Возвращение

 Когда всё заканчивается, обычно уже вечер. Стою рядом с домом, задрав голову, долго смотрю на освещённые окна, домысливаю, что там сейчас происходит. Набираю код на подъездной двери – знаю, что в квартире пиликнул домофон. Задерживаюсь у почтового ящика, просеиваю над картонной коробкой на полу рекламно-призывное содержимое, выуживаю счета за квартиру, телефон. Платить по счетам – моя обязанность. В щадящем свете лифта рассматриваю лицо в зеркале, поглубже натягиваю кепку. Дверцы, подрагивая, разъезжаются, выглядываю – на пороге уже толпятся, нетерпеливо переступая, дочки. Опершись о притолоку, стоит мама, из кухни, вытирая руки, выходит жена. Смотрю на яркое пятно полотенца: почему всегда, когда я возвращаюсь, она вытирает руки? Мысль обрывает восторженный залп: «Папа!» Плюшевые говорилки у меня в руках уже распевают композиции из популярных мультфильмов. Дети, выдирая друг у друга из рук подарки, кубарем катятся в гостиную, успеваю только поцеловать их воинственно взлохмаченные затылки. Поочерёдно улыбаюсь жене и матери, обрушиваю на пол рюкзак, сумку или что там ещё у меня на плечах, создавая некий барьер для телесного контакта – я просто знаю, как от меня там под курткой пахнет. Пока обминаются первые малозначащие вопросы: «Как доехал?» «Что там с погодой?», стаскиваю и запихиваю ногой в угол фантастически грязную обувь. Почему всегда в первую очередь достаётся именно обуви? Спишь, положим, не раздеваясь, но всегда разутый. Плечами расталкиваешь дома, но через лужи аккуратно переступаешь. Руки, порой, бывает просто негде вымыть - плюёшь на подушки пальцев, обтираешь о штаны. В итоге: одежда выглядит сносно, а ботинки ещё долгое время служат укором. Сетую на жару в поезде, автобусе или самолёте и, вообще, на некий объективный недостаток гигиены, с извинениями закрываюсь в ванной. Распахиваю воду, затыкаю пробкой слив, через голову, не расстёгивая, стаскиваю закоревшие доспехи, заталкиваю в стиральную машину сероватый ком. Вздрагивая от порезов, тщательно брею лицо новой бритвой. Этой же бритвой, густо намылив, выбриваю подмышки. Ножничками с изогнутыми лезвиями выстригаю из ноздрей окрепшую поросль. Долго и подробно чищу зубы. Выставив колени, до подбородка погружаюсь в парное и жаркое. Лежу, трогаю губами поверхность воды. Кожа под волосами начинает зудеть, за ушами легонько покалывает, сердце, замирая, прислушивается и вдруг выпрыгивает из горла, как заяц из кустов вдоль дороги. Тяжело встаю на колени, густо намыливаю мочалку, берусь за ручки и полосую спину размашистыми движениями, хлопья пены плавают по воде, как зефир. Пока сливается вода из ванны, брею низ живота, оставляя лишь аккуратную чёлочку. Часто протирая запотевающее зеркало над умывальником, убираю россыпи прыщиков на плечах, выковыриваю из морщин пыль и копоть. На стук открываю жене дверь:
 - Ну, где ты пропал? Дети думают, что ты снова уехал.
  Обернувшись полотенцем, выхожу, ногам зябко на холодной плитке:
 - Где мои тапки?
 - Их Настя носила, пока тебя не было.
  Роюсь в полумраке шкафа, на ощупь нахожу чистое, свежее, прохладное. Натягиваю и на секунду замираю в робком телесном удовольствии. В гостиной сажусь к компьютеру, проверяю почту – ничего, что могло бы изменить жизнь. Младшим уже надоели новые друзья и они увлечённо строят дом из кубиков. Обрезаю ногти на ногах и на руках, делаю грубоватый маникюр. Жена кричит из кухни:
 - Когда ты, наконец, будешь ужинать?
 - Уже.
  По обожженному пищеводу скатываются куски безвкусной биомассы. Мимоходом интересуюсь бытом. Деталей избегаю – боюсь обнаружить пунктиры памяти. Говорю, что расскажу «как съездил» завтра, пусть, мол, улягутся впечатления. От чая отказываюсь. Иду на балкон за компотом. До конца вечера выпиваю литра полтора. Ссылаясь на усталость, отказываюсь стелить новое бельё. Кладу на зарядку телефоны. Пока моют детей, составляю в холодильник кастрюли и тарелки, накрытые блюдцами. Рассматриваю в окно семейный автомобиль, как будто заново знакомлюсь.
 - Папа расскажи новую сказку. Те две уже надоели.
  Очень хочу отказаться, но что-то сочиняю про квадратную коричневую черепаху. Желаю спокойной ночи. Через минуту прошу не болтать. Ещё через сколько-то уточняю, что надо закрыть глаза. Лежу на спине, рукой поглаживаю левую половину груди, вздрагиваю, подтекаю потом. Чтобы не мочить простынь, встаю и надеваю майку. Смотрю в потолок, слушаю затихающие звуки дома. Осталось дождаться рассвета. И тогда постараться уснуть.