Дурак Игупкин

       Они стояли долго-долго, молчали, стыдясь друг друга, и никак не могли расстаться. Разговор не клеился. Ларочке было стыдно за нерешительность Игупкина, но она любила его так искренно и нежно, что не замечала за ним никаких слабостей. И потом, она была старше любовника на семь лет, и эта ощутимая разница в возрасте уберегала её от недоверия и разочарований. Безответная любовь, как ни странно, превратила её в пылкую, чувственную, добрую и счастливую женщину. Заметно помолодевшую и очень красивую. Какие тут обиды и огорчения, не так ли?
      
       Игупкин, тридцатилетний слабохарактерный эгоист, Ларочку по-настоящему не любил, счастья её не понимал и любовницы своей немного побаивался. И сейчас, зная, что они прощаются навсегда, испытывал не облегчение, а стыд за очередную порцию страха. Она расставалась с Игупкиным светло и спокойно, а он продолжал цепляться за чужое чувство, стыдясь приближающейся свободы.

       Ларочка улыбнулась и сказала:

       - Уже поздно. Опоздаешь на метро. Твоя жена расстроится. Давай прощаться.

       - Возьму такси.

       Она погладила его по щеке:

       - Мне было очень хорошо с тобой. Всё это время.

       - Я знаю. Мне тоже.

       - Прощай!

       - Подожди.

       - Ну что ещё?

       - Надо было как-то иначе, может быть, встретиться ещё раз, подумать, поговорить…

       Она повернулась и пошла к подъезду. Игупкин смотрел ей вслед и только сейчас обратил внимание на то, что Ларочка действительно красива.

       У дверей она обернулась и опять улыбнулась:

       - Ты навсегда останешься самым любимым моим мужчиной. Я очень счастлива. Будь счастлив и ты! Прощай!

       Пока Игупкин доехал до дома, он окончательно успокоился. Жена, сын-второклассник, неплохая трёхкомнатная квартирка на проспекте Вернадского, интересная работа, спокойное настоящее, возможное успешное будущее, командировки, репортажи и публикации. Прошлое ушло и отпустило. Четыре с лишним года отдано небезопасному любовному приключению. И вот Ларочка – вылитая «невысокого роста блондинка», миниатюрная и светловолосая - уехала в город С., ялтинская набережная опустела, море закатали в московский асфальт, кипарисы превратились в равнодушные уличные фонари.

                «Старые ружья на выцветших старых обоях.
                Двое идут по аллее - мне жаль их обоих».

       В юности Игупкин занимался в театральной студии. Играя спектакль «Дама с собачкой» по рассказу Чехова, почти влюбился в свою партнёршу и чуть было не сделал ей предложения. Повезло, что руководитель студии оказался умным дядькой. Он пропесочил студийцев, испугал их и навсегда отбил охоту к закулисным грешкам и любовным обморокам.

       Дурак тот, кто верит театральным чувствам, сказал режиссёр. И ещё больший дурак тот, кто этого не понимает.

       Однако, повзрослев и обзаведясь семьёй, Игупкин всё-таки доиграл чеховский сюжет, найдя «даму с собачкой» в роли своей коллеги, звукорежиссёра Ларочки. Он увлёкся одинокой и безобидной женщиной, регулярно встречался с ней, изменял жене, лгал, страдал и наслаждался.               

                «Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.
                Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту».

       Спящая родная двенадцатиэтажка напоминала белый пароход, прикованный к городскому мраку. Игупкин пешком поднялся к себе на третий этаж, тихо открыл ключом дверь и вошёл в прихожую. Свет зажигать не стал. Разуваясь, подумал: «Скажу Юльке, что перемонтировали утренний эфир. А не позвонил, потому что мерзкий и безответственный тип». 

