Пути промысла божия в моей жизни

Перевод с древнерусского Сергея Александровича Бабичева

ЗАПИСКИ ПРОТОИЕРЕЯ ЛУКИ ЕФРЕМОВА
С.- Петербург, 31 мая 1872 года.


От автора перевода:

Ветхую книгу с истлевшими от времени и неправильного хранения листами мне передал архимандрит Т. со словами: «Вряд ли у тебя что-то получится с переводом, тут половина слов затёрта настолько, что невозможно прочитать, а листы такие ветхие, что рассыпаются при перелистывании, но если тебе не жаль свободного времени – займись».
 Прочитав уже первые строки, я понял, что завещание протоиерея Луки Ефремова должно быть непременно переведено на современный язык. Я постарался как можно меньше изменять лёгкий и непринуждённый стиль написания книги, в которой открыл для себя ещё одну грань жизни наших предков на Святой Руси. Без пафоса и чванства, присущих московским придворным писателям, отец Лука в доступной форме описывает жизнь глубинки. Оказывается, еще и так просто могли жить люди…
      
Сергей Александрович Бабичев, член Союза военных писателей «Воинское содружество»

Желаю Вам приятного прочтения

ПУТИ ПРОМЫСЛА БОЖИЯ в моей жизни

 Достигнув преклонных ЛЕТ И ПОМЫШЛЯЯ об исходе из этого мира, я, вместо вещественного и скоро гибнущего наследства – которого у меня и нет – оставляю моим детям, и по духу и по плоти, сии записки мои. При составлении их я имел искреннее желание из опытов и событий моей жизни подтвердить ту истину, что Господь Бог о каждом из нас печется с отеческою любовью и премудрыми Своими путями все события нашей жизни направляет к благим целям. Особенно же прошедшею моею жизнью оправдывается то отрадное для нашего сердца убеждение, что дающая рука, по милости Божией, не оскудевает и что Царица Небесная всегда к тем бывает милостива, кто сам милостив и кто просит Ее с усердною молитвою о помощи и заступлении. Это я испытал на себе самом, и с поразительною ясностью вы увидите это из моих записок.
 Родился я, протоиерей Лука Васильев сын ЕФремов, в 1789 году, в октябре месяце 14 числа. Отец мой, Василий Федоров, был священником при Елецкой градской Предтеченской церкви; мать моя, Евдокия, была дочерью священника Герасима Андреева. Родители мои оба были недолговечны, прожили на свете не более как по пятидесяти лет.
 Мать моя, чтобы остеречь меня в отрочестве от шалостей, научить меня добру и страху Божию, всегда говорила: «Вот это грех, и ты, сынок, бойся греха, ибо Господь Бог наш все видит, все слышит, все знает. Если ты явно или тай¬но, один или при людях, сделаешь  что-либо худое, то Господь прогневается на тебя и накажет болезнью или другим чем; если же не тебя, то меня за тебя или отца твоего. Поэтому ты ни с кем не дерись, не бранись, нас слушайся, Богу молись прилежнее. Сверх того, если и я сама что-нибудь дурное узнаю о тебе или увижу, то стану наказывать тебя или стану плакать о том, что ты худо делаешь и не слушаешься меня». Это наставление матери глубоко запало в мое детское сердце и часто останавливало меня от дурных ДЕЛ.
 Ныне немногие матери дают детям такие наставления; говорят только: «Смотри, дитя, не шали и не делай худого, а то стыдно тебе будет, или смотри, я тебя накажу». А про Бога, про Божий страх и помину нет. А от того многие дети при глазах родителей или старших ведут себя хорошо, а за глазами – худо.
 Здоровье мое в продолжение всей моей жизни было хорошо. Только на двадцатом году своего возраста я был одержим горячкою, а в другой раз лихорадкою. Лихорадка раза три и после тревожила меня; но через некоторое время я начал лечить себя диетою; с самого начала, как толь¬ко лихорадка приступит ко мне, я два дня не употребляю никакой пищи, и только на третий день съем что-нибудь легкое и тем всегда лихорадку прогоняю.
 В юных летах читать и писать я обучился почти самоучкою. На 10-м году моего возраста отвезли меня в Орловскую семинарию, или училище; ибо тогда под именем семинарии заключалось и училище. Пред тем же, как надо было везти меня туда, мать моя много обо мне плакала; а я, чтобы утешить ее, вышел с нею вечером за ворота и там, смотря на чистое небо и указывая на одну звездочку, сказал ей: «Вот, матушка, когда меня не будет здесь при тебе и ты по¬желаешь видеть меня, взгляни на эту звездочку, а я, когда стоскуюсь, оттуда буду смотреть на нее: она и даст тебе обо мне весточку». Мать моя, утешившись этими детскими моими словами, часто в скучное время выходила смотреть на звездочку и оставалась очень довольною, как бы наглядевшись на меня, поговоривши со мною и тут же вдоволь наплакавшись.
 Поступивши в семинарию, я учился порядочно и жил на квартире до 3-го класса. Когда же в 1799-ом году из Орла семинария переведена была в уездный город Севск, тогда, в скором времени, поступивши в 5-й класс — в поэзию, я жил в казенном корпусе, на казенном содержании. В поэзии за отличное   сочинение   стихов как первый ученик я получил на экзамене книгу. С товарищами жил согласно и дружелюбно; только двое из них не полюбили меня. Один нередко даже напрасно бивал меня под разными предлогами. Главная же причина ненависти их ко мне заключалась в том, что я не пил с ними водки. Тогда, 55 лет тому назад, в семинарии был такой грех; в настоящее время, и уже давно, эта глупость, слава Богу, кажется, оставлена. За обиду на товарищей своих я много не сердился и начальникам на них не жаловался, утешая себя тем, что неприятности, которые доводилось терпеть от них – временные, а не вечные. По окончании курса, думал я, все разойдемся и, как птенцы по возрасту, от своей матери разлетимся. Сверх того, мне казалось, что они не сами собою так меня обижают, а подстрекает их на это враг, ненавистник добра, которому хотелось, чтобы и я шел по следам худых людей; но я готов был лучше умереть, нежели пить водку. Отвращение от неё я получил еще в младенчестве. Жил подле нас сосед – горький пьяница, который в нетрезвом виде и бранился, и дрался, безвинно детей и жену бивал и из дома выгонял; в трезвом же виде он был кроток и добр. Итак, видите, что несчастье других вразумляло меня и делало осторожным. Я знал, что помянутый пьяница сделался таковым не вдруг, а постепенно. Употребляя первоначально водку умеренно, он и не воображал видеть себя в таком положении; когда же, чрез частое употребление, получил неприметно склонность к сему напитку, тогда он, быть может, сознавался в своей слабости, ХОТЕЛ оставить водку, давал зарок (как это часто бывает с пьяницами) не прикасаться к ней, но уже не мог совладать с собою и остался навек несчастным узником ужасной страсти. По¬этому, чтобы не заразиться страстью пьянства, лучше и умеренно не употреблять водки. Заметьте это, дети мои, и бойтесь водки, как огня.
 В 5-м классе семинарии меня едва не постигло несчастье. Наш ректор, архимандрит Израиль, поступивший в монашество из военных, вздумал всех учеников в училище и во всей семинарии, да и самих учителей, привести к добровольному признанию своих погрешностей и недостатков. Он приказал, с позволения тогда бывшего епископа Досифея, чтобы каждый сделал письменное изложение грехов и дурных поступков своих товарищей и подал бы такое изложение ему, ректору. Такое изложение все написали, кроме инспектора, иеромонаха Филарета, бывшего впоследствии митрополитом Киевским; он эту всеобщую исповедь открыто называл неуместною и беззаконною, несмотря на то, что неминуемо должен был за это подвергнуться гневу архиерея. По этому же случаю один из товарищей и на меня показал в своем признании небылицу. В чем она состояла – мне в то время не было объяснено. Когда эта клевета на меня дошла до сведения инспектора Филарета, он заступился за меня и сказал, что дурной поступок, в котором обличают ученика Ефремова, не сообразен с его известным хорошим поведением. Поэтому я и из¬бавлен был от наказания, между тем как все другие, признавшиеся в каких-нибудь значительных проступках или о ком было написано что-нибудь невыгодное в товарищеском признании, подвергались наказаниям: иных секли, других на вакационное время не отпускали домой, а иных исключали из училища и из семинарии.
Скоро после этой беззаконной исповеди инспектор Филарет, которого вся семинария называла отцом своим и защитником, был перемещен в другую епархию – в Уфу, под власть архиерея, знакомого епископу Досифею. И этот архиерей, как слышно было, по предубеждению, перешедшему к нему от епископа Досифея, не благоволил к отцу Филарету и даже подвергал его по консистории штрафу, взыску и описи его имения наравне с другими присутствующими, тогда как всё имение его состояло из двух ряс, одной будничной, а другой праздничной, о чем он лично говорил своему владыке.
Когда известный Петр Иванович Турчанинов. бывший регентом в С. при Досифеевских apxиeрейских певчих, вступил в должность регента в Невскую лавру, то он, твердо зная о доброте и уме отца архимандрита Филарета (Филарет, при перемещении из Орловской eпapxии в другую, был произведен в архимандриты), осмелился рекомендовать его бывшему тогда митрополиту Амвросию, благоволившему к епископу Досифею; митрополит, будучи предубежден двумя арxиepеями  против добрейшего Филарета, сказал г. Турчанинову:  «Ну, смотри,  Петр Иванович, я дознаю о твоем добром Филарете, переведу его еще в иную епархии и велю apxиepeям в каждую треть года доносить мне о нем. Я уверен, что тот apxиepeй не обманет меня. Если же и он будет худо рекомендовать Филарета, то вся беда обрушится на тебя. Ты не боишься этого?». «Нимало, ваше высокопреосвященство, – отвечал Турчанинов митрополиту. – Я твердо уверен, что гонимый рекомендацию мою о нем оправдает вполне». И что же? Apxиepeй доносит митрополиту: «Ваше высокопреосвященство! Вы мне прислали на испытание не человека, а ангела во плоти!». Какой прекрасный и трогательный отзыв! При этом преосвященный описал его характер, поведение и ум самыми блестящими красками.
Митрополит потребовал к себе Петра Ивановича и сказал ему: «Твоя рекомендация о Филарете на самом деле оправдалась! Аpxиepeй доносит мне о нем с великою похвалою», – и прочитал ему все то донесение.
После сего вскоре Филарет вытребован был в С.-Петербургскую Невскую лавру, оттуда поступил ректором в Сергиевскую лавру, потом пошел выше и выше!..
Этот случай избавления  Филарета   от напасти рассказан мне, в бытность мою в С.-Петербурге в 1851 году, самим отцом протоиереем (бывшим регентом певчих) Петром Ивановичем Турчаниновым. В доказательство сего он мне показывал собственноручное письмо к нему Филарета. В этом письме Филарет благодарит его за рекомендацию и говорит, что он избавил его от гонения, как Иосифа изо рва. Это письмо, я думаю, хранится у детей Турчанинова, скончавшегося в 1853 году. Петр Иванович говорил мне еще, что когда ему пришлось быть, по усердию своему, в Киеве у св. мощей и принимать благословение от высокопреосвященнейшего митрополита Филарета, то сей признательный к своему благодетелю архипастырь, взяв своего избавителя за руку, вывел его пред лицом всего случившегося у него тогда собрания и сказал: «Господа! вот мой благодетель! Он меня своею любовью, своею рекомендациею, когда я только был удостоен сана архимандрита, избавил от нападения недоброжелателей и, как Иосифа, извлек изо рва несчастья». Очень утешительна была для Петра Ивановича признательная память великого архипастыря об услуге, некогда ему оказанной простым регентом певчих.
Приятно нам бывает слышать и на самом деле видеть, когда великие люди с любовью избавляют от несчастья людей малых, слабых; но несравненно приятнее слышать или видеть, когда и маленькие люди оказывают услуги тем, которые предназначены промыслом Божиим к высокому служению в Церкви и обществе и впоследствии находят, что великим человеком не забыта оказанная услуга; что, стоя на высоте славы и почести, он не стыдится открыто признать своим благодетелем какого-нибудь школьного товарища или друга своей юности. Это знак души истинно благородной.
Думаю, что вы, дети мои и самые потомки, которым я оставляю краткое жизнеописание мое, простите мне это длинное отступление и, надеюсь, скажете, что батюшку или дедушку вашего отца Луку заставила рассказать вам все это его сыновняя признательность к своему благодетелю и к сердобольному отцу всей Орловской епархии.
И правда, любезные, что главным образом моя признательность в этом рассказе водила пером моим,   но притом  и   желание   показать  вам  на опыте, как легко злые начальники могут вредить своим подчиненным, коль скоро эти, по совести своей и из боязни к Богу, не будут согласны последовать их прихотям и безумию. А из этого видно, что обязанность начальников – быть осторожными и беспристрастными в отношении к своим подчиненным; обязанность же подчиненных – быть твёрдыми и мужественными, когда по долгу чести и справедливости они почитают нужным идти вопреки намерениям и распоряжениям начальников. Подчиненные в таком случае должны наперед знать, что им придется потерпеть притеснения и гонения, но вместе с тем должны быть уверены, что правда и дело святое непременно восторжествуют, и Господь рано или поздно с честью их выведет из трудного положения.
Теперь обращаюсь опять к моему жизнеописанию.
 Находясь в богословском классе, я изъявил желание занять место больного родителя моего, священника Василия Фёдорова, и согласно с моим прошением получил от епархиального начальства билет на вступление в брак с надеждою поступить на место отца моего священником к Елецкой  Предтеченской пригородской церкви.
Когда я стал выбирать для себя невесту, их было у меня в виду до пяти. Из них за одною, священническою дочерью, предлагалось денег полторы тысячи рублей ассигнациями, с хорошим приданым. За другой, священническою же дочерью, около тысячи рублей ассигнациями, с хорошим также приданым. За третьею, протоиерейскою дочерью, родители давали четыре тысячи рублей ассигнациями; за четвертою, купеческою дочерью, тысячу двести руб. ассигнациями, с отличным приданым. Все четыре эти невесты были недурны собою и по тому времени считались богатыми. Но я решился с удовольствием жениться на купеческой дочери Прасковье Семеновне Перекалиной, за которою деньгами ничего не было и приданое было очень скудное; но зато она сама была отличная красавица и имела примерных по благочестию родителей. Она со мною прожила   на свете двадцать пять лет.
Но из тех четырех невест одна, вступивши в брак, пожила только на свете полтора года. Вторая, протоиерейская дочь, пожила семь лет, но вскоре, по выходе замуж, отнялись у неё ноги; она сделалась недвижимою и с тем умерла.
Третья, купеческая дочь, замужем впала в помешательство и чрез 15-ть лет в этом состоянии скончалась. Четвертая, хотя по жизни и долговечнее моей жены, но по характеру своему не могла сравниться с тихою и кроткою моею женою. Наружной красоте моей жены соответствовала красота души её, что впоследствии будет видно в моих записках.
За что меня Господь наградил такою отличною женою? За то, я думаю, что при выборе невесты дли себя искал я не прилагательного, а существенного, не приданого, не денег, а человека. И вот за это-то Бог и наградил меня редким человеком – прекрасною женою.
В деньгах тогда я очень нуждался. От отца моего мне досталось всего наследства – только полтораста рублей ассигнациями, которые я употребил на свадьбу свою и на производство в священника. Но и бывши молодым, я умел по одежке протягивать ножки... да и после этой же пословицы старался держаться.

