Жалость

И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить солдатам.
Одобрить ее поэтам.
(с)Иосиф Бродский


Жалость.

Пока ты жалеешь сам себя, тебя больше никто не пожалеет.
Дмитрий Емец


Илья Цойгин с раннего детства хотел стать врачом. Еще мальчишкой он любил отрывать своим игрушкам лапы, а потом гладить их по голове, говорить утешительные слова, обещать позаботиться об их семьях. Подобные игры очень забавляли родителей. «Добряк», - смеялся отец.

Когда сын вырос, Цойгины с гордостью говорили друзьям, что их Илюшка — будущий знаменитый хирург, что даже преподаватели в университете замечали его необыкновенную жажду помочь всем, кому только можно, пожалеть и успокоить.
Все прочили ему славу великого врача.

Война, как это бывает, разрушила все эти планы. Парень был вынужден идти на фронт, где в умелых врачах нуждались больше, чем в жалостливых. Во всяком случае, так говорил Солдат, с которым Илья прослужил более двух лет.

— Неужели в тебе нет ни капли сочувствия  к этим бедолагам? — спросил его как-то молодой врач.

Он обвел взглядом лежащих прямо на земле раненых бойцов. Некоторые из них были уже мертвы. Они лежали рядом с живыми, испуганными пареньками, наводя на них еще больший ужас. От запаха крови кружилась голова, а стоны солдат заставляли невольно морщиться.

— Зачем жалеть мертвых, если это не нужно даже живым.

—Живым не нужна жалость?

Солдат, обрабатывавший рану находящемуся в полубессознательном состоянии парню, взглянул исподлобья на Цойгина. Повторять сказанное он не намеревался.

— За что ты ненавидишь людей?

Этот вопрос вызвал у Солдата легкую улыбку. Покачав головой, он ответил:

— Ненавижу? Скорее наоборот, поэтому и не считаю необходимым их жалеть.

Поднявшись, Солдат ушел. А Илья вдруг вспомнил недавний разговор между ребятами из их военного лагеря. Особенно ему запомнились слова одного парня:

— … В бой несется, будто смерти ищет. Отчаянно так… словно жизнь для него – проклятие. Пули его не берут, помните, когда на минное поле наткнулись? Прошел по нему, чуть ли не танцуя, но ни на одну мину не напоролся. Везучий… Два года воюет, и ни одной серьезной раны…

— Ни одной, говоришь, — перебил товарища другой паренек. — Ему же год назад ухо отстрелили.

— Так я ж говору – везучий! Представляешь: немного левее – и не было бы человека.

Цойгин тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Его пациент, наконец, забылся сном, крайне беспокойным, но главное сейчас было, чтобы он хоть немного отдохнул. Решив, что и ему самому не помешает отдых, Илья отправился в дальний конец лагеря, где у затухающего костра сидел Солдат. На лице его не отражалось ничего: никаких чувств или мыслей. Казалось, все это покинуло его голову через дыру, заменявшую ему правое ухо.

Из стоящей неподалеку палатки доносились крики и проклятия на незнакомом врачу языке. Кричал молодой паренек, которого Солдат вытащил  с поля боя, наплевав на то, что тот был врагом.

Не отрывая взгляда от догорающих угольков, мужчина тихим голосом произнес:

— Я хотел бросить его там. Уже прошел мимо, но почему-то обернулся. Его бросили, видимо, приняв за мертвого. Знаешь, почему я его вытащил? Почему не добил?

Цойгин молчал, не решаясь озвучить свою догадку.

—Мне стало любопытно – смогу ли я его пожалеть. И вроде бы невозможно ему не сочувствовать: пятнадцатилетний умирающий мальчуган, против воли отправленный на войну… А я вот не могу. Хочу ему помочь и помогаю, но жалости не чувствую.

Крики мальчишки понемногу стихали, и вместе с тем, как затихал его голос, все меньше и меньше становилось пламя костра. Когда, спустя пару минут после наступления столь приятной в это неспокойное время тишины огонь окончательно погас, Солдат поднялся на ноги и ушел в свою палатку. Вскоре ушел и Цойгин.

***

Казалось, мальчуган окончательно поправился: он уже довольно бодро вышагивал по лагерю, помогал солдатам в разных мелочах, бегал по разным поручениям, в общем, для солдат он был кем-то вроде малолетнего посыльного. Илья довольно негативно относился к мальчишке, от помощи его отказывался, обидно называя вражонком. Хотя паренек все равно не понимал этого, ведь он совсем не знал русского языка. В нем бурлила дикая энергия, свойственная многим детям, вынужденным долгое время сидеть на одном месте. И сколько бы он ни бил себя в грудь, называя себя мужчиной, он оставался мальчишкой, вырванным из привычной жизни.

