Моцарт

театральная фантазия


Картина первая

    Кабинет Моцарта.
    МОЦАРТ сидит за столом, на котором в беспорядке лежат листы с нотами. МОЦАРТ погружен в задумчивость, перед ним — чистый лист бумаги, чернильница и перо.

МОЦАРТ (пишет, склонившись над столом): Я, Моцарт, Вольфганг Амадей… Находясь в здравом уме и твердой памяти… завещаю… (Поднимает голову.) Я, Моцарт, Вольфганг Амадей, завещаю… дражайшей супруге моей Констанце Моцарт, урожденной Вебер, а также двум сыновьям… моим… Карлу Томасу и Францу Ксаверу Вольфгангу… завещаю… (Пауза.)  Сегодня мне плохо так же, как мучительно было вчера… от болей я не мог заснуть всю ночь… должно быть оттого, что я вчера много ходил и разгорячился, а потом не заметил, как простыл… Утром я встал к завтраку с твердым намерением поскорее составить завещание… А что же вы думаете, любезные господа?.. Вы только представьте себе мое положение: больной, полный огорчений и забот, к тому же нахожусь в разлуке с семьей!.. Такое состояние заметно препятствует выздоровлению. И вот, в довершение сегодняшнего дня, вместо того, чтобы всецело посвятить драгоценные часы сочинению музыки, я уже полдня бьюсь над этим злосчастным документом, в котором ничего не смыслю. Однако сегодня я должен составить завещание во что бы то ни стало. Кто знает, что дальше меня ждет. Быть может, болезнь, постигшая меня, так страшна и опасна, как я и предполагаю?.. (Пишет.) Завещаю дражайшей супруге моей и сыновьям… (Перестает писать, бросает на стол перо, обхватывает голову руками.) Я совсем измучен головной болью и коликами в животе. Я все надеялся на улучшение, но, к сожалению, происходит обратное. Что-то неотвратимое приближается ко мне, и я чувствую, что музыке скоро конец. Какой-то холод напал на меня! Я знаю, что умру… Нет-нет, я слишком хорошо чувствую — жить мне осталось недолго: конечно, мне дали яду! Я не могу отделаться от этой мысли!.. Кто-то дал мне яду и заранее точно вычислил день моей смерти. Осталось совсем немного… Завещаю… завещаю… Моцарт, Моцарт… Мог ли ты, ребенок-виртуоз и «чудо восемнадцатого века», сидевший на коленях королей, познавший славу и успех во всей Европе, тогда себе представить, что не пройдет и трех десятков лет — и тебе придется клянчить деньги у друзей, сменять квартиры, одну за другой, и даже часто голодать… Разве такою ты предполагал тогда свою будущую жизнь?..  О, Моцарт, Моцарт! Неужели теперь тебе нечего вписать в свое завещание, кроме собственных долгов?.. А твоя музыка, любовь, твои задумки и мечты — кому они по-настоящему интересны, кроме тебя? Кому теперь все это нужно? Ты, Моцарт, нищ и гол, забыт и никому не нужен. Не это ли — лучшее доказательство твоего ничтожества?!. (Пишет, комментируя со смехом.) Я, Моцарт, Вольфганг Амадей, завещаю: перечень моих долгов, заверенный у его сиятельства нотариуса… кучу тряпья, на коей сплю уже который день… выводок мышей, с коими сдружился, почивая в куче тряпья… залатанный камзол, протертый на локтях… и — дурацкое линялое жабо, в котором вдобавок ко всему я похож на танцмейстера при французском дворе!!. (Бросает перо.) Тьфу!!. Моцарт, неужели все это — правда, и ты — всего лишь ничтожный гордый бездарь, который однажды возомнил себя настоящим композитором?..

     В глубине сцены звучит музыка. МУЗЫКАНТ, сидящий за клавесином, облаченный в камзол, жабо, туфли-лодочки с пряжками и парик с косичкой, вдохновенно играет музыку Моцарта.
     МОЦАРТ слушает. Его лицо озаряется радостью, глаза приобретают лукавый блеск. Музыка смолкает. МОЦАРТ гневно бьет ладонью по столу.

