Хурма

                Хурма.


Я  смотрел  на  своего  сына  лежащего  в  постели.  Тонкое,  почти  прозрачное  личико  разгладилось,  на  осунувшемся  лице  его  глаза  казались  огромными,  как  две  бездны,  пугая  и  маня. 

Мой  девятилетний  сын  умирает,  и  все  наши  попытки  спасти  не  увенчались  успехом.  От  химиотерапии  выпали  все,  когда-то  густые  -  это  у  него  от  мамы  - волосы.  Жизнь  тоненьким  ручейком  вытекала  из  него  и  врачи  в  бессилии  разводили  руками. 

Мы  жили  в  Заполярье  под  Дудинкой:  и  вынуждены  были  забрать  нашего  мальчика  к  себе.  Жена  плача,  прижавшись  ко  мне,  сказала. 

-Серёжа,  пусть  это  произойдёт  у  нас  дома,  но  рядом  с  нами.  Она  боялась  этого  ужасного,  горького  слова – смерть.  Сколько  раз  я  выл,  оставаясь  один  на  один  с  собой.  Почему,  почему  он?  Господи,  как  больно  от  беспросветного  бессилия,  когда  всё,  что  ты  не  делаешь – тщетно. 

Мой,  мальчик,  моя  надежда,  угасал  на  моих  глазах,  а  я  пышущий  здоровьем  мужик  сидел  рядом  с  ним,  держа  его  крохотную  ладошку  в  своей  руке.

Вспомнил  его  ещё  грудничком,  его  розовая  бархатистая  попочка  умещалась  на  моей  ладони.  Я  был  так  счастлив,  когда  он  родился,  взрослый  сорокалетний  мужик  плакал  от  счастья - у  меня  сын.  Я  кричал,  выскочив  из  дома.  Стреляя  из  двустволки  шестнадцатого  калибра,  крича  на  весь  посёлок  от  счастья  и  радости. 

-У  меня  сын,  у  меня  родился  сын. 
Меня  окружили  друзья,  соседи,  знакомые,  радуясь  моему  счастью. 

Бог,  сжалился  надо  мной,  и  у  меня  появился  долгожданный  ребёнок.  Все  эти  годы  моя  жизнь  неразрывно  была  связана  с  моим  сыном.  Я  его  боготворил,  он  был  для  меня  всем.  Нет,  я  с  ним  не  сюсюкал,  но  и  не  был  скуп  на  ласку  и  проявления  любви. 

Шестилетним  взял  его  на  охоту  за  куропаткой.  Мы  расставляли  силки,  и  когда  он  устал  на  обратном  пути,  посадив  его  на  свои  плечи,  с  рюкзаком  полным  от  пойманных  куропаток  шёл,  держа  охотничьи  лыжи  под  мышкой,  по  застругам  Енисея,  спрятав  ножки  сына  у  себя  под  тулупом. 

Как  мой  мальчик  был  горд,  раскрывая  рюкзак,  выкладывая  куропатку  на  пол  у  ног  своей  матери.  Он  взрослый,  он  добытчик.
Может  предчувствие  неизбежного  конца,  делало  его  другим,  иным,  чем  его  сверстники.  Он  играл  с  детьми,  но  завидев  меня  или  мать,  всё  бросал  и  устремлялся  к  нам.  Не  только  я  давал  своему  сыну,  но  и  он  мне. 

Он  во  мне  открывал  меня,  и  мне  это  нравилось.
Вечерами  мы  собирались  на  большой  тахте, -  которую  я  сам  смастерил - на  хорошо  выделанных  шкурах  полярного  волка  и  рассказывал  о  своём  детстве  и  далёком  Батуми.  Город,  который  при  моей  жизни  стал  городом  из  легенды. 

Развал  Страны  и  напряжённое  отношение  с  Грузией  сделали  мой  город  детства  далёким,  чужим,  нереальным.  Мой  малыш,  впрочем,  и  моя  жена,  которая  ни  разу  в  нём  не  была,  прижавшись  ко  мне,  под  завывание  пурги  слушали  мои  рассказы  о  далёком  Юге. 

Моему  сыну  очень  нравились  рассказы  о  природе,  как  я  мальчишкой  собирал  плоды  конфетного  дерева  в  ботаническом  саду,  и  ему  сводило  скулы,  когда,  красочно  не  упуская  мельчайших  подробностей,  рассказывал  о  невыносимо  кислых  и  горьких  плодах  цитрона  которые  я  срывал  под  покровом  ночи,  во  дворике  Дома  Учителя.  Но  моему  сыну  очень  нравились  рассказы  о  корольках  и  хурме,  я  показывал  ему  фотографии  этих  деревьев. 

     Я  любил  это  дерево  и  может  эта  моя  любовь,  передалась  ему.  Да  и  трудно  не  влюбиться  в  это  дерево.

Разлапистые,  со  светлой  чешуйчатой  корой,  невысокие,  так  сюрреалистичны  осенью.  Поздняя  осень  даже  для  Юга,  когда  на  листопадных  деревьях  не  осталось  былого  роскошества  Лета,   выделяла   стволы  хурмы  на  фоне  угрюмого  мрачного  неба  светлым  праздником. 

Моросящий  дождь,  конец  ноября:  и  вдруг  за  поворотом  серпантина  дороги  в  предгорьях,  неожиданно  волшебно  горит  дерево  хурмы  в  ярко-оранжевых  сполохах.  Концы  ветвей,  согнувшись  под  тяжестью  вирджинийской  хурмы,  светятся  оранжевым  солнцем. 

Это  настолько  нереально,  останавливаешься  и  несмотря  на  мерзкую  холодную  морось  дождя,  с  замиранием  сердца,  любуешься  невероятной  красотой.  Даже  мандарины  и  апельсины  не  производят  такого  впечатления,  как  эта  поздняя  хурма. 