1809 года ноября 8 дня я произведен во священника, к Елецкой слободской Предтеченской церкви. Приход мой состоял из казенных крестьян и был скудным. Дом, доставшийся мне от родителя моего, находился при градской Владимирской церкви. К этой церкви в 1815 году я перешёл по желанию и расположению ко мне прихожан – купцов и мещан. В продолжение семи лет, со времени поступления моего на должность священническую, мы с женою сберегли денег, за умеренным расходом, до полутора тысяч  рублей ассигнациями. Такая сумма, судя по нашему званию, довольно велика и можно бы прибавлять к ней больше и больше. Но, слава Богу, Господь остановил меня от заботы запасаться деньгами: Он дал мне усердие и разогрел мое сердце к призрению бедных. Вообще их горькое и несчастное положение меня очень трогало, и я решился особенно быть благотворителем их. Посему в один благой день и час, подозвав к себе жену свою, я сказал ей: «Любезная! Мы с тобою грешить умеем, а во грехах прощения просить у Господа Бога, удовлетворять правде Его за них и в лице Его поплатиться нищим людям не умеем. Они приходят к нам для принятия от нас милостыни, а мы, отказывая  им часто,  говорим:   «Бог даст» или скажем: «Идите к богатым».
– Да, много-то не даем, а понемногу – по куску хлеба, по денежке или копейке, все-таки подаем, – отвечала она.
– Это, жена, что за милостыня? Каплями, говорит один из святых, можно ли загасить пламень адский?
– Так как же? – спросила она меня как будто с изумлением.
– А вот как: с сего времени и впредь навсегда все то, что будет у нас оставаться за умеренным расходом, станем отдавать бедным. Согласна ли ты на это?
– Не только, друг мой, согласна, но еще премного благодарю тебя за это святое дело. Мне часто и самой бывает иногда грустно и тяжело на сердце от того, что приходят к нам бедные люди, вдовы и сироты, а мы, давши по грошу, а редко по десяти или двадцати копеек, говорим: «Дали бы больше, да не имеем». А это ведь большой грех. Бог знает и видит, что мы с тобою богаты.
Потом, несколько помолчав, спросила она меня: «А с теми-то деньгами, которые у нас в сборе есть, что станем делать?»
– С теми, – отвечаю ей, – что станем делать? А ты насчет них как думаешь? Куда бы их определить или как бы их лучше сберечь?
– Да я не знаю; твоя воля.
– Когда моя воля, то мы их дома держать не будем, а отдадим для сбережения взаймы, пустим их в рост.
– Кому же отдадим?
– Тому, кто вернёт все.
– Да узнаешь ли, кто вернёт и кто нет?
– Не бойся, жена, я верно знаю, кому.
– Так кому же?
– Богу, любезная, Богу мы их взаймы отдадим; расточим мы их с тобою на святые дела и на пользу бедной Христовой братии. Мы их сбирали на нужды, как говорится, «на черный день» и для детей, которых у нас с тобою еще теперь нет, а если и были, то умирали. Но Он, в случае нужд наших и для будущих взрослых детей, несравненно больше пошлет нам, чем мы с тобою теперь собрали. Об этом священное Писание  так  говорит:   
– Милуя нищего, взаём дает Богу и от него во сто крат больше приемлет;
 а вдобавок к этому:
– Чего нет драгоценнее живота вечного, царствие Божие получит.
– Но ты, жена, я вижу, плачешь; или тебе жаль денег?
– Нет, друг, я плачу не о деньгах, а от радости, что Бог разогрел твое сердце любовно к ближним; что Он дал тебе усердие к бедным и несчастным. Я от души благодарю за это Господа и чрез свои слезы изливаю пред Ним признательность.
Смотря на её слезы, и я от умиления много плакал и просил Царя небесного, чтобы Он общее наше желание привел Своею благостью в исполнение. Но, дабы Он благословил нам благодушно и доброхотно заниматься сим делом и подкреплял нас в том, отслужил я на другой день во храме Господу Богу и Царице Небесной молебен.
Поблагодарив Бога и Божию Матерь, я решился поблагодарить за cиe и святых молитвенников наших. Но прежде отъезда своего в этот путь я заказал с благою целью изготовить для себя живописцу около ста дощечек пятивершковых, с надписью на них из Священного Писания следующих слов:
Блажен разумевая на нища и убога: в день лют, избавить и его Господь. Пс. 40, 2.

