, обращаясь к ретивым блюстителям исторической точности и достоверности, убедительная просьба расслабить челюстные мышцы ибо речь идёт о легендах, живущих в народе. Так, от отца к сыну передаётся нравственный опыт, ремесленные навыки и история родной деревни. Это не просто жители, это жрецы местного историко-культурного храма.
Мне представилась возможность поговорить со старожилом и старостой деревни Вонозеро, Ивановой Людмилой Дмитриевной. Именно она передала мне историю местной легенды о возникновении названия деревни Вонозеро.
Простые русские фамилии Ивановы и Смирновы носят здесь потомственные вепсы, подчёркивая тем самым единство, совершенное сходство русского и вепсского народа. Однако, помимо языка, существует и, уникальная в наше время, самобытность в хозяйственном обиходе жителей Вонозера.
Людмила Дмитриевна перечисляет фамилии и выясняется любопытная подробность: фамилии Разумовских, Плотниковых, и Смекаловых, появились в деревне не в результате появления новых, приезжих жителей.
По словам хозяйки дома, с первой мировой войны вернулись Никитины и Ивановы под новыми фамилиями. Причина, по которой они были записаны в войска под этими фамилиями доподлинно не известна. Остаётся предположить, что в период войны у солдат, поступивших в войска по рекрутской обязанности на длительный срок с одинаковыми фамилиями, для удобства оперативного управления, появлялись прозвища, под которыми их и записали в последствие в документы. Достаточно представить себе положение унтер-офицера, окружённого рядами Смирновых, и становится понятно как появились на свет «разумные» Разумовские, «смекалистые» Смекаловы,  умельцы Плотниковы  и другие.
Жители Вонозера, и теперь, преимущественно общаются на вепсском языке. Как в семьях, так и между соседями. До 1934-го года в деревенской церкви была расположена собственная начальная школа, в которой дети изучали как русский, так и вепсский языки. В последствие, вепсский язык был отменён.
(На мой вопрос как именно это отменение происходило, моя рассказчица ответила: «Перестали разрешать…»). Уехал в город Бийск прекрасный учитель Крутков Василий Павлович. Разъехались и другие учителя. В наше время изучать этот язык коренных жителей Вонозера и Хмелезера, можно в деревне Тервеничи.
Сохранился национальный праздник вепсов «Энарнема», на который съезжаются соплеменники местных вепсов из России и из-за рубежа. Праздник, как правило, начинается в Вонозере, а заканчивается в Тервеничах. Ремесленные традиции не сохранились. Прежде, мастера в Вонозере мастеровито вели сапожное дело и шили одежду. И то и другое пользовалось в районе большим спросом.

В 1989-м году, по инициативе, возникшей в министерства культуры республики Карелия, малые народности северной России, в том числе и вепсы, стали возрождаться. До той поры эта народность уже, практически, не упоминалась в статистических документах. Так, в 1965-м году, во времена Хрущёвской «оттепели», колхозникам начали выдавать паспорта (до той поры колхозник, словно крепостной человек, паспорта не имел), и в этих паспортах, в графе «национальность» всем жителям, без разбору, писали «русский». Такова была внутренняя политика КПСС, ориентированная на единство наций и национальностей по идеологическому объединяющему принципу новозаветного марксизма. Так,  все вонозёрские вепсы в одночасье стали русскими.
В обозначившемся в 1989-м году возрождении, Людмила Дмитриевна Иванова принимала самое непосредственное участие в качестве активного члена «Общества вепсской культуры Карелии», а так же, как депутат первого съезда этого общества всё в том же 1989-м году.
По прошествии съезда, ситуация изменилась, и в двух последующих переписях, все те, кто имел вепсские корни записывался как представитель этой исчезающей национальности.
 
В деревне Вонозеро советского периода существовали два колхоза, «Вепс» и колхоз имени «Седьмого съезда». И сама деревня условно делилась по ручью на Малое Вонозеро и Большое Вонозеро. Животноводство, выращивание ржи и заготовка леса обеспечивали жителей хорошим, стабильным заработком. Домашнее хозяйство гарантировало им продовольственную независимость и дополнительный достаток. Однако, по части достатка существовали неписанные правила власти и, в соответствии с этими правилами, по «программе раскулачивания» потянулись эшелоны в сибирские земли, увозя с собою вонозерские семьи Малышевых, Плотниковых, Ивановых…
Так, карающий меч, виртуозно уравнивающий бедного с голодным, коснулся семьи отца Людмилы Дмитриевны в которой от зари до зари трудились вместе с родителями шесть братьев и сестра. Загорелся чей-то гнилой глазок завистью на доброе житье в соседском доме, и состряпал «доброхот» активист цидулю «куда следует». Так семья оказалась выселенной в Вознесенье Подпорожского района.

