Чёрная всадница Часть XI

Картинка из интернета
 
                ПОГОРЕЛЬЦЫ
               
       Известие, что ночью на Свена было совершено нападение, и он лежит дома в беспамятстве, быстро облетело весь наш маленький Виттхайм. Испуганные горожане тихо перешёптывались по углам, и в скором времени по городу поползли ужасные  слухи: что богатство свалившееся нам на голову не от Бога, и, потому, для нашей семьи наступил час расплаты. Какой злоумышленник подбросил горящую головешку в осиное гнездо, я не догадывалась.
       Как только я встала на ноги, тут же побежала к отцам Бернхарду и Йозефу с пожертвованием на храмы, принесла  также пожертвование в женский монастырь матери Аббатисе, чтобы прекратить недобрые слухи.  Отец Бернхард прочитал гневную проповедь о клевете на ближнего и божьей каре за сим последующей, и на некоторое время сплетни поутихли. Городской лекарь Гольдберг в скором времени, действительно, отбыл в действующий военный отряд, а своему ученику Клаусу велел наведываться к нам. Если больному лучше не станет, рекомендовал приставить к нему молодую сиделку Берату. Свен лежал тёплым трупом, за который когтями цеплялась вялотекущая жизнь, показывая, что ещё не собирается с ним расставаться. Дукаты из нашего кошелька утекали, как воды быстрого Рейна. Так что в скором времени я выставила на продажу вместе со шляпами свои дорогие наряды и украшения, которые мне дарил Свен. Гудрун, Анетт и Ганс валились с ног. Я была слаба помочь им в хозяйстве и, набрав с собой ворох работы, сидела около Свена, лежащего без сознания, и потихоньку шила. У меня получалось его кормить и поить из ложечки, но когда его нужно было перевернуть, поменять грязное постельное бельё, мои руки повисали в воздухе от слабости. 
       Начались рождественские Адвенты, приближалось Рождество, но у нас дома царило далеко не праздничное настроение. Все просто выбивались из сил.
       Однажды, в преддверии Рождества, к нам заглянул в гости Курт, отбывший из военного гарнизона домой на праздничные каникулы. Свену как раз нужно было сделать перевязки и поменять простыни, и Курт на удивление вызвался помочь. Когда вся процедура была окончена, Гудрун принесла кувшин и миску, чтобы Курт вымыл лицо и руки. Как только он наклонился над миской у него из-за пазухи выпал непонятный заношенный амулет на цепочке, по форме напоминающий нож с выгравированными на нём какими-то символами. Гудрун вскрикнула и стала белее простыни, которую мы только что постелили больному Свену.
       – Что с тобой, Гудрун? – спросил удивлённо Курт.
       – Ничего, просто очень устала, сейчас достану из печи пирог, принесу грог, и мы перекусим. Посиди с нами немного.
      На этот раз от такого необычного гостеприимства Гудрун по отношению к Курту я застыла на месте от удивления, забыв на минуту о постигшем несчастье.
      А жизнь продолжала идти своим чередом. После Рождества к нам поступила на работу Берата, которая должна была сутками сидеть около Свена. И ей отвели для проживания небольшую комнату в доме. Это была крепкая, высокая, пышногрудая блондинка с зелёными глазами, которые мне показались с хитринкой и недобрыми. Но руки у неё были крепкие, как у Гудрун.  Она была дочерью экономки господина Гольдберга, выросла с младенчества в его доме и многому у него научилась. Она умело обрабатывала больным раны, при необходимости могла пускать кровь и делать перевязки.  Поговаривали, что она его незаконная дочь.  Будто бы он вылечил одну молодую вдову от продолжительной болезни в тяжёлой форме, и как только  бездетная жена лекаря перешла в мир иной, то эта вдова переехала к нему в дом на правах ключницы-экономки.  Но мне было не до разборки городских сплетен, и пришлось со всем соглашаться, так как на кон была поставлена жизнь Свена. После очередной ссоры с родными я поняла, что со смертью Свена и моя жизнь не будет стоить гроша ломаного. Гудрун встретила Берату в штыки, но последняя была не из робкого десятка, и объявила Гудрун войну. А поскольку ассистент Гольдберга Клаус сказал нам, что без услуг Бераты Свену на ноги не подняться, мне  пришлось согласиться на присутствии сиделки к большому недовольству Гудрун.