Получивши эти дощечки, я отправился в разные места для поклонения чудотворным иконам Божией Матери и святым мощам угодников Божиих, а жена моя отправилась в Киев. И вот, начиная от города Ельца до города Ростова и узнавая по тракту, где живут крайне бедные люди и разного рода несчастные, я прибивал на хижинах тех или на удобных для вида местах означенные дощечки с обозначением кистью своею внизу оных имена и фамилии бедных страдальцев.
Подобные дощечки и с тою же благой целью на домиках крайне бедных людей я привешивал и на месте своей родины.
И эта цель моя, слава Богу, вполне была достигнута. Намерение мое увенчалось благим успехом. На возвратном пути случалось мне посещать или входить в те  хижины, где были прибиты означенные мои дощечки, и бедные люди встречали меня с восторгом, со слезами радости и сердечно меня благодарили, сказывая, что многие из проезжающих и проходящих, увидевши те дощечки, заходили к ним и подавали руку помощи.
Я же, со своей стороны, по чувству признательности с умилением благодарил Господа Бога, что Он вразумил меня, как быть полезным для ближних своих и другим подать случай к благотворительности.
По возвращении из святых мест мы с женою старались свое обещание касательно бедных всегда выполнять. Но так как много бедных бескровных и таких, которые по причине старости и дряхлости и во время тяжких болезней не имеют где главу преклонить, то я вздумал для них выстроить пристанище – богадельню при своей градской Владимирской церкви
Желая близ своей приходской церкви отстроить богадельню, я затруднялся тем, что удобного места для неё при церкви не было. Я все думал  об этом, и вот пришлось мне как-то взглянуть на соседний огород, ничем не занятый и поросший сорнейшими травами. Прискорбно мне стало смотреть, что удобная земля, по ненадобности для хозяина, уже несколько лет остается бесплодною. Посему я решился предложить соседу своему, не продаст ли он мне свое огородное место для такого-то благоугодного дела. Сосед с удовольствием на мое предложение согласился.
Поговорив с женою, я в тот же день и купил огородную землю на собственные деньги в пользу церкви. Скоро я сделал план богадельни, начал готовить материал для постройки, открыл благотворительную подписку, но прежде сам пожертвовал на это богоугодное дело четыреста рублей ассигнациями – последние деньги из числа сбереженных в первые годы моего священства.
И, слава Богу, при всех препятствиях от ненавистника добра собрал я в короткое время около двух тысяч рублей ассигнациями. А когда и еще некоторые изъявили готовность жертвовать на богадельню, то я и приступил к постройке с благословения отца Иоанна Борисовича, священника Преображенской церкви, и в два года выстроил я каменную богадельню о четырех жилых покоях, с приличными службами, употребив на это до четырех тысяч рублей ассигнациями. Оставалось приступить к внутренней отделке, с надеждою, по окончании, всего месяца чрез три, заселить богадельню бедными всякого звания, бескровными людьми; но вышло противное.
В 1822 году по Высочайшему указу повелено открыть по всем епархиям попечительства о бедных духового звания, и в скором времени они открылись. Поэтому и в нашей епархии устроилось такое же духовное попечительство. Но как каждое духовное попечительство обязано иметь в своей епархии заведения для жительства в них бедных духового звания людей, а этих заведений в нашей eпapxии в виду еще не было, то владыка немедленно предписал благочинным дознать, где в eпapxии устроены при церквах такие заведения или не строятся ли где вновь.
Вот тут-то Елецкий городской благочинный донес о моей богадельне, с объяснением, что она выстроена мною на церковной земле, купленной мною же на собственные деньги. А я вслед за тем послал к владыке от себя прошение, с изъявлением моего желания пожертвовать свою богадельню в пользу попечительства для жительства бедных духовного звания. Это желание мое, признаться, было и не искреннее, вынужденное, но делать было нечего. В противном случае я бы должен был еще отвечать за то, что, не спросясь высшего духовного начальства, произвел постройку на церковной земле. А не спросился я потому, чтобы избегнуть временной награды за свое добро и не подать повода приходским людям к той несправедливой мысли, что я строю богадельню не по усердию к бедным, а из одного честолюбия, так как и без того завистники мои и не любители добра при самом начале постройки разносили в народе такие обо мне слухи. Впрочем, бегал я от чести, а честь бегала за мною. Преосвященный Гавриил, по принятии от меня в заведывание попечительства богадельни, донес о сем моем деле Святейшему Синоду, а Святейший Синод изъявил мне за то свое благословение. Я очень был рад такой награде, потому что она для людей была не видна и не раздражала ничьего самолюбия. Кроме этого, архипастырь в то же время возложил на меня должность сотрудника попечительства духовного, с выдачею мне, для денежного сбора, благотворительного листа в пользу бедных духовного звания. Такой лист и до сих пор ежегодно ко мне из попечительства присылается. В то же время я назначен и смотрителем богадельни, конечно, для того, чтобы я, заботясь о богадельне, смотрел особенно за бедными духовными, имеющими жить в ней, и был бы их попечителем. Я готов был с большим усердием заботиться о них, но это оказалось излишним.
В продолжение целого года из числа духовных бедных никто в мою богадельню не поступал, кроме одной убогой девицы Анастасии. Поэтому я в 1825 году выпросил позволение у своего начальства пускать на жительство в богадельню всякого звания бедных людей. Таким образом, отбившись от цели, для которой я именно строил богадельню, по благому промыслу Божию я напал на нее снова. С тех пор моя богадельня наполняется не одними духовными, но всякого рода бедными и бескровными людьми, так что ежегодно и постоянно живут в ней от 12 до 16 человек. Сверх того, к её дверям нередко подкидываются незаконнорожденные младенцы, которых я, при помощи Божьей, стараюсь пропитывать, и все в ней живущие не без содействия моего пропитываются.
Теперь, быть может, вы, дети и внуки мои, подумаете, не забыл ли я, заботясь так о бедных, своей существенной должности – пастырской, священнической?
Нет, милые, я, при всей своей заботе о ней, неутомимо занимался священнослужением, всегда старался прихожан своих назидать духовными беседами, читал им во святом храме поучения и говорил проповеди своего сочинения. Две из них особенно для меня памятны. В одной я убеждал елецких гражданских девиц не следовать древнему, закоренелому, может быть, тысячелетнему обычаю, по которому они круглый год не ходили в церковь, кроме святой четыредесятницы, да и то не более как на два или на три дня, пока они исповедаются и святых Таин приобщаются. Вторая проповедь произнесена мною была вроде похвального слова девицам за их внимание к гласу пастырскому, так как они вместе со всеми православными стали ходить в церковь без всякого стеснения и ложного стыда. Так я заботился о своих прихожанах не только тогда, когда был на должности приходского священника, но я не забывал их и сделавшись заштатным. Уволившись от исправления приходских треб, я не увольнял себя от обязанности быть всегда для людей полезным, не хотел уподобляться тому воину, у которого меч по отставке ржавеет или совсем отбирается. Своим словом, своим языком, своим мечом духовным и по отставке я хочу действовать и действую, отражаю им от себя и других невидимых врагов нашего спасения и учу людей, как умею, добру.
По этой ревности я убеждал граждан своею проповедью быть внимательными и сердобольными к незаконнорожденным младенцам-подкидышам, которые, за неимением в нашем краю воспитательного дома, остаются без призрения и часто гибнут. По этому-то усердию моему быть для других полезным я сочиняю басни, вроде притчей, и повсеместно чрез них разливаю учение. Сверх сего, не считаю за труд со многими лицами вести духовную переписку.
И так, любезные мои дети и внуки, видите, что я, стараясь о бедных, не забыл и не забываю и о духовной должности; видите, что я одно дело делаю и другое не оставляю. Да как мне и оставить дело проповеди? Я знаю, что обязанность всякого духовного человека желать себе и ближним своим единого на потребу – спасения, занимать себя и других словом Божиим и хотя несколько, хотя каплею одною послужить им в деле просвещения духовного. Это дело главное и существенное; а быть благотворительными есть дело другое, но также важное и необходимое. Милостыня истребляет терния грехов наших и спасает нас; милостыня молитвы наши возносит к Богу; милостыня отверзает нам врата неба и избавляет нас от самой смерти.
В 1831 году, когда от холеры многие тысячи людей страдали и тысячи умирали, я видел во сне, что за мною и товарищем моим, служившим со мною в Успенской церкви, священником Георгием Побединским, пришли три человека с намерением взять нас из сей жизни; но один из них, бывший известным  мне священник отец Иоанн Посельский (который был гоним при своей жизни и умер в тюремном замке), сказал двум другим: «Сего раба Божия иерея Луку не берите: он нужен для бедных». И что же? Товарищ мой в тот же день помер от холеры, а я остался жив и живу до сих пор, имея от роду 83 года. Вот как спасительна милостыня! Притом надобно заметить, что сей же священник, страдалец отец Иоанн Посельский, и графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской возвестил чрез меня о смерти, о чем расскажу в особой статье.
Но от одной ли преждевременной смерти избавляет нас милостыня?
Нет, она своих любимцев-благотворителей не оставит и за гробом. И там, на страшном суде Христовом, будет за них ходатайствовать и избавит их от вечной муки. Следовательно, милостыня избавляет нас от сугубой смерти. Поэтому как можно быть скупыми и равнодушными к страждущему человеку? Боже и Господи! Даруй мне, чтобы я всегда был сострадателен к бедным и несчастным; чтоб всегда горело сердце мое любовью к ним. А если в сем деле спасения ослабевать буду, хладеть сердцем и в уныние впадать, то Ты, Всесильный и Всеблагой, подкрепи мои немощи, а уныние прогони, как Ты отогнал оное от жены моей. Но каким образом Ты утешил рабу Свою и избавил ее от уныния, о сем во славу Твою и в честь Пресвятой Девы Богородицы благослови мне возвестить детям моим, а чрез них и прочим  ближним.