МОЦАРТ (МУЗЫКАНТУ): Моцарт! Перестань. И, пожалуйста, будь любезен, сними это вычурное тряпье, а то потом невежды станут говорить… (Кривляется.) «Ах, Моцарт — это Ро-ко-ко!.. Нет-нет, он — итальянец, этот Моцарт!..» Или еще того хуже: «Моцарт? Да это же просто солнечный юноша!!. Такой веселый, легкий, воздушный, влюбчивый, галантный!.. Моцарт — милашка! Ах-ха-ха!..» Тьфу!! Ни тени правды, ни слова правды! Все это чушь, смазливая картинка! Пусть лучше эти проклятущие эстеты, «любители изящных искусств», слушают до посинения своих тошнотворных кастратов! Пусть пишут для них специальные оперы и не пачкают меня своими языками… Придумал! Если уж они упомянули Моцарта, что ж, я могу дать им оригинальное руководство для создания модного спектакля. Я им скажу: «Для кастратов надобно писать оперы, где первый любовник и примадонна никогда не встречаются. Таким образом, кастрат может играть одновременно и любовника, и любовницу, пьеса станет от этого только интереснее, вызывая восхищения добродетелью обоих любящих, которая заходит настолько далеко, что они со всем усердием избегают возможности разговаривать при публике!» Ха-ха-ха!!. (Заразительно смеется.) Что, Моцарт, я тебя развеселил? Ты смеешься? Ну, славно. Сними же наконец этот гнусный парик — он искажает впечатление для истории. Ты пойми: не столько страшно, что станут толковать о Моцарте — пусть врут, пусть чешут языки и обсуждают!  Страшно, если начнут искажать музыку мою, поддавшись впечатленью сплетен и легенд — начнут причесывать ее, зализывать и кастрировать! Надо играть «мясо», Моцарт, понимаешь — «мясо»! Это должен быть живой человек! Настоящий, из плоти и крови, из слез, из легких, из горла. Пусть мой герой будет труслив и безобразен, но это должен быть че-ло-век, со страстями и сомнениями! А иначе я не вижу смысла!! Только настоящий человек, а не его картинка, способен наполнить собою любое музыкальное произведение от первого до последнего звука!.. Ну же, Моцарт, давай, играй еще, играй! Только в том твое спасение сейчас… Как, впрочем, и всегда.

     МУЗЫКАНТ играет.
     МОЦАРТ слушает, прикрыв глаза рукою.
     Музыка смолкает.

МОЦАРТ: Если бы я когда-то научился угождать придворной знати сочинением музыки для развлечений, для танцулек и их пошлых представлений, сейчас я был бы модным композитором… тогда моя дорогая женушка смогла бы жить безбедно и ей не пришлось бы связываться с этим застольным дураком Зюсмайером, который бесчестно пользуется ее теперешним положением, и я знаю, как он ею пользуется. Ох, я знаю! Он — милый друг ее, сейчас они на водах. А я… я тут умираю, жалкий и ничтожный, и никому во всей Вене нет до меня дела. Констанца! Милая моя женушка! Моя любимейшая, моя прекрасная, моя наидражайшая жена, Констанца! Целую тебя миллионы раз. Шлю тебе наигорячий привет и с величайшим нетерпением жду твоего возвращения из Бадена. Хорошо ли ты спишь? Примус сказал мне, что в Бадене очень многие больны. Правда ли это? Береги себя и не полагайся только на свои ощущения. Сегодня я твердо надеюсь получить от тебя известие, а завтра, надеюсь, смогу и сам поговорить с тобой и от души расцеловать тебя. Любимая! Целую тебя снова миллионы раз! Зюсмайеру шлю пару добрых щелчков по носу и хорошую трепку за чуб. Впрочем, делай с ним, что сама захочешь. Вечно твой, Моцарт.

     МУЗЫКАНТ играет.

МОЦАРТ (хватается за поясницу, корчится от боли): Опять, опять… Невыносимо!! Какая же это чудовищная боль!.. Вчера я понял, в чем происхождение этой боли — понял… и не смог уснуть. Она исходит из самой глубины души!.. Она рождалась долго, много лет: из детских страхов и болезней… ангина, скарлатина, оспа, грипп… ребенком я много путешествовал, работал, не видел дома — дома я не знал!..  (Корчится от боли.) И вот теперь я вырос — и что же? — теперь я часто не могу понять: что же я такое? Что я есть: человек или микроб?.. божественное воплощенье жизни или порожденье ада?.. ничтожество, затерявшееся среди сильных и достойных, или все же — музыкант и композитор? И по какой шкале судить: что скажут люди… или по своим делам, по сумме пользы… И как правильно расценить: польза или нет? А может, самое главное в том, что подсказывает сердце? Всю жизнь меня сопровождает эта боль. И коль высоко мне удавалось взлетать — в самую поднебесную высь, в часы, когда я сочинял, — тем вернее вскоре я оказывался на самом дне бездны, и только искренняя сердечная привязанность к моей милой женушке, к моим родным останавливала меня от жажды смерти и отчаянных поступков. Голова кружится… вот… снова начинается… Боже, это невыносимо!

   МУЗЫКАНТ играет.

МОЦАРТ (скорчившись, наклоняется над столом, вытирает пот со лба): Господи! Я не хочу умирать! Мне тридцать пять лет! Мне кажется, моя жизнь только начинается… Зачем тогда все, Господи, зачем?!. Ответь мне, Боже! Мне некому сейчас помочь, на Тебя лишь уповаю! Не оставляй меня!.. (Падает на стол лицом вниз.)

   Музыка смолкает.




