Голубок

  Ночь в Берлине, зарева пожаров освещают крыши и отражаются в редких уцелевших окнах. Здание кирхи, колокола негромко гудят, резонируя со звуком близкой артиллерийской канонады.
  Чердак кирхи, голуби, сидящие на стропилах. В окно видно чёрно-розовое небо, озаряемое сполохами. Откидывается люк в полу, в проёме появляется немецкий солдат, держащий в руке керосиновую лампу. Голуби встревожено взлетают с насиженных мест и выпархивают в окно. Из люка на чердак выбираются два солдата со станковым пулемётом, пожилой офицер и молоденький боец Гитлерюгенд. Солдаты быстро обшаривают помещение чердака, офицер подходит к окну и задумчиво смотрит на озаряемый вспышками город внизу. Не оглядываясь, офицер негромко спрашивает:
 - Боишься, Юрген?
  Гитлерюгендовец замирает по стойке смирно:
 - Никак нет, гер гауптман. Умереть за Родину – высшее счастье.
 - За Родину нужно жить, ей от этого больше пользы… - гауптман обрывает себя. - Впрочем, приказы не обсуждаются. Утром русские наверняка пойдут по этой улице – отсюда прямая дорога к Рейхстагу. Танки в городе неповоротливы, мы их остановим фаустпатронами. Твоя задача: удерживать пехоту.
  Юрген ковыряет носком сапога пыль на полу, решившись, поднимает глаза на гауптмана:
 - Как долго удерживать?
 - Пока будешь жив. – Гауптман смотрит на разом побелевшее лицо Юргена и смягчается. – Держи до двенадцати, и, если уцелеешь, в полдень можешь отправляться домой. Думаю, к этому времени всё уже будет кончено.
  Гауптман рукой подзывает к себе солдат, указывает на пулемёт:
 - Ставьте у окна. И оставьте пацану что-нибудь пожевать.
  Гауптман с трудом спускается в люк, солдаты располагают пулемёт в окне, заряжают ленту, ставят рядом два короба с запасными лентами. Солдат, что постарше, достаёт из рюкзака банку тушёнки, перочинным ножом отхватывает полбуханки хлеба. Солдат, что помоложе, подмигивает Юргену:
 - Хорошее местечко: вид приятный и к Богу ближе.
  Солдат постарше обрывает молодого:
 - Хорош трепаться - пацану и так несладко. А на войне до Бога отовсюду недалеко.
  Солдаты по одному спускаются в люк, молодой напоследок ещё раз подмигивает Юргену. Тот, оставшись один, отодвигает в сторону банку тушёнки, берёт хлеб, садится на пол поближе к окну, отщипывает от буханки маленькие кусочки, задумчиво бросает их в рот. На окно садится первый осторожный голубь, недоверчиво косится глазом на Юргена. Тот разминает крошки в руке, медленным движением бросает их на пол ближе к окну. Голубь начинает клевать хлеб, на окно садится второй голубь.
  Выстрел из фаустпатрона – «тридцатьчетвёрка», шедшая по улице второй, припадает на одну гусеницу, начинает кружиться на месте. Над баррикадой, наваленной поперёк улицы, поднимается пожилой гауптман с фаустпатроном, целится, стреляет в первую «тридцатьчетвёрку», попадает ей под башню. Танк «спотыкается», начинает дымить. Пехотинец-старшина очередью из автомата срезает гауптмана с баррикады. Мимо застывших «тридцатьчетвёрок», стреляя на бегу, просачиваются солдаты. С колокольни кирхи грохочет первая длинная пулемётная очередь. Старшина-пехотинец с простреленной грудью валится навзничь, несколько раненых со стонами уползают в развалины.
  Разрушенный дом, за углом перед телефонным аппаратом на корточках сидит пехотный капитан и кричит в трубку:
 - Кузнецов? Ромашин беспокоит… Как на курорте: солнце, воздух… Только какой-то абориген заперся с пулемётом на колокольне, не даёт культурные ценности осмотреть. Может, шуганёшь его крупным калибром? Понял, а когда? Нет, поздновато. Мои ребята к тому времени солнечный удар получат…
  К капитану подходит руки по швам низкий широкоплечий сержант с крупным скуластым лицом. За спиной сержанта висит винтовка с оптическим прицелом. Капитан отдаёт трубку телефонисту, весело рассматривает сержанта:
 - Сибиряк?
 - Так точно, - озорно подбрасывает ладонь к пилотке сержант. – Охотники мы. Промысловики. 
 - Если охотник, добудь мне того зверя, что на колокольне окопался. Строчит, понимаешь, из своей машинки, уже не одному моему бойцу шкуру попортил, гад.
 - Зверя? Это мы с радостью.
  Сержант снимает с плеча винтовку, подбирается к углу здания, выглядывает – солнце, стоящее прямо над кирхой, слепит глаза. Сержант подаётся чуть правее – пулемётная очередь крошит стену недалеко от его головы. Сержант возвращается к капитану:
 - Солнце, товарищ капитан. Против солнца нельзя. Давайте, я через улицу перемахну – там фотоателье на углу, отличная точка.
 - Действуй, сержант. Добудешь мне пулемётчика, напишу на тебя представление на "Красное знамя".
 - Будет исполнено, товарищ капитан. Разрешите выполнять?
  Капитан делает разрешающий жест рукой, сам хватает трубку:
 - Да, товарищ Пятый. Пулемётчик, сволочь, не даёт головы поднять. Так точно… Через четверть часа…
  Сержант под автоматным огнём с баррикады и пулемётным – с колокольни перебегает от танка к танку. За второй «тридцатьчетвёркой» стягивает с себя телогрейку, заворачивает в неё средних размеров булыжник и с силой выбрасывает в сторону ателье. Автоматчики на баррикаде провожают телогрейку длинными очередями, разрывая её в труху. Следом за летящей телогрейкой мчится сержант с винтовкой, запрыгивает в пролом ближайшего окна. По окнам фотоателье проходит тяжёлая пулемётная очередь.
  На колокольне Юрген досадливо кривит губы, достаёт из коробки последнюю ленту, ломая ногти, заряжает её в пулемёт, смотрит на наручные часы: без пяти минут двенадцать.
  Сержант, сидя на полу ателье, озирается по сторонам – по стенам развешаны фотографии в рамках: вид Берлина на рассвете, женщина в белом платье с коляской перед домом, почтальон в форменной фуражке перекинул одну ногу через раму велосипеда. Сержант аккуратно выглядывает из пролома окна, перебегает ко второму окну, пулемётная очередь по стене, сбивая фотографии на пол, доходит до портрета улыбающегося Юргена в белой рубашечке с расстёгнутым воротом, держащего в руках двух голубей. Лицо сержанта, хищно прильнувшего к окуляру оптического прицела. Лицо Юргена, следящего за секундной стрелкой часов. Замершие лица немецких солдат, защитников баррикады. Замерший с трубкой около уха капитан Ромашин. Все стрелки часов сходятся на двенадцати. Звучит близкий винтовочный выстрел. Гудит потревоженный колокол. Фотография на стене ателье: голуби, взмывшие в небо.
  Колокольня кирхи над ней кругами летают голуби.