Известно вам, дети мои, что и мать ваша, а моя жена, Прасковья Семеновна, вместе со мною дала обет по мере сил своих служить бедным и страждущим и не только от избытков своих наделяла бедных, но и последнее отдавала им. Любила она посещать убогие дома, к больным ходить, а преимущественно в девичий Знаменский монастырь, где часто посещала затворницу Меланию. Эта затворница весьма многим была известна своею богоугодною жизнью и по смерти своей прославилась благодатными дарованиями и знамениями. Из разных стран и городов стекаются к её могиле и по сие время благочестивые люди и служат по ней панихиды.
Мелания при жизни своей, находясь в затворе около двадцати лет, не принимала никого к себе в келью не только из мирских людей, но даже из монастырских, а жену мою всегда принимала с удовольствием и считала её единственною своею духовною собеседницею. Вот какое расположение мать ваша заслужила от жены праведной и богоугодной! Да и сама она была богоугодная женщина, отличалась тихостью, кротостью, большим усердием к святой Церкви, а особенно сострадательностью к бедствующему человеку, о чем коротко знал весь город наш.
Знала ее и игуменья Знаменского монастыря и часто выражала ей признательность за призрение бедных черничек монастырских, за чтение безграмотным из них житий святых и других душеполезных книг. Игуменья предложила ей взять к себе в дом на воспитание подкинутого к ним в монастырь трехлетнего младенца Евфимию. Жена моя взяла Евфимию и дала обещание по возрасте выдать ее замуж, несмотря на то, что мы сами в то время имели уже у себя двух дочерей. И для их устройства у нас ничего не было заготовлено, а мать ваша взяла еще чужую девочку с обещанием устроить ее. Так велика была её любовь к ближнему и вера в промысел Божий! И вас, дочери мои, мы вверяли тому же промыслу Божию и старались только воспитать вас в страхе Божием, обучить грамоте, рукодельям и хозяйству.
Но где вера и подвиг, там и искушения. Когда тебе, дочь моя А., исполнилось пятнадцать лет и, следовательно, чрез год ты уже должна бы быть совершенно невестою, а у нас для твоего приданого ничего заготовлено не было, то жена моя начала об этом скорбеть и не раз говорила мне: «Что же нам теперь делать? Вот скоро подойдет время, что за дочь нашу начнут свататься женихи, а у нас для неё ничего не приготовлено».
– Да ведь ничего потому, – отвечал я ей, – что мы с тобою, о чем ты сама знаешь, все свое раздавали на бедных, с надеждою, что Бог нас во время наших нужд не оставит Своею милостью. А нужд мы с тобою еще не имеем; дочери только пятнадцать лет, а если будет и шестнадцать, и больше, то все еще не застарелая невеста; грустить не о чем. Да я и не понимаю, что с тобою сделалось. Вот уже семнадцать минуло, как мы дали обещание весь свой избыток употреблять на бедных, и употребляем. Но никогда я не замечал, чтобы ты вздумала что-нибудь отложить для дочерей своих и чтобы ты загрустила, что у нас нет ничего для них. А теперь что-то вдруг начала ты беспокоиться и как будто жалеть о том, что была щедрою, и высказывать свою недоверчивость к промыслу о нас Божию и к святому Писанию, которое уверяет нас, что, милуя нищего, взаем дает Богу и во сто крат больше за своё одолжение вознаградится от Него, а вдобавок еще и живот вечный наследует.
– Сохрани Бог, чтобы я не доверяла слову Божию! Я верю, что Господь не оставит нас Своею милостью. Но только мне все как-то грустно, что у нас ничего нет, и подчас, чему я сама не рада, невольно слезы текут.
– Чем же мы недостаточны? Не видишь ли ты сама, что мы все необходимо нужное у себя имеем? Ну, право, я замечаю, любезная, что злой дух напал на тебя. Конечно, он видит, и ему досадно, что ты скоро получишь воздаяние за свое благочестие, за свою добрую жизнь, а потому,   в конце твоих подвигов, он так крепко напал на тебя с намерением отнять у тебя награду и лишить тебя чрез твое малодушие милости Божией и здесь и там. Сделай милость, прошу я тебя со слезами, будь по-прежнему у меня крепка, не поддавайся окаянному, ограждай себя почаще крестным знамением, держись за Господа, молись Ему поусерднее, проси у него терпения. И я буду о тебе молиться.
После таких разговоров жена моя как будто становилась покойнее. Но в один вечер, в то самое время, как надобно было ложиться спать, она опять загрустила, много плакала и в слезах заснула. Во время этого сна представилось ей чудное явление. Пришла к ней необыкновенной красоты жена в том виде, как изображается Матерь Божия на иконе её, именуемой Калужскою, и спросила ее: «О чем ты плачешь?». «О том, – отвечала ей жена моя, – что скоро дочери моей выйдут совершенные года, ее надобно отдавать замуж, а у нас ничего нет ей для приданого». «Не беспокойся и не скорби, – Божия Матерь сказала ей. – Я знаю причину вашего недостатка; вижу, что вы с  мужем употребляли и употребляете деньги ваши на пользу бедных людей. Но и к милостивым сам Бог много милостив, и Я, по благодати, данной мне Сыном Моим, Господом Иисусом Христом, богата милостью и щедра». И тут она рассыпала по столу из разных кошельков много золота и сказала: «Вот это всё явится к отдаче ваших дочерей замуж. Под Моей рукою из числа православных людей добрых, сердобольных и милостивых очень много. Чрез них Я не только для ваших дочерей, для вашего семейства буду вашею покровительницею, но и для всех тех, о ком ты с мужем своим будешь прилагать старание или о ком он один на молитве будет умолять Меня – для вдов, сирот, младенцев и всякого рода бедных людей».
После сих слов, озаряемая как бы лучами солнца, Божия Матерь скрылась от глаз её. Жена же моя, с восторгом на лице и со слезами радости на глазах, вдруг проснулась и, тотчас разбудив меня, рассказала мне свой сон. И я быль очень рад столь чудесному сновидению. Поблагодарили мы за cиe Царицу небесную, и притом я сказал своей жене: «Вот, любезная, чего ты удостоилась от Господа – сама Божия Матерь, Царица Ангелов, Царица неба и земли, изволила говорить с тобою, утешать тебя и уверять в милости Божией и в милости Своей. Ты удостоилась счастья беседовать с Матерью Господа! Итак, не смей с сего времени грустить о своих будущих нуждах и как бы сомневаться в милости Божией и не доверять Его благому промыслу о нас грешных». С тех пор она за грех считала преждевременно заботиться о приданом для своей дочери и думать об отдаче её в замужество.
Но вскоре после этого радостного сновидения приснился ей другой сон – печальный. Ей виделось, будто пришла к ней черничка и начала ее с головы до ног вымеривать всю ниткою. «Для чего ты измеряешь меня?» – спросила она черничку.  – «Для того, – отвечала та, чтобы по смерти безошибочно изготовить для тебя погребальное платье и все нужное для дороги в вечность». – «Да разве я скоро умру?» – «Скоро». Другой подобный этому сон видела старшая дочь наша А. Ей виделось, будто подъехал к нашему дому какой-то юноша на белом коне и, войдя в комнаты, спросил дочь нашу: «Где  твоя  мать?» – Она в  отлучке», – отвечала А... «Скажи ей, – продолжал юноша, – чтобы она готовилась к скорой смерти». «Изготовиться к смерти? Зачем же так скоро нашей маменьке умирать? – робко и со слезами возразила она вестнику. – Я этому не верю». «Нет, я говорю верно, что она скоро от сего света перейдет в другой мир». «Позвольте же узнать, кто вы таковы?». «Я воин Царя небесного, и Бог послал меня возвестить о том». И вдруг после сих слов сидевший на коне юноша отправился в путь. Дочь пересказала все это матери своей, а мать отвечала: «Я об этом уже знаю, и ты никому прежде времени не сказывай». Притом она со слезами тут же примолвила: «Конечно, я по грехам и за нетерпение заслужила такую скорую кончину. Но покоряюсь, Господи, Твоему святому промыслу обо мне многогрешной. Ты, извещая меня о скорой кончине моей, желаешь, чтобы я изготовилась к вечному выходу, и я буду собираться в этот неизбежный для каждого христианина вечный путь». И подлинно, после этих двух снов, из коих последний был только месяца за четыре до её болезни и смерти, она особенно занялась собою и думала только о едином на потребу: еженедельно исповедовалась и святых тайн приобщалась, свое платье продавала и деньги раздавала нищим. При самом же начале своей болезни, гнилой горячки, позвала к себе дочерей своих и меня и, благословляя сына, бывшего тогда в семинарии, заочно образом Спасителя, а каждую из дочерей образом Божией Матери, так говорила пред иконою Спасителя: «Боже и Господи! Благодарю Тебя за особенный Твой святой промысел обо мне, непотребной рабе Твоей; вижу теперь, что исполняется глагол Ангела – вестника, Тобою ко мне посланного. Смерть ко мне приходит или совсем почти пришла; прими же, Господи, мое чистосердечное покаяние, прости мне множество грехов моих и, по исходе души моей, водвори меня в вечных святых Твоих обителях. А сих детей моих и все мое семейство не оставь богатою Своею милостью». Потом, обращаясь к иконе Божией Матери, произнесла следующие слова:
«Царица небесная! И Тебя прошу о том же и усердно молю: не оставь меня и при смерти моей и по смерти! При сем отдаю Тебе на руки и детей. Надеюсь и крепко верю, что Ты их, по Своему обещанию, не оставишь без Своего покровительства: дочерей моих в свое время устроишь в замужество, сыну дашь место и мужа моего, с его приютом и с бедными, примешь под особенный Свой святой покров». После сего благословения начала она ослабевать, а жар в теле её сталь умножаться. Во время болезни её был мною приглашен к ней доктор; но он не мог оказать ей никакой помощи. По совершении над нею всего, по христианскому долгу, она в девятнадцатый день от начала своей болезни, 9 мая 1833 года, волею Божией скончалась. Упокой ее, Господи! При выносе, погребении и сопровождении тела её на Воскресенское кладбище великое было стечение народа. Не говоря уже о родных, бедные люди, вдовы и сироты, называя ее покровительницею и матерью несчастных, со слезами и большим воплем опускали её в могилу. И госпожа игуменья со своими сестрами присутствовала при этом и, расставаясь с нею как с полезною и любезною их посетительницею, горько плакали. И, слава Богу! покойница моя и по cиe время как в монастыре, так и во всем городе остается незабвенною. На могиле её некоторые из чужих даже и теперь нередко просят служить панихиды.
Вот, дети, что мать ваша пламенною любовью к Богу своим приветом, мягким сердцем и благотворительностью к бедным заслужила от Бога и от людей! Прошу вас, подражайте её благочестию, молитесь усерднее об упокоении её души и твердо надейтесь, что вы своею молитвою и ее возбудите ко взаимной молитве о вас у престола Божия.
Теперь расскажу вам, как исполнилось над вами обещание Царицы небесной, данное вашей матери, и по cиe время относительно к бедным исполняется.
