Вторая ступень. Глава 4. Старые враги

18 мая 2068 года

Феликс Николаевич печально переставлял ноги в сторону дома. До полуночи было еще далеко, и старый ученый не спешил. И дело было совсем не в том, что в голове собиралась родиться гениальная идея. Только не сегодня. Вдохновение, да и просто присутствие духа покинуло его в этот день. Не было дела и до любования окружающей красотой, хотя майская ночь выдалась удивительно живописной. На бархатной синеве небосвода с каждой минутой всё ярче проступали сверкающие бриллиантики млечного пути. Наконец-то установилась по-настоящему летняя погода и природа с каждым часом буквально насыщалась теплом. Ветер уже не нёс прохладу, а обдавал путника теплым напором и весело теребил шапку седых косматых волос. Подсветка пешеходной дорожки автоматически подстроилась под измученные глазные рецепторы путника — свет приятно освещал путь, периодически рисуя на пути то выпавший из букета модницы цветок, то лужицу столь прозрачной воды, что не встретишь в открытых водоёмах планеты.

При других обстоятельствах Феликс Николаевич наплевал бы на необходимость сна и лишних пару часиков побродил и, как он любил говаривать, “повдыхал всеми фибрами души красу природы”. Но в этот вечер окружающая гармония и умиротворение своим контрастом только раздражали и без того невыносимую боль души. Таких ударов Феликсу Николаевичу Зарубскому, профессору и доктору физико-математических наук испытывать еще не приходилось. Слёзы ярости и отчаяния то и дело пытались прорваться наружу. И когда бессильное бешенство уже почти подтолкнуло его к серии бессмысленных ударов кулаками ни в чем не повинного здания, он опомнился. Остановился, поднял лицо к небу, пару раз глубоко вздохнул и попытался отрешиться от боли. Это оказалось не так легко. Тогда пришел на помощь холодный разум. И Феликс Николаевич начал утомлять свой мозг вопросом, как произошло, что самый близкий человек, дружбу которого он принимал практически как дар свыше, которого считал идеальным… предал его.

Перед мысленным взором прошли годы учебы в университете, совместные попойки и гулянки, прошли годы совместной работы в НИИ, он непроизвольно улыбнулся от нахлынувшей теплоты воспоминаний. Феликс Николаевич вспомнил и трагическую аварию, когда друг держал его, истекающего кровью, как он уговаривал не отключаться… И вот… вот как-то незаметно начал появляться холод в их дружбе. Но как? Феликс Николаевич, превозмогая ноющую боль, силился вспомнить, что же могло послужить их разладу. Защита докторской… Он получает от друга обидную насмешку… Потом странная и какая-то предвзято-нагловатая критика статей. Что совсем не в духе друга. Надо было тогда сразу подойти, поговорить. Ведь ясно же, что друг за что-то обижен. Ясно… Это теперь ясно, а тогда это было лишь крайне неприятно. Феликс Николаевич списывал всё на болезненное честолюбие друга, и как-то даже не придавал никакого значения всплескам неприязни. О зависти не могло быть и речи, ведь друг был куда талантливее и успешнее. А потом в их жизни появилась Ольга. И всё стало ещё хуже. Феликс Николаевич остановился, сердце нещадно защемило, из глаз выкатились слёзы. “Господи! Уже седьмой десяток на исходе, а всё как мальчишка!” Это придало сил. Он украдкой оглянулся, не видел ли кто его постыдной слабости. Но улочка была пуста. Лишь на оставленной позади стоянки электротранспорта слышался нетрезвый треп молодежи. Феликс Николаевич подошел к своему дому. Опознав хозяина за несколько шагов, автомат разблокировал входную дверь и заранее осветил крыльцо.

Прохрустев по гравию и по привычке шаркнув ногами по несуществующему коврику, старый ученый со вздохом хотел начать подъём на крыльцо. Но что-то зацепило взгляд. Он остановился, посмотрел на декоративную урну. Всегда пустая, сейчас же она была полна ворохом мусора. “Это что ещё за фокусы?!” — Феликс Николаевич недовольно скривился. Но что-то в этом мусоре было не так, что-то приковывало его взгляд. Он по старой привычке прищурился, и встроенные чипы мигом увеличили картинку, прорисовали более контрастно, добавили цветов. Но этого уже не требовалось. Феликс Николаевич уже понял, на скомканном клочке бумаги стоит значок, который он знал очень хорошо и который не видел уже несколько десятилетий. На пожелтевшем листе был нарисован карикатурный математический предел, суть которого содержалась в вопросе — к чему стремится жизнь студента, когда оценка устремляется к неуду? Этот рисунок очень часто изображал Михаил — сначала его друг в институте, потом в аспирантуре, а потом и в НИИ, когда они были уже не Феликс и Миша, а Феликс Николаевич и Михаил Васильевич — профессора и доктора наук. Он наклонился, дрожащая рука взялась за грязный лист. Но лист так просто не хотел выскальзывать из миниатюрной мусорной кучи, а потянул за собой целый кулёк отвратительного месива. Старика передёрнуло. Он мгновенно обругал себя последними словами и уже хотел было отбросить эту мерзость, но цепкий взгляд тут же увидел, что мусор — лишь камуфляж, под которым кроется туго скрученная тетрадь. Да, да! Именно тетрадь! Феликс Николаевич с огромным удовольствием вспомнил слово из далёкого детства. Его сверстники были последним поколением, что пользовались в школе этим старинным носителем информации. Она была в точности такая же — плотная пачка листов из старинной целлюлозной бумаги в мелкую клетку, обложка из пластиковой клеёнки.

