Галантность уголовно наказуема

Предложил даме позавтракать в кафе - добро пожаловать в тюрьму
Недавно в законодательстве  некоторых европейских стран внесены изменения, направленные на ужесточение наказания за «сексуальные домогательства». Без сомнения, это реверанс в сторону  американской практики последнего времени, не свободной от влияния агрессивного феминизма. В Лос-Анджелесе, как и в Нью-Йорке предложить  коллеге по работе чашечку кофе  или, что еще хуже,
пригласить ее позавтракать в кафе может обернуться для мужчины больщими неприятностями - разорительным штрафом или даже тюремным заключением. Не идет ли Америка и в этой области  "впереди планеиты всей»? Не уподобляются ли европейки тем истеричным девам, которые будучи никому не нужны , осаждают полицейские участки с требованием оградить их от домогательства со стороны мужчин? Если да,  то и нам придется  столкнуться с экстравагантными ситуациями наподобие тех, что описывает корреспондент  еженедельника «Пари Матч»  Мари-Жизель Ланд -Фюс.
"О, простите! Надо же быть таким идиотом! Как нехорошо с моейс  стороны!" — лепечет он. Это брюнет лет тридцати пяти. Типичный
 представитель мира бизнеса,  здесь, на бульваре Уилшир среди небоскребов делового квартала Лос-Анджелеса,  он выглядит  обычно. На отвороте пиджака табличка с фамилией и названием компании . (американцы как будто все время боятся забыть, кто они). Лицо мужчины из шоколадно-коричневого на глазах делается пепельно-се-рым, и все это потому, что, выходя из лифта, он наступил мне на ногу» "Ничего сверх страшного не произошло", — говорю я, считая
инцидент исчерпанным. Но он остается неподвижным на фоне гигантского холла: пальмы, фонтаны, серый мрамор. Фигура квадратная, но ноги его плохо держат, дыхание учащенное: "Уверяю вас, это нечаянно, это не предлог, чтобы завязать разговор", Лоб покрывается крупными каплями пота. Что все-таки, с ним? Сделав шаг к выводу, говорю: "Успокойтесь! Я вам верю". Облегченно вздыхает: "С другой это могло бы плохо обернуться для меня. Очень плохо. По новому законодательству, принятому Конгрессом, я мог потерять це¬лое состояние. Ведь здешние женщины в чем угодно готовы видеть сексуальное домогательство".
И это похоже на правду. Каждую неделю печать и телевидение подбрасывают обывателю историю злоключений какой-ибудь "жертвы". То это толстуха Джорджия Кол с недобрым взглядом из-под фуражки с нашивками морского ведомства; она обвиняет своего капитана в "злоупотреблении ненормативной лексикой" и требует с него 50 000 долларов компенсации. То Сандра Фостерс, разложившая агрессивные груди поперек первой страницы вчерашней "Лос-Анджелес тайме"; эта кино-дива намеревается облегчить карман своего режиссера на 200 000 долларов за ежедневные "сексуально ориентированные шутки". А Ронни Скот, кучерявенькая дежурная из гостиницы Беверли Палмс, ополчилась в утреннем номере "Курьера" на администратора гостиницы; двести пятьдесят тысяч долларов, заявляет она - это минимальная компенсация за ущерб, причиненный ей в течение трех лет "нежелательными прикосновениями".
Откуда у американок эта волна садизма по отношению к мужчинам? В чем причина?