Слушайте о том со вниманием рассказ мой. Слушайте и вы, все дети мои по духу, для прославления Божией Матери и для назидания своего. Сей рассказ для детей моих по плоти будет полезным напоминанием о том, что совершалось над ними; а для вас – вестью о благости Царицы небесной ко мне, многогрешному духовному вашему отцу.
Когда дочери моей Александре вышли совершенные лета, тогда приехал в город Е. из В. Пpoтoиepeй В. С. с сыном  своим  Н.,   студентом Воронежской семинарии, имевшим при себе билет на вступление в брак, с надеждою после быть священником. Предлагает мне о. протоиерей, не согласен ли я отдать дочь свою за его сына? Ну, как мне не согласиться на такое лестное для меня предложение? Прекрасная аттестация о женихе его начальства соответствовала его наружной красоте. Притом он был сыном богатого отца и, кроме него, никого из детей у отца не было. Я с удовольствием соглашаюсь на предложение. Но когда я узнал от него, что он желает, чтобы за дочерью моею, сверх отличного приданого, было дано еще деньгами тысяча руб. ассигнациями, то хотел ему отказать. Услышал об этом сватовстве один из числа моих прихожан (теперь уже покойный), почтенный купец Иван Климонтович Калабин, и позвал меня к себе. Когда я пришел к нему, он сказал мне:
– Я слышал, батюшка, сватается за твою дочь студент Воронежской семинарии, сын npoтoиepeя Василия Васильевича Скрябина.
– Да, сватается; жених с отцом своим у меня был.
– Что ж ты думаешь об этом предложении?
– Думать нечего; хочу отказать. Вы знаете, что у меня ни для приданого, ни для денежного награждения капитала не токмо ста, но и десяти рублей нет.
– А сколько денег просят?
– Тысячу рублей ассигнациями.
– Напрасно хочешь отказать: жених-то прекрасный, и родители его люди отличные, я их знаю; у них в доме я несколько раз останавливался. Если ты откажешь им, то для своей дочери едва ли еще дождешься такого жениха. Я тебе советую попросить их, чтобы они дали тебе времени недели две подумать; а там ты уведомишь их письмом, приезжать ли им к тебе или нет.
– Что ж будет из того, что я им отсрочу решение?
– Да то, что ты объяснишь об этом своим прихожанам, а они, быть может, окажут тебе помощь.
– Не надеюсь я; впрочем, послушаю вас.
Когда я упросил отца протоиерея, чтобы он отсрочил мне решение дела нашего на две недели, то пришел к Калабину и говорю ему: «Ну, Иван Климентович, я поступил по Вашему совету. О. пpoтoиepeй согласился ждать. И так как Вы предложили мне обратиться для устройства моей дочери с просьбою о помощи к прихожанам, то я теперь и начинаю с Вас». И что ж? Советник мой, чего я никак не воображал, жертвует мне один полторы тысячи рублей ассигнациями. Иду от него по своему приходу с объяснением о своей нужде и с прошением, и прихожане еще пожертвовали мне до тысячи рублей. Велика милость Божия и чудное покровительство Царицы небесной! Пишу затем в В., прошу, чтобы о. протоиерей приезжал, если угодно, с сыном для начатия дела. Жених со своими родными приехал, дело началось; но в течение этого времени еще милость к милости явилась мне от Бога: принесли мне два пакета от неизвестных лиц с деньгами, и в одном я нашел триста рублей, а в другом пятьсот рублей ассигнациями. Видя на себе столь ясные знамения особенного примышления Божия и исполнения обетования Царицы Небесной покойной жене моей, я только обливался благодарными слезами. И теперь, когда случится мне во славу Божию и в похвалу Царицы кому-либо рассказать об этом, я не могу обойтись без слез.  Вот и в сию минуту, напоминая вам, дети мои, об этой чудной милости к нам Божией, я не в силах даже продолжать своего рассказа. Скажу только, что ты, дочь моя А., благополучно вступила в брак и вот уже двадцать два года живешь со своим мужем покойно и счастливо и награждена от Бога добрыми детьми. Благодарите за cиe вместе с мужем Царя Небесного и Царицу Небесную. Молитесь и просите их, чтобы и впредь Господь продлил Свою милость к вам. А когда, по воле Божией, постигнут вас скорби, будьте терпеливы и прибегайте во время их, по Бозе к Царице Небесной, которая есть мать всех скорбящих и матерь всех радостей. Буду и я молиться и всегда молюсь о вашем благополучии и спасении.
 По устроении брака старшей дочери моей я принялся чрез несколько времени за другое подобное же дело. Выше говорил я, что жена моя по предложению игуменьи Знаменского монастыря взяла к себе на воспитание подкинутого младенца Евфимию с обещанием устроить ее, по возрасту, в замужество.
Евфимия, с Божьей помощью, возросла в моем доме и получила приличное воспитание, обучена была рукодельям и хозяйству. Надобно было ее устроить. Не буду подробно говорить вам, как и что, с помощью благотворителей я отдал ее замуж, купил ей дом и наградил ее деньгами. В настоящее время она имеет уже много детей, и я, с тою же Небесною помощью, начинаю уже отдавать замуж дочерей её.
Между тем родная дочь моя Mapия год от году приходила в совершенный возраст; но я о приданом для неё не заботился, будучи уверен, что Царица Небесная по своему обету в свое время явится и к ней со своими золотыми кошельками. И, слава Богу! По вере моей все сбылось.
Когда дочери моей было только 14-ть лет, чрез наш город проезжала в Воронеж для поклонения св. мощам угодника Божия Митрофана тверская помещица Екатерина Григорьевна Палицына. На возвратном пути оттуда, увидевшись со мною в одном дом, она пожелала у меня исповедоваться, так как в Воронеже она, по случаю половодья, не имела времени исполнить своего желания – приобщиться св. Тайн. По исповеди и принятии св. Тайн она скоро отправилась в тверское свое имение и завела со мною переписку. И вот в одном письме так мне говорит: «Ты, батюшка, вот уже полгода со мною переписываешься, но о нуждах своих ничего мне не скажешь. Сделай милость, напиши мне откровенней о себе, а я, быть может, помогла бы тебе».
На это я ей отвечал: «Никаких я нужд не имею, кроме того, что моей дочери вот уже теперь пятнадцатый год и чрез два года она должна быть невестою; но для неё приданого, по известной Вам моей жизни, ничего не изготовлено; посему, если милость Ваша будет, помогите устройству моей дочери Вашею благотворительностью».
– Сколько же Вам на первый раз нужно для этого денег? – спрашивает она у меня.
 – Две тысячи рублей ассигнациями, – отвечал я. И она мне чрез две недели прислала расписку, что будто взяла у меня две тысячи рублей ассигнациями, которые при отдаче дочери моей замуж обязуется мне возвратить. Слава Богу! Слава и благодарение Пресвятой Деве Богородице! Это она заблаговременно приготовляет приданое для моей дочери!
И вот, когда вышли ей совершенные лета, явился ко мне киевской духовной академии магистр Алексей Вуколов, сын Елецкого уезда села Крутое священника Иосифа Захарьевича, с предложением взять мою дочь в замужество, с тем, чтобы было за нею денежного награждения тысяча рублей серебром. Сумма, судя по моему состоянию, чрезмерно великая, но, надеясь на чрезмерную милость Божию ко мне и зная о великом покровительстве Царицы Небесной, я тотчас согласился на предложение жениха, с тем, однако ж, чтобы мне до брака дать ему только триста рублей серебром, а последние выдать в разное время после брака. Жених это условие мое хорошо принял, и я немедленно послал расписку к моей благодетельнице Екатерине Григорьевне Палицыной, прося ее выслать мне означенную в расписке сумму. Г-жа Палицына высылает мне деньги и впоследствии добавляет к ним еще пятьсот рублей ассигнациями. К этой сумме добрые прихожане мои приложили полторы тысячи рублей ассигнациями – и брак был совершен. Но по совершении брака я еще остался должным разным людям до трех тысяч рублей ассигнациями, растратив без остатка прежние, пожертвованные мне четыре тысячи рублей. Где же возьму я эти три тысячи? Какими средствами буду уплачивать такой огромный долг? Но что мне беспокоиться об уплате, когда так святой промысел Божий и Пресвятая Дева Богородица пекутся обо мне!
Проезжал через наш город один известный мне человек, которому я между прочим в разговоре открываюсь, что на мне долгу, по случаю отдачи дочери своей замуж, три тысячи рублей. А он мне отвечает на это: «Попроси графиню Орлову; она помогает нуждающимся». – «Да, я, по совету Вашему, попрошу ее; только не знаю, как ее звать».
– «Я и сам не знаю, отвечает он мне, – зайди ко мне завтра, а я спрошу кого-нибудь о её имени». Прихожу к нему на другой день, и он говорит, что графиню зовут Анною Алексеевною.
Я немедленно послал письмо к этой незабвенной благотворительнице, блаженной памяти графине Анне Алексеевне, и на письмо свое получил ответ с приложением трехсот рублей серебром, а после, чрез несколько времени, и остальные две тысячи ассигнациями она же мне пожаловала. Вы, дети мои, и вы, внуки и внучки, быть может, дивитесь сему моему успеху или этому чуду? Но это чудо не от меня, а от Бога. От Тебя, Отец мой милосердный! И от Тебя, Пресвятая Дева Богородице! Посему благодарю Тебя, Господи Иисусе, Сыне Божий, что Ты моих дочерей определил в замужество. Благодарю Тебя, что Ты наградил их добрыми и благочестивыми супругами. А Тебя, Царица Небесная, благодарю особенно за то, что Ты утешила святым обетом своим унывавшую мою супругу и меня с нею обрадовала. И что сказала, то исполнила: прилично снарядила дочерей моих, приданым их наградила и осчастливила.
Но как Ты же, Царица Небесная, взрастила и сберегла единственного сына моего, следила за ним во время скитания его по стремнинам юной его жизни и наконец довела до того, что он теперь, по милости Божией, облекся в сан иepeйский, сделался служителем у престола Господня, то за сию благодать, по ходатайству Твоему излаянную на него от Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа, и за спасение его особенно, от глубины сердца моего благодарю Тебя, Богородице!
Он облегчил мой сорокалетний по службе труд, поступил на мое священническое место. Сердечно благодарю Тебя за cиe! Я прошу Тебя, Предстательница и Споручница за нас многогрешных, продли жизнь чад моих, осени их и меня с ними Своею благодатью. Не оставь, Пресвятая Богородица, молю Тебя слезно, Своею милостью и тех, которых Ты, при Своем обещании, в виду имела и избрала быть своими орудиями и исполнителями Твоей святой воли и моими благодетелями. Живых из них покрывай святым покровом Своим и спасай их; а за умерших о Христе предстательствуй у Единородного Сына Своего, да Он их упокоит и водворит в царствии небесном. Ибо мы Тебя почитаем сердобольною нашею Матерью, и по исходе из сей жизни нас не оставляющею. Но, не оставляя и спасая моих покровителей, не оставь и меня многогрешного, руководи мною по стропотному пути жизни и благослови затем, во славу Божию и в честь Твою, поведать потомству моему и исполнение последних слов святого Твоего обета.
