Бриллиант и крот. часть 8

Наступала весна. Воронцов и Вершинин шли по улице так, что Солнце светило им в лица. Писатели решили прогуляться по солнечной стороне  навстречу весенним лучам.  Погода стояла морозная. От Солнца, постоянно светившего в глаза, настроение у друзей очень быстро стало весёлым и легкомысленным. Хотелось шутить,  баловаться.
Воронцов вспомнил
- Вчера видел Борю. Он ещё килограмм пять в талии  добавил. Ох, и боров! Такой же, как  обычно,  румяный и жизнерадостный.
- Я его лет пять, шесть не встречал.
- Я тоже. Говорю ему – « Разнесло тебя, однако! », а он мне в ответ – « Есть – говорит -  надо часто и помногу. »
Вершинин улыбнулся долгой, добродушной улыбкой и с явным интересом спросил

- А пить как нужно по его мнению? Не сказал он?

- Ну, пьёт он так же, как всегда, так же, как ест, тоже, часто и помногу.

 Маршрут, по которому шли наши герои, был определён уже давно и пройден много раз. Улица заканчивалась, за ней начинались сугробы. Узенькая тропка вела меж снежных заносов и выводила на маленький железный мост, построенный над городской речушкой. За мостом был парк. Вернее, лесопарк. Мама давно рассказывала Воронцову, какой тут когда-то был глухой бор, как она в детстве с соседскими ребятами ходила в тот бор по малину, как боялась встретить там диких зверей.
 Много лет назад,  у Воронцова пошатнулось здоровье. Тогда, вообще, был трудный период. Всё дорожало, цены менялись чуть не каждый день, на производстве, если оно не закрывалось, задерживали зарплату. Бывало, люди ждали денег полгода, иногда больше. Воронцов разболелся не на шутку. В пору обострений трудно было, даже, встать. В голове висел плотный туман, тело моментально покрывалось потом, даже от самой незначительной нагрузки. Но, к счастью, приближалось лето, и Воронцов начал ходить в лесопарк по тропинке, через старый железный мост. Что-то подсказывало – тут спасение, тут выход. И в самом деле, идти больше было некуда, денег не было не на лечение, не на лекарства. А тут бесплатно воздух напоённый запахом  хвои, дурманом трав и цветов, тут лесные ягоды. Малина, брусника, земляника, вишня. Особенно земляника! Воронцов, когда ел из пригоршни душистую землянику, чувствовал, вот это именно то, что нужно теперь ослабшему, совершенно больному телу. Он ходил в лес каждый день, часами бродил там, среди сосен, загорал на солнечных полянках, сняв  старые, кем-то отданные туфли и рваные носки, босыми ногами ходил по мягкой траве, по земле тёплой от Солнца.
 Помогло. Через месяц Воронцов настолько поправился, что решил, даже, попробовать раз подтянуться на турнике, который давно уже отыскался тут, среди кустов и сосен.

Много времени прошло с тех пор, а привычка гулять в парке осталась. К счастью и парк тоже остался, уцелел среди повсеместных, амбициозных, как теперь принято говорить, новостроек.

Не так давно Воронцов и Вершинин стали ходить в лесопарк  вдвоём, как теперь.
Тропинка вела дальше среди деревьев и снежных заносов, становилась совсем узкой и, вдруг, выходила на большую  круглую поляну. На этой поляне писатели, как обычно, остановились, что бы постоять под бескрайним синим небом, и передохнуть среди тишины перед тем, как пойти обратно.
 Вершинин заметил
- А тут, на пригреве уже пахнет талым снегом, чувствуешь..
 Потом, осёкшись на полуслове, хлопнул Воронцова по плечу и полушёпотом  сказал
- Сотри, вон Крот!
По краю поляны шёл человек невысокого роста лет пятидесяти пяти на вид. Из под зимней кожаной кепи на меху торчали в разные стороны не причёсанные седые волосы. Человек, действительно, сильно напоминал  персонажа повести, дописанной авторами буквально на днях, только бороды у него не было. Когда прохожий оглянулся и увидел, что два крепких незнакомых мужика уставились на него и молча смотрят, не отводя глаз, он поспешно отвернулся и невольно прибавил шагу, едва не перейдя на лёгкую трусцу.

- Нервничает – ухмыльнулся Воронцов.
- Куда он теперь, интересно?

Я полагаю, что на этом месте, в лесу, среди заснеженной поляны, под весенним солнцем, пожалуй, стоит и оставить, покамест, наших писателей. Двух вполне реальных людей, довольно сильно увлёкшихся собственным вымыслом. Своим Кротом, живущим в сырых потёмках чужих душ и своим драгоценным камнем, меняющим судьбы людей и слишком чистым для простых человеческих рук.  Незаметно жизнь авторов стала другой. Они, словно бы, перенеслись в иную реальность, в которой можно было поговорить со своими героями, увидеть их на улице или по телевизору. Это было неожиданно и забавно. Но главное было не в этом. Тут, в новом измерении, понемногу, но неотвратимо стали вырисовываться очертания каких-то совершенно других, прежде  так не волновавших проблем, вопросов, образов. Чего-то такого, что важнее всего. Чего-то, что стоит за тысячами слов, и  предметов  пёстрого человеческого быта. Чего-то настолько интересного, что прежде интересные, и, даже, вдохновлявшие на поэзию вопросы, о  жизни, об одиночестве и превратности жизненного пути, казавшиеся ещё недавно важными и нерешаемыми, теперь  потеряли всякий смысл и попросту забылись.