Картина вторая

МОЦАРТ (поднимается в полный рост, выпрямляется и распрямляет плечи): Ну что, Моцарт, ты снова победил болезнь, не так ли? Зачем ты с ней боролся? А? Боялся… Чего ты боялся? Разве ты не понимаешь, что смерть — истинная конечная цель нашей жизни, я за пару лет столь близко познакомился с этим подлинным, наилучшим другом человека, что ее образ для меня не только не имеет ничего ужасающего, но, наоборот, в нем довольно много успокаивающего и утешительного! И я благодарю Господа моего за то, что Он даровал мне счастливую возможность познать ее, как ключ к нашему истинному блаженству!.. Истинному!.. Не бойся, Моцарт, твой кошмар ведь больше не причиняет тебе беспокойства. В последние дни приступы участились, но теперь наконец боль стихла… Действительно, почему-то я решил, что непременно скоро должен умереть… Сколько раз я уже был на грани жизни и смерти, и всякий раз Провидению было угодно зачем-то оставить меня в живых. Все правильно, все верно… Ничего не бойся, Моцарт. И что бы ни было — продолжай свое дело…

   МУЗЫКАНТ играет траурную музыку.
   МОЦАРТ хмурится. Музыка смолкает.

МОЦАРТ: Вот-вот… Я постоянно вижу его образ перед собой, он меня утомляет, торопит, с нетерпением требует от меня работу. Таинственный серый посланник… Он появился в моем доме минувшим летом и заказал мне сочинение погребальной пьесы с последующим выкупом авторства. Что мне теперь до авторства, когда в кармане ни гроша. Я продолжаю это сочинение и теперь, и никак не могу докончить. То ли прогрессирующая болезнь не дает мне возможности сосредоточиться на работе… То ли я сам отдаляю момент, когда поставлю конечную точку в собственной похоронной пьесе… Впрочем, жизнь моя была прекрасна, и карьера начиналась при столь счастливых предзнаменованиях… но никому не изменить своих дней. Передо мной моя погребальная песнь. Не могу оставить ее незавершенной.

     МОЦАРТ берет со стола нотные листы с неоконченным Реквиемом и карандаш. Просматривает ноты, затем быстро пишет значки на бумаге.
     Входит человек, закутанный в серый плащ.

МОЦАРТ (поднимает голову, вскрикивает): А!

     Человек сбрасывает на пол плащ. Несколько развязно кланяется МОЦАРТУ. Это ФИГАРО.

МОЦАРТ: Вы кто?
ФИГАРО: Добрейшей ночи, Вольфганг Амадей! Можно войти? (Проходит к столу, снимает перчатки.)
МОЦАРТ: Кто вы такой?
ФИГАРО: Не узнаете меня? Я — ваш старинный друг.
МОЦАРТ (вглядывается): Нет, я вас вижу в первый раз.
ФИГАРО: Правильно. Однако много лет мы с вами друзья — «не разлей вода».
МОЦАРТ (пристально вглядывается в лицо ФИГАРО): Я вас не знаю. Что вам угодно?
ФИГАРО (усаживается на стул, положив ноги на стол): Так… Поговорить. Меня послали с вами повидаться и кое в чем подготовить.
МОЦАРТ: Я задолжал вам много денег?
ФИГАРО (смеется): Не-ет…
МОЦАРТ: Тогда, может быть, это сочинение? Его я не закончил в срок… Это вы приходили ко мне с заказом?
ФИГАРО (берет ноты, рассматривает их, перевернув началом вниз): Не-ет, это не я. А что вы сочиняете?
МОЦАРТ (переворачивает ноты): Вот так.
ФИГАРО: Ах, так… Простите. Я все равно ничего не понимаю. А что это? Траурная песня?
МОЦАРТ: Как вы узнали?
ФИГАРО: Я много знаю, Моцарт. Но вы не бойтесь. Я ваш друг. Так что же это?
МОЦАРТ: Реквием. Я получил заказ минувшим летом и никак не могу докончить. Сочинение траурной музыки мне дается тяжело. Эта работа мне не совсем по душе. Никак не могу ее закончить — пишу целый день и бросаю от отчаянья. Но совсем бросить ее не могу, эта пьеса — мой долг перед смертью.
ФИГАРО (рассматривает ноты, в сторону): Как все печально, холодно, какой больной минор, отчаянье, страх смерти…  Вы плохо выглядите, Моцарт. Болезнь вас совсем расстроила. Да еще голодаете целыми днями. Вот вчера Сальери и Кавальери звали вас поужинать с ними — зачем вы отказались? Гордость? (Кладет ноты обратно на стол.)
МОЦАРТ: Они вам рассказали?
ФИГАРО: А потом вы в одиночку гуляли по слякотной, промозглой Вене больше двух часов!..
МОЦАРТ: Откуда вы…
ФИГАРО: … замученный болезнью и страхами. А после, ночью, когда вам сделалось совсем худо, вы пожалели, что отпустили слугу. Если бы не эта адская боль в пояснице — все бы было ничего, не так ли?
МОЦАРТ: Кто вы такой? Откуда вам известны такие подробности, которые могу знать только я один?
ФИГАРО: А я и есть тот, кто наверняка может все это знать. Я — Вольфганг Амадей Моцарт.
МОЦАРТ: Чего-чего?..
ФИГАРО: Я — Моцарт.
МОЦАРТ: Самозванец!
ФИГАРО: Да нет же! Просто я — это вы. Я тоже Моцарт. Я рожден вами и похож на вас как две капли воды.
МОЦАРТ: Ничего не понимаю. Вы — мой сын? Вам сколько лет? Для моего сына вы несколько великоваты… Кто ваша мать?
ФИГАРО: Нет-нет, не то. Я вам не сын. Я — ваше порожденье. Я — это вы.  Я — отраженье вас самого в музыке, в истории, в вечности. Я — Фигаро!
МОЦАРТ: А-а!.. Фигаро!.. Так вас же нет на самом деле!
ФИГАРО: Нет, я есть. Меня уже не стереть. Однажды появившись в мире, я полноправно существую, благодаря таланту многих: и Бомарше, и вашему, ну и еще кое-кого.