В период второй мировой войны более ста двадцати сыновей и дочерей соседних деревень Хмелезеро, Габардуса,  Вонозеро отдали свои жизни за независимость родины. В память об их подвиге, в деревне установлены стелы с фамилиями. Мужья, отцы и братья сражались в рядах седьмой армии на Волховском фронте. О том, какая там творилась мясорубка, красноречиво свидетельствуют и многочисленные жертвы и удивительные акты чудесного «воскрешения», когда после похоронки, спустя некоторое время, оплаканный уже своими родственниками, боец возвращался целёхонек в родную деревню. Такое произошло с солдатами Дмитрием Аксёновым, Павловым Михаилом Ивановичем Смирновым Александром Ивановичем…
Те женщины, которые во время войны проживали в деревне, помогали эвакуированным с оккупированного берега Свири, прибывшим временным жителям в их обустройстве, а так же трудились в качестве медперсонала в госпитале. Госпиталь был размещён в той самой церкви, в которой прежде учились дети. Жители деревни, отвечая на вопрос о судьбе этого госпиталя и церкви, говорят уклончиво. Однако, печальное событие можно чётко признать случившимся фактом: госпиталь тогда же, в конце 1941-го года сгорел (церковь была деревянная) и в нём трагически погибла часть раненных солдат и медперсонала.

Людмила Дмитриевна прошла в деревне достойный трудовой путь. Закончив школу и Волосовский сельхоз-техникум она работала в совхозе им Ленина, сначала рядовым тружеником, затем  четыре года бригадиром, после чего Людмилу Дмитриевну избрали председателем сельсовета. На этой трудной и ответственной должности моя собеседница проработала до пенсионного возраста и в настоящее время, помимо общественной работы, она успешно справляется с обязанностями старосты. Хорошо жила и работала в те «застойные» времена деревня Вонозеро. Три фермы  содержали около пятисот голов бурёнок. Выращивали телят. Ездили помогать лесхозу в Ребовичи на заготовку  леса. Молоко бесперебойно поступало на Лодейнопольский молокозавод. В каждом хозяйстве были козы, поросята и собственные коровы.
Но вот, пришли на Алёховщинскую землю новые горбачёвско-ельцинские опричники со своей звериной алчностью до чужого добра и  принялись разворовывать общественное хозяйство под лозунгом «развития частного предпринимательства». Хуже, страшнее пожара очистило это «развитие» общественные закрома. Самое страшное, что у народа, привыкшего к коллективному труду, за счёт которого существовало население района, выбили табурет из-под ног, предоставив им самим искать пути к выживанию в условиях чиновничьего воровского беспредела, бандитского рэкета и полного забвения со стороны власти. Закрыли лодейнопольский молокозавод, закрыли мясокомбинат, взвинтив при этом цены на ГСМ и комбикорма. И все горбачевские сладкие песни о сытой жизни в частных хозяйствах обернулись тотальным обнищанием сельских тружеников. В довершение, в район, как тошнотворные слизни, приползли человекоподобные существа со своим «бизнесом», заключённом в продаже дешёвого, ядовитого спирта, и, практически, завершили начатое Ельциным и Горбачёвым истребительное нашествие. Десятки молодых людей, надежда и опора пожилых родителей, пали жертвой этого геноцида. Последние, совсем свежие жертвы палёной водки, Разумовская Вера Николаевна и Смирнов Юрий Николаевич, в недавнем прошлом упокоились на вонозёрском погосте.
Житьё в деревне стало небезопасно. Уповать на оперативную помощь участкового теперь не приходится, поскольку отделение милиции из Алёховщины перекочевало в Лодейное Поле. В районе появились цыгане, бомжи. Горькое, безрадостное зрелище, представляют собой безработные, лишённые нормального человеческого жилья люди, зимующие по брошенным деревенским домам и имеющие одну возможность заработка, сезонный сбор ягод и грибов.

Неоспоримым подспорьем для  удалённых, изолированных деревень, послужил закон о предоставлении безработным  вепсам мужчинам пенсии с пятидесяти пяти лет.
В те времена, когда Людмила Дмитриевна занимала пост председателя сельского совета, в деревне проживало около пятисот человек. В настоящее время их осталось семьдесят. Конечно, не все погибли. Очень многие уехали в поисках работы в города. Но факт остается фактом: в настоящее время деревня умирает.
Люди, оставшиеся в деревне, на собранные средства построили часовню и с чувством глубокой благодарности вспоминают ту заботу, которую проявляет к ним Алёховщинский Батюшка отец Климент, настоятель Храма Архистратига Михаила. Его визиты к удалённой пастве вселяет искру надежды в сердца христиан на то, что вернется когда-нибудь прежняя красочная, правильная жизнь в деревню, приедет назад из города молодёжь.
На эту молодёжь, на дауншифтеров, меняющих городские квартиры на сельское жильё и на, предприимчивых, в честном производительном труде, дачников смотрит с отчаянной надеждой древняя вонозёрская земля.