Вечный возврат утомлённого разума

               

    "Мифы это сны, ставшие анекдотами пробуждённых."  Люк Яхве
    "Дорожи каждым часом жизни. Потрать его на сон."  И.И.Обломов "Обломизмы"

    Сразу оговорюсь, открывать глаза никому не намерен, а просто "как бы выпаливая из пистолета", в меру своей компетентности продолжу разговор длящийся ни шатко ни валко на разные лады несколько столетий как минимум. Прошу прощения у традиционалистов за эклектику кроме которой, как мне кажется, в нынешнем мире, где всё уже понято и придумано, ничего не осталось.               
 …  Ещё из советской, насквозь пропитанной унылым атеизмом юности, помню анекдот, так смешивший меня своей абсурдностью, однако позже всплывавший в сознании, как глубокая притча, иллюстрирующая феноменологический принцип -- многообразие психических гипотез в едином поле психической реальности, вне которой  объективная реальность всегда оказывается под большим сомнением. Вроде бы она и есть, но доподлинно описать  её человеческое сознание не в состоянии. Сознающий как бы сновидит мир, которого может и не быть. А быть может только то, что больше суммы индивидуальных сновидений -- сон Эдмунда Гуссерля о "жизненном мире", который живёт по своим интерсубъективным законам как повод для очередного коллективного сновидения. Вот как в этом анекдоте.
    Итак, тема диктует жанр.
    Встретились два друга, один  говорит: "Представляешь, сегодня ночью приснился сон, что я угнал трамвай и катаюсь на нём по городу туда-сюда, туда-сюда. Так прикольно!"
    "А мне снилось, что ко мне в гости завалили две классные тёлки, ну я на радостях мухой накрыл на стол, вмазали коньячку, запили пивом, закусили,  поболтали, посмеялись, то-сё, и вижу, дело идёт к сексу, одна уже на шее виснет,  другая в штаны лезет, я и не против, а про себя думаю -- как я с ними двумя справлюсь?", -- говорит другой.
    "Ну, ты бы меня позвал, дружбан!"
    "Да я так и хотел, вышел на балкон, а ты на своём трамвае туда-сюда, туда-сюда, как угорелый мотаешься."
     Анекдотец тот ещё, абсурден в той же мере, что и мир -- то ли в нас, то ли вокруг нас. То ли мир и мы лишь чьё-то сновидение.
     Концов не сыщешь...
     Как некто великий сказал -- остроумие это бесстрашные вылазки в сферу могущества Духа. 
     Расхожий вопрос о происхождении анекдотов, здесь весьма уместен. При внешней  брутальности, именно этот сюжет, как мне кажется, возник в голове интеллектуала-нейрофизиолога, засомневавшегося в слюнообильной собаке Павлова. Сверкая толстыми, прихваченными изолентой очками, в шумной «мамлеющей» компании себе подобных, он, попыхивая недорогой сигареткой, оформил идею в анекдот и тут же, сбив пепел, выдал на публику. Думаю, смеялись, анекдот оказался кстати. После нескольких бутылок «Агдама» под кабачковую икру и сине-розовую «докторскую», громко обсуждали то, о чем принято было говорить шепотом -- резюмировали  самиздатовский материл по философии сознания. Того сознания, которое в конвульсиях загнивало на западе, а в нашем отечестве, армированное диаматом, стояло как у волка на морозе всем психоанальным ветрам навстречу. В те благословенные времена, о коих так сладка как петушок на палочке ностальгия ныне,  иного способа выразить свои соображения не было. Вот и запустил бедняга мыслевирус, проросший в голове таких как я. Ну не диссертацию же писать. Запроторили бы в психушку. Идеалистические воззрения в ту пору были под материалистическим подозрением вездесущего и могущественного КГБ. Эта  неусыпно бдящая «контора» могла стать ночным кошмаром любого «сновидца». Советская реальность была единственно возможной на свете, поскольку все пролетарии мира были объяты одним коммунистическим сновидением.
    Слава богу, можно выдохнуть, все в конечном итоге очнулись в либеральной реальности свободного рынка.
    Было так или иначе, разговор не об этом.
   