     МОЦАРТ, заинтригованный, прохаживается по комнате.

МОЦАРТ (в сторону): Что это: явь или сновиденье? Я не заметил, как уснул? Я грежу? Ну, что же, это ничего. Сновиденья делают мое печальное существование более веселым. Такого не увидишь наяву. Надо подыграть, как будто я поверил. Пусть это развлечет меня и отвлечет от тягостных мыслей. (ФИГАРО.) Ну, хорошо. Коль вы… ты — мое дитя, ответь, зачем явился.
ФИГАРО: Мне поручено задать вам… тебе несколько вопросов.
МОЦАРТ: Зачем? И кем поручено?
ФИГАРО: Ты все поймешь. Чуть позже.
МОЦАРТ: Прекрасно! Только спрашивай по делу.
ФИГАРО: Ты веришь в бессмертие души?
МОЦАРТ (растерян): Подожди, подожди… Такой вопрос… так сразу… Спроси что-нибудь другое.
ФИГАРО: Не могу. Пока ты не ответишь на такой вопрос, другие все вопросы бесполезны. Итак…
МОЦАРТ: Верю. Не знаю. И верю, и не верю.
ФИГАРО (улыбается): Хорошо. Довольно. Можешь вслух не говорить. Достаточно того, что ты подумаешь об этом. Дальше…
МОЦАРТ: Послушай, для чего…
ФИГАРО: Ты все узнаешь позже. Не волнуйся. Еще один вопрос. Вот если бы ты имел возможность обратиться ко всем людям на Земле, какие слова ты бы сказал им?
МОЦАРТ: Ко всем – ко всем?
ФИГАРО: Ко всем до единого.
МОЦАРТ: Не знаю…
ФИГАРО: Подумай.
МОЦАРТ: Я… сказал бы им…
ФИГАРО: Довольно. Подумай и запомни. Еще вопрос. Какой совет ты мог бы дать молодым людям, которые только начинают свою жизнь?
МОЦАРТ: Час от часу не легче! Послушай, Фигаро, к чему сейчас нам обсуждать серьезные вопросы? Не кажется ли тебе, что за серьезными речами люди часто пытаются скрыть недостаток ума?
ФИГАРО: Кажется. Но не теперь. Пожалуйста, подумай. Подумай о совете молодым. Мне велено подготовить тебя.
МОЦАРТ: Подготовить? Значит, это правда, и скоро я умру?
ФИГАРО (улыбается): Все будет хорошо.
МОЦАРТ: Послушай, Фигаро! Я тебя не узнаю. Где твои шутки, острые словечки? Фигаро! Что значит этот серьезный тон, какие-то вопросы, рассужденья. Ты б лучше рассказал мне анекдот из светской жизни или придумал какую веселую проделку. Ты будто не в себе. В чем дело?
ФИГАРО: Тебя тоже теперь трудно узнать.
МОЦАРТ: Я болен. Я страдаю.
ФИГАРО: Конечно. Но разве ты забыл, что я — есть твое отражение? Так, в каждом, рожденном тобою, есть Моцарт. Помни об этом. Приветствуй всякого входящего сюда словами: «Здравствуй, Моцарт!» — и никогда не ошибешься. (Собирается уходить.) И помни о вопросах — это очень важно для твоего посвящения.
МОЦАРТ: Постой, постой!.. Ты сказал: посвящения?.. Ты что, уже уходишь?
ФИГАРО: Закрой глаза — и я исчезну.

        МОЦАРТ закрывает глаза. ФИГАРО берет со стола ноты Реквиема и прячет их у себя на груди, направляется к выходу.

ФИГАРО: Прощай! И до скорой встречи! Помни о вопросах! Бессмертие души, обращение к людям, советы молодым.
(Уходит.)

   МОЦАРТ открывает глаза.  Останавливается в задумчивости.

