Посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно

(Опубликован в первой книге сборника рассказов победителей конкурса "Эта странная душа" http://cereniti.ru/products/16802440)

-Прошу, Матушка, благослови! С покорностью преклоняю голову пред тобою! Умоляю, дай разрешение остаться в монастыре, дай уйти от мирской суеты, дай возможность искупить свой грех в твоей обители.
Тоненькая девичья фигурка спешно опустилась на колени, всхлипывая, просительница поцеловала подол чёрной рясы игуменьи.

-Что ты? Что ты? Встань, встань, сейчас же встань! На, утрись! – Матушка протянула белоснежный платочек, удивляясь про себя сказанным девушкой словам. Многое повидала, но такой искренней просьбы, пожалуй, впервые.
Девушка прижала платочек к лицу и, не вставая с колен, застыла, только жалко вздрагивали под серенькой ситцевой кофточкой худенькие плечики. Матушка тоже не шевелилась, желая дать время человеку успокоиться и прийти в себя.

На эту паломницу сразу же обратила внимание Благочинная. Она-то и передала ещё позавчера поутру просьбу девушки о непременной встрече с настоятельницей монастыря. Только сегодня, среди каждодневных бесконечных забот и рачительных хлопот монастырской жизни Матушка сумела выкроить время и уделить внимание просительнице, пригласив к себе после вечернего богослужения.

Девушка приехала в качестве паломницы несколько дней назад, остановилась в гостинице монастыря. Вела себя тихо, не чуралась любой работы, даже сама просилась в помощь по хозяйству к трудницам, и послушницам, хотя насильно никто её не заставлял делать что-то. В церкви, испросив разрешения, стояла тенью в сторонке, не мешая сёстрам молиться. Утирая слёзы маленькой, почти детской ладошкой, опустив низко голову, всё время плакала, и боялась поднять глаза к ликам святых, словно стыдясь совершённого ею проступка.
 
-Не могу, Матушка, не могу влачить жалкое существование в миру, душа страдает, сердце замирает и кровью обливается, когда думаю о своём гадком поступке, молитвою и послушанием хочу искупить его.
 
Матушка мягко похлопала девушку по костлявому плечику и ласково указала на маленький диванчик приёмной кельи. Девушка послушно присела на краешек. Матушка на своём веку повидала всякого народу и, услышала за семь лет игуменства на этом диванчике, внимая слезам страдалиц, не одну историю девичьих трагедий. Ласковая материнская улыбка слегка коснулась её губ и в тот же миг исчезла.
 
-Это хорошо, когда слёзы человека искренни, когда душа его ищет искупления, а сердце просит прощения за содеянное,-поглаживая по склонённой голове девушку, тихим и ласковым тоном произносила слова игуменья.-Только, есть одно «но», которое сильнее любой готовности человека нести наказание. И ты, милая, об этом знаешь сама. Из интернета небось всю нужную информацию извлекла.
Девушка, тихо кивнула головой. Не отрывая от глаз платочка, с покорностью выслушала слова игуменьи, согласилась:

-Знаю:вы правы, ой, как правы
-С кем сыночка оставила?
-С мамой. С няней.

-Вот видишь, с мамой. Она ему бабушка. Мама для него ты. Какая бы не была заботливая и обеспеченная бабушка, ребёнку, прежде всего, нужна материнская любовь. Сыночка ли своего любишь? Можешь не отвечать. Знаю-любишь.

Худенькие плечики вздрогнули, замерли. Послышался тяжкий вздох.
-Люблю,-утвердительно прошептала и, вдруг, прорвалась боль из её страдающей, истерзанной сомнениями, души и, понеслись слова торопливые, подкупающие честностью.-Только, не достойная я быть сыну мамой. Меня бросил парень и женился на моей же подруге. О моей беременности он даже слышать не хотел. Сначала думала, что отравлюсь или сброшусь с какой-нибудь крыши. Потом решила, что надо продолжать жить, но избавившись от нежелательного ребёнка. Я пыталась его вытравить таблетками, на аборт собиралась. Мать отговорила. Она достойней меня воспитает своего внука. Я с мамой разговаривала, она согласна усыновить его, ребёнок никогда не узнает, что я его настоящая мать. Знаю-мне нет прощения. Я никчемная мать, если пыталась убить не рождённого человечка. Поэтому прошу оставить меня пожить у вас трудницей. Пока. На несколько месяцев. Я не подведу. Я буду исправно нести свой крест!