    Сама идея сна во сне циркулировала в разные времена и в разных культурах, ставя реальность под сомнение как таковую. Сон, который невозможно перепроверить пробуждением, становится явью. В рамках нашей, такой до боли физической вселенной, мы пробуждение имеем, но где гарантия, что сама наша вселенная не чей-то сон, в котором иллюзия пробуждения возможна как некое сюжетное условие. Нет кстати и гарантии, что тот кому снимся мы и наш милый мирок, не сон пелевинского Котовского, Матрицы или бабочки Чжуан-цзы.
    Тема эта обыгрывалась не раз.
    Достаточно вспомнить гоголевский «Портрет» с ужасом «эшелонированного» пробуждения её главного героя, нищего художника продавшего душу и талант за успех и деньги; фантасмагорический сон во сне о сне в романах М. Павича «Хазарский словарь» и "Вывернутая перчатка"; завораживающий сюжет «Ста лет одиночества» Г.Маркеса, где все события и герои оказываются вымыслом давно умершего цыгана Мелькиадеса или Цинцинната героя романа «Приглашение на казнь» В.Набокова, мучимого абсурдностью и фальшью происходящего, и за это угодившего, на оказавшуюся "пробуждающей", плаху.  В сплошную сноявной темой пронизаны и произведения Ф.Кафки. Примеров масса. В литературе, а последнее время и в кино (П.Альмодовер, Д.Линч, братья Вачовски, К.Нолан, Й.Руснак) закольцованное сновидение, реальность в реальности чуть ли не главный сюжетный прием.
   Стоило бы, кстати, задуматься, отчего подобные идеи вдруг назойливыми стайками завитали в воздухе, как бы пытаясь что-то подсказать, живущим в подозрении относительно происходящего.
   Я настойчиво подвожу к тому, что сон это некая метафора на реальность. Метафора это миф в миниатюре. Метафора есть мифема, атом глобального Гипермифа -- Сномифа. Из этой модели следует, что сновидящий выступает в роли мифотворца. Засыпая, мы погружаемся в миф о себе. 
   Мысль не нова. "Мифы — это коллективные сновидения, а сновидения — индивидуальные мифы" Джозеф Кемпбелл
   Мифы как и сон невозможно придумать, они возникают из бессознательного по законам сновидческой реальности как карнавальное кружение архетипов в ответ на дневные переживания. Проще говоря, мы видим ничто иное, как сон о сне, то есть постоянно сновидим. И сон наш о том, что мы якобы пробуждаемся ото сна в реальность, которую можем перепроверить только, ну например, щипком.
   Но не снится ли нам сама боль от этого щипка?
   Поэтому, говоря о сновидении я подразумеваю миф, говоря о мифе, имею в виду сновидение.
   В той же мере это распространяется и на образное мышление вообще.
   Искусство это сон наяву, грёза о невозможном.
   «Все, что мы видим или чем кажемся, ничто иное, как сон во сне», -- задолго до меня со мной согласился Эдгар Алан По. Наши сновидения совпали. 
   И далее по аналогии напрашивается структура.
   Искусственность  скачёк в надприродное.
   Имитация и симуляция – усложненная натурализация воображаемого.
   Техника и наука -- интенсификация природного через эксплуатацию его закономерностей.
   Итак далее до бесконечности.
   Всё, всё что мы называем прогрессом, это настойчивое желание стряхнуть сон, вынырнуть и ухватиться за спасительную соломинку яви.
   Иными словами, мы имеем сон во сне в актах ложного пробуждения.
   Пробуждения к мифу о пробуждении.
   Бытие это сон сознания о себе самом.
   Сознание в персонализированных "Я" осознаёт себя через очередной сюжет.   
   Пока длится сон, длится и бытие.
   Возможность окончательного пробуждения это окончание всяких возможностей.
   Сознание принципиально не заинтересовано в таком пробуждении.
   Убегая от пробуждения к ничто, сознание включает неизбывное желание пробуждения в сюжет тотального сна.
   Сама идея пробуждения порождена таким сном.
   Таким образом, можно допустить, что базовые архетипы тотального сна -- сознание, бытие, время, вечность, ничто, "Я", сон, реальность, пробуждение и, как ни странно, само понятие архетипа -- имеют снотворный, анестезирующий эффект "объективного знания".
   В этом смысле философ идеальный сновидец.
   Он отваживается ставить под сомнение саму реальность сознания, тем самым беря её под контроль.
   
