Обратного пути нет

Поезд ехал всё быстрее и быстрее. Антону нравилось это чувство свободного полёта от нарастающей скорости. В такие минуты он всегда хотел как можно дольше задержать это приятное и волнующее ощущение, которое ему дарила скорость. Вагон, в котором он ехал, был общим, и это создавало для него некоторые неудобства: не было возможности почувствовать себя наедине со своими мыслями, бестолковые разговоры соседей всё время отвлекали его от созерцания окружающего мира, превращающегося в быструю и весёлую смену пейзажа за окном поезда. Невольно приходилось ловить фразы из непонятных ему речей пассажиров и, останавливая внимание уже на них, пытаться понять о чём, собственно, речь. Деревья, луга, поля, сельские домики мелькали за окном всё быстрее и быстрее, а происходящее между пассажирами вагона, в котором он ехал, захватывало его внимание своей неспешностью и повседневностью; как будто эти люди вовсе никуда не ехали, как будто они вышли посидеть на лавочку и перекинуться дежурными фразами перед сном. У Антона непонятно откуда было тающее с каждой минутой чувство, что он их всех знал, более того, в какой-то момент он был уверен, что все эти люди играли весьма важную роль в его жизни. Он очень хотел задержать это ускользающее от него ощущение почти, что родственной привязанности к этим людям.

- И что же, вы и вправду не знаете, куда едете? – щурясь, спросил пожилой мужчина с козлиной бородкой и рябым лицом, его голубые глаза за толстыми стёклами очков, казалось, были воплощением жизни на его усталом лице.

- Знаю, мил человек, знаю! – парировала дама бальзаковского возраста, судя по внешности, сельская жительница, - только я не хочу вам об этом рассказывать. Зачем? Я вас вижу в первый раз.

- Судя по всему, последний тоже, - усмехнулась молодая девушка, сидящая напротив Антона.

- Странно, - пропуская язвительное замечание девушки, мимо ушей, продолжил сосед с козлиной бородкой, - а говорят, что соседи по поезду предельно откровенны.

После этих слов старик в обиде поджал губы и перевёл взгляд на девушку.

- А вас как зовут, милейшее создание? – спросил он, смешно поднося руку к голове, как будто собирался снять перед ней несуществующую шляпу.

- Владлена, - коротко, словно выстрел, прозвучал ответ девушки.

- О, как! Неожиданно! – снимая очки и протирая линзы выцветшим платочком, улыбнулся старик.

- В таком случае, позвольте и мне представиться: Яков Генрихович Либерман. – рука на мгновенье вновь взметнулась вверх.

- Я так и знала, - хихикнула Владлена.

- Знали что?

- Что вас примерно так и зовут… ну ладно, не обижайтесь, я часто говорю, не думая. Короче, что на уме то и на языке.

- Абсолютно я на вас не обиделся. Лучше расскажите-ка историю вашего имени.

- А что тут рассказывать? Дед у меня по совку тащился, коммунист до мозга костей, вот и решил такое имя дать, а так как отца у меня не было, а мать всю жизнь плясала под дедушкину дудку, то его вариант имени для внучки никто и не оспаривал. Суровый у меня дед был. Кстати, тоже интеллигент с виду, совсем, как вы. А сам садист, каких свет не видывал.

В вагоне стало тихо. Антон поглядел на Либермана, тот тактично прокашлялся в кулак.

- Ой, простите, Яков ещё раз! Да что ж я за человек такой, - искренне сокрушалась Владлена, в отчаянии закрыв лицо маленькими ладошками.

- Не переживайте вы так, дитя моё! Если вы так говорить про своего деда изволите, значит было за что.

Антон оглядел всех соседей, сидящих рядом с ним: на двух противоположных сиденьях вместе с Антоном их было шестеро. Рядом с ним сидел Либерман, напротив него расположилась, закинув ногу на ногу Владлена, напротив Либермана сидела сельская жительница бальзаковского возраста, по краям же разместились дремлющий небритый мужчина неопределённого возраста и серьёзная с виду молодая женщина, читающая всю дорогу книгу. Антону казалось, что их соседство не случайно, что происходящее часть какого-то незаконченного спектакля, где каждый халтурил, пытаясь играть свои роли. Ещё чуть-чуть и он ухватил бы самую главную суть происходящего, но голос Владлены навсегда заставил его утерять свою мысль в закоулках причудливых ассоциаций.

- А тебя Антон зовут? – спросила она, улыбаясь.