Уже не обращая внимания на прилипшую грязь, старик внес домой этот хоть и отвратительно пахнущий, но несомненно полный загадок предмет. Скрупулёзно очистив от грязи тетрадь, про себя отметив, что испачкана она была очень тщательно и явно нарочно, Феликс Николаевич раскрыл первую страницу. Знакомый округлый почерк, непонятно откуда взявшиеся старинные чернила. Но слова, слова! Они сбивали с ног.

“Друг Феликс! Прошу тебя, не сочти за труд прочесть всё, что тут изложено. Сейчас ты еще не можешь представить, насколько это послание важно. Я адресую его именно тебе, не только потому, что ты мой настоящий и единственный друг. А еще и потому, что ты в высшей степени порядочный человек, физик-талантище и незаурядный актёр. Эти три редчайших компонента соединились в тебе. Потому другого выбора у меня и быть не могло. Пожалуйста, еще раз прошу: дочитай до конца. Это самое важное письмо на свете Божиим, после скрижалей Моисеевых. Я очень хорошо понимаю твоё отношение ко мне. Увы, но все те гадости и подлости, которые ты терпел от меня, были спланированы заранее. Да, да! Именно так — спланированы мной заранее. Для чего это было нужно? А для того, что бы уверить всех, что мы стали врагами. Именно для этой цели я и устроил перевод Ольги в наш институт…” Феликс Николаевич ошалело сглотнул ком в горле, расстегнул ворот рубашки, и уже не спеша, продолжил чтение. “Видишь ли, друг Феликс, я очень детально изучил твой вкус и составил подобный психологический портрет и физический образ, который наиболее востребован твоим естеством. Прости меня еще раз, но всё было рассчитано заранее. И твоя страсть, и её уход ко мне. Если ты ещё не понял, то пишу тебе прямым текстом: мы с тобой уже давно под надзором. Раньше говорили — “под колпаком”. Иначе бы не стал я тебе посылать это письмо столь экзотическим способом. И если бы я просто инициировал охладевание нашей дружбы, то ты всё равно остался бы в большом подозрении. А так ты преисполнен ненависти ко мне. Так и должно быть. А теперь читай внимательно и запоминай каждое слово. О том, чтобы не сжигать эту тетрадь и речи быть не может! У тебя всего лишь одна эта ночь! Напрягись! Ты сразу поймёшь насколько всё важно. И не вздумай сейчас меня вызывать! Во-первых, ты поставишь под угрозу всё, над чем работал не только я, но многие, многие люди. Во-вторых, когда ты будешь это читать, я уже буду мёртв…”

Феликс Николаевич явственно ощутил, как земля начала уходить из-под ног. К счастью, старый табурет не дал ученому растянуться на полу.

Остаток ночи Феликс Николаевич провёл в чтении тетради. На втором часу он поймал себя на мысли, что находится в каком-то шаге от шизофрении. Одна личность кричала от восторга и осознания величия друга, другая рвалась на части пониманием, что потерян, навсегда потерян настоящий друг и гениальнейший ученый.

Утром Феликс Николаевич сжег тетрадь, выпил натощак полстакана водки и, кутаясь от зябкого ветра, наплевав на работу, направился гулять. Но прогулкой это было назвать нельзя. Ещё не дряхлый, но уверенно стареющий человек пытался растворить свою боль в тиши утра. Как нельзя кстати похолодало, покрытые изморозью листья напоминали ему ажурные ограды на кладбище. И слёзы время от времени скатывались по намечающимся морщинам.

***

19 мая 2068 года

Биржевые сводки в ближайшей перспективе не сулили ничего хорошего. И это сильно нервировало Аркадия Эдуардовича Канева — владельца корпорации “Ямал”. Он был далеко не молод, но очень крепок. Поначалу все деловые партнёры обманывались грубоватой внешностью профессионального борца, но никак не влиятельного бизнесмена, шестым чувством предугадывающего даже незначительные изменения денежных потоков.