       Когда он вошёл в большую комнату и включил верхний свет, то первым делом увидел белое пластиковое ведро, стоявшее на полу между обеденным столом и длинным пристенным диваном. В ведре горели махровые тёмно-бордовые розы. Цветов было чудовищно много, штук сто или даже больше. И в этом изобилии было что-то неправильное, оскорбительное и гадкое. Припозднившийся муж долго рассматривал ведро, потом понял, что растерялся и, кажется, занервничал.

       Часы на стене пробили два раза.

       Игупкин как бы очнулся, перестал пялиться на розы и направился в спальню.

       Жена спала крепко, не слышала, как он вошёл, как включил ночник и присел на край постели. Он тронул её за плечо и сказал:

       - Я вернулся.

       Жена вздрогнула, потом нахмурилась и, не открывая глаза, сквозь сон произнесла:

       - Привет. Если хочешь, иди поешь. Там на плите рис с грибами.  Я сплю…

       Причём здесь «сплю», разволновался Игупкин? Причём тут рис с грибами? Он опять потряс жену за плечо.

       - Юля, проснись немедленно.

       Юлька высунула головку из-под одеяла и удивлённо спросила:

       - Зачем?

       - Затем. Что это там в комнате?

       - Где?

       -  В ведре.

       - Цветы.

       - Откуда?

       Жена окончательно проснулась и села в постели, облокотившись спиной на подушку.

       - Подарок.

       - От кого?

       - От издательства.

       - По-моему, это не подарок. По-моему, это купеческая пошлятина. Так одаривают своих любовниц и содержанок. 

       - Только не надо хамить.

       - Только не надо врать!

       - Ну, хорошо, хорошо! Сегодня приезжали наши канадские партнёры из «Октопуса». Был мистер Фрисбен, с которым я работала в прошлом году над каталогом московских православных храмов. Он обрадовался и купил цветы…

       Игупкин вспомнил этого Фрисбена, толстощёкого канадца, которого видел на прошлогодней Московской книжной ярмарке. Ему очень не понравился молодящийся дедок лет 60-и, посматривающий на Игупкина, как на досадного, но неустранимого комара, всё время хохочущий и дружески прихватывающий Юльку за талию.

       Канадцы толклись в Москве неделю, жена проводила бесконечные брифинги, возила иностранцев по храмам, пропадала то на каких-то выставках, то в Большом театре, то в ресторанах. Пару раз она ездила на странные ночные коктейли, но мужу подробностей не докладывала. Однажды ему на глаза попалась цветной фотоснимок: дедок и Юлька сидели в дорогом кабаке, хохотали и держались за руки, причём, других канадцев рядом почему-то не было. Игупкин тогда на фотографию серьёзного внимания не обратил, но позже неприятные догадки нет-нет да и всплывали в памяти.

       Жена поёжилась и сделала плаксивое лицо:

       - Можно, я посплю? А завтра поговорим. Если не передумаешь.

       Игупкин встал и решительно зашагал туда-сюда вдоль постели.

       - На что ты намекаешь?

       - А чего ты так испугался?

       -  Мне неприятны твои намёки.

       - Меня тоже многое не устраивает. Но что я могу поделать, если мой муж такой человек. 

       Игупкин остановился и остолбенело уставился на супругу. Женился он на Юльке десять лет назад, привёз в столицу робкую семнадцатилетнюю девчонку из Павловского Посада. Она тогда была забавной и миловидной провинциалкой, он же вообразил, что влюблён в неё по уши и нашёл своё счастье. Но на самом деле, просто поленился быть глубоким и предусмотрительным мужиком. Лез в воду, не зная броду.

       А Юлька закончила полиграфический техникум, устроилась на хорошую работу, и вдруг очень быстро пошла вверх по служебной лестнице. Из типографии перебралась в редакцию, обзавелась знакомствами и, сменив несколько издательств, стала в раскрученном и прогрессивном ИД «ЯТЬ» уже молодым шеф-редактором, которую очень любили генеральный директор и его заместитель.

       Игупкин оставался рядовым радиорепортёром. И если десять лет назад Юлька смотрела на мужа с уважением и преданностью, то теперь всё реже посвящала в свои дела и за глаза называла его то «репкой», то «лузьком».