В пылу раскаяния, просительница тронула рукой косынку, та сползла, дав свободу непослушным волнам густых рыжих волос, рассыпавшихся по девичьим плечам полыхающим медным огнём. Девушка не заметила, как вновь едва коснулась улыбка губ настоятельницы. Игуменья, пригладив с материнской нежностью кудри просительницы и поправляя её косынку, произнесла строгим, но без укора, голосом:

-Я верую, что ты не подведёшь, и надеюсь, что исправно будешь нести свой крест. Но! Пока не исполнится твоему сыну 18 лет, ты будешь находиться рядом с ним, заниматься, играть с ним, любить его, помогать ему, быть другом и опорой в любой ситуации. Вырастишь сына-тогда мы с тобой и продолжим беседу и решим твою дальнейшую участь. Вернее, ты сама примешь решение. Договорились?

-Я так и знала, что вы откажите,-сокрушённо заключила девушка.

Матушка, предупреждая последующие укоры в свой адрес, легко поднялась с диванчика, слегка потянув девушку за руку:

-Встань!-произнесла мягко, но твёрдо-Ты машину водишь? На своей же сюда приехала?
-Да… - удивившись осведомлённости настоятельницы, выпрямилась просительница.
-Это хорошо! Значит, в любое время сможешь приехать к нам вместе с сыном. И обитель нашу посетишь, и в источнике с дитём окунётесь, водой святой омоетесь, и сёстры за вас помолятся,-слова Матушка произносила строгим спокойным голосом.-Да, и не забывай о добродетели и помощи нашему приюту для сирот. Если, конечно, есть желание! У наших деток, в отличии от твоего сына, мам нет.

Неожиданно девушка крепко обняла руками игуменью и прижалась с неподдельной непосредственностью лицом к нательному кресту, свисающему на её груди. Обычно так прижимается маленький ребёнок к родной матери, желая выразить свою любовь и благодарность, но не находя слов.

Никогда себе не позволяла таких вольностей строгая Матушка, ей по службе, по  сану не положено, устава это нарушение, но вопреки всем правилам, она в ответ обняла девушку. Обняла крепко, как собственное дитя. И зарыдала. Сколько стояли обнявшись, проливая слёзы, пожалуй, ни одна бы не смогла ответить толком. Из этого состояния их вывел тихий голос за дверями кельи:

-Молитвами святых матерей наших...
-Аминь!-встрепенулась игуменья, поправляя съехавший на голове клобук.

Вошла Благочинная, строгим голосом поведала, что неотлагательно требуется вмешательство Матушки в срочные дела монастыря. Уважительно поклонившись, с покорностью и чувством выполненного долга удалилась, растворившись незаметной тенью в широком коридоре монашеской обители.

-Иди, дитя! С миром иди. С любовью к ближнему. Помни молитву «Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою". Постоянно произноси её вслух ли, мысленно ли. И ты справишься со всеми трудностями, девочка,-благославила Матушка, перекрестив посетительницу.

Поцеловав с заметно ожившей одухотворённостью в благодарных глазах подставленный крест и руку с золотым перстнем игуменьи, девушка удалилась. Оставшись одна в кельи, настоятельница монастыря слушала, как гулким эхом отзываются удаляющиеся по пустому коридору торопливые шаги молодой матери.
       

-Дай мне развод! Я ненавижу тебя! Ты не достоин даже его мизинца!

Слова резали по больному, били наотмашь. Слова полыхали ненавистью.

-Ты никто! Ты низок в своих стремлениях. Я никогда тебя не любила!

Он не хотел верить, не хотел понимать смысл сказанного. Но, это-реальность. Это-его беда. Наказание собственной любовью к ней, стоящей перед ним, женщине, его жене.

-Какая ты наивная! Ты думаешь, что ты кому-то нужна на шестом десятке лет? Ты, которая ничего не умеешь самостоятельно сделать? Ты, которая никогда не ценила и не любила никого кроме себя? Ты, которая перессорилась со всей роднёй и близкими подругами? Ты, которая никогда не любила даже собственного сына, которому пришлось жить в закрытых школах не потому, что там образование престижнее, а потому, что там ребёнку было спокойней и комфортнее душевно?

-Замолчи! Кто ты такой, человек самого нижайшего происхождения?

-Да! Я человек, родившийся от простой крестьянки и скотника! В отличии от твоей профессорской семьи, да, я нижайшего происхождения, как соизволила выразиться ты, получил самостоятельно, без связей образование в двух самых престижных ВУЗах страны. У меня не было знакомых покровителей, я не был сыном богатого папеньки. Тем не менее, я добился в жизни достаточно, чтобы обеспечить тебе и нашему сыну достойную жизнь.