МОЦАРТ: Что это было? Какой-то бред! Вопросы… посвящение… Не может быть! Какая чепуха. Приснится же такое! (Поднимает с пола серый плащ, забытый ФИГАРО.) Ничего не понимаю! Какое длинное и странное сновиденье! Пора бы уже и проснуться.

    МУЗЫКАНТ играет.

МОЦАРТ: А, Моцарт, ты здесь! Ну, тогда я спокоен: моя музыка со мной — теперь не страшно. Каков этот Фигаро! Говорил, что он — это я, а в музыке ничего не смыслит! Что ты на это скажешь? Ты смеешься?

   МУЗЫКАНТ продолжает играть.

МОЦАРТ (слушает, закрыв глаза): Прекрасно! Здесь — крещендо… хорошо… Стаккато легче, легче!  Дивные звуки сейчас извлекаешь, браво!.. Теперь — замри! И не забудь легато — певучая мелодия должна все охватить, обнять… Не загоняй!.. степеннее, певуче… Неторопливо пой… лети, лети! Набравшись силы, выше, выше, к Солнцу!.. Фортиссимо! Сильней, расправив крылья!.. Держись на пике!.. А теперь — назад! Вниз, в бездну! Прямо в преисподню!! Прекрасно… четче, холодней… Держи аккорд. Прекрасно, браво, Моцарт!  Идем к финалу… завершенье темы… Ах, сколько воздуха, какая чистота… Заканчивай все очень просто, не говоря ни «да», ни «нет». Ни плохо, ни прекрасно. Пусть всё будет. Пусть всё — в одном.

     Музыка смолкает.

МОЦАРТ: Благодарю тебя. Мы будем жить. (Бросает взгляд на стол.) А-а-а!! Мои ноты!! (Заглядывает под стол, ищет ноты.) Мой Реквием!.. Он унес его с собой! Он украл мой Реквием! Вор, подлец, обманщик!! Стой!!. Держите вора!!

   МОЦАРТ бросается к выходу и сталкивается с человеком, закутанным в черный плащ. Это ДОН ЖУАН.  На его голове — черная шляпа, надвинутая до бровей.