Мой,  так  рано  повзрослевший  сын,  почти  прозрачный,  уже,  когда  я  его  привёз  из  больницы  Норильска,  держа  мою  ладонь,  неожиданно  произнёс. 
-Как бы  я  хотел  перед  смертью  увидеть  плоды  хурмы. 

Меня  это  почему-то  так  проняло,  я  вышел  на  улицу,  скрывая  слёзы,  рубил  толстые  чурки  лиственницы,  заготавливая  поленницу  на  зиму. 
Вечером  переговорил  со  своей  женой,  и  она  меня  полностью  поддержала. 
-Мой,  родной,  сделай  это,  плевать  на  деньги,  лишь бы  на  его  лице  была  улыбка.

Сентябрь,  как  никогда  был  холоден.  Целуя  своего  сына,  обратился  к  нему. 
-Мой,  мальчик,  я  уезжаю  ненадолго,  максимум  на  две  недели. 
-Папа,  я  буду  по  тебе  скучать  и  ждать  тебя. 
-Да,  родной  жди,  обязательно  жди.

Грузия  встретила  меня  неприветливо,  отчуждённо.  Как  ни  странно,  до  Батуми  добрался  почти  за  два  дня.  Повезло,  поменяв  четыре  самолёта,  приземлился  в  Батумском  аэропорту.  Ехал  по  родному  городу,  в  котором  не  был  двадцать  восемь  лет.  Он  изменился,  похорошел,  но  уже  не  был  моим  городом. 

Остановился  у  друзей,  на  мою  просьбу  помочь  откликнулись  мгновенно. 
Друг  детства  Сергей  Чигогидзе,  по  прозвищу  Урус,  обещал  полное  содействие,  являясь,  замначальника  аэропорта,  где  я  с  ним  и  встретился. 

Через  два  дня  мой  багаж  со  всеми  предосторожностями  привезли  в  аэропорт.  Через  Баку,  Урус  отправив  меня,  сделал  невероятное,  обеспечив   мне  место,  на  самолёт  Москва – Норильск.

В  Дудинке  уже  шёл  снег.  Мелкий  колючий  он  сопровождал  мой   груз  до  самой  погрузки  на  ОМИК  небольшой  пассажирский  теплоход,  без  кают.  Который  курсировал  между  посёлками  и  Дудинкой.  Уже  в  посёлке  меня  ждали.  Друзья  бережно  погрузили  багаж  на  грузовик  и  с  такой  же  бережностью  занесли  в  дом. 

-Папа,  папочка  ты  приехал, меня  душили  слёзы  и  необычайная  радость  от  встречи  с  сыном.
Тонкие  ручки  обняли  меня  за  шею. 
-Я  тебя  так  ждал - папуля. 

Моя  жена  прижалась  к  нам  и  тихо  плакала. 
-Сынуля,  я  сейчас,  я  тебе  привез  подарок. 
Вышел  в  гостиную,  разбирая  высокий  ящик. 
-Папа,  можно  я  посмотрю.

-Да, мой  родной,  потерпи,  подожди  немного. 
Я  снял  все  крепления,  убирая  стенки  ящика.  Жена  не  выдержала  и  на  себе  перенесла  на  нашу  тахту  обессиленного  сына.  Они  оба  в  нетерпеливом  ожидании  замерли. 

-Закройте  глаза, убирая  последнюю  стенку  ящика,  развязав  все  крепления,  державшие  упакованный  большой  горшок  и  ствол  небольшого  деревца. 
-Открывайте.

Я  стоял  за  невысоким  деревцом  хурмы.  Смотрел  в  широко  раскрывшиеся  глаза  сына.  Он  вытянулся,  весь  звенел  от  напряжения.
Огромное  южное  солнце  сверкало  единственной  ярко-оранжевой  хурмой,  и  это  было  невероятно.  Обомлевший  смотрел,  как  мой  сын  встал,  сам  Господи,  он  встал.  И  уже  это  было  чудо. 

-Папочка,  это  хурма,  да?  Ты  привёз  мне  живое  дерево  хурмы?!  Какое  оно  невероятное.  Ты  привёз  мне  солнышко. 

Обидно,  что  три  остальных  плода  хурмы  упали  и  расползлись  от  гниения. 
Наверное,  мы  ещё  никогда  так  не  были  счастливы,  как  в  этот  день.  Нас  смело  в  единое  целое. 

Я  привёз  с  собой  и  хурму,  и  мандарины,  и  даже  плоды  фейхоа.  Но  этот  одиночный  плод,  висящий  на  тонкой  ветви  поражал.
Он  будоражил  сознание,  он  был  фантастичен.  К  нам  приходили  друзья,  знакомые  и  просто  жители  посёлка, посмотреть  на  живое  дерево  хурмы  с  единственным  плодом.

Наступал  Новый  год,  у  нас  произошли  разительные перемены,  наш  сын  пошёл  на  поправку.  Врачи  в  Норильске  были  необычайно  удивлены.  И  это  было  чудо.

Мы  сидели  перед  искусственной,  увешанной  новогодними  игрушками  ёлкой.  Жена  приготовила  столько  вкусностей,  но  отдельно  от  всего  в  небольшой  стеклянной  вазе  лежала  полупрозрачная  конусообразная  хурма,  светясь  южным  солнцем. 

А  рядом  на  табурете  стояла  хурма  и  тот  единственный  плод,  ещё  не  упал,  но  уже  почти  усохший,  светясь  оранжевым  светом  даруя  надежду.
И  в  нашу  жизнь  входила  новая   жизнь  любимого  сына. 


7  декабря  2010