      – Смотри, ещё наплачешься из-за этой змеи! – кинула она как-то мне вскользь.
      – Потерпи немножко, Гудрун, как только Свен встанет на ноги, рассчитаем её, но пока мне не хочется ссориться с лекарями. Ты же видишь, как судачат о нас злые языки, а господин Гольдберг всеми уважаемый в городе лекарь.
      Постепенно Свен начал возвращаться к жизни, время от времени приходя в сознание, и я стала замечать странный блеск в глазах у Бераты, хотя со мной она продолжала оставаться сверх почтительной. А вот старушке Гудрун она не желала подчиняться и часто бросала ей вслед недобрые словечки.  Свен в его положении очень зависел от могучей сиделки. Чтобы сесть на постель, он обхватывал крепкую шею Бераты руками и подтягивался. Усевшись таким образом, он мог съесть с её помощью принесённый на подносе обед. Потом таким же образом, только в обратном порядке, укладывался. Я иногда замечала её крепкие руки, скользящие у него под одеялом, которые будто бы поправляли ему постель. Я не хотела думать о плохом. Но когда я заходила в комнату, он на мне останавливал пустой взгляд, в то время как при появлении Бераты, его глаза начинали светиться неподдельным интересом, даже искрились. Моё сердце сжималось от тревожных страхов. Иногда я замечала, как Берата рассматривает оценивающим взглядом наш дом и подслушивает под дверью, за которой я решала с Гудрун хозяйские вопросы.
         Прошли холодные зимние месяцы. Три месяца тоскливых ожиданий и нервозной неопределённости. На дворе уже приветливо заулыбалось весеннее солнышко. Наполнялись весенним соком почки на кустарниках и деревьях, тогда как травы и цветы не ждали, пока установится круглосуточная тёплая погода, а зеленели и цвели вовсю, не боясь лёгких ночных заморозков. Свен начинал понемножку ходить. Когда я заикнулась, что пора Берату рассчитать, стукнул кулаком по столу и крикнул:
      – Я в доме хозяин, и Берата тут будет столько времени, сколько я пожелаю. А тебе с Гудрун лучше заниматься своими домашними делами и не совать нос в мои.
       Я перепугалась и с плачем побежала к Гудрун, но последняя только отмахнулась, сказав мне укоризненно:
       – Я тебя предупреждала, теперь жди худшего.
       Худшее не заставило себя ждать. Военные манёвры закончились полным поражением старого курфюрста. Курт, вернувшись домой, зачастил в наш дом. Причём, как я поняла, на этот раз его приход был не так к Свену, как к Гудрун, у которой сияли глаза при его появлении. Балуя его ласковыми словами, она старалась угостить его чем-то вкусненьким, а мне начинала твердить о прощении врагов, как и отец Бернхард. Я ничего не понимала и чувствовала себя в родном доме третьим лишним, и большую часть времени старалась проводить в мастерской. Курт с довольно ехидной оценкой смотрел на всё происходящее в доме, в котором теперь образовалось два лагеря. В одном Свен с Бератой, в другом Гудрун с Куртом. Между ними я. Только Ганс с Анетт ни во что не вмешивались. Гудрун обещала их поженить после Пасхи, и они с нетерпением ждали прихода этого торжественного дня. Главное, как бы своё счастье не спугнуть!   
       Однажды вечерком, чувствуя что-то нехорошее, я решилась подслушать, о чём Свен беседует с Бератой. Меня чуть не хватил удар. Я услышала, как Свен её спрашивал, не желает ли она родить ему наследника, поскольку жена его этого сделать уже не сможет, а в случае чего можно её и в монастырь отправить. На что Берата ответила, что только в том случае, если она станет его законной венчаной женой. Но, по-видимому, это в планы Свена не входило, он сказал, что пока жениться на ней не может, поскольку ещё весь домашний доход сосредоточен в руках у Эльзы.
       Это уже было выше моих сил. А что делать дальше, я не знала, но поняла, что пока мои дела идут успешно, я нужна в доме. Укрывшись в мастерской, я провела там всю ночь. Выплакавшись вволю, я заснула на своём рабочем стуле. К утру все выкроенные накануне шляпы были закончены моими ночными помощниками. Так утром меня сонную, с тяжёлой головой и застала Гудрун.