Однако бешеная энергия и энтузиазм не смогли уберечь мальчика от сильной простуды, которая грозила перерасти в пневмонию. Он быстро слег с температурой и сильным кашлем. Спать он не мог, есть отказывался, и вскоре был не в состоянии самостоятельно встать.

Врач тем временем бродил где-то среди других бойцов, старательно избегая  Солдата и игнорируя его просьбы о помощи.

Однажды Илья вместе с одним из своих товарищей попытался завести с Солдатом непринужденный разговор о своих семьях, о тех, кто ждал и с фронта. Оказалось, у Ильи была невеста, которую, как утверждал сам врач, он очень любил. Его друг начал рассказывать о своей жене и двух дочках. Когда дело дошло до Солдата, он поморщился, встал и ушел, не говоря ни слова.

- Эй, - Цойгин был тут как тут, готовый всех пожалеть и посочувствовать. – Что с тобой?

- Иди к своим друзьям. Им, видимо, есть какой-то прок  от твоей жалости.

- Во всяком случае, больше, чем от твоего равнодушия.

- Я не равнодушен.

- Неужели?! Хочешь сказать – тебе не все равно, что здесь, у тебя на глазах, умирают солдаты, пока ты нянчишься с вражеским щенком?!

Солдат посмотрел туда, где собравшись вокруг костра, те, о ком говорил добряк Цойгин, пели песни и рассказывали друг другу старые анекдоты, уже тысячу раз слышанные, но все еще смешные. Их громкий смех разносился на всю округу.

— Они не умирают, — с ухмылкой произнес Солдат. — А Филипп скоро будет одной ногой в могиле. И вместо того, чтобы зря тратить время на бессмысленные лицемерные речи, я пытаюсь ему помочь. А ты не способен сделать единственное, что у тебя хорошо получается — пожалеть его.

Цойгин не нашелся, что ответить. Вытащив из своего рюкзака какие-то склянки и пару шприцов, он, скривившись, отдал их Солдату. Затем поднялся и ушел к поющим товарищам.

***

Они были не готовы к нападению. Слишком много раненых было в лагере. Слишком велико числовое превосходство врага. Слишком мало надежды…

До нападения в лагере насчитывалось около тридцати человек — бойцов, чудом выбравшихся с кровавой бойни, так называемой битвы, произошедшей меньше недели назад. Попытка дать отпор принесла лишь большие потери среди солдат, и вскоре те, кто еще мог бежать, бежали так далеко, как позволяли оставшиеся силы и свежие раны.

Солдат, тащивший на своей спине паренька, который не так уж давно желал ему смерти в страшных муках, пытался избавиться от общества Ильи. Тот в свою очередь, будто курица с цыплятами, хлопотал над выжившими, но вместо благодарности получал лишь просьбы отстать.
Когда они, наконец, остановились на привал около небольшого прохладного ручья, врач снова подошел к Солдату.

— Нас всего семеро осталось, вместе с этим, — он небрежно указал на «вражонка».

Мальчик равнодушно посмотрел на него. Этой ночью он многих удивил, когда попытался вступить в бой против своих соотечественников. Но удача была не на его стороне, и мальчик вскоре оказался лежащим на земле с кровоточащей раной в боку.

— Филипп.

Илья с мальчишкой повернулись к нему.

— Что? — спросил врач.

— Его зовут Филипп.

Цойгин посмотрел на паренька, как на невиданного доселе зверька.

— Странное имя…

— По-моему, обычное, — пожал плечами Солдат. — Моего отца так звали.

Близость ручья немного облегчала их положение. Казалось, благодаря холодной воде августовская жара становилась менее мучительной, а раны — менее болезненными. Бойцы, развалившись на берегу, промывали раны, или же просто лежали, опустив руки в воду. И в этот момент им не нужны были никакие врачи – их лечила Родина…

Илья, не зная, куда направить свою энергию, попытался вновь завести разговор с Солдатом, который ни на шаг не отходил от Филиппа: поил его водой, обрабатывал раны, просто разговаривал. Он начал учить мальчика русскому языку. Когда Цойгин подошел к ним, Филипп, вслед за Солдатом, повторял имена парней, отдыхавших неподалеку. Однако поговорить не удалось, Илья стал расспрашивать мужчину о семье и друзьях, очень уж ему было интересно, откуда этот человек, какое у него прошлое. Но тот лишь качал головой.
Цойгин так никогда и не узнал ничего о довоенной жизни Солдата.