Они воевали по-своему

     С каждым годом всё заметнее редеют ряды ветеранов. И практически уже не остаётся живых свидетелей тех суровых дней, месяцев и лет, когда наша страна, именовавшаяся Советским Союзом, вела ожесточённую борьбу за независимость в Великой Отечественной войне.
     В середине двухтысячных волею судьбы я успел записать в журналистский блокнот отрывки из военных воспоминаний нашей землячки, которые и легли в основу данного очерка. К сожалению, этой женщины с нами уже нет. Но осталась светлая память о ней, о всех тех, кто защищал нашу Родину. И не только с оружием в руках…

     Жительнице Большой Волги Нине Васильевне Лошкарёвой в июне 1941 года едва исполнилось одиннадцать. И жила она в то время в затерянной среди бескрайних лесов Калининской (ныне Тверской) области глухой деревушке со смешным названием Дубьё. Однако девочке-подростку было тогда совсем не до смеха. Впрочем, и её односельчанам тоже… Вот о чём поведала Нина Васильевна несколько лет назад накануне очередной годовщины Великой Победы.

                НАЧАЛО ВОЙНЫ

     Помню, как провожали всей деревней первую партию мобилизованных мужчин. Женщины плакали, сморкались в платочки, а мужики, которым ещё не пришли повестки, пели под гармонь что-то разухабистое. На нескольких телегах, где сидели не только уходившие на войну, но и их маленькие дети, повезли наших односельчан на сборный пункт в районный центр Горицы. А мы, подростки, долго бежали следом, махали им руками и тоже безутешно плакали…
     Остались в деревне одни женщины, ребятишки и старики. Отец мой умер ещё до войны, в 1940 году. Так что мама стала вдовой раньше многих других односельчанок, мужья которых не вернулись с войны. Да ещё мы у неё на руках – четыре дочери от 5-ти до 15-ти лет. Но ведь жить как-то надо?
     Сразу же после начала войны к старшей сестре Пане начали применять так называемую «трудовую повинность» – стали посылать её рыть окопы, работать на лесозаготовках и торфоразработках. А я помогала маме на колхозном скотном дворе. Вставали с ней в пять утра, шли в ближайший лес за дровами, волокли на себе брёвна. Придём, распилим их, растопим большой котёл, сварим в нём полугнилой картошки для телят. Здесь же и сами подкрепимся. Из того же котла. Без хлеба и соли…
     А уж как нагрянула зима, да такая морозная, стало совсем худо. Кушать было нечего, силёнок не хватало, а воду для котла надо носить из пруда. Выдолбишь топором небольшую полынью и в тяжёлых деревянных кадках, которые быстро обрастали льдом, волочёшь эту воду вверх по крутому берегу. Стонешь, плачешь, а тащишь.
     Накормив телят скудным пойлом, ехали с мамой в поле за сеном. Лошадь по брюхо вязнет в снегу, ветер хлещет в лицо, мороз жгучий. Накидаем из стога сена в сани, утопчем его и – назад. Съёжимся от холода под дерюгой и согреваем друг друга тёплым дыханием. А лошадь сама бредёт, она дорогу знает…
     После скотного двора бежали домой. А там – новые хлопоты. Печь надо растопить, сварить картошки, натолочь её вместе с кожурой и сляпать из этого «теста» примитивных лепёшек, чтобы покормить ими младших сестрёнок. Ни масла, ни хлеба, ни молока, ни тем более мяса мы не видели. Соли – и той не было. На одних овощах выжили – в основном на картошке и капусте. Да и этого хватало лишь до февраля. Дальше становилось совсем голодно…

                БОМБЁЖКА ГОРИЦ

     Осенью 41-го шли ожесточённые бои под Калининым и Ржевом. День и ночь слышали мы несмолкаемую канонаду. Однажды немецкий самолёт залетел и к нам, начал кружить над деревней. Бабы, что работали в поле, перепугались до смерти, бросились врассыпную. А самолёт так низко пролетел над нашим домом, что я разглядела чёрные кресты на крыльях и фигуру лётчика в кабине. Подумала: конец нам пришёл, сейчас разбомбит Дубьё. И живого места не останется от деревни.
     Но самолёт развернулся и полетел в сторону Гориц. Там был в это время крупный районный центр. Минут через десять в той стороне четыре раза оглушительно рвануло. А потом из-за леса показался огромный столб дыма и пламени. По рассказам очевидцев, бомбы разметали живую очередь за хлебом, райисполком и местный рынок. Убитых было больше сотни. Так что не только на фронте гибли люди…