В голове Канева выстраивались десятки графиков, таблицы цифр менялись с бешеной скоростью. Он понимал, в такие минуты нельзя расслабляться. Ни на мгновение! Но всё же, даже стимуляторы щедро вливаемые напрямую в клетки уже не могли сдерживать лавину усталости. Шли третьи сутки без сна. Аркадий Эдуардович понял, что вот сейчас и случится то, что обычно называют “конец” в различных вариантах от интеллигентного “вот и всё” до совершенно непечатных изречений парий. “А пошло оно!” — Аркадий Эдуардович оборвал контакт.

Откинувшись в кресле, которое сейчас же приняло новую форму, подстраиваясь под позу владельца, Аркадий Эдуардович прикрыл глаза. Стёкла кабинета изменили уровень прозрачности, и кабинет принял в себя мягкий синий полумрак. Синтезаторы воздуха бесшумно добавили в атмосферу кабинета особую подборку феромонов. А стены повысили звуконепроницаемость до предельного уровня. “Что это?” — глава корпорации удивился нахлынувшему состоянию. “Тишина! Надо же, оказывается, и тишина бывает разная”. Столь глубокомысленный вывод вполне мог бы рассмешить инфоузел, обеспечивающий условия существования главы в его персональных апартаментах. Но роботы не смеются на работе.

Окунувшись на несколько блаженных минут в царство покоя, господин Канев тем не менее не забыл, кто он. И мозг помимо желания владельца в фоновом режиме продолжал обрабатывать информацию. Поймав себя на этом, Аркадий Эдуардович горько усмехнулся, но глаза открывать не стал. “Странно, я раньше за собой не помнил таких выкрутасов.” На что давно знакомый юношеский голос спокойно сообщил: “Так ведь ты неделю назад прошел процедуру вживления имплантов нового поколения”. Этого было достаточно, чтобы Канев хлопнул себя по лбу и весело обругал себя матерными словами беспутной юности. Как он мог забыть! Хотя с перманентно ухудшающимся бардаком в финансовом мире ещё и не это забудешь. Миг, и волна радости схлынула, и Аркадий Эдуардович вернулся в седло погонщика делового мира. Даже в общении с внутренним голосом, босс оставался боссом: “Новые импланты функционируют в полном соответствии с заявленными характеристиками?” Цифровой инфоузел также по-юношески весело ответил: “На все 100 процентов. Радуйся!” Азарт мигом разорвал тугую пелену тумана усталости. Конечно! Как он мог не заметить, ведь почти все поступавшие сообщения, имевшие сиреневую окраску, то есть высший уровень шифрования, обрабатывались совершенно без задержек! “Ну, молодцы, ребятки! Надо бы вас отблагодарить, — и тут же отдал приказ, — Вызвать Пушкова!” Пушков отозвался без промедления:
— Доброго утра, Аркадий Эдуардович! Вижу, вы прошли модернизацию.
— Привет! Ты прав, уже неделя, как прошел. Представляешь, только сегодня об этом вспомнил. Совершенно ушла эта канитель с задержкой шифрования.
— Я рад. Теперь в сети вам будет намного комфортнее. И плюс — гораздо более высокий уровень защиты.
— Да, да. Денис мне говорил. Но я что-то сомневался. О! Кстати, как у него дела? А то парень что-то приуныл в последнее время.
— У Дениса Евгеньевича всё нормально. Но в НИИ  произошло ЧП. Сегодня был обнаружен труп профессора Гончарова.
— Это того самого хмыря? Как это он так доигрался?
— Да, Аркадий Эдуардович. Произошел несчастный случай. Его убило электрическим током в домашней лаборатории.
— Несчастный? По отношению к таким кляузникам слово “несчастный” как-то не подходит. Но это точно случай? Ну, то есть, случайность?
— Абсолютно. Инфоузел был перепроверен. Так что всё чисто.
— Хм… Нда… Ну, теперь Дениске мешать никто не должен. Или у вас там еще дружок Гончарова затесался?
— Вы, наверное, о Зарубском? Они давно уже не друзья. Зарубский уже несколько лет с ним не разговаривал. Там и карьерная зависть, и амурные дела. Как раз вчера в институте был ученый совет, и Гончаров так опустил своего бывшего дружка, что всем стало искренне жаль беднягу. Он после со стыда напился до положения риз. Так что еще и не знает о смерти своего бывшего друга.