       – Знаю, что произошло, но можешь не переживать. Свен не такой дурак, чтобы менять тебя на эту дылду, но запомни, таковы они мужчины: что угодно будут говорить про собственную жену, когда новая юбка на пути подвернётся. Но не будь дурой, делай вид, что не в курсе происходящего. Скоро пасхальные ярмарки начнутся, и Курт предлагает отвести партию твоих шляп на базар в Бонн. Что ты на это скажешь?
      – Я не доверяю Курту, сильно много зла он мне причинил, ты же сама в курсе дел.
      – Он теперь другим стал, поверь мне, да и выхода у тебя нет другого. Иначе все твои деньги к Берате в карман переплывут! А она им цену знает!    
       Пришлось согласиться. Через два дня приехал довольный Курт и привёз мне выручку, оставив себе часть денег, как мы договаривались. А потом вручил мне в подарок сдобного пасхального зайца с ярмарки, а выздоравливающему Свену бутыль с заморским вином особого сорта. Но как раз в ту минуту, когда Курт вручал мне выручку, в комнату прихрамывая и опираясь на плечо Бераты вошёл Свен. Увидев у меня в руках всю выручку, он побагровел и велел всё немедленно отдать ему. Противиться я не решилась, а Свен, пересчитав, изменился в лице:
       – А где остальные дукаты? Это гораздо меньше половины того, что мы продаём дома.
      – Ну, так это же ярмарка! Да и мне кое-что причитается, и вот на подарки кое-что пошло…
      – Чтобы больше без моего ведома, ничего из дома не уходило! – заорал Свен. У него начался приступ, и Берата увела его в комнату.
       Когда закончились пасхальные праздники, отец Бернхард обвенчал Ганса с Анетт. А ещё через месяц к нам в дом зашёл господин Гольдберг. Осмотрев Свена, он сказал, что в сиделке Свен не нуждается, и он забирает Берату домой. Гольдберг приготовил для неё богатое приданое и собирается выдать её замуж за своего лучшего ученика Клауса. Кроме того, он намерен со временем передать молодому врачу своё дело, поскольку у него нет сына-наследника.
       Лицо Свена тотчас покрылось мертвецкой бледностью. А когда Берата, махнув ему в знак прощания рукой, покинула дом, он вытащил недопитую бутыль с вином - пасхальный подарок Курта, и выпил содержимое одним махом. Я думала, что всё утрясётся со временем, но наши отношения становились всё хуже и хуже, до отчуждения. Его глаза горели недобрым огнём при моём появлении, по малейшему поводу он осыпал меня бранью и даже пробовал поднять руку, чего раньше никогда не делал. Я только успевала уворачиваться. Однажды мои нервы не выдержали, и я велела Гансу поставить в моей мастерской небольшую кушетку. И все последующие дни и ночи проводила там за работой, которая меня отвлекала от семейных неурядиц. Курт зачастил к нам в дом, и после его появления Свен лежал в стельку пьяный, так как Курт приносил ему вино, ром, грог и даже крепкий шнапс, получая за это каждый раз хороший куш. Гудрун всё так же рьяно, как и раньше, выполняла всю работу по дому, а на наши отношения со Свеном смотрела довольно отстранённо, либо делала вид, что ничего особенного не происходит:  «Мол, сами разбирайтесь, а я всего лишь экономка, и посему моё дело – сторона». Вилявый Курт начал смотреть на меня каким-то непонятным изучающим взглядом, улыбался, даже пытался меня жалеть и говорить какие-то ласковые слова. Но жадный блеск его злых глаз выдавал, что он задумал что-то нехорошее, недоброе.
       Почти незаметно прошли весенние и летние дни в работе и взаимной неприязни в нашей расколотой семье. Начиналась осень с туманами и дождями. В отношениях ничего не изменилось. Свен пил то, что ему приносил Курт, я продолжала шить шляпки, но дом наш стал угрюмым и неприветливым. Когда октябрь подходил к середине, ко мне в мастерскую зашла Гудрун и сказала, что хочет немножко облегчить свою душу.
 – Но зачем мне, лучше пойти к отцу Бернхарду или Йозефу.