Последние слова Пресвятой Девы, изреченные Ею во время видения покойной супруги моей, заключались в том, что Она, покровительствуя вам, детям моим, обещала не оставить без презрения и в богадельне моей живущих и тем покровительствовать, которым мы, в надежде на Её милосердие, заблагорассудим подать руку помощи. И что Она, Царица Небесная, в Своем обете изрекла, то и на самом деле сбылось и по сие время сбывается.
В конце 1847 года, как я заметил выше, по причине старости своей и слабости сил, я уступил священническое свое место родному сыну своему и уволился от должностей, которые проходил, как-то: от должности смотрительской по кладбищенской градской церкви, судейской по духовному правлению и благочиннической, кроме должности сотрудника попечительства о бедных духовного звания. От этой должности епархиальное начальство, по усердию моему и к бедным духовного звания, не уволило меня, но оставило при ней навсегда, присылает мне ежегодно по-прежнему, как сотруднику, пригласительный лист для сбора.
По увольнении от означенных должностей я принял намерение принести благодарение Господу за сорокалетнее мое благополучное служение как в сане священства, так и по другим должностям, и отправиться для поклонения в разные места чудотворным иконам Божией Матери и святым мощам угодников Божиих.
 Посему в 1848 году апреля 21 числа отправился я в г. Калугу для поклонения чудотворной иконе Калужской Божией Матери; оттуда в Москву, в Сергиевскую Лавру, в Ростов и в Новгород. В Новгороде я увиделся со своею благодетельницею Анною Алексеевною графинею Орловой-Чесменской, поблагодарил её за великую милость её ко мне, пробыл около двух недель в Юрьевом монастыре и часто посещал её по её приглашению, по её чудному, добродушному привету – этой добродетели, свойственной святым. Из Юрьева монастыря я отплыл на пароходе в город Тихвин для поклонения иконе Божией Матери. Из Тихвина я отправился в Петербург, где, приложившись к чудотворной иконе Казанской Божией Матери и ко святым мощам угодника Божия Александра Невского, я посетил Татьяну Борисовну Потемкину, известную своим благочестием и благотворительностью. Она меня приняла очень ласково, просила, чтобы я остановился в её доме. Но меня еще прежде пригласила к себе одна петербургская ремесленница, Александра Ивановна Горбунова, с которою я познакомился на пароходе на пути из Новгорода в Тихвин.
– Куда Вы, батюшка, отправляетесь? – спросила меня та женщина.
– К Тихвинской иконе Божией Матери, – отвечал я ей.
– А оттуда куда?
– В С.-Петербург, к чудотворной Казанской иконе Божией Матери и к святым мощам Александра Невского.
– Не угодно ли Вам в С.-Петербурге остановиться на моей квартире? Денег с Вас за это я не возьму, и Вы будете на моем содержании.
– Благодарю Вас за ycepдиe, – отвечал я ей, – Я очень рад этому. И, признаться, в сию минуту я только думал о том, что приятно бы пожить в Петербурге недельку-две и между прочим побывать и в Сергиевской пустыне. Но дорого будет стоить это и не по силам там для меня содержание. А вот Господь Бог через Вас утешает меня.  Благодарю Вас чистосердечно.
– Да, батюшка, я странников принимаю всегда с радостью. Если угодно у меня пробыть не только две недели, но хотя два месяца или даже целый год, я с Вас за это ни копейки не потребую. Я этим живу, я для этого особенно и на свете тружусь. А труд мой прачечный – я прачка.
После узнал я, что эта замечательная женщина приобретала своими трудами, содержа прачечное заведение, до восьми тысяч рублей серебром в год и, за скромными расходами для своего семейства, все употребляла на содержание странников. Она сыновьям своим дала хорошее воспитание и, определивши их на службу, объявила им, чтобы они жили своим трудом и наследства от неё не ждали. Поживши немного в её квартире, я перешел в дом Татьяны Борисовны, а потом, по случаю холеры, в 1848 году переехал в имение её, в село Гостилицу, где пожил более месяца, выжидая, пока утихнет смертность.
Устроивши с помощью Божьей и Царицы Небесной свое семейство, я не имел уже другой заботы, кроме содержания призреваемых в моей богадельне, подкинутых младенцев, взятых мною на воспитание, и устройства бедных девиц в замужество. Татьяна Борисовна от себя и от щедрот царственных особ оказала мне щедрое noco6иe для моих бедных. А впоследствии и еще некоторые сделались моими благотворителями, как-то: княгиня Екатерина Васильевна Салтыкова, графиня Марья Васильевна Адлерберг, Дарья Алексеевна Шипова, Степан Дмитриевич Воронин, Василий Феодулович Громов, Александра Демьяновна Громова и Илья Феодулович Громов и другие знаменитые лица, как-то: Прасковья Алексеевна и Елизавета Алексеевна Мухановы, Александра Николаевна Горяина с дочерьми своими Анною и Верою Васильевными, Наталья Петровна Киреевская, Евдокия Федоровна Толмачева, Анисия Петровна Лесникова, Аврора Карловна Карамзина и его превосходительство Иван Федорович Базилевский. Так что и доселе каждый день я вижу на себе исполнение обетования Царицы Небесной – не оставить меня с моими бедными Её небесною помощью и покровительством. Бедные – одни устраиваются, другие являются, и для всех, при искреннем желании помочь им, Господь посылает средства. Истинно, много под рукою Матери Божией православных, готовых служить Её орудиями в делах милосердия и благотворения. Будем только молить Господа и Царицу Небесную, чтобы в сердцах наших не оскудевала любовь к ближним и сострадание к бедствующим, а средства делать им добро всегда будут; дающая рука не оскудеет. Не средств благотворения ожидает от нас Господь, а только доброго расположения; смотря по нашему расположению, он открывает и средства для дел милосердия, и открывает часто там, где мы и не ожидали. Вот истина, которая непрестанно оправдывалась на моих глазах и чрез меня грешного бесчисленными опытами в течение всей многолетней моей жизни. Особенно, наученный собственным опытом, я могу с убеждением и уверенностью сказать моим собратьям, служителям святой Церкви, что ничем так не могут они обеспечить своего благосостояния и блага своего семейства, как усердным исполнением своих обязанностей и ревностным служением бедным и страждущим. Служа не для приобретения, а для благочестия и милосердия, они сами будут предметом особенного попечения и любви Божьей и чад православной Церкви и, когда придет нужда, будут только удивляться, откуда нужное для них берется. Кто служит Богу и бедным, тот беден никогда не будет.
Но, служа Богу и делая добро, всегда надобно ожидать препятствий в делах и быть готовым на испытания и огорчения. «Не сделавши добра, не наживешь врага», – говорит пословица. И это испытал я неоднократно в моей жизни. Когда вознамерился я выстроить богадельню и, купивши для неё место, начал готовить материал для постройки, то нашелся завистник, который стал осмеивать мое намерение, злословить меня, разглашать, будто я хочу делать это из тщеславия, и, не зная, чем остановить меня в исполнении моего намерения, однажды так раздражился против меня, что без стыда с палкой гонялся за мною и побоями угрожал мне. Но я, несмотря на это, делал свое дело и богадельню выстроил.
Я знал, что такое гонение чрез человека было не от самого человека, а от нашего врага, завистника всякого добра.
Давал я одной благочестивой женщине благой совет, чтобы она воспретила дочери своей оставлять своего мужа, изгонять его почти безвинно из своего имения и разлучать его с законными его детьми. Казалось, что этот совет надо бы ей принять и быть за него мне признательною, по крайней мере не обижаться за него; но нет: женщина религиозная и, по-видимому, благочестивая, так за него на меня осердилась, что прекратила духовную переписку со мною, продолжавшуюся более десяти лет. Вот как враг умеет ставить препятствия к добру! Впрочем, он недолго утешался своим успехом. Господь Бог скоро разрушил его козни, неразумную вразумил, заблудшую на путь истины возвратил, падшую, по усердным молитвам других о ней, опять восставил. Жена, удалившая от себя мужа, опять по приказанию матери приняла его к себе, опять допустила отца обнять своих детей и теперь живет с ним в своем имении благополучно. А я, со своей стороны, радуюсь, что мой благой совет исполнился.
Одного доброго юношу, вознамерившегося жениться, но долго медлившего исполнением своего намерения, склонил я на скорую женитьбу. Я указал ему невесту, которая ему и его родным очень понравилась. Юноша как за это, так и за постоянную любовь мою к нему и добрые советы был так мне признателен, что при свидании со мною часто говаривал, что он не находит слов для выражения своей любви и благодарности ко мне. Но однажды, не более как через час после горячих выражений сердечной любви, он вдруг пишет мне: «Отец Л.! Прошу вас не только не ходить и не посещать нас, но даже и дом наш навсегда забыть». Прочитав эту записку, я не оскорбился, а только улыбнулся и подивился, как дерзко шутит надо мною враг и мстит за добро чрез неопытного юношу, которого, расположив советами своими к женитьбе, я исторг, может быть, из его дьявольских рук. И подлинно, на другой день встречаюсь с юношею на пути против святого храма, и мой добрый, по-видимому, прогневанный юноша при взгляде на меня залился слезами: «Простите меня, батюшка, что я обидел Вас своею дерзостью. К этому побудили меня и вскружили мою голову упреки насмешников, которые говорили, будто я женюсь не по своему желанию, а только по одному вашему убеждению. Сделайте милость, – с рыданием он упрашивал меня, – простите великую мою дерзость». И я простил его, дав только заметить, чтобы он не вдруг в жару и в пылу в подобных случаях хватался за перо или бросался на выговоры за что-либо, а отлагал бы их до времени, пока простынет жар, и он одумается, и притом знал бы, что всякой не резонной нашей вспыльчивости и нетерпению радуется враг и считает в это время удобным склонить человека на обиду ближнего, а особенно того, кто делает добро другому и даже самому обидчику. «Это самое и над тобой случилось, – прибавил я. – Но я тебе прощаю и буду молиться Господу Богу и молюсь, чтобы Господь тебя простил».
После сего поступка юноша, слава Богу, благополучно вступил в брак и живет теперь с женою спокойно и счастливо и ко мне имеет великое расположение.
Но, кроме этих оскорбительных случаев, и еще очень много их встречалось на пути моей жизни. Сказав немногое в назидание, дети мои, я не хочу вспоминать о скорбях продолжительных и гонениях тяжких, чтобы мое воспоминание о них не было некоторым отмщением недоброжелателям моим. Да простит Господь и меня самого и всех обидевших меня!