-Ты говоришь о материальных вещах, плебей! Тебе не понять никогда, что мелодия и стихи, написанные Им для меня, посвящённые мне-это наивысшая степень достоинства меня, как женщины!

-Ну, да…куда уж нам, сирым да убогим. Мы же всё по командировкам, мы всё репортажи да интервью снимаем. Когда уж нам стишки строчить да музыку сочинять. Тут бы место для сна выкроить.

-Кому они спеклись твои репортажи, документальные фильмы, твои дурацкие сюжеты? Ты всегда за кадром. Ты всегда в тени! А Он-Он Музыкант! Я Его Муза!

-Муза, говоришь? А ею ты была и для моих друзей тоже? Думаешь, я не знаю, что моя супруга переспала почти со всеми моими однокашниками, бывшими проездом у нас, когда я отсутствовал? Когда я мотался по горам Кавказа, подставляя себя смертельной опасности? Когда я под пулями снимал репортажи об экстремистах в Азии? Когда я лез в самое пекло горячих точек планеты?

-Да! Спала! Со всеми! Тебя никогда не было дома. Я никогда тебе не была нужна, как женщина! А, если и нужна, то знай-ты слабак! Ты всегда им был! Ты способен только отсыпаться, как медведь в собственной берлоге!

-Да, жена, ты права-это моя вина. Не надо было зарабатывать и тратить время на создание этой берлоги-мужчина обвёл рукой просторный, выполненный в уникальном дизайнерском стиле дом с шикарной старинной мебелью-Не надо было покупать тебе дорогие украшения, которыми любишь сверкать на вечеринках перед тусовкой! Не надо было дарить престижные автомобили, которые ты дивным образом превращаешь в металлохлам. Надо было бросить всё к чёрту и сидеть подле твоей юбки, удовлетворяя твои женские потребности.

-Мои женские потребности остались в прошлом. Не путай земное с возвышенным! Дай мне развод. Я требую, дай!

На него смотрели, полыхая ненавистью, карие глаза, как описывали некогда в романах, глаза с поволокой, её родные глаза. Он был готов ради них на всё: на унижение, на упрёки, на презрение. Он любил эти глаза даже сейчас, в этот момент, когда ненависть к самому себе, поднимаясь пеной бешенства, перехлёстывала через края чаши мужского терпения. Ненавидел себя и продолжал любить её. Он, действительно, презренный слабак, коли эта баба имеет над ним свою безграничную власть.

Господи, а как всё начиналось! Тридцать лет назад он встретил стройную, с волнистыми чёрного шёлка волосами, с сияющей белозубой улыбкой на прекрасном смуглом лице, нежную девчушку. Она бросила только один внимательный, чуть дольше секунды, задержавшийся на нём, взгляд карих, с поволокой глаз и-пропал, утонул в глубине их, голова пошла кругом, земля уплыла из-под ног. И, ведь, она ответила ему. Поняла, прониклась откровенным чувством, полюбила и отдалась с юной непосредственностью всей своей возвышенной души.

Сейчас эта женщина не в себе и врёт. Любовь была у них. Безделье-вот причина её увлечения этим музыкантом-поэтом. Ладно бы, только бабам он напосвещал свои стихи, он, ведь, и мальчиков молоденьких не чурался. Только, она в это не поверит-строки, посвящённые ей, без стеснения, с вызывающей наглостью необузданной фантазии поэта выложены в интернете. Любуйся, наслаждайся откровенностью и подробным описанием расположением своих родинок на интимных местах восхитительно сохранившегося немолодого, но стройного тела.

-Сегодня же дашь согласие на развод. Берлогу оставишь мне! Тебе достаточно и совковой двушки в Зюзино-всё одно, всегда отсутствуешь, приезжаешь только перекантоваться на ночь,-добавила отвратительно желчным тоном.

-Нет, даже не думай!

- Не зли меня, урод! Тогда будет погром. Ты сам напросился-осклабилась пьяной ухмылкой супруга.

Не впервой происходило это лукавое  действо. Переворачивались и падали, выставляя козьими рогами изящно изогнутые ножки, журнальные столики и стулья, швырялись и разбивались на острые осколки цветные вазы, с остервенением срывались со стен картины. Особого урона её буйство не приносило, как будто действовала избирательно, с осторожностью не повредить ценности, приобретённые им и доставшиеся по наследству от её богатых, знаменитых предков, всё сплошь, графьёв, академиков да профессоров. Перебесится, устанет, уснёт, а завтра он сам вызовет соседку по старой квартире и, та аккуратно всё приведёт в порядок, привычно и обыкновенно относясь к этому занятию за последние несколько лет.

