Глава 4

Проснулся я поздно. Часов в десять. Поначалу я не совсем понял, где я, а когда понял, никак не мог вспомнить, почему я спал в предбаннике. Обрывки из вчерашнего разговора тут же, словно, облепили мою голову и хорошего настроения я себе уже не обещал.
Одеваясь, увидел приоткрытую дверь предбанника. Автоматически я, почему-то, взглянул на скамью, что послужила мне кроватью. На ней я увидел покрывало с моей кровати.
«Мама или папа» - подумал я. В голову постоянно лезли какие-то мысли, порой абсолютно не связанные ни со мной, ни с моими родителями, ни со вчерашней ситуацией. На подоконнике лежал ключ от бани. Обычно он всегда был в связке и никогда его не вынимали. «Че, ключи с собой забрали что ли?» - подумал я. Сложив покрывало, и, взяв его в руки, я пошел к дому. Мои подозрения оправдались: дверь была заперта, ключи где-либо спрятаны не были. Я уже начинал сердиться на родителей – особенно отца – но быстро успокоился, вспомнив, какие откровения мне пришлось услышать. Шарясь под лестницей в надежде, все же, найти ключи, я потихоньку начал всхлипывать. Доселе я никогда еще не чувствовал себя столь жалким и одиноким.
Мой мобильный зазвонил.  То звонила мама. Сердце начало биться сильнее, дыхание чуть перехватывало, а руки подрагивали. Но, все же, трубку я взял.
- Проснулся? – строго спросила мама
- Да, мам, проснулся.
- Значит так. Мы в городе. Завтра едем в больницу. Ключи от дома отец забрал с собой. Поживешь неделю у Аркадия Палыча – мы с ним договорились – будешь ему помогать по хозяйству.
- Понял.
- Что скажет, то и делай. Ясно.
- Да, мам, ясно.
- Ну ты, конечно, вчера устроил. Я не ожидала от тебя такого. Не ожидала. Тебе хоть стыдно-то за свое поведение, а?
- Стыдно.
- Вот теперь сам увидишь, какого это просыпаться спозаранку и батрачить с утра до вечера. Тут уж не будет тебе ласковой мамы, чтобы будить. Такого не будет. С утра вставать, готовить себе, работать, как я каждый день. Поймешь.
Попрощались мы так же сухо, не особо стремясь помириться друг с другом.  На сердце, конечно, было не легко, но все же гордость брала свое. Рядом со ступеньками террасы я увидел свой рюкзак. Я осмотрел его – ничего из съестного. Только одежда, банные принадлежности. Одежда была сложена аккуратно, что говорило либо о том, что мама всё-таки в душе не злится, либо это просто привычка, выработанная за двадцать лет постоянной стирки, глажки и складывания одежды.
Выходя из калитки, я почему-то опять вернулся. В голове вдруг промелькнула мысль: вытащить стекло из оконной рамы и не переезжать к соседу. Я уже вернулся в баню за инструментами, как вдруг обнаружил, что из всех них, в предбаннике только плоскогубцы да десяток гвоздей, оставшихся тут еще при замене пола и покрывшихся небольшой ржавчиной. Я обшарил все углы предбанника и самой бани, пытаясь найти тот рюкзак,  в который отец складывал мелкие инструменты. Поиски не увенчались успехом. Обшарил в картонных коробках, заглядывал за печь, за скамью – в общем, за всё, где, как я думал, может быть рюкзак. Только через минут двадцать я вспомнил, что еще вчера утром отец убрал его в сарай по просьбе (по тону это больше было похоже на требование) мамы. Ей хотелось облагородить помещение, наслаждаться обстановкой во время передышки после купания. Отец особо не возражал. Внешне. Неся рюкзак, он хоть и не смотрел на меня,  но все же обращался именно ко мне, делая вид, что говорит сам с собой. Ухмыляясь, он сказал: «Че ей, во дворе или огороде не хватает наслаждений?»
Взяв плоскогубцы, я все же решил попытать счастье и разобрать раму. Провозился я около 10 минут и ничего не добился. Ни вытащить гвозди, ни рейку я не смог. Сбегав за гвоздями, я попробовал вытащить рейку и с помощью них, стараясь засунуть их в щель между рамой и рейкой. Результат – ноль. Только после этого, я начал осознавать, что делаю что-то ненормальное.
Смирившись, но злясь на себя внутри, я взял сумку и пошел к Аркадию Палычу.
Подойдя к калитке, я его не увидел. Я немного смущался, т.к. не очень то и хотелось сидеть на шее другого человека, но вспомнил слова мамы о том, что я буду работать и помогать ему по хозяйству. Облегчения это не давало. Я прошел по дорожке, собранной из обломков гранитовых плиток и проложенной между кустами вишни с одной стороны и тюльпанов с другой. Аркадий Палыч жил на даче уже почти семь лет, оставив квартиру в городе сыну и его жене. В молодости он работал электромонтером в театре и потому хвалился, что лично был знаком с тем или иным актером, актрисой. Выйдя на пенсию, он еще два года проработал охранником в музее, но потом решил «завязать» - как он сам говорил – «с искусством». На квартире ему делать было нечего, а во дворе сидеть он не любил и потому переехал на дачу. Так он и стал, своего рода, местной знаменитостью. Он уже освоил в совершенстве обработку почвы, уход за овощами, ягодами и цветами, был хорошим плотником и просто хорошим человеком. За помощью при ремонте дома обращались, обычно, к нему.