Предварительное извещение о кончине графини Анны Алексеевны
Орловой-Чесменской чрез сновидение

Св. Пророк Давид, желая знать о конце жизни своей, так вошел пред Богом:
 «Скажи мне, Господи, когда конец мой и какое продолжение дней моих?» (Пс. 38, 5)
Но для чего же он желал знать о кончине своей? Конечно, для того, чтобы больше обратить внимание на самого себя, заняться очищением души своей и быть готовым к смерти.
Для сей-то, надобно полагать, благой цели и меня недостойного Св. Промысел Божий избрал быть вестником paбе Своей Анне, графине Орловой-Чесменской, о скорой смерти её. Всем известно было её высокое благочестие и богоугодная жизнь. Но и в душах праведных, при всех трудах их в борьбе со страстями, остаются некоторые следы греха, требующие очищения покаянием и благодати св. таинств (1 Иоан. 1, 8. 2 Кор. 12, 8. 9). Извещая избранных Своих о приближении часа смерти, Господь дает им возможность совершить это последнее очищение совести, чтобы по исходе из сей жизни явились совершенно чистыми и святыми пред престолом Его.
В 1848 году, в первых числах сентября месяца, привиделся мне во сне один из числа покойников, бывший священник Иоанн Савич Посельский,  который в последние годы жизни своей был гоним и помер в тюремном замке около 40 лет тому назад. Он мне сказал: «Напиши знакомой своей, графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, чтобы особенно занялась собою и изготовилась к смерти». Проснувшись и дивясь сему необыкновенному сну, я, однако же, не поверил ему и писать об этом графине не решился. Чрез неделю опять мне приснился тот же священник и повторил те же слова. Тут я убедился, что это не простое сновидение; но все не решался написать об этом графине и выжидал, что будет дальше. Еще через неделю в третий раз тот же покойник предстал предо мною во сне и уж с выговором за то, что я не выполняю его приказания, не извещаю Анну Алексеевну о скором конце её жизни. Тогда я отвечал ему: «Я напишу ей об этом, когда окончу начатое мною стихотворение». «Ты свои стихи скоро окончить не можешь, и она их не дождется, – сказал мне покойный. – Если ты хотя одну почту пропустишь и не напишешь ей, то ты ее с своим известием не застанешь в живых, за что Бог на тебе взыщет; по Его велению я тебе приказываю известить ее о скорой смерти». Тут я ему дал слово непременно со следующею почтою известить её о своем сновидении. Проснувшись, я решился исполнить данное слово, но опять на утренней заре заснул.
Но что же еще мне приснилось? Вижу, будто я приехал на кладбище, которое было в том самом краю, где жила Анна Алексеевна. Вижу, что она сама бегает в толпе народной и просит у какого-то старичка себе денег, а старик ей в том отказывает. Услышав это, я спросил у неё: «Сколько тебе, Анна Алексеевна, нужно денег?».
– Двадцать копеек меди, – отвечала она.
– На что же тебе?
– На опару; я хочу пироги печь; у меня будет небывалый пир.
Я дал ей деньги и тогда же увидел на том кладбище келью её или маленькую комнату,   отстоящую от неё не более как на четверть версты.
Проснувшись, я ей написал о своем сне, но не о том, в котором явился мне покойный священник, а только о том, что я ее видел на кладбище в толпе народной и что будто её маленькая, низенькая комнатка на том кладбище была к ней очень близка. Посему я давал ей совет особенно заняться спасением души своей и быть готовою к смерти на всякий час, чтобы смерть не постигла её внезапно. Получив это письмо, она показала его своему духовнику – иеромонаху Илиодору и сказала ему, что она, судя по моему письму, скоро должна умереть.
После сего графиня в тот же день исповедалась, а на другой день приобщилась св. Таин и по приобщении, идя в келью к отцу архимандриту Мануилу для принятия благословения, почувствовала при входе на крыльцо дурноту, нестерпимую боль и, как только вошла в келью, упала на софу и вдруг волею Бoжиeй кончила жизнь свою, 6-го октября 1848 года. Упокой ее, Господи!
 Духовник её, Юрьева монастыря иеромонах Илиодор, родной брат архимандрита Мануила, проезжая чрез наш город в Воронеж, пересказал мне и это, а также и то, как она приходила к нему с письмом моим и как письмо это по смерти её вынули из кармана.
 О чем некоторые, прочитав этот рассказ, быть может, задумаются и скажут про себя: почему такой сон о графине приснился мне, а не другому кому или не ей самой? Причина эта сокрыта, отвечаю я, в воле Божией. Одному Богу она известна. Впрочем, гадательно, по чувству совести, скажу, что, может быть, причиною этого сновидения была усердная молитва моя о ней ко Господу Богу – ходатайство мое о спасении души её; а побуждением к такой молитве была признательность моя к ней за её великое благодеяние ко мне, а особенно за её ласковый привет. Когда я лично виделся с нею в первый раз в 1848 году, прибывши в Новгород для поклонения св. мощам тамошних угодников Божеих, а оттуда в Юрьев монастырь, с целью лично представиться графине и принести ей мою благодарность, она заметила меня в церкви и спросила, кто я, пригласила по окончании обедни к себе в дом, где духовно 6ecедовала со мною и осталась довольною, что я лично виделся с нею, будучи прежде знаком   только по письмам. Просила меня подольше пожить в Юрьевом монастыре и почаще её посещать. Я и пробыл там около двух недель. В продолжение этого времени она устроила обед, пригласив к столу отца архимандрита Мануила с братиею и городских начальников. После стола, когда стали гости благодарить ее за хлеб и соль, она им отвечала: «Причиною этого сбора, вот как видите, небывалый у меня странник отец Лука; потому благодарите более его, что он посетил меня, многогрешную; я его заочно почитала и уважала за назидательные письма ко мне».
Наконец, прощаясь со мною при отъезде моем из монастыря, убедительно просила меня молиться о ней Господу Богу и обещалась сама не забывать меня, пока поживет на свете, в своих молитвах. С полною надеждой говорила она, что Господь взаимную молитву нашу друг о друге скорее услышит, и я с большим усердием молился о ней, и теперь молюсь об упокоении души её и буду молиться до гроба. Да как и не молиться об этой истинной христианке, отличавшейся беспримерною благотворительностью, любовью, ласковостью и приветливостью!
Вот поэтому, может быть, милосердный Господь, ведая о нашем духовном, христианском союзе и внимая усердным взаимным молитвам друг о друге, повелел мне сказать ей о близкой к ней смерти, возвестить, чтобы она немедленно изготовилась встретить своего Господа, жениха души своей.
И, слава Богу, я свое дело сделал, и она, по-видимому, без смущения, без робости дело свое сделала: исповедалась, надобно думать, чисто сердечнее, умиленнее, чем прежде, а по исповеди с пламенною любовью и с полною живою верою во Христа приобщилась св. Таин.
Я имел всегда обычай, не стесняясь ничем, предупреждать опасно больных о близкой их смерти. Когда не было уже надежды на выздоровление, я говорил больному: «Любезный брат наш, займись особенно самим собою, обратись всем сердцем твоим и всею душою к единому Господу: мы видим, что конец жизни твоей очень близок к тебе. Все врачи твои сочли тебя безнадежным к выздоровлению; они удалились, оставили тебя». И что же? Больной, видя свою неизбежную смерть, обращает сердечный взор свой к небу, все земное забывает и думает  только о спасении души своей, старается привести себе на память грехи свои, чистосердечно, со слезами раскаивается в них, приобщается святых Таин и с миром отходит в вечность.
Боже и Господи! Сколь Ты благ и милосерден, что не вдруг и не нечаянно призываешь почти всех нас из сего света, но посылаешь к нам прежде кончины болезни и чрез них отечески предваряешь нас о приближении смерти! Конечно, многим из нас эта предварительная весть не нравится; многие желают лучше быть обманутыми, нежели поверить, что они чрез день или несколько часов должны расстаться с жизнью. Но это малодушие часто сопровождается горькими последствиями. Не столько страшна для нас смерть, сколько страшно явиться пред правосудного Судии со всеми грехами нашими, не успев и поскорбеть о них, принести Ему слезы чистосердечного покаяния и воспользоваться последними средствами спасения, благостью Его нам дарованными.
Скажи мне, Господи, кончину мою и не лиши меня чистосердечного предсмертного покаяния и залога вечного спасения в приобщении Св. Тела и Крови Твоей!