       – Нет, – сказала Гутрун. – Уже поздно, поэтому, выслушай
меня. Чувствую, что недолго мне осталось на этом свете. Тебе я многое рассказала, но конец всем моим мытарствам одному Богу известен. Есть у меня перстень с гранатом, подарок Мариулы, о которой я тебе рассказывала. В нём таится и сила, доставшаяся мне от Мариулы и Урсулы. Да только передать мне её некому, кроме тебя. Я вижу, ты её пустишь на доброе дело. А что не поймёшь, тебе разъяснит Чёрная всадница, когда придёт время.
       – Что ты говоришь, Гудрун? Ты ещё такая крепкая! Какая
смерть?
      – У каждого своя судьба и никто не знает где, когда и в каком месте тебя старик* с косой в руке и чёрными крыльями за спиной встретит. Только прошу тебя, никогда не пускай в ход любовное зелье, ни для себя, ни для других, и тогда тебе не придётся так тяжело расплачиваться, как мне. Как только я уйду, тебе станет очень тяжело, но ты выдержишь – тебе ещё долго жить. О потерянном добре никогда не жалей, пускай с ним всё зло от тебя уйдёт.
      Гудрун сняла магический перстень цыганки Мариулы, и надела его на мой средний палец правой руки, сказав при этом, что с ним она передаёт мне всю свою магическую силу. Затем повернула перстень камнем в ладонь и добавила:
       – Так делай всегда, когда на людях будешь появляться. Это от посторонних глаз. А когда одна в доме сидеть будешь, поверни его камнем наружу и поглядывай, поочерёдно переводя взгляд с него на кольцо Марии и снова на перстень. Они тебе подскажут, что делать в трудную минуту. Больше ничего не могу сказать тебе. Когда подойдёт твоё время, ты войдёшь в полную силу!
       И Гудрун, уложив меня спать, покинула мастерскую.  Я начала засыпать с каким-то непонятным чувством некоего выполненного задания.
       Приближалась страшная ночь с 31 октября на 1 ноября. В эту ночь выходят наружу мертвецы и привидения, летают по лугам феи, для которых эльфы исполняют на рожках серенады, ведьмы и колдуны несутся на мётлах и чёрных конях на очередной самый важный шабаш в году, на котором отчитываются перед главным чёртом о мерзостях, совершённых ими в течение года.  Люди об этом тихо переговаривались, пугая ими непослушных детей и друг-друга, осенив себя перед этим крестом. Святые отцы церкви грозили карой небесной за то, что эти еретики верят в какие-то сатанинские глупости, забывая о слове божьем и празднике всех святых 1 ноября.
       Эта осень выдалась необычно-холодная и дождливая, а ближе к ночи всё небо заволокли тучи, хлынул проливной дождь. Лицо Гудрун было бледнее луны в звёздную ночь, а Свен бродил мрачнее тучи, ругал почём зря прислугу, побил в кухне посуду, и я сама чудом увернулась от направленного в мою сторону кулака. К вечеру я собралась, как обычно, налить в напёрсток вина и выставить его за порог, но обнаружила, что моя бутылочка, которую держала в мастерской, пуста. Я спустилась в погреб набрать новую бутылочку из заветной бутыли, завещанной мне бабушкой Марией перед смертью. Как только я открыла сундук, над моей головой нависла тень. Я подняла голову и увидела около себя Свена.
      – Что в этой бутыли находится?
      – Настойка от головной боли.
      – Почему мне никогда её не наливала?
      – Её можно пить только женщинам, мужчинам она не только не поможет, но ещё и вредить будет.
      – Лжешь! Я в винах знаю толк. Такой аромат источает только хорошо выдержанное на травах вино. А такое даже старухе Гудрун изготовить не удастся.  Курт прав. Ты от меня скрываешь вино какого-то особого сорта, секрет изготовления которого тебе завещала Мария вместе с этой бутылью, а ты поишь им неизвестно кого. Ну, я с тобой ещё разберусь, отведаешь моего кнута, как поправлюсь, а пока я не намерен с тобой больше разговаривать.