       - Куда ты собираешься?

       Супруга тем временем достала из комода пакет с новыми колготками и сидела, натягивая их торопливо и со значением. Потом надела джинсы, серый джемпер с синей надписью «GAS», быстро нанесла на лицо косметику и. брызнув на шею духами, встала перед мужем.

       - В чём дело? - он ухватил её за рукав.

       - Пусти. Я уезжаю.
 
       - Подожди! Давай разберёмся!

       Супруга вырвалась от Игупкина и достала мобильник. Набирая номер, следила за мужем и всякий раз, когда он хотел подойти ближе, агрессивно выставляла вперёд руку. Игупкин смотрел на неё зло и растерянно.

       - Стиви! Вуд ю хелп ми? Май хасбенд из крейзи. Хи кен кил ми. Драйв  энд тейк ми фром хиа, плиз. Нау. Ай уейт фор ю!*

       - Значит, всё-таки Стиви? Дедушка-кошелёк из Монреаля? Ты ведёшь себя, как дешёвая куртизанка. Не смей никуда ездить, или… или… тебе уже некуда будет возвращаться!

       Вдруг Юлька оглушительно расхохоталась и показала Игупкину кукиш.

       - Ещё посмотрим, кто вернётся, а кто нет! Я всё знаю про твою фифу Ларочку и ваши шуры-муры. Четыре года вранья и грязи! И я должна всё это терпеть? Ты же пошляк и трус, Игупкин. Ты сам предаёшь то, за что взялся нести ответственность. Портишь жизнь мне, ей, нашему сыну и всем, кто с тобой рядом. Один раз ты меня обманул, наивную и доверчивую.Теперь обманывать буду я. А тебе советую: держись от меня подальше. И не трогай этого канадца. Мы просто дружим, он приличный и богатый человек, мне спокойно и весело с ним. А от тебя – тоска, Игупкин!

       Супруга погрозила ему пальцем.

       - Слава богу, я в тебе разобралась. Ты мелкая мошка, несовременный и хилый тип. Если честно, мне даже изменять тебе неинтересно. Я подам на развод. Если ты не дашь мне развода, у тебя будут большие неприятности, понял? За меня есть кому заступиться. Ты проиграл эту партию, «лузёк»!

       Через полчаса в дверь по-хозяйски позвонили. Толстый и наглый старик-канадец приехал и увёз жену Игупкина в неизвестном направлении.

       В доме стало мерзко и пусто.  На полу валялись дырявые женские колготки и рванный целлофановый футляр с надписью "Elite".

       - Доигрался! Допрыгался! – Игупкин в сердцах раздавил футляр и прошёлся по квартире. На глаза ему опять попалось ведро с розами. Он постоял над ним, потом пнул его ногой и, не зная, куда деваться теперь, выскочил в коридор. Увидел телефон. Позвонить немедленно, набрать номер и выкричаться, освободить душу? Но куда звонить, зачем и кому?

       Он увидел своё отражение в зеркале. И поразился тому, как подурнел, высох и постарел за одну ночь. Вместо знакомого человека из стеклянного тумана на него смотрела посторонняя фигура: мумия с чужими и затравленными глазами. 

       Игупкин плюнул в зеркало, затем убежал в спальню, ещё раз смял ногой целлофановый пакет из-под колготок и, резко устав, сел на раскиданную постель.

       «Ты пошляк и трус. От тебя тоска, Игупкин!»

       Запах духов ударил ему в нос, после чего дом показался ещё более мерзким, пустым и чужим. Тогда Игупкин схватился за голову и простонал:

       - Дурак! Дур-рак!..



               


                28 марта-2 апреля 2014 года      






* - Стиви! Помоги мне. Мой муж сошёл с ума. Он убьёт меня. Приезжай и забери меня отсюда, пожалуйста. Сейчас. Я жду тебя - (англ.)