Внешне он был не особо отличителен: невысокого роста, худощавый. Какого цвета глаза точно сказать не могу, потому что иногда они голубые, иногда зеленые. А иногда вообще кажется, что серого. Но больше всего, кажется, были сероватого цвета. Лицо было не особо морщинистым, но и не особо гладким. Выделялась морщина между бровями – это придавало ему вид некоего мудреца или познавшего жизнь.
Он был всегда гладко выбрит,  а зубы, удивительным образом, сохранились практически все. Только два нижних клыка были протезами, но и их можно было бы принять за настоящие.
Характер у него был сдержанный. Не особо любил долгих бесед, но при интересовавшей его теме, мог говорить по два часа. Конечно потом, смотря на часы, он ругал себя, что попросту «спустил» свое время на болтовню и обещал больше так не делать, но история, как говорится, всегда повторяется.
Случаев конфликта с кем-либо за ним не числилось, кроме одного, когда еще пять лет назад серьезно поругался со своим соседом. Отец рассказывал, что его сосед довел до этого сосед Борис, по кличке «Бомба».
Прозвали его так за свой эксперимент. Наверно, насмотревшись научно-популярных программ, где ставят эксперименты и предупреждают не повторять их в домашних условиях, он решил провести свой. Хорошенько выпив со своим другом (тоже Боря), они вытащили канистру с бензином, залили его в пивную бутылку. Привязали к горлышку бутылки шпагат, а в крышку приделали фитиль из шнурка.
Завершив приготовления, они вышли в огород. Второй Боря зажег фитиль и отбежал к сараю, а наш начал вращать бутылку над головой. Суть эксперимента они и сами потом с трудом объяснили, но основная причина была такова: каким образом произойдет воспламенение бензина в бутылке при вращении оной в воздухе. Слыша это даже, участковый не удержался, чтобы их двоих назвать идиотами. Не зря их потом объявили первыми идиотами дачного товарищества. В общем, Боря вращал бутылку, а второй стоял и улыбался, временами комментируя. Однако оба не заметили, что из отверстия для фитиля немного капнуло на сам фитиль еще до начала эксперимента. Шнурок горел и плавился, прилипая к шпагату. После минутного вращения, второй Боря решил все это заснять на телефон и побежал в дом. Выбегая, он услышал хлопок и странный шум. Выйдя в огород, он увидел, как «испытатель» бежит на него и кричит: «Блин, Борь, давай ведра!». Горел его сарайчик с инструментами, т.к. шпагат сгорел, бутылка улетела и попала прямо в сарай. Соседи, увидев густой, черный дым, тут же быстро собрались у забора. Некоторые даже помогли при тушении, и это позволило вовремя загасить пламя. Сарай только почернел частями. Уже потом, протрезвевший, но в шоковом состоянии Боря все рассказал, чем у некоторых вызвал злобу, т.к. бутылка могла запросто улететь и в соседние участки, а у некоторых смех. Были и те, кто просто не мог поверить, что среди них есть такие люди, которые могут спьяну заниматься подобной глупостью. Штраф Боря потом выплачивал немалый.
Так вот. Немного затянулось. Этот самый Боря, хоть и был порядочная сволочь и алкаш, но был весьма начитан и часто пользовался своими познаниями. Узнав, что Аркадий Палыч был до пенсии электромонтером, он начал называть его «Мечниковым», как монтера из романа «12 стульев». Видя Аркадия Палыча, Боря тут же кричал «О, Мечников!». По началу Аркадий Палыч это принимал спокойно и даже с иронией. Но потом ему это стало надоедать. Надоело ему и то, что встречаясь в магазине, Боря начинал начитывать фразу Мечникова «Утром деньги – днем стулья. Днем деньги – вечером стулья… ».
- Да угомонись ты уже. Все эту фразу уже давно выучили. Никому не смешно. Ей-Богу, достал уже! – говорил Аркадий Палыч, чуть краснея.
Но Боря слов не понимал. Понял это Аркадий Палыч и при следующей встрече в магазине, когда тот опять начал цитировать Мечникова, вывел его на улицу, прислонил к стене и хорошенько ударил в живот. Попал однако чуть выше и Боря тут же согнулся, лег на землю, еле дыша. После этого Боря уже особо литературу особо в речи не использовал.
Я позвал Аркадия Палыча, стоя у веранды. Но он не отвечал, не выходил. Тогда я осмотрелся в заднем дворике. Там его я тоже не нашел. Из дома доносился звук работающего радио и я решил все-таки сам войти в дом.