       Не успела я опомниться, как он выхватил у меня бутыль, а меня отшвырнул кулаком в сторону, и я упала на припасённые на зиму запасы овощей, укрытые соломой.  Когда я пришла в себя Свена рядом не было. Я быстро выбежала из погреба с предчувствием недоброго.  Заглянув в комнату Свена, я увидела, как он, довольный собой, допивает бутыль. Ганс с Анетт спали в соседнем доме. Гудрун стояла на коленях перед распятием и горячо молилась, что на неё вовсе не  было похоже. Я накинула на себя тёплый платок, плащ-мантель и выскочила во двор, не зная, что делать. Ноги понесли меня в неизвестном направлении. Колючий дождь, вперемежку со снегом хлестал моё лицо. Казалось, что в эту ночь все злые силы ополчились против меня.  Вдруг я вспомнила о кольце Мариулы, и, повернув его на пальце, решила спросить, что мне делать. Как остановить то, что может случиться, когда всё вино будет выпито. Кольцо вспыхнуло таким ярким блеском, что озарило всё вокруг, как огонь молнии. Раздались оглушительные громовые удары. Дождь внезапно прекратился, и перед моими глазами блеснуло видение, будто бы наш дом вспыхнул огнём. Я  увидела, как из дома выбегает с обезумевшими глазами Гудрун и бежит к конюшне, где ржал Росс и недавно купленная на ярмарке кобыла Берта. Гудрун успела открыть ворота стойла, и обе лошади кинулись  прочь из дома, а на Гудрун упала отделившаяся от дома  объятая огнём балка. Я закричала, что было сил, и кинулась обратно домой, но, вдруг, на полдороги споткнулась о пень и упала на что-то мягкое. Как я узнала потом, я оказалась около городской свалки, рядом с ямой, в которую сбрасывали нечистоты. От падения и неприятного запаха я потеряла сознание и начала проваливаться в небытие. Я увидела туманную дорогу, из которой мне навстречу вылетела покойная Гертруда, мать Зольды,  и закричала:
       – Ага! Попалась! От меня ещё никто, кроме тебя, не убегал! Но  мне ты пока не нужна, с меня пока довольно двух других душ!
       – Оглянувшись, я увидела парящих в воздухе Гудрун и Свена, смотрящих на меня обречёнными взглядами. Вокруг них летали маленькие феи, и звенела музыка с необычно высокими тонами, которая будто сверлила уши. Это играли на рожках малютки эльфы.
      – Что? Проиграла, раззява! Так тебе и надо! – услышала я над головой скрипучий голос.
       Подняв голову, я увидела уже знакомых мне ведьм, летящих на метле по своим делам. Только Чёрной всадницы в этот раз рядом не оказалось. Я подпрыгнула и замахала руками, и, вдруг, чудо! Я неожиданно оторвалась от тверди и полетела по воздуху, прямо за Свеном и Гудрун, и закричала им вдогонку:
– Куда вы? Возьмите меня с собой! Мне страшно тут одной оставаться!
      Свен повис на минуту в воздухе и обернулся в мою сторону, взглянув на меня так трагически, словно извинялся за всё содеянное. Потом резко развернулся и полетел ко мне. Я увидела его печальные глаза, из которых, как мне показалось, готовы брызнуть невиданные никогда досель слёзы:
      – Эльза, милая! Прости меня за всё! Прошу-у!.. Я причинил тебе много страданий, извлекая из твоих трудов выгоду для своей беспутной жизни.  Но я по-своему любил тебя. Ты заслуживала большего, чем я мог тебе дать. У тебя нежное, доброе сердце, и ты ещё встретишь в своей жизни более достойного мужа, чем был для тебя я. Единственное, о чём я тебя предупреждаю: не доверяй Курту! Его лживым словам и обещаниям! Он меня намеренно спаивал и водил по трактирам, зная мою слабость к вину и женщинам, чтобы сжить со света. А потом  жениться на тебе, и тем самым  завладеть моим домом и кошельком.