«Может, правда, дать ей развод, пусть идёт к чёрту, к своему поэту-музыканту?-размышлял мужчина, лёжа на холодном кожаном диване в своём кабинете, плотно закрыв двери, чтобы не слышать шума разрушающихся, опускающихся до низменного существования супружеских отношений-Только, что это даст ей? Пропадёт с ним, с этим поэтом. Пока она моя жена, отвечать за неё мне и только мне. Лечение в специальной клинике мало чем помогает. Придётся вновь звонить знакомому доктору, на дому при помощи капельниц и уколов приводящему в чувства супругу. Эта дурочка потом неделю ведёт себя тихо и покорно под присмотром всё той же соседки по старой их зюзинской квартире.

Глупенькая моя, любимая женщина! Она даже не подозревает, что превознесённый ею творец давно погряз в судебных дрязгах. Его бывшие жёны делили и отсуживали имущество, желая справедливости для его многочисленных отпрысков. Блеск, изящество его творчества застит глаза, не давая разглядеть грязь безалаберных интимных связей, бесконечных пустых отношений с женщинами вообще. Талантлив? Да, талантлив. Тем и привлекает баб»

Это всё мужчина знал не понаслышке:только что отснял фильм о популярном музыканте-поэте. Не желая того, открыл для себя, копаясь в материалах дела, выстраивая и снимая интервью с героем, всю его подноготную. Что ж, такова судьба (знать настоящую жизнь своего героя, спрятанную за яркой оболочкой пиара) взвешенного и продуманного документалиста, мудрого и тонко подмечающего, казалось, незначительные детали происходящих событий, журналиста, талантливого сценариста, да много, как ещё называют его, перечисляя заслуги и регалии перед Отечеством, всевидящие и всезнающие корреспонденты новостных каналов. Для всего мира-он профессионал, уважаемый человек. Для всех, кроме собственной супруги, единственно любимой им женщины.

Правда была связь с ещё одной, но это в далёком-далёком прошлом. Он даже и не считал её серьёзной, эту связь. Подумаешь, соседская рыжая, смешная, вся в капельках коричневых веснушек, шестнадцатилетняя девчонка сама кинулась на шею, сама решительно жарко поцеловала в губы, когда он в вечерних сумерках за огородом накрывал от надвигающихся чёрных туч старым брезентом разворушенный порывами налетевшего ветра стог сена.

Разве устоишь от прилива чувств, когда ты молод, крепок, полон сил и безудержной удали? Как торопливо бежали к сараю, успев вымокнуть до нитки от тяжёлых капель пролившегося дождя, как взлетели на чердак по чёрной скрипучей лесенке, задыхаясь от переполнявшего желания, как зарылись в колючее пахучее сено, как всю ночь не могли оторваться друг от друга-вспомнил и, вдруг понял, что это были его редкие минуты безмятежного абсолютного счастья.

Интересно, куда делась эта девчонка? Последний раз её запоминающееся рыжинками веснушек лицо, её медного отлива длиннющие косы мелькнули перед его глазами через несколько месяцев после той памятной ночи. Глаза её, необычайно прозрачно-зелёного цвета, как будто пытались что-то сказать, донести какую-то информацию, да вовремя опомнились, погасив полыхающий огонь от радости встречи при виде его спутницы. Это был день, когда он привёз в деревню познакомить с матерью свою жену, поразившую всех односельчан небывалой красотой и карими глазами с удивительной поволокой их взгляда.

В тот приезд он не заморочился расспросами о смешной соседке, как, впрочем, и в последующие свои редкие приезды в отчий дом. Лет через пять слышал мельком разговор матери с забежавшей занять соли подружкой, что жаль умершую от тяжёлой продолжительной болезни мать рыжей соседки, что жаль девку, принёсшую в подоле неизвестно от кого, дитя, что жаль и самого дитя, не прожившего и месяца на этой земле, видать, не зря во греху-то рождено, вот и наказана семья силами Высшими.
 
-А девка-то, вроде как, подалась в религию,-сплетничала соседка.-Надо же, такому случиться! Была-то комсомолка, отличница, справная и скорая помощница матери. Жаль девку! Пропащая…эххх…  Господи, помилуй! Упаси от греха такого мою дочь. Ведь, прибью её заразу, если что случись!

Тогда он не придал значения услышанному разговору-он был ослеплён обаянием другой женщины.

От воспоминаний мужчину отвлёк мелодичный звонок. Нажал кнопку ответа.