***

21 сентября 2068 года

Утро выдалось пасмурным. Канев сбросил затемнение окон на ноль и любовался осенней серостью, внезапно завершившей декаду бабьего лета. И хоть в спальне стояла привычная для хозяина жара, но вид уличного ненастья заставил невольно поёжиться. Прошлёпав босыми ногами по паркету спальни, Аркадий Эдуардович спустился в столовую. Сколько себя помнил, он всё всегда делал лишь так, как ему хочется. И никто не смел ему перечить. Вот и на склоне лет, став одним из богатейших людей планеты, он обожал ходить по своему дому босиком. Домом это место можно было назвать лишь условно. Простые смертные называли его Каневской пагодой, журналисты дворцом нового желтого императора, намекая на склонность магната ко всему восточному. В реальности личные апартаменты владельца богатейшей корпорации “Ямал” только внешне имели сходство с постройками древней Японии. Девять надземных этажей и шестнадцать подземных, разветвленная система коммуникаций, несколько независимых энергоузлов, четыре уровня особо защищенных помещений для выживания при катаклизмах любого уровня, которые хозяин по-старинке называл “бомбоубежищами”, несколько скрытых систем эвакуации, включая шахту с готовым в любую минуту к старту суборбитальным челноком. Об этих подробностях жилища миллиардера знали единицы. Аркадий Эдуардович обожал свой дом. Этот дом был только его. Здесь не устраивались приемы, сюда не ходили ни гости, ни “ночные бабочки”. Даже жена и наследники не были тут никогда. Канев с самого раннего детства хотел иметь дом, в который будет абсолютно исключен доступ посторонних. Все помещения полностью обслуживались автоматами, изолированными от внешнего мира и имевшими строго доинтеллектуальный уровень. С момента постройки, кроме хозяина, порог дома переступали всего несколько преданных людей. В мире, где всё продается и покупается, верность стоит неслыханно дорого. Канев это хорошо понимал. И очень четко чувствовал, кто на что способен и сколько может стоить. Именно эту врожденную способность он считал краеугольным камнем жизненного успеха.

Канев, не спеша, поднялся на шестой этаж. Излишняя поспешность и суматоха всегда вызывали у него отвращение. И хотя за последние годы впустую не было потрачено ни минуты, но всё же властитель дома был склонен к неторопливому и организованному ведению дел.

Зал медитации встретил тишиной ожидания. В какие бы комнаты и залы Канев не входил, никогда и нигде более не возникало ощущения распахнутых в ожидании дверей. Однажды он даже поручил спецам перетряхнуть весь инфоузел зала, чтобы уяснить природу загадочной подстройки под его эмоциональный фон. Но все проверки подтвердили, что система имеет примитивнейший мыслительный аппарат, ориентированный на исполнение строго определенных команд, и уж точно ни о каком воздействии на эмоциональном уровне нет и речи. Узнав это, Аркадий Эдуардович усмехнулся, и про себя окрестил это место “спальней души”. Захватив огромных размеров одеяло из лисьего меха, разместился в ложе, которое заранее приобрело форму и свойства старого садового плетёного кресла-качалки. Мысленно отдав приказы, Канев ощутил невероятно скоротечное наступление зимы. В зале холодало, экраны стен превратились в зимний лес. Из системы моделирования климата порывами ревела напоённая холодом и снегом настоящая февральская метель. Иной раз Канева, укутавшегося в меха, обдавало снежным залпом. Этот зимний лес, он очень любил. Погодная модель составлялась им лично в течение длительного времени. Несколько месяцев Канев подбирал ароматы снежного ветра. И хотя ни один человек не учует в зимнем ветре запах опавшей листвы и лесных трав, но Аркадий Эдуардович упорно подбирал комбинации из сотен возможных компонентов. И вот теперь наслаждался. Получить такую порцию ощущений в виртуальности было несравненно проще. Но Канев считал, что воспринимать нужно не только мозгом, но и телом. Потому, рациональный и рачительный хозяин, с легкостью отдал за создание уникального зала несколько миллионов евро.

В зимнем лесу наступало утро. Солнце заиграло на заснеженных елях, будто одетых в песцовые шубы. Небо с каждой минутой светлело, пока не стало до рези в глазах ярко-голубым. То там, то здесь мороз выжимал из древесных стволов треск. Канев кутался в шелковистый мех, жмурился от проецируемых солнечных лучей, ворочался в идеальном кресле, бурча как сытый медведь.

Полчаса сна в идиллической обстановке под завязку наполнили Канева энергией. И вот теперь он ждал в гости одного из тех, кого он одарил высочайшим уровнем доверия — допуском в собственный дом.

Пушков прибыл секунда в секунду.

***

После часового обсуждения текущих проблем Канев шумно выдохнул, поднял указательный палец правой руки и сделал секундную паузу. Пