2 курс. 4 глава. Картошка и снова госпиталь

2 курс. 4 глава. «Картошка», госпиталь.
Как не странно, один из уроков службы я получил в ходе выезда на «картошку». Нынешнее  поколение вряд ли поймет о чем идет речь, без дополнительных пояснений. Каждую осень в СССР начиналась «битва за урожай», в те далекие времена государство пыталось заботиться о продовольственной безопасности страны, очевидно в народе крепка была память о голоде тридцатых, военных и послевоенных лет. Продукты не экспортировались в таком огромном количестве, как сейчас, еда производилась внутри страны. Очевидно, что в современном мире краник можно и перекрыть и тогда любое государство быстро поднимет лапки.  Для прокорма населения и шла эта «битва». В ней принимали участие все сословия и слои населения., например, сотрудники НИИ  выезжали на овощные базы, где занимались сортировкой морковки, свеклы и прочая. Русские школьники ездили по всей стране, собирая урожай или, в летнее время, пропалывали грядки. Ребята из средней Азии вообще не учились сентябрь-октябрь, вместо этого они собирали «белое золото» -  хлопок. Никто не оставался в стороне от общей работы, в том числе и армия. Мы выезжали на сбор картофеля в отдаленные уголки Тульской области. Училищу была от этого и прямая выгода, часть собранного урожая шла в закрома учебного заведения и потом всю зиму мы кормились результатами собственного труда, вот такая «рыночная экономика».
На втором курсе наш выезд состоялся в октябре, на целую неделю. По прибытию на место временной дислокации, мы застали там наших предшественников, курсантов 3 курса 1 факультета, так сказать урожай собирался вахтовым методом. Мдя… зрелище перед нами предстало довольно жалкое. На узкой полоске земли, между трассой и жиденькой лесопосадкой, был разбит так называемый «лагерь». Несколько десятков чумазых и небритых личностей, в замызганных телогрейках и серых, от грязи, сапогах, бродили в полной абстракции по территории. Вся лесополоса была изрядно загажена, они даже не пытались скрыть следы своей жизнедеятельности. В таком же неприглядном виде находились  и командиры, очень довольные, что уезжают на зимние квартиры. Вкупе с проливным дождем и низкой температурой, это можно было сравнить с лагерем для военнопленных года, эдак, сорок первого. Мысль о том, что в этом г…не нам предстоит прожить неделю, приводила в неописуемый ужас и сердце само собой тоскливо сжималось. С трудом скрывая раздражение, Юрий Михайлович Архипов быстренько выпроводил сию банду из «расположения». Вот тут он и преподал нам урок «как наладить сносную полевую жизнь в первоначально жутких условиях». Как мы не матерились, как не сопротивлялись, он заставил нас сделать трудную и грязную работу, за что ему огромная благодарность. Итак, палатки были вытащены из грязи и переставлены на возможные сухие места, причем ровненько по линейке, матрацы перевернуты, почищены и кое-как подсушены. В лагере появились, нет, не дорожки, но хотя бы направления в жирной глине. Метрах в тридцати от последней палатки была вырыта глубокая и узкая траншея, огорожена плетеным заборчиком из веток и стволов молодых деревьев. Поперек траншеи  положили крепкие сучки на тридцати-сорокасантиметровом расстоянии, и получился вполне приличный общий туалет. Отныне оправление естественных надобностей вне его, наказывалось самым строжайшим образом. Из подручных материалов был сооружен умывальник. Утром обязательная зарядка с голым торсом, затем умывание и утренний осмотр. Конечно, никто не требовал невозможного, но сапоги должны были быть без налипших кусков чернозема, подворотничок белым, китель и шаровары вычищены. Все мучения ухаживаний за собственным внешним видом, компенсировало чувство самоуважения и гордости за 6 роту. Как только в лагере был наведен порядок, командование решило расслабиться на выезде и отдохнуть от служебных и домашних забот. В общем, через пару дней офицеры устроили себе вечеринку. Все закончилось тем, что «гусар» Юрий Михайлович, под хмельком, приударил за поварихой (то ли она с нами приехала, то ли колхоз её прислал в помощь, не знаю). Свидание закончилось погоней за хохотушкой по жирной грязи и красивым падением комбата при полном параде в огромную нажористую лужу! В тот вечер в большинстве из нас боролись два чувства: гордость за лихость командира и радость от падения в чернозем нашего «мучителя». Отношение, как к члену семьи, мы могли его порой ненавидеть, но только мы, и не дай Бог его кому-нибудь обидеть, глотку бы порвали чужаку.
А в остальном была тяжелая крестьянская работа по сбору картофеля, в продолжительных перерывах, связанных с отсутствием техники и инструмента, мы весело играли в «слона». Правила таковы: одна команда становится, наклонившись, в шеренгу, так сказать лицом к попе товарищу, крепко сцепляются всеми возможными способами, а другая команда по очереди на них запрыгивает. И вот такой «слон» с кучей седоков должен пройти несколько метров. Если удалось – команды меняются ролями, если нет, становись заново. Больше всех доставалось тем, кто находился в середине «слона», то есть образовывали хребет. По доброте душевной Юрий Михайлович настаивал на том, чтобы там находился именно я или мне подобные. В принципе Архипов относился ко мне без особого пиетета. А что, москвич, сынок полковника разведки, в физическом плане слаб, в учебе не ахти, вечно зеленый, да ещё и острый на язык. Уверен, что комбат и гроша бы ломаного не поставил на то, что я доучусь и уж тем более дослужусь до подполковника, а именно так это все и произошло. К концу обучения мне все же удалось изменить его мнение, думаю, что сумел заслужить толику уважения этого блестящего офицера и хорошего педагога, чем и поныне горжусь!
Кроме слона, была ещё забава «конный бой». Один курсант оседлывал другого и задачей являлось свалить соперника в совершенно беспорядочном бое. У нас сложился дуэт с Мишкой Агеевым, он был крепкий, а я лёгкий. Мы проигрывали одними из последних, только благодаря его богатырской силе, обычно я болтался у него на спине, как тряпичная кукла, но он крепко держал меня, не позволяя упасть, а я уж старался руками, ногами, зубами, цепляться за соперника, в полной уверенности, что Агеич меня не оставит в беде. Мишка, наверное, жутко злился на меня, но не мог же он бросить боевого товарища, хоть и «москаля»!
Время пролетело быстро, и пора было возвращаться в училище. Только я привык к службе, только начал учиться уже как положено, как случился второй мой визит в гарнизонный госпиталь, а дело было так. У молоденьких жеребцов сил обычно очень много, только ума, как правило, нет. Однажды, после ужина, когда строй подошел к казарме, прозвучала команда «разойдись», на первом курсе мы бы немедленно побежали в помещение, но второкурсники имели уже право покурить пять минут. Во время перекура случилась дружеская потасовка, меня, как обычно, начал волтузить друг мой Андрюха Фатеев, я юрко уходил от его пудовых кулаков. И вот, корпус мой пошел резко вниз, а его оглобля, в виде руки, резко вверх. Они «удачно» встретились в районе моей поясницы. Я почувствовал резкую боль и слегка задохнулся, потом посидел на корточках, при заботливом участии Андрюхи, отдышался и, перекосившись, побежал в казарму. Боль не отпускала, но не была уже столь резкой: «А…пройдет!» - беспечно подумал я и побежал в туалет, «до ветру». Вот там меня и поджидал шок, из организма, самым бодрым образом, полилась кровища. Испугался я очень сильно, доложил командованию и был сразу отправлен в сан.часть, откуда без промедления меня отвезли в хирургию гарнизонного госпиталя…
В советской стране даже в подобного рода провинциальных медицинских учреждениях работали истинные профессионалы, тем более военные врачи, в основной массе своей выпускники знаменитой Ленинградской военно-медицинской академии. Медики в принципе очень циничные люди, знаю это не понаслышке,  так как два моих друга, Костас Герасудис и Димка Шевченко, стали студентами медицинских институтов. Во время каникул мне приходилось общаться с ними и их сокурсниками, так вот они, с точки зрения цинизма, могли дать сто очков вперед любым военным. Соответственно врачи-офицеры были на порядок бесчеловечнее, ведь им приходилось работать, в том числе и с боевыми ранениями. Главным хирургом госпиталя являлся подполковник Ходоровский, огромный волосатый еврей с золотыми руками и скверным характером. Солдаты, курсанты и офицеры были для него всего лишь полудохлым материалом, который он ловко ставил на ноги. Ни грамма жалости и милосердия, только профессиональное стремление вылечить. Пугать им меня стали этой же ночью «добрые» соседи по палате: «А тебя Ходор смотрел? Нет? Ну, тогда готовься, хи-хи!», - и холодный пот бежал по моей тонкой спинке, а поясница болела ещё сильнее. Я то привык к ласковым рукам и речам моей матушки, медику с двадцатилетним стажем и врачи для меня были почти родственниками! Но в госпитали даже сестрички не отличались особой добротой. «Что, писать не можешь? Сейчас быстренько сделаем!», - и мне жестко вставляли гибкую трубочку. Боль была невероятной! С содроганием вспоминаю мои так сказать «походы по маленькому». На следующий день настало время осмотра у Ходора, такая маленькая  операция. Меня привезли в перевязочную, положили на кресло, которое сильно напоминало гинекологическое (бедные женщины, как я понимаю их чувство беспомощности в данном положении!). Пришел товарищ подполковник…Действие заключалось в том, что мне вставляют  светодиод, осматривают и принимают решение, все кажется просто. Итак:
 Ходор: вставьте трубку, пусть кровь сойдет!