МОЦАРТ (вскрикивает): Ах! Опять!
ДОН ЖУАН (входит в комнату, снимает плащ и шляпу, бросает на пол): Я вас напугал? Простите.
МОЦАРТ (опускается на стул): Наверное, нам его уже не догнать. Я слишком поздно спохватился.
ДОН ЖУАН: Кого догнать? Что здесь произошло?
МОЦАРТ: Мой посетитель, некто Фигаро. Был здесь сейчас, и вот — украл все ноты сочиненья. Теперь все выдаст за свое — и поминай как звали!.. А я уже истратил гонорар. Вы не столкнулись с ним в дверях?
ДОН ЖУАН: Я никого не видел.
МОЦАРТ: Вот видите! В последнее время мне совсем не везет. Несчастье за несчастьем. Вы по какому делу?
ДОН ЖУАН: Позвольте представиться. (С поклоном.) Я — Дон Жуан де Марано.
МОЦАРТ: Я так и знал!.. (Встает, протягивает руку.) Ну, здравствуй, Моцарт!
ДОН ЖУАН (пожимает МОЦАРТУ руку, смеется): Здравствуй, Моцарт!
МОЦАРТ: Проходи. Я ничему теперь не удивляюсь. Теперь и красть-то больше нечего.
ДОН ЖУАН: Как славно! Ты меня признал!
МОЦАРТ: Признал. Что тут поделать?.. Хотя, говоря откровенно, мне очень трудно признать в тебе себя. Присаживайся, пожалуйста.
ДОН ЖУАН (садится к столу, про себя): Сел за священный стол. (МОЦАРТУ.) А что тебя во мне смущает?
МОЦАРТ: Ты все-таки, скорей, исчадье ада… порожденье тьмы…
ДОН ЖУАН: По внешнему рисунку.
МОЦАРТ: По поступкам!
ДОН ЖУАН: Ну, Моцарт, Ты ведь сам прекрасно знаешь, что дело обстоит совсем не так. Я — человек, обыкновенный человек, в груди которого разбитое сердце, мечтавшее постичь наивысшее из наслаждений, доступных смертному, — лю-бовь… Признайся, в поисках любви и ты не раз пускался в приключения!
МОЦАРТ: Пускался. И не раз. Но истинное счастье я все-таки нашел с моей прекрасной половиной, с моей супругой.
ДОН ЖУАН: Несмотря ни на что?
МОЦАРТ: Да, несмотря ни на что. Я знаю, о чем ты сейчас хочешь сказать. О моем втором ребенке, что родился минувшим летом, который и не мой на самом деле, да, Дон Жуан? Ты зачем явился? Чтобы меня мучить? Есть темы, которых касаться в приватной беседе по меньшей мере неучтиво!!. Не надо рвать на части мое сердце и распиливать мои мозги!! Мне и без того хватает боли! Я заявляю: это мой ребенок! Я требую к нему почтенья, к рожденному в законном браке!! И я не потерплю…
ДОН ЖУАН: Тихо, тихо, успокойся. Никто не посягает на твою честь. Я только лишь хотел тебя спросить…
МОЦАРТ: Опять игра «в вопросы»? Отлично! Уже тут был один и тоже задавал вопросы. Про опыт поколений, про человечество, бессмертие души. А потом украл партитуру… Однако он задел такие струны, такую тему… право же, не знаю, сердиться или нет… То сочиненье принесло немало бед, и если дело было в нем, тогда я должен, получается, его теперь благодарить?.. Хорошо, Дон Жуан, я готов ответить, только спрашивай скорей. Что тебя интересует?
ДОН ЖУАН: Любовь.
МОЦАРТ: Нельзя ли сменить тему?
ДОН ЖУАН: Нельзя. Что еще может быть выше любви?.. Что еще способно столь высоко вознести человеческую душу, как не любовь?.. 
    Она лишь одарила теплым взглядом —
    И снова я лечу промеж миров,
    Где будущего нет, а прошлого не надо…
    Доколе не спадет ночной покров,
    Я стану грезить в пустоте молчанья
    О той, что вновь приблизила мечту…
МОЦАРТ: Ты сочинил? Прескверно… Да-а, посмотришь на тебя, Жуан, — поэт, романтик!..
ДОН ЖУАН: Неискренне сейчас сказал. А жаль.
МОЦАРТ: Ты дьявол в маске! Ты обольщал и тут же оставлял! Унизив, обесчестив, разбивая сердце. И ты еще говоришь о божественной любви?
ДОН ЖУАН: Все не так! Я был обманут! Каждой! Я был разочарован!.. Я не мог верить в Бога и выбрал Любовь как способ достижения высшей гармонии. Ты ведь тоже, Моцарт, выбрал музыку, не Бога…
МОЦАРТ: Не богохульствуй! Как ты смеешь! Я всегда помню о Боге, я сознаю его могущество, я страшусь его гнева, но я сознаю также его любовь. И то, что музыку я выбрал, то было исполненье воли Божьей. А ты, Жуан, ведешь себя неблагородно: заводишь преступные речи в моем же доме!! Ты, который погорел, скатился в ад, раздавленный и побежденный!
ДОН ЖУАН: Я погорел в стремленье к высшим идеалам. Как, кажется, и ты.
МОЦАРТ: Да. На том и я погорел.
ДОН ЖУАН: Но ты доволен в результате своей жизнью?
МОЦАРТ: Вот — мучаюсь. Не знаю. Намеренья мои были чисты, благие. А в результате — что?..
ДОН ЖУАН: Благими намереньями…
МОЦАРТ: Ты не договорил: дорога в ад? Неужели это ждет меня: кромешный мрак, уныние, мученья — а сколько их было на земле? Ты думаешь, что я заслуживаю ада?
ДОН ЖУАН: Ну, об этом не мне судить. А сам как думаешь?
МОЦАРТ: Боюсь и думать. Начинаю припоминать свою жизнь — и сбиваюсь. Ничего не понимаю, что хорошо, что плохо…
ДОН ЖУАН: По мне, так все едино. Нет в мире человека, в котором бы не уживались полезные черты с дурными, верно? И в каждом тягостном событии находят пользу и добро. А в счастии есть грусть и вероятность разочарованья. Вот видишь, Моцарт, — все цельно, все едино.
МОЦАРТ: Верно, верно…
ДОН ЖУАН: Право, я удивляюсь: все это я когда-то узнал от тебя и тебе же сейчас об этом толкую.
МОЦАРТ: Да?..
ДОН ЖУАН: Ты все это и сам прекрасно понимаешь. Но забыл. Такое бывает. Ты на пороге посвященья, и всё являет свой ужасный лик: уныние, трепет и страх. Но и этого не бойся. Всё когда-нибудь пройдет. (Встает, собирается уйти.)
МОЦАРТ: Постой! Опять я слышу слово «посвященье». Объяснись!
ДОН ЖУАН: Когда-нибудь ты и это поймешь.
МОЦАРТ: Постой! Зачем ты приходил? О чем ты должен был спросить меня? Я так и не дождался от тебя вопросов.
ДОН ЖУАН: Я выполнил свое предназначенье с тобой поговорить. Я все спросил. Предмет — любовь. Ответчик — Моцарт. Любовь — как приближенье к высшему.
МОЦАРТ: Нет. Музыка — вот высшее. Она сильней любви.
ДОН ЖУАН: Она и есть любовь. Подумай. Ничего не отвечай. Теперь все это собери в одно — и музыкой излей. Как ты это делал всегда. Прощай! И до скорой встречи. (Уходит.)

     МОЦАРТ протирает глаза, трясет головой.