       Потом ко мне повернула тень Гудрун, крикнув:
       – Прости меня, Эльза, если можешь! У меня не хватило смелости сказать тебе это тогда, когда я передавала тебе свой перстень – твой амулет до конца жизни. Выслушай меня теперь:      
       – Курт – мой внук, которого я искала всю жизнь, а его мать Гретель и есть та самая невестка, погубившая Урсулу. Я узнала это, когда увидела на Курте знакомый магический амулет, который когда-то надела на шею Штефану. Этот амулет приносил ему удачу в сражениях и почти всегда спасал от всех житейских неурядиц. В тот момент, когда я его узнала, я забыла обо всём на свете. Он выведал у меня всё, в том числе и твою заветную тайну относительно шляпок и вина.  Он рассказал о вине Свену, но не сказал его главный секрет, в надежде, что тот погибнет, когда его выпьет, а он женится на тебе, и тогда весь твой заработок потечёт в его непутёвый карман. Но теперь этому не суждено сбыться, так как волшебная шляпка сгорела в доме вместе с рецептом вина. И твоя удача от тебя отвернулась. Ты больше не сможешь шить шляпки, а только сможешь попроситься в качестве швеи в дом к фрау Краузе. Но и это будет ненадолго. Тебе предстоят тяжёлые дни в жизни, но ты выдержишь, так как ты сильна духом и тебе поможет магический  перстень. Когда я всё это поняла, я решила передать тебе свой дар вместе с этим перстнем Мариулы, так как не вижу никого другого, достойного этого дара. А Курту хватит на всю его жизнь заговорённого Мариулой амулета. Он также забудет о тайне шляпок и вина. Этого пожелали домовые. Он будет так же, как и все другие, думать, что Свен слишком много выпил лишнего вина, которое он ему поставлял, оступился и сбросил на пол горевшую в комнате свечку, что и стало причиной пожара.
      Закончив свою исповедь, тень Гудрун полетела дальше за тенью Свена через туманную дорогу. Я кинулась за ними, но чья-то властная рука отбросила меня в сторону, и я услышала голос:
       – А ты куда собралась? Рано тебе ещё к нам!
       Я очнулась, когда крепкие руки подхватили и понесли меня куда-то. Ныл разбитый лоб, из носа сочилась кровь, а от моей одежды несло вонючим запахом свалки.  Слышались крики соседей и других сбежавшихся на шум людей, которые пытались тушить пожар. Но это было невозможным делом, так как не хватало ни ведер, ни воды в колодце. Никто не знал, что этот пожар месть домовых за выпитое вино, а с их колдовской силой люди не могут тягаться.  Лошади бегали по двору вокруг догоравшего дома, около которого собралась толпа осмелевших зевак, рискнувших в эту колдовскую ночь выглянуть за порог. Ганс пытался поймать бегавших по ночному двору лошадей. А мой неизвестный спаситель отнёс меня в старый уцелевший дом, который пожар не тронул, так как он находился довольно далеко от нашего. Когда меня внесли в дом, перепуганная Анетт зажгла свечки. При свете свечей я увидела, что моим спасителем оказался Курт. Моим первым желанием было вцепиться в его горло и задушить за всё свалившееся по его вине на мою голову горе, но мои руки меня не слушались. А Курт спокойно уложил меня в постель, на которой час назад мирно спали Ганс с Анетт, и велел Анетт дать мне чего-то успокоительного. А завтра он к нам придёт и решит, как нам троим жить дальше. Напуганная Анетт принесла миску и кувшин с водой. Умыв и переодев меня в свою ночную рубаху, налила мне в стакан капли, которые ей накануне дала покойная Гудрун. Выпив их, мне показалось, что уличная суматоха начала удаляться от меня всё дальше и дальше.
       Я парила над огромной бездной, выпускающей время от времени огромные клубы пара. Протерев глаза, я увидела что-то вроде отверстия-входа, около которого простаивала вереница бледных душ умерших людей. Бесцветные тени дрожали мелкой дрожью, молча и покорно ожидая своей очереди войти в это судилище, чтобы услышать приговор от его грозной властительницы фрау Хёлле**. Кого только в очереди не было: судьи и каторжники, висельники и адвокаты, курфюрсты и бедняки, самоубийцы и палачи, горожане и крестьяне, разбойники и бродяги. Были тут знатные графы и бесшабашные подкручивающие усы бароны, расфуфыренные дамы, держащие в руках зеркальца. Да, смерть всех сравняла - богатых и бедных, умных и дураков, пеших и конных, старых и молодых, всех выстроила в одну шеренгу в очередь к неподкупной судье фрау Хёлле.