(терплю)
Ходор: ну долго ещё?
Сестра: Кровищи целый тазик! Сейчас другой принесу!
(умираю, предкоматозное состояние)
Ходор: Смажьте фонарик! (Вставляют металлическую жесткую трубу, рожаю ежей!)
Ходор: Что за хрень! Лампочка не горит, мать Вашу! А ты лежи и не вякай! (Вытаскивают, я на последнем издыхании, почти молюсь)
Ходор: так… хорошо (вертит трубку), хорошо… (какой хорошо? Впечатление, что внутри ковыряют раскаленным прутом!
Я: М-мм…Долго ещё?
Ходор: Молчать солдат! А то так и будешь с трубкой ходить! (все подобострастно хохочут, я ненавижу докторов, медсестер, училище, а Ходоровского хочется убить!)
В результате обнаружили надрыв почки, операции не будет, предписано лечение по восстановлению. Уколы, таблетки и несладкая обстановка госпиталя. Рядом лежит солдатик с переломом таза, ходит под себя. Через некоторое время привозят бойца, родом из глухой деревни, с банальным переломом ноги. К тому моменту я уже освоился и познакомился с «ходячими». У одного в ступню вставлены спицы и торчат они из черного носка-чехла. С новичком начинаются традиционные госпитальные забавы:
 - У тебя что?
 - Перелом
 - Ходор осматривал?
- Нет
 - У…костолом, ампутирует, наверное.
У бойца лицо вытягивается и становится белее мела. «Вот смотри», - мы показываем на парня со спицами: «Без парашюта спрыгнул, спецназ, перелом ноги, Ходор на живую пилой ногу отчекрыжил, прямо на поле, теперь металлические трубы и спицы вместо ног». Для верности «спецназовец» шевелит торчащей из носка железякой. Впечатление произведено, новичок не спит всю ночь, когда его везут к Ходоровскому, орет благим матом, от мольбы о пощаде, до угроз убить весь медперсонал! Мы довольны,  шутка удалась.
Меня ведут на какой-то укол, зачем то кладут на кушетку, молоденькие сестрички шутят и вводят какую-то хрень в вену. Зачем-то все время интересуются моим состоянием и разговаривают со мной.  Я то думаю, что приглянулся и пою соловьем. Через тридцать минут спрашиваю: «Всё что ли?» . «»Да, нет, только половина!», - падаю в обморок, вот тут и пригодилась их забота и нашатырь.
Через некоторое время моя госпитальная жизнь несколько повеселела, привезли Прихода с острым аппендицитом. Как-то мы душевно порадовались друг другу, хотя ему то было тогда совсем плохо. На мой взгляд, с этих самых пор мы и начали потихонечку сближаться и, к концу обучения, сформировалась тройка: я, Костян и Мишка Агеев. Пока Приходченко был лежачим, я часто был у него в палате, мы разговаривали о прошлой жизни и о нынешних делах. Особенно мне нравилось его смешить, а он орал: «О-хохо!!! Перрестаааань!!!! Мне нельзя смеяться! У меня швы разойдутьсяааа!!!!! А-ха-ха!!!!!». А мне было в кайф. Вообще, в экстремальных условиях военной службы, каждый выбирает свой способ выживания, кто-то кулаками зарабатывает авторитет, кто-то лидерскими качествами, кто-то недюжим умом, бывает, что люди прячутся в раковину и становятся незаметными, некоторые быстро сходятся и становятся везде своими. Мне помогал некоторый шутовской талант, я умел кого-то изобразить, рассмешить, сострить. Кстати не раз я залетал в наряды из-за своего языка. Хорошо, что нашлись ребята, которые за моей несерьезной маской увидели во мне товарища и таких стало большинство.
Но вот, мое лечение подошло к концу и пришло время возвращаться к учебе и службе.