Задняя стр. обложки

Напечатаны и имеются в продаже
следующие книги
Сочинения Протоиерея Луки Ефремова:
1.) Беседы о Боге и мире Ангельском,. Цена на месте 1 рубль серебра, с пересылкою 1 р. 10 к. серебром.
2.) Уроки из жизни Святого Митрофана, или поучительная для нас жизнь Его. Цена 30 к. серебром, с пересылкою 40 к. серебром.
3.) Уроки из жизни Св. Тихона, или поучительная для нас жизнь Его. Цена 50 к. серебром, с пересылкою 60 к. серебром.
4.) Пути промысла Божья в моей жизни. Цена 50 к., с пересылкою 60 к. серебром.
5.) Нравоучительныя письма. Цена 4 к. серебром, с пересылкою 50 к. серебром.
6.) Увещание о том, чтоб св. иконы не выносили из главных комнат в глухие комнаты или кладовую и чтобы по-прежнему поклонялись им как в своем доме, так и пришедши в дом чужой. Цена 15 к., с пересылкою 20 к. серебром.
7.) Случаи, побудившие в городе Ливнах поминать покойников монастыря, упраздненного назад тому сто годов. Цена 30 к., с пересылкою 40 к. серебро.
8.) Воспоминание об 0. Иоанне Борисовиче, Свящ. Елецкой градской Преображенской церкви. Цена 30 к. серебро, с  пер. 40 к. серебро.
9.) Житие Татьяны Борисовны Потемкиной. Цена 30 к. серебром. с пересылкой 40 к. серебро.
10.) Несколько слов в память в Бозе почившего Митрополита Московского. Цена 30 к. серебром, с пер. 40 к. серебром.
11.) Нравоучительные басни. Цена I р. серебром., с пересылкою 4 руб. 10 коп. серебром.
12.) Глас вопиющий за безгласных младенцев. Цена 20 к. серебром, с пересылкою 30 к. с.
13.) Чудесное действие Святого промысла Божия по случаю избавления Его Императорскою Величества Благочестивейшего Государя Императора АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВИЧА от смертной опасности, 4 апреля I866 г. Цена с пересылкою 45 к. с.
14.) Ревность о Господе Бозе Моем. Цена 30 к. с, с пересылкою 40 к. с.
15.) Духовное врачевство от любострастия или плотской любви, с приложением рассуждения в пользу незаконнорожденных младенцев. Цена 40 к. , с пересылкою 50 к. с.

При каждой книжке имеется одна
или несколько картинок
Продажа производится самим Протоиереем в городе Воронеже, в доме священнической жены Пятницкой церкви Александры Скрябиной.
____
Дозволено цензурой. 8 августа 1871 г.
Типография Г. М. Весловского в Воронеже