...Но уйдём от жанра трактата в менее категориальное миФление.
   Итак, коллективные и личные мифы играют ту же роль, что и сновидения. В архаичные времена в реальности мифа духи-сущности были призваны заклясть всепоглощающий ужас перед Иным, сделать мир уютным, объяснимым, а следовательно, обитаемым. Человек не мыслил себя субъектом, его мышление питалось только собственным содержанием отказываясь от объекта. Можно сказать, мифы были снами, в которых сознание забывалось, устав от агрессии реальности. Царила только реальность сознания в потоке воображения. Иное воспринималось как ничто, актуализированная смерть любых возможностей. Ритуализация мифа свернула время в вечность, угомонив страх смерти – всё исчезало и тут же возникало как новое старое. Бесконечность ещё не вторглась в сознание ужасом Блеза Паскаля, ей был поставлен предел вечным конечным.    
   Время торжествовало над пространством, став им.
   От психоаналитиков нам известно, что все персонажи, вещи, образы, чувства, то есть всё содержание сна во всём его фантасмагорическом многообразии,  символизирует личность самого сновидца. На этом строится весь психоаналитический прогноз и возможный диагноз клиента. «Царская дорога в бессознательное» была известна задолго до З.Фрейда. Взяв как объяснительную схему греческую мифологию, он лишь вернул наше рационализированное сознание, возомнившее логику мерилом здравомыслия и тотального контроля, в реальность Мифа – мифа о бессознательном. Как оказалось бегство от Мифоса в Логос  закольцевалось уроборосом в юнгианскую мандалу, в которой наша тяга к  индивидуации способна сужать или расширять круги, но разорвать их не в силах. Прогресс возможен, не как линейное становление, а как освоение метамифа посредством «развитого» логомифического мышления.
   Мышление, которое знает о своей мифичности, в какой то парадоксальной мере уже не мифично.
   Оно «схватывает» себя в несхватываемости, как в квантовой механике импульс частицы и её положение взаимоисключают друг друга. Мышление как «мифление» т.е непрерывное мифотворчество должно научиться жить в невозможности знания о себе, кроме как через миф. Только такое периферийное зрение даёт больше, чем зрение строго центрируемое.
   Сознание существует не ради познания, как принято думать, а ради грёзы. В иллюзии пробуждения к Ничто оно следует от одной грёзы к другой, утверждая тем самым свой онтологический статус. Возможность свободного перехода от грёзы к грёзе по собственному желанию -- смысл и цель осознания. Я бы сравнил это с новомодной практикой управляемого сновидения, но в более глубоком метафизическом смысле. Видимо, человечеству предстоит долгое путешествие в бесконечном пространстве собственного сновидения, как в пространстве чужого сна -- сна Абсолюта о самом себе.
   Начиная с Декарта, двуликая маска лукавой разумности, корчила гримасы, то пустыми глазницами субъективности, то тупо выпученными глазами объективности. На деле, всё оказалось лишь условием игры имитирующей драму познания. Разум по большому счёту не думает, его цель накинуть узду на сконструированную им же реальность. Зациклившись на идее окончательного знания, он всего лишь держит оборону в окружении тотального Абсурда.
   Философия, до того как упереться в нынешний постмодернистский тупик, представляла собой конкурс на более менее удачный миф о природе реальности. Реален же оказался сам миф. Его гнали в дверь, а он с улыбкой лез в окно.
   Религия рвалась верой за рамки унылой очевидности к невозможному, то есть грезила пробуждением в абсолютной реальности.
   Искусство махало крыльями воображения, имитируя полёт над бездной непредставимого.
   Как видно, человечество в неутолимой жажде пробуждения, лишь углубляло вселенский сон.
   Доводов, что это не так до сих пор не хватает.
   "О Боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны." Шекспир «Гамлет»
   Так что остаётся одно -- пожелать нам всем не стать ночным кошмаром друг друга.
   Приятных сновидений, господа.