- Да, - ответил он, усиленно пытаясь вспомнить, представлялся он или нет, - а откуда ты…

- Не скрипи мозгами, - игриво посмотрела она на него, - я просто прочитала надпись на твоей майке! Кто ж тебя надоумил надеть майку с напечатанным на ней своим именем?

- Это подарок, - тихо произнёс Антон, ощущая, как от стыда его лицо становится пунцовым.

- Ладно, ладно! Подарок так подарок! Даа, - присвистнула она, - попала я в компанию! Все смущаются, всем я что-то не то говорю. Лучше помолчу.

- Антон – гандон! – неожиданно рявкнул небритый мужчина, - как тебе рифма?

Он был в стельку пьян и мог реагировать на разговор только на самом примитивном уровне восприятия. Возраста он был неопределённого, странное чувство овладело Антоном, что этот алкаш, каким-то образом очень влиял на женщину бальзаковского возраста, возможно даже был ей мужем. Никто не обратил на него никакого внимания: Владлена продолжала смотреть в окно, Либерман разглядывал соседку бальзаковского возраста, а деловая женщина продолжала читать свою книгу. «Чёрт, неужели всем этим людям наплевать на то, что меня оскорбил этот хмырь?». Он уже собрался сделать замечание хамоватому незнакомцу, но тот, вдруг неожиданно перевел на него взгляд. Его глаза были затянуты поволокой пьяного полузабытья, но вместе с тем, во взгляде чувствовалась первобытная сила и готовность в любой момент задействовать эту силу по назначению. Антон меньше всего хотел стать объектом применения этой силы, и он промолчал, в очередной раз, пытаясь проглотить шероховатый комок обиды и отчаяния. «Почему я всегда мирюсь с этим?» - подумал он, - «Неужели я его настолько боюсь? Неужели я всегда его боялся? А вдруг его грозный взгляд на меня как-то связан с моим страхом? Вдруг он от того и грозен, что чувствует НАСКОЛЬКО я его боюсь?». Эти мысли вихрем кружились в голове у Антона, всё больше и больше заставляя чувствовать свою неловкость перед окружающими. Внезапно, ему стало ясно, что его страх перед этим хамом очевиден и для окружающих. Неловкость Антона стала огромной, как рекламный дирижабль, он не знал, что хуже: бояться хама или показать свой страх ему и окружающим.
 
- Ну и что ты так разволновался? – наклонившись к нему, почти вплотную прошептала Владлена, - Это же синяк конченый! Если тебя это успокоит, то на него, кроме тебя, вообще никто не реагирует. Просто скажи ему, чтобы заткнулся! Но скажи ему это твёрдо, по-мужски! Ну, давай!

- Слушай, - медленно проговорил Антон, - а что это тебя так мои дела волновать стали? Ты, вообще, кто такая? С чего ты решила, что ты должна вмешиваться?

Голос Антона нарастал. Внутренне он был рад, что внимание окружающих ему удалось переключить со своего позора перед хамом на наглость Владлены.

- Ещё не хватало, чтобы баба меня учила, - не унимался Антон.

- Ясно. – Коротко ответила Владлена, - я всё поняла, дальше можешь не продолжать.

- А я всегда своему сыну говорила, - с укором воскликнула дама бальзаковского возраста, поправляя сбившийся крашеный локон, - от девок одни неприятности: никогда не смолчат, всегда лезут всюду и везде со своими «ценными» указаниями, как будто парень и без них не может решение принять. Ужасное воспитание у современных девок! – закончила она фразу, глядя на Антона, и, как ему показалось, пытаясь найти поддержку своим словам с его стороны. Антон не выдержал напора дамы и коротко кивнул ей в ответ.

- То есть, ты с ней согласен? – взорвалась Владлена, - ты согласен с дамочкой, которая собирается испортить всю жизнь своему сыночку тем, что оберегает от девок с ужасным воспитанием? Слушай, а может ты такой же, как и её сын -  просто очередной маменькин сыночек?

- Да как ты смеешь на моего сына… -  начала  дама с крашеными волосами.

- Да вот так и смею, - резко оборвала её девушка, при этом щёки её залились румянцем, выдававшим ярость. Этот румянец делал её невероятно красивой. Антон с неподдельным восторгом залюбовался ей, - именно, такие мамаши как вы, делают из нормальных парней тюфяков и простофиль, именно, ваш стиль воспитания, сделал из моего мужа безвольного наркомана. А теперь, я даже не знаю: выживет он или нет. Но, учтите, если с моим мужем что-нибудь случится, вам не поздоровится. Всю жизнь буду вас обвинять в смерти моего мужа.