-Здоров! Бать, ничего, что так поздно звоню?
-Здоров, сын! Нет, всё одно-не сплю.
-Как мать? Опять?
-Опять. Отбуянила, видать, уснула, судя по тишине внизу на первом этаже.
-Поняяятно,-протянул нараспев наследник.-А ты, бать, где?

-Лежу на диване у себя в кабинете-ухмыльнулся мужчина, понимая, что сын пытается начать очень важный для него разговор, неспроста же звонит в столь поздний час.
-Это хорошо, что лежишь. Бать, можно мне пожить в старой квартире?
-Да не вопрос! Что-то случилось? С молодой женой очередная размолвка?

-Понимаешь, бать, мне почти тридцатник, у меня неплохо складывается карьера, меня, надеюсь, уважают коллеги и любят друзья. А, вот, в семье, как изгой. По словам жены я всё делаю не так, живу не так, смотрю на вещи не так, кажется, и дышу не так, как хочется ей.

-Бывает, сын. Это жизнь. Со временем наладится-как можно оптимистичнее произнёс отец.
-Нет, бать, не наладится. Она не хочет рожать, вообще не хочет иметь детей. Я ушёл от неё. Подал на развод.
-Не поторопился?

-Нет!-послышалась твёрдость в голосе сына-Бать, у тебя есть внук. Его мать ты знаешь, помнишь, я тебя знакомил с ней три года назад? Ну, вспомни, в кафе в Праге. Ты там как раз снимал сюжет о Влтаве, о мостах, о русских солдатах, погибших при освобождении Чехии. Вспомни, бать,-такая тоненькая скромная девушка, с длинными рыжими волосами. Она ещё, узнав, что ты известный человек, застеснялась и боялась с тобой разговаривать.

-Внук, говоришь?
-Да, у меня растёт сын. Послушай и не перебивай, пожалуйста, это важно. Я знал, что она беременна, но, думал, что люблю другую. Я бросил её. Недавно узнал, моя жена позволяет себе развлекаться с моими же друзьями. Уже бывшими друзьями. Но, дело даже не в этом. Я не люблю ту, что рядом со мной. Понимаешь, отец?

Молодой мужчина умолк, собираясь с духом. Отец понимающе ждал.

-Бать, не хочу быть рогоносцем. Не хочу, как ты, быть подкаблучником. Я хочу быть рядом с сыном и его матерью. Понимаешь, эта девочка не решилась сделать аборт, хотя были попытки. Это важно для меня. Сейчас она находится в монастыре, пологая на полном серьёзе, что совершила грех. Я был в доме своей будущей тёщи. Мы многое обсудили. Я люблю эту рыжую девчонку. Она нужна мне больше всего на свете. И, да, ещё, бать, мой сын очень похож на моего отца, своего деда. На тебя!

Мужчина не сразу понял, что телефон давно отключен, а в тишине предрассветного часа, щемит болью сердце, и по щеке медленно стекает слеза, оставляя непривычно щекочущий след.

Нет, это не слёзы. Его лицо повлажнело от стекающих струек дождя с рыжих прядей той, что тихим укором совести посетила его душу, прорвавшись сквозь цинизм прожитых лет, сквозь распущенность нравов бытия, сквозь грубость пошлости окружающего мира.

В монастырской келье, не отрывая просящего взора светло-зелёных глаз от еле-еле тлеющего огонька зажженной лампадки, от этого вечного огня веры во Христа, разгоняющего тьму зла и неверия, стояла на коленях и истово молилась женщина в чёрной монашеской одежде.

Просила не только за себя-свой грех отмолить ей и жизни всей не хватит. Её грех-это её крест, её боль, её страдания. В ночной тиши она просила здравия для того, кем была отвергнута в мирской своей давней-давней жизни. Просила за его любимую с поволокой взгляда карих глаз. Просила за их потомство-пусть счастливо пройдут земной путь дети и внуки этих людей. Молилась за девушку-паломницу с рыжими волнами густых волос, за её сыночка. Старательно клала поклоны, а губы шептали слова очередной молитвы, обращённые к Пречистой Богородице:

-Ты ведь все видишь, знаешь Сама: посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно… Ты, повившая Младенца в яслях и принявшая Его Своими руками со Креста, Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнет горя… Я вижу слезу, оросившую Твой лик. Это надо мной Ты пролила ее и пусть смоет она следы моих прегрешений… Только сердце мое, бедное человеческое сердце, изнемогшее в тоске по правде, повергаю к Пречистым ногам Твоим, Владычице…