        Но Свена и Гутрун я не нашла. Может быть, они уже прошли. Мне вдруг захотелось увидеть больше, и я пристроилась в шеренгу между двумя вдовами. Когда очередь стала подходить, меня объял страх, но любопытство взяло верх. Я заглянула внутрь и увидела сидящую на троне фрау Хёлле. Это была огромная рыжеволосая великанша с огненными глазищами в золотой короне на голове. Левая половина её лица была красной, а правая иссиня-чёрной, выше пояса она выглядела, как живая женщина, но её бёдра  были покрыты пятнами и разлагались как у трупа. Около неё сидел чёрный пёс с такими же огненными глазищами, как у хозяйки. А сам трон её находился около корней огромного дерева, ствол которого на поверхности опоясывала большая змея. Рядом с троном стояла золотая чаша, в которую капал яд из зевающей время от времени змеиной пасти. Около подземной королевы крутились волосатые существа, довольно неопрятного вида, которые после приговора разводили души по разным коридорам, о чём свидетельствовали многочисленные зияющие тёмно-синим светом отверстия. Что она говорила, я разобрать не могла, но как только очередь дошла до меня, она произнесла:
       – Кто позволил ещё живым спускаться в мою обитель до предназначенного срока? Или, может, ты желаешь взбить мою большую зимнюю перину? К сожалению, у тебя для этого силёнок маловато. А своих не ищи. Тех, кто уже у меня находится, живым видеть запрещено. А те, кто должен явиться, пусть ещё свои последние сорок денёчков над землёй полетают, а потом на мой суд явятся. Их останки ещё земля не приняла, а родные панихиду не отпели. А ну, живо обратно! Благодари Фрейю за проявленный к тебе интерес.
       В этот момент чёрная волосатая рука свернулась в кулак и дала мне такую затрещину, что я подлетела вверх и открыла глаза. Около меня сидела с заплаканными глазами Анетт, а  около двери стоял, переваливаясь с ноги на ногу Курт. Я сразу отчётливо вспомнила все вчерашние события.  Как мне не было тяжело и больно, но жизнь продолжалась. Я теперь одинокая вдова, от которой в скором времени отвернутся все богатые знакомые, те, что в своё время милостиво отодвинулись и уступили мне небольшое местечко в своём окружении. Но хуже всего то, что я теперь одинока, как и прежде, хотя я немножко повзрослела и приобрела с годами жизненный опыт. Нужно похоронить по-христиански обгоревшие останки близких мне людей, с которыми я прожила вместе пять лет. Слёзы хлынули из моих глаз градом, но ими не вернуть умерших, не помочь горю, да и утешать меня со смертью Гудрун стало некому. Но нельзя уступать место панике. Поддаваться ей. Надо взять себя в руки и делать всё, что нужно, чтобы жить дальше. Как только Курт вышел за дверь, я стрелой выскочила из постели и натянула на себя кое-какие вещи. О, Господи! У меня нет траурного платья? Что делать, всё нажитое годами, с таким трудом, сгорело вместе с домом. Я выбежала во двор. Место дома и всего, что в нём было, представляло собой ещё дымящуюся огромную обугленную кучу. Из всё ещё дымящегося пепла Ганс и пришедшие ему на помощь добровольцы выволокли два обгоревших трупа, которые можно было отличить  только по росту. К нам прибывали и другие помощники, которым отцы Бернхард и Йозеф во время утренней молитвы велели явиться и помочь бедным погорельцам, кто чем может: дукатами на похороны и отпевание, на панихиду; продуктами, ибо все наши запасы на зиму сгорели вместе с домом; рабочими руками, которые нам так нужны будут в эти дни.
       В старом доме было небольшое стойло, куда Ганс ночью загнал перепуганных лошадей. Он обнаружил там, к его радости, несколько мешков позапрошлогоднего сена и старую полуразвалившуюся телегу. Ганс решил после похорон её починить, чтобы съездить в лес. Ни дров, ни хвороста у нас на предстоящую зиму не было. В этот момент ко мне подошёл Курт и сообщил, что они с матерью хотят сами заняться похоронами, так как Свен их дальний родственник, а Гудрун к тому же оказалась его родной бабушкой. Фрау Краузе вместе с семьёй тоже примут в этом участие. А мы, втроём, то есть я, Ганс и Анетт можем после похорон переехать на зиму в их дом, в котором для нас найдётся работа. Что касается лошадей, так господин Хагнер их может купить. Такие крепкие лошади в любом хозяйстве пригодятся.      
      Пришлось согласиться, так как иного выбора у нас не было.

*Старик с косой – Смерть. der Tod – Смерть по-немецки мужского рода
** Фрау Хёлль, иногда Гелия (Hellia) – хозяйка ада