МОЦАРТ: Довольно! Хватит! Это сновиденье изрядно затянулось! Ничего себе я нашел развлечение — они совсем замучили меня. Украли Реквием! Надеюсь, это только сон. Всё! Хватит! Просыпаюсь! Надо потянуться и больно ущипнуть себя за нос. (Щипает себя за нос.) Бр-р… (Поднимает с полу черный плащ и шляпу, оставленные ДОН ЖУАНОМ.) Вот это номер. (МУЗЫКАНТУ.) Знаешь, Моцарт, боюсь, нам не избежать еще гостей. По правилам, их должно быть трое. И третий, бьюсь об заклад, не преминет сейчас сюда явиться.

     МУЗЫКАНТ играет.
     Входит ЗАРАСТРО. Держит в руках свиток.
     Музыка смолкает.

ЗАРАСТРО: Здравствуй, Моцарт!
МОЦАРТ: Зарастро, властитель Света! Значит, я уже умер?.. Конечно, как же я раньше не догадался: боль ушла, весь мир как будто замер… странные гости, вопросы, посвящение… Так вот она какая, смерть…
ЗАРАСТРО: Ты не признал меня?
МОЦАРТ: Как… вы разве не Зарастро?
ЗАРАСТРО: Зарастро. Но я тоже Моцарт. И говори мне «ты».
МОЦАРТ: Зарастро — Моцарт? Что вы… я не смею.
ЗАРАСТРО: Но ведь и я был тобой рожден.
МОЦАРТ: Как я, ничтожный смертный, могу родить божественное?..
ЗАРАСТРО: Не умаляй своих поступков. За все когда-нибудь придется отвечать. Ну, признаешь меня?
МОЦАРТ: Покорно. Здравствуй, Моцарт. Что я должен делать? Что-то я читал про это или слышал от отца, что-то растолковывали в церкви, но сейчас… все вылетело из головы… сейчас мое сознание — словно чистый лист, трепещущий от близости камина. Я должен рассказать свои грехи?
ЗАРАСТРО: Погоди. Не торопи событья.
МОЦАРТ: Я понял: это посвященье! Всё, как в «Волшебной флейте», да?..
   «Кто этот путь лихой пройдет без роздыха,
   Очистится огнем, водой и воздухом.
   И если смерти страх преодолеет сам,
   То из земли поднимется он к небесам»…
Конечно, все верно… Теперь мне все понятно! Ты, Фигаро и Дон Жуан — три мастера, как будто три магистра ложи. Я — испытуемый, как будто «соискатель» на вступленье в ложу. Это — приготовительная комната. Вы задаете мне вопросы — я отвечаю, и этим вы готовите меня к посвященью, то есть к вступленью… в мир иной, да? Как странно… Не такою я представлял себе собственную смерть. Вот уж не думал, что со своим масонством я не расстанусь и за последнею чертой. Более того — в последнее время я был недоволен ложей и даже хотел организовать собственное общество. Признаюсь, я совершенно не желал бы в загробной жизни заниматься утомительным общественным делом, которое приносит слишком мало пользы. Другое дело — мои близкие, друзья… супруга, дети, мать, сестра, подруги юности, Иосиф Гайдн. И я хотел бы видеть своего отца для окончательного примиренья.
ЗАРАСТРО: Не торопись с подробностями. Всему свой срок. Ты должен подготовленным являться к Новому Познанию.  Я хотел отвлечь тебя от мрачных мыслей. Ты так глубоко погрузился в них, что начал разрушать себя. Тут были два моих посланца и помогли тебе настроиться на нужный лад. Забудь уныние и тяжкие сомненья.  Пойми: ты должен быть свободен и нести свою бесценную голову как принадлежащую земле и создающую смысл жизни. Ты — Человек, высшая, последняя форма развития.
МОЦАРТ: Не понимаю, какое это имеет ко мне отношение?
ЗАРАСТРО: Ты так до сих пор не понял, какой ты человек? О, сколько надо нам еще пройти дорог, чтоб наконец признать себя твореньем... Тебе дарован был такой талант, который бы помог тебе постичь себя. Сегодня, Моцарт, ты наконец признал в себе Фигаро, насмешника с печальными глазами. Потом был Дон Жуан, сверхчеловек, цельный и свободный, в котором сочетались стремленье к свету и безверие, наивные мечты с жестоким нравом мщенья. Твоим обличьям нет числа. Ты, Моцарт, — целый мир, единый, неделимый и богатый. Ты принял, наконец, в себе Зарастро, которого когда-то сам ты создал, — и отразился в нем.
МОЦАРТ: Выходит, я сумел сродниться с божеством?
ЗАРАСТРО: Выходит так.
МОЦАРТ: И что же, получается, «Волшебная флейта» — самое главное, что я сделал в жизни?
ЗАРАСТРО: Нет, Моцарт. Все главное. Но в ней ты прозвучал на самой высокой ноте, ты сам преобразился, воспарил над суетой и выступил пророком. Ты в ней сумел соединить в единое и необъятный зной полей и пастбищ, и тайны космоса, и будущего зов, и первый крик младенца, и крестьянское бытье, вкус пива и черного хлеба, и тайный мир масонства, и ночь Египта, и идею «смерти в свете». Твое творение не знает себе равных. Но все, что было до него, — не менее важно. Все главное, все нужно. Все это — путь, в котором одно мгновенье вытекает из другого, и прошлое призвано обогащать. Без этапов и остановок не достичь вершины. Финал готовится с начала увертюры и наполняется впечатлением каждого последующего такта.
МОЦАРТ: Ты так хорошо разбираешься в музыке? Вот уж не думал, что Зарастро…
ЗАРАСТРО: Конечно. Я ведь — твой Зарастро, Моцарт. У каждого — свой Фигаро, свой Дон Жуан и свой Зарастро. У каждого — свой Моцарт.
МОЦАРТ: Как жаль, что всему конец. Остался долг, и я его не оплатил: незаконченный Реквием. Моя лебединая песнь. Когда бы Фигаро не унес тайком партитуру… полдела — все-таки работа… А теперь — всё, Реквием исчез бесследно.
ЗАРАСТРО (протягивает МОЦАРТУ свиток): Вот твой Реквием. Его принес мне Фигаро, чтобы я мог понять твои настоящие потаенные мысли. Я прочитал — и поспешил с визитом, чтоб тебя утешить и вдохновить.
МОЦАРТ: О, благодарю! (Поспешно разворачивает свиток и жадно впивается глазами в ноты.) Но это же не мной написанные ноты, не мой Реквием!.. Где тот, который я рождал из боли и тоски? Таким ведь должен быть Реквием!
ЗАРАСТРО: А кто это решил, каким быть должен Реквием? Живые? Им не дано постичь, в чем суть небесной жизни. И хорошо, когда-нибудь постигнут, позже. Но тебе дана великая возможность оставить в завещанье людям свет, преодоленье страха и покой. Исполни свою миссию достойно — и тебе воздастся. Твое бессмертие на земле составлено из этих строчек.
МОЦАРТ (просматривает партитуру): Но пьеса не окончена!
ЗАРАСТРО: Конечно. Как не окончена была твоя. Тебе всегда подскажет Небо и поможет. Но делать за тебя…
МОЦАРТ: Я понял. Хорошо. Ты говоришь: оставить в завещанье людям. Но как же я смогу вернуться?
ЗАРАСТРО: А ты и не уходил.
МОЦАРТ: То есть как: разве я не умер?
ЗАРАСТРО: Прощай! Твой час настал, а наш истек. (Уходит.)