- Гляньте на неё… да она же чокнутая, - в голосе бальзаковской женщины послышалась растерянность.

- Помилуйте, голубушка, - оживился старик Либерман, - зачем же вы пытаетесь оскорбить столь прекрасное создание? Она очень юная, а посему несдержанная, но основная мысль вполне соответствует положению вещей в воспитании некоторых молодых парней. Когда мамаши всё больше и больше навязывают своим повзрослевшим сыновьям свои устаревшие взгляды на преимущества и недостатки противоположного пола со своей мамкиной колокольни, то процент так называемых маменькиных сынков только растёт.

- О, не ожидала поддержки с вашей стороны! – воскликнула Владлена, - ну, держите пять, Яков Генрихович!

- Очень некрасиво! – с перекошенным от неприязни лицом парировала дама Либерману, - Это вы мне в отместку, да? За то, что я вам не представилась? Ох, и действительно, мелочный вы народ!

Небритый пьяный мужчина расхохотался:

- Ну, ты Верка даёшь! Посадила этого очкарика на место! Так их, интеллигентов вшивых, давить надо!

И вдруг Антона охватил стыд: ему стало стыдно за себя, за Владлену, которая уже начинала ему нравится, за Якова Либермана, но больше всех ему стало стыдно за Веру, которой досталось от всех в этой ситуации. Какое-то время все ехали молча, не решаясь даже посмотреть друг на друга, тишину нарушали лишь шелест переворачиваемых страниц читающей деловой женщины, да причмокивание губами хама-алкоголика. Последний звук невероятно бесил Антона, он знал причину этого причмокивания: наверняка пьянчужка пялился на стройные, обтянутые джинсами длинные ножки Владлены.

- Я смотрю, все высказались по поводу Антона? – прозвучал уверенный женский голос, непонятно по какой причине успокаивая Антона.

- Да мы ещё, в принципе, толком и не начинали, - начал было развязано жестикулировать алкаш.

- Пальцы под нос мне не суй! Понял? Я тебе не Антон, я тебе их быстро пообломаю и на неё не посмотрю, - девушка кивнула в сторону Веры.
- Я говорю, ты молчи! Схема простая. Понял?

Алкаш кивнул изо всех сил и его голова, упав подбородком на грудь, больше не поднималась, пока девушка продолжала свой разговор.

- Слушай, тебе своих проблем мало? – обратилась она к Вере, затем продолжила, кивнув на алкаша, - по-моему, их тебе на всю жизнь хватит! Зачем лезть в чужую жизнь?

В этот момент, Антон знал, что этот разговор и вся эта ситуация очень тесно связана с ним. Пока лишь он тщетно пытался поймать смысл всего происходящего вокруг, но самое главное, что он понял, так это то, что всем этим людям никогда не было до него! Они все были далеки от него, даже, несмотря на то, насколько близкими, порой, пытались казаться. Сюрреализм происходящего испугал его, и он со страшной силой закричал:

- Остановитесь! Прекратите! Дайте мне сказать!

- Да ладно! Слышали уже! Что ты можешь сказать? Мямля! – голос Веры приобрёл резкие до боли знакомые интонации, ещё чуть-чуть и Антон понял бы суть происходящего, но громкий хлопок резко закрытой книги оборвал его мысли, заставив, раскрыв рот, слушать уверенный голос деловой  девушки, сидящей на противоположном краю пассажирского сиденья.

- Почему вы себе позволяете так кричать на Антона и так о нём отзываться? Особенно при девушке, которая ему понравилась? – девушка с книгой продолжала свою обвинительную речь, и, несмотря на свою резкость, этот голос был единственным из всех, в котором Антон чувствовал нечто по-настоящему родное. Этот голос обладал тем, чего не было у других: искренностью. Он знал, что именно этот голос будет за него всегда, несмотря ни на что. От этого чувства, суть происходящего стала более понятной ему. Казалось, если эта девушка обратится к нему, то он моментально поймёт: и кто он такой, и что это за поезд, и что это за люди, и почему, чёрт возьми, это всё с ним происходит! Но деловая девушка даже не поглядела в его сторону, Антон не смог внимательно рассмотреть черты её лица. Временами у него было странное чувство: чем больше усилий он прикладывал для того, чтобы разобраться в смысле происходящего, тем более непонятным и абсурдным становилось всё вокруг: лица его соседей были одновременно и родными, и чужими. Голоса их были мягкими, и, одновременно грубыми. Всё походило на кошмарный сон.