"Пожалуйста, не говорите вашей соседке, что мне понравилась ее Фигура, — умоляет меня Рон, — я сказал это просто так, не¬серьезно". У него тоже паника в глазах и подрагивает голос. Странно воспринимаются такие экивоки со стороны парня с телосложением Шварценеггера. Рон — почтальон квартала Западный Голливуд, в котором я живу. В 10 часов, как обычно, он начал обход района. "Понимаете, сейчас не то время, чтобы делать женщинам комплимен¬ты. Запросто потеряешь работу, если не схлопочешь что-нибудь по¬хуже, - находит нужным добавить Рон, - женщины пошли на нас вой¬ной". Его голос понижается на ступеньку. Могучие руки продолжают извлекать из дюжины почтовых ящиков их содержимое. "Почта, которую я им доставляю последнее время — это почти исключительно буклеты с рекламой юридических консультации. Каждую неделю их в нашем городе открывается не менее сотни! — поясняет он. — По новому законодательству денежная компенсация в пользу "жертвы сексуального домогательства" удваивается. Рон сует мне под нос желтую брошюрку: " Как возбудить против мужчины дело о сексуальном домогательстве и добиться максимальной выгоды".
Выемка почты закончена. Рон выглядит увереннее. И все же беспокойство не оставляет его: "В конце этой улицы в желтом домике живет один тип. Его зовут Филипп. Поговорите с ним, если вы не верите мне".
Иду к Филиппу. Но он не будет со мной говорить. Ни со мной, ни с кем бы то ни было. "Позавчера повесился. Его нашел телевизионный мастер", — говорит полицейский, толстяк в затемненных очках. Он расположился на веранде деревянного домика в западно--голливудском стиле: кресло-качалка, кактус, предметы индейского искусства. Филипп был архитектором при пляжном комплексе Ньюпорта в 20-ти километрах от Лос-Анджелеса. Не устоял перед прелестями рыжеволосой коллеги. "В прошлом году она подала на него в суд, обвинив в сексуальном домогательстве. Филипп потерял работу. Кроме того, ему присудили солидный штраф. Пришлось продать дом. Новые владельцы должны въехать на следующей неделе. Вот он и сломался, — объясняет полицейский, потирая руки в черных, в масть мотоциклу, перчатках, - это уже второй такой случай в нашем районе и, уж конечно, не последний". Тон полицейского начинает меняться: "Суфражистки были просто герл-скаутами по сравнению с сегодняшними бабами. Это же настоящие террористки. А главарь у них, здесь в Калифорнии - Красная Глория, адвокат на службе у сатаны". Красная Глория? Слыхала о такой. Говорят, даже президент побаивается ее. Но, в конце концов, чего, собственно, добиваются американки? Они имеют все, что имеют мужчины, и даже больше. Они толпятся на мраморных- лестницах университетов Лос--Анджелеса и Стантюрда и пачками получают дипломы врачей, адво-катов, архитекторов. Они богаты, здоровы, хорошо выглядят, загоревшие, "нааэробиченные". "Таймс" пишет: "Американские женщины выиграли наконец битву за равенство". Так какого им еще рожна? Этот же вопрос, похоже, занимает и полицейского. Страж порядка чешет в затылке: "Может быть, все, чего в конечном итоге они хо¬тят, это оттяпать нам яйца". Он сдержанно похохатывает, довольный своей раскованностью. "Почему? Не знаю, — добавляет он, — все, что я знаю, это то, что у них давно уж руки чешутся. А сей¬час они пошли напролом. Но у нас, вы знаете, все начинается и кончается долларами. Посмотрите вокруг себя".
Смотрю. И что же я вижу?
На бульваре Святой Моники, напротив пивзавода Стро, сотни три женщин проводят митинг протеста. Нет они не против пива. Даже не против рекламы пива. Они против рекламы, "провоцирующей мужчин на сексуальные домогательства"(телевидение по заказу администрации каждые день прокручивает ролик — пять сногсшибательных красоток в бикини на сказочном пляже дегустируют пиво Стро, подмигивая и поводя плечиками: "Ах, как вкусно!"). Опять на женщину начинают смотреть, как на вещь", — надрывается расплывшаяся брюнетка. Безразмерные груди чудом умещаются внутри черной тенниски, к которой прикреплена табличка: "Кроме матки у меня есть мозги". Не подозревая, она демонстрирует и качество мозгов: "Это обойдется им в кругленькую сумму, этим подонкам из управления".
Библиотека Беверли Хилл, города-побратима французских Канн, как сообщает надпись на гербе перед входом. Блондинка на абонементе в стиле Джоди востер участливо наклоняется ко мне:
- У вас опасная профессия. Мужчины, у которых вы берете интервью, должны домогаться вас с утра до вечера. Не поддавайтесь этим сволочам! Чуть что - сразу в суд.
- О каких сволочах вы говорите? Никто никогда меня не домогался.
Ее рот принимает форму возмущенного "О", лицо перекашивается от гнева:
- Все женщины подвергаются сексуальным домогательствам. А вы принадлежите к их худшей категории.
- Какой?
- Той, что даже не догадывается об этом, и, следовательно, не борется.
Кто борется, так это моя соседка с первого этажа, служащая в музее Современного Искусства миниатюрная брюнетка Флер (цветок). Сегодня вечером это имя ей не совсем к лицу. В то время, как двое полицейских - негр и белый - "берут в окружение" ее мужа, рыжего здоровяка, она кричит, переходя на визг: "Скотина! Опять ему приспичило спать со мной"! И это уже третий раз за месяц! Он ухватил меня за талию, пытался втащить в комнату! Ну, ничего! Теперь он у меня попляшет! Через суд я вытрясу из этого ублюдка все его сбережения! Завтра же иду к адвокату!" Об "ужасе", через который только что пришлось пройти Флер, можно сулить, взглянув на ее мужа: под глазом фонарь, рассеченная бровь кровоточит -результат классического применения сковородки, которая валяется тут же, на полу.
Лучшего адвоката, чем Красная Глория, Флер не найти. Но с тех пор как Рейган вручил ей в 1987 году медаль лауреата премии за общественную деятельность, Глория стала в Америке значительной личностью, и встретиться с ней рядовой американке не просто, Сейчас она президент всеамериканской ассоциации женщин. Аудиенции с этой персоной мне пришлось ждать три месяца.
Красной Глории 48 лет, но выглядит она на 38. Маленького рос¬та, гладкая, как фарФор, кожа, волосы цвета вороньего крыла, красивые черные глаза. И вся в красном, от платья до турель лодочкой. "Ах, как это нелегко - быть женщиной в Америке", - вздыхает она, обозначая жестом руки пространство за верандой. А там, шестью этажами розового гранита ниже, вывернутая проезжая часть Олимпийского Бульвара, где среди гигантских машин копошится масса человеческих фигурок - рабочих-мексиканцев в желтых касках. И все это, чтобы открыть метро в 1995 году — вот будет полигон для "сексуальных домогательств". Ах, да! Собственно, что же это такое - сексуальные домогательства? "Нежелательные сексуальные
авансы. Они могут принимать конкретную форму: прикосновения, касания. Или абстрактную: неуместные шутки, создание напряженной атмосферы на работе или дома...", - как по учебнику перечисляет Глория. Я думаю о Филиппе в его желтом домике. Мне становится дурно. Кем же они считают себя, эти американки? Сказочными принцессами из «Тысячи и одной ночи?» Или драгоценными экземплярами исчезающей популяции? Или ягодица у них из чистого золота? Потому что те тысячи и тысячи, что они требуют за ущерб ( какой ущерб?) , это все-таки чрезмерно. Робко высказываю эту мысль. "Чрез-мер-но!? - шипит Красная Глория, принимая вдруг столку
кобры. — Какал компенсация может быть чрезмерной, когда речь идет о подобном травматизме? Женщина, подвергнувшаяся сексуаль-ному домогательству, изуродована на всю жизнь. Кошмары, фригидность, рвота, полная потеря веры в себя. Поговорите с моими клиентками".               
Случай с Синцией даже на фоне увиденного мною,представ¬ляется патологическим. Это небольшого роста брюнетка. Ей 27 лет.
На заводе Мак Фарлах, где она работает, мужчины из соседнего ателье прикрепили ей на стенку вырезку из журнала "Плэйбой", а на ней — красотка в костюме Евы: "Я чуть не упала в обморок. Все вдруг как будто покрылось грязью: ателье, машина, я сама". И тог¬да началось — приступы тоски, страхи, боли в желудке мигрени. "Эти ужасные мигрени, - стонет Синция на больничкой койке в клинике святого Винсент-де-Поля, - мне от них никогда не избавиться. Едва ли я смогу теперь работать. А уж принимать лекарства придет¬ся до конца жизни". Она намеревается предъявить заводу иск на два миллиона долларов за нанесенные ей ущерб.
Еще одна клиентка Красной Глории - служащая Индустриального банка знойно-рыжая Пэм. С ее точки зрения 200 О00_долларов,_что она требует со своего бывшего патрона, будет для нее «самой эффективной терапией». "Согласна, это огромная сумма, но она адекватна нанесенной мне травме", — добавляет она, удобно устраиваясь на красной банкетке пиццерии "Встреча" на главной торговой улице Лос-Анджелеса. На фоне огненной шевелюры ее лицо кажется бледным.  На отвороте пиджака из серой ткани ( она одевается по мужски, чтобы не привлекать внимание "самцов") - табличка:"Если я говорю нет, значит нет". Травмирующее действие на Пэм оказывают "сигна¬лы" или "знаки". Какие сигналы? Знаки чего? Сексуального домогательства, разумеется. На работе - это послания на экране ее компьютера: "Мне надо с вами поговорить. Давайте позавтракаем вместе". Записки под щетками ее голубой «Хонды»: "Как насчет бокала ви¬на сегодня вечером?" Ну, а последниЙ "знак", полгода тому назад, был для Пэм, что называется, началом конца. Так что же это был за знак? Дрожащая рука не может удержать пиццу. Рот, обезобраЖЕННЫЙ гримасой ужаса и отвращения в конце концов выдавливает мне в ухо: "Я вас люблю". Записка была прикреплена к ветровому стеклу ЕЕ «Хонды».  После этого Пэм вынуждена была провести три месяца в психиатрической лечебнице.               
10 сентября на заседании Верховного Суда, проходившего в дворце правосудия Лос-Анджелеса, Пэм выиграла свой процесс, а вместе с ним и 2000 000 долларов (за "посягательство на душевное здоровье").
Еще полдюжины клиенток Красной Глории изливают мне свои травмированные души. У всех одно и то же. Та же ненависть во взгляде, когда речь идет об "этих типах". Та же интонация скрытого торжества в голосе, когда они утверждают, что они "жертвы". Та же напряженная артикуляция искривленного рта, выкрикивающего, как заклинания, что лучшая терапия - это вытрясти побольше долларов из «этого типа".
Почему так? Что лежит в основе этого уродливого явления? Ответ дает журналист из Иллинойса Чарльз Саккс в книге "Нация жертв" — номер 1 в списке бестселлеров последних месяцев. Но его мнению Америка превращается в страну людей, считающих себя жерт¬вами несправедливых преследований. Согласно их образу мышления во всем, что не ладится в жизни, непременно кто-то виноват: семья, воспитание, климат, политика, пища. Короче говоря, не важно  кто или что, но только не они сами. А поскольку в жизни что-то не получается почти у всех, то и выходит, что практически все считают себя жертвами. Для женщин такая позиция оказывается не только психологически комфортной, но и выгодной. Помимо как с неба свалившиеся тысяч долларов можно при некоторое доле везения попасть в качестве почетной гостьи в очередное теле выпуск Донахью или даже совершить бесплатное турне по Штатам с проживанием в мотелях высшего разряда и рассказами о своих злоключениях на вечер¬них встречах с женской общественностью. Что для истерзанного неурядицами сердца может быть отраднее спектакля женское аудитории, заливающееся слезами в коллективном сеансе сочувствия и солидарности?
1994 год
Фото и перевод Николая Тихонова