                ЧЕТЫРЕ СУРОВЫХ ГОДА

     С наступлением тепла начинались в колхозе полевые работы. Женщины и подростки на лошадях и быках от зари до зари пахали, боронили, сеяли. Зачастую «тягловой силы» не хватало, потому что коней сдавали в армию, а быков уводили на мясокомбинат. Поэтому приходилось самим колхозникам впрягаться в бороны и плуги. В том числе и ребятишкам. А какие у них силёнки, когда вокруг есть нечего? Рад бы травой свежей насытиться, но она вырастала позже. Потому именно весной одолевал людей самый страшный голод.
     Крапиву вообще за подарок считали! Нажнём её целый мешок, мама высушит его на печке, а затем перемелет на ручных жерновах, перемешает с горсткой серой муки и наляпает некое подобие лепёшек. И этому рады были. Уплетали за обе щеки!..
     Летом и осенью – заготовка сена, овса, картошки. Подростки сами косили, ворошили траву, везли высохшее сено в колхозный сарай. Ближе к осени убирали с полей картошку. Несколько здоровенных корзин (по 50 килограммов) затаскивали мы с подругой на дроги и везли их за два километра в картофелехранилище. И так непрерывно, пока не стемнеет.
     А потом – уборка льна. Вручную вязали снопы, которые назывались «бабками», и через некоторое время молотили их, превращая лён в так называемую «тресту», которую по первому снегу отвозили на льнозавод в Быково. Шелуху от семян льна, оставшуюся после молотьбы, тоже использовали для еды. Мололи её на самодельных жерновах и пекли «оладьи». Так и прозвали – блины из мякины.
     Нужда заставляла колхозников находить время для работы и на своих огородах. Ведь на них держалось всё население деревни. Что посадишь, то и поешь. А бегать по лесам, где можно разжиться ягодами и грибами, нам, подросткам, было совершенно некогда. Как и ловить рыбу в пруду. С утра до вечера – работа на скотном дворе или в поле. Без выходных. Понимали – это нужно для нашей Родины, чтобы быстрее одолеть ненавистного врага.               

                ДЕНЬ ПОБЕДЫ

     Очень хорошо запомнился мне тот майский день. С утра вышла я в поле боронить, а рядом двое ребят пахали землю на быках. Смотрим – бежит к нам бригадир по прозвищу Васька-хромой. «Выпрягайте! – кричит. – Война кончилась! Айда в деревню!» А парни не поверили: «Да иди ты к лешему, чёрт хромой! Не мешай работать!» Дело в том, что до нашей деревни сводки с фронтов доходили очень скудные. Электричества тогда не было, жили при лучинах и керосиновых лампах. Что уж говорить про радио?
     Но я почему-то сразу поверила бригадиру. Распрягла лошадь и поскакала верхом в деревню. За мной, смотрю, и ребята тоже потянулись. А около сельпо уже народное гуляние! Кто плачет, кто пляшет, кто просто от счастья смеётся. Прибежала я домой, дала лошади сена, зашла в избу и… После того, как наплакались с мамой досыта, я ей тихонько сказала: «Мамуль! Дай мне, пожалуйста, сколько-нибудь копеечек. Ведь такой праздник у нас! Я в магазине куплю чего-нибудь на день Победы. Мы всю войну только и знали, что работали не разгибаясь. Позволь мне сделать себе какой-нибудь маленький подарок!»
     Мама тяжело вздохнула, перекрестилась и дала мне денежку. В сельмаге я купила на неё небольшую коробку пудры. Она стала первой в моей жизни «женской косметикой». Как же я была счастлива! И за себя и за всех, кто выжил в ту войну…
     Весной 45-го исполнилось мне всего лишь пятнадцать. И впереди была целая жизнь, в которой ещё с избытком хватило и горя, и радости. Но главное, что мы победили! Наступил долгожданный мир…

                ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

     Этот «мир» достался россиянам слишком дорогой ценой. Всю тяжёлую работу в колхозах вынесли на своих хрупких плечах женщины и подростки. В деревню Дубьё с фронта не вернулось ни одного мужчины. Даже инвалида. А всего их – от 17-ти до 60-ти лет – было призвано за четыре года 23 человека. После войны в деревне остались только вдовы, невостребованные невесты, старики и множество детишек-сирот. Вот таким был этот «мир»…