- Кто понравилась? Эта деваха? Милочка, ты о чём тут рассуждаешь? Откуда ты знаешь, какие девушки могут понравиться мужчине? Тебе – то, откуда это знать! – Вера попыталась осадить невесть откуда взявшуюся защитницу.

- Спасибо, Оля! – произнесла шепотом Владлена, - спасибо за поддержку!

- Жаль, Владлена, что не ты эту поддержку оказываешь! Очень жаль! – Резко ответила Ольга.

«Откуда они знают имена друг друга? Они же не представлялись! Ни Ольга, ни Владлена до этого момента вообще не разговаривали!» - в панике подумал Антон. В этот момент он понял, что эти люди слишком заняты своей ролью в этом бесконечном конфликте; каждый из них был поглощён всей этой борьбой настолько сильно, что состояние Антона было лишь разменной монетой в их вечном соревновании по перекладыванию вины за происходящее. «В чём виновны эти люди?» - немой вопрос Антона был обращён, скорее, к самому себе.
 
- В том, что ты стал таким! Неужели, не понимаешь! – Владлена крикнула в отчаянии ему в лицо. Антон с ужасом обнаружил, что несколько минут размышлял вслух, а все эти люди его внимательно слушали.

«Ну почему они меня не слушают с таким же вниманием, но когда Я ЭТОГО ХОЧУ!» - от этой мысли стало настолько одиноко, что ощущение от присутствия всех этих людей было таким, как если бы он в этот момент был окружён манекенами в пустом магазине. Стало страшно. «Когда же закончится эта поездка?» - в панике подумал он, - «Как только поезд остановится, я моментально убегу! Убегу далеко, лишь бы не видеть никого из них, никогда». Он снова оглядел всех присутствующих: на их лицах читалось обвинение.
 
- И куда же ты убежишь? – Хриплый голос алкаша заставил Антона вновь почувствовать свою обречённость и бессилие.

- Ничего, никуда не убежит, - тут же затараторила Вера, - ишь ты, всю жизнь на него угрохали, а теперь он убегать неизвестно куда собрался! Где твоя благодарность?

- Вы… вы… суки, а почему и за что я вам должен быть благодарен? – закричал Антон, - И, самое главное, как именно я вас должен благодарить?
Неожиданно маленькая тёплая рука Владлены стала гладить его по плечу. Ему захотелось сбросить эту руку: он не чувствовал искренности в этом её порыве: просто Владлена была обречена. Каким-то немыслимым образом Антон знал об этом. И тут она заговорила, обращаясь к нему, при этом весь её монолог был быстрым и сумбурным.

-  Почему вы все так против меня? Почему вы против Антона? Что вам сделали мы? Вы такие все… ненавижу всех вас. И своего мужа ненавижу! Ненавижу за то, что он такой! Нельзя пытаться быть хорошеньким для всех: от этого теряется мужской стержень и человек превращается в рохлю. А вам всем выгодно, чтобы он был рохлей! Вы все чувствуете себя уверенными и состоявшимися только тогда, когда имеете дело с рохлей, а если рядом с вами его нет, вы начинаете выискивать жертву на эту роль, на роль рохли. Я не знаю, чего хотите вы все, по большому счёту, мне на вас наплевать и растереть! Я не хочу возвращаться домой! Я не хочу возвращаться к деду! Вы даже представить себе не можете, через что я прошла в детстве рядом с ним! Вам не понять, как тяжело жить рядом с конченым тираном. Поэтому для меня мой муж – это моё спасение, это билет в новую жизнь. Я хочу быть с ним, с моим мужем! Всегда.

- Что, дорогая, - язвительно промурлыкала Вера, - твой муж для тебя – это только способ убежать от издевательств твоего дедушки?

- Да, тебе-то какая разница? -  вклинилась в разговор Ольга, - Ты же свои проблемы решить не можешь. У тебя, вот сидит девяноста килограмм вонючих проблем! – она кивнула в сторону алкаша, который уже крепко спал сном праведника.

- А ты мне не завидуй, Олечка! Сама не смогла мужика привлечь, так нечего на других гавкать, понятно! Тоже мне… выискалась умница-разумница, кроме книжки в руках ничего не держала, а туда же… меня учить жизни. Для начала попробуй хоть с кем-нибудь ужиться, ясно тебе… гадюка, - Вера перешла на брызгание слюной, глаза её налились кровью; Антону показалось, что она готова была вот-вот наброситься с кулаками на Ольгу.

- Хватит! Успокойся, ты… - Антон мысленно подбирал подходящее слово для этой шумной базарной бабы. В голову ничего не приходило, он закончил свой крик примирительным шепотом, - Перестань кричать на Ольгу! Не надо на неё кричать!
Владлена горько улыбнулась и убрала свою руку от его плеча. Стоило ему поддержать Ольгу, как Владлена тут же отказывала ему в своей поддержке. Но, почему? Разве он не мог поддержать ту, которая ВСЕГДА была за него? В том, что Ольга всегда была за него, Антон теперь ни минуты не сомневался. Откуда была такая уверенность, он объяснить не мог: в конце концов, бывают в жизни такие вещи, которые нельзя объяснить: их можно только почувствовать. Он повернулся к Владлене и посмотрел на неё более внимательно: вздёрнутый носик, надутые губки, взгляд, демонстративно направленный в окно – всё это выдавало в ней обиду, обиду и ревность.

«Нет, только не это, - подумал он, - она не может меня ревновать к Ольге. Потому что…потому что… да, неважно, чёрт возьми! Не может и всё тут! Я не хочу, чтобы на меня постоянно обижались и постоянно ревновали одновременно. Я УСТАЛ ОТ ЭТОГО! Я ХОЧУ ЖИТЬ ПО-ДРУГОМУ!». Он повернулся к Ольге: та смотрела на него с сочувствием и укором. Он чувствовал этот немой укор ВСЕГДА, потому, что он был не таким, каким она хотела его видеть. Он посмотрел на колхозноватого вида Веру и увидел недовольство с её стороны, недовольство, граничащее с презрением. «Столько людей вокруг меня, - с горечью подумал он, - и нет ни одного человека, который бы меня одобрил из-за любви ко мне, а они готовы меня поддержать, только руководствуясь собственными мотивами для нанесения бесчисленных уколов друг другу». Он посмотрел на Якова Либермана, сидящего рядом, тот, в свою очередь вперился ненавидящим взглядом на Владлену. Глаза старика яростно блестели из-под очков и теперь он не был похож на добродушного человека, а напротив, представлял собой очень злого и коварного старика-самодура.
 
Послышался громкий и протяжный гудок паровоза. Этот звук тут же отозвался невероятной печалью и грустью в сердце Антона. Он понимал, что так и не сказал этим людям самого важного, он осознавал, что больше никогда у него не будет возможности увидеть их, а уж тем более, поговорить. Казалось, этот гудок окончательно ставит точку в его попытках наладить отношения с миром близких и дорогих людей. Этот поезд ехал только в одну сторону. Обратной дороги не будет. Он это знал так же чётко, как и то, что никто и никогда его так и не принял. Куда он едет? Зачем он сел на этот поезд? Почему все эти люди оказались его соседями? Ответы на эти вопросы пришли к Антону одновременно. Он на краткий миг понял всё! Стало вдруг понятно, что он ВСЕГДА знал ответы на эти вопросы. Знал и старательно от них убегал. Может быть, в глубине души он надеялся, что понимание придёт и к ним? Но, нет! На него смотрели безжизненные глаза магазинных манекенов, которые когда-то были близкими и родными людьми. Гудок паровоза взвился на самую высокую ноту, на которую только был способен, превратившись в истошный женский крик, наполняя сердце Антона мучительными болью и разочарованием. А потом наступила темнота. Предсмертный сон резко прервался небытием.

                ***


Обезумевшая мать кричала вслед уходящим санитарам; они уносили на носилках того, кого она ещё совсем недавно называла своим сыном. Её сын был мёртв! Она об этом знала! Она всегда ему говорила, что его жизнь добром не кончится! Во всем виновата эта потаскушка Владлена, которая довела её сына до наркотиков и смерти.

Владлена осознавала, что всё кончено! Её семейная жизнь закончилась, едва успев начаться. Она снова должна вернуться в свой дом, туда, где она пережила столько издевательств от своего родного деда. Во всем виновата эта эгоистичная и своенравная свекровь: это из-за неё её молодой муж стал наркоманом.

Ольга испытывала горе: её сердце разрывалось на части от мысли, что её брата больше нет, а ещё она считала виноватой маму и жену брата в том, что они вместе довели Антона до наркотиков и смерти.

Он спал на диване и ничего не знал: отчим был пьян, как всегда. О смерти пасынка он узнает завтра. Никаких переживаний у него это не вызовет. Смерть Антона послужит лишь поводом впасть в длительный запой, оправдывая его горем. Есть люди, которые умеют оставаться равнодушными.