               
Картина третья

    МУЗЫКАНТ играет.
    МОЦАРТ погружается в изучение партитуры. Внезапно хватается за поясницу, корчится от боли.
    Музыка смолкает.

МОЦАРТ: Ну, точно, я вернулся. (Изучает ноты, напевая, отстукивая пальцами такт.) Как превосходно!.. Как просто и доступно!.. Как возвышенно и как светло!.. (Напевает.) Наверное, пяток небесных музыкантов трудились над созданьем этой пьесы, не меньше. Тебе сейчас должно быть лестно, Моцарт!.. (Берет карандаш, склоняется над партитурой, быстро пишет значки.) Я только допишу сейчас вот эту строчку… погодите… не расходитесь. И пусть все это — только светлый миг один, но я сейчас спокоен, полон сил и пониманья смысла. Я занимался составленьем завещания, роняя слезы и превозмогая боль. Теперь я знаю, с чем я обращусь к моим родным, к моим слушателям и коллегам, к моим врагам, к моим правителям и кредиторам, к убогим нищим и великим королям. Вот завещание мое. Я, Моцарт, Вольфганг Амадей, завещаю вам простор небес, величье высоты, слияние добра и зла в едино… Я завещаю вам свои труды. В них — жизнь моя, берите. А там, в небесной канцелярии, думаю, найдутся нотная бумага и чернила для меня. Я буду сочинять, но, чует сердце, все больше для каких-нибудь торжеств небесных: Дни ангелов, Крещенье, Рождество. Надеюсь, мне позволят делать оркестровки… Я завещаю веру в человека, которая способна всё постичь и вдохновить на новый шаг. Не стоит, братья, больше мучиться сомненьями о смысле каждой прожитой минуты, об исполненьи роли человека. Быть может, главный смысл и есть в пути, который никогда не оборвется. Идите смело вперед, переживая непогоду, голод и боль в ногах. Идите, не сворачивая, каждый своей дорогой. И однажды, когда вы решите отдохнуть в придорожной траве, опуститесь на землю, почувствуете спиной ее тепло, поднимете глаза – и вашему взору откроется Небо. И тогда вы заплачьте от счастья, возблагодарите Небо за его красоту и бездонность… и снова вставайте, и снова идите вперед. Верьте — за этот прекрасный миг вы примете без гнева и упрека любой физический недуг и нравственные муки… Я буду помогать вам, только слушайте! И даже смерть меня не остановит — я буду вам играть, чтоб скрасить ваше путешествие… Прощайте. Вечно ваш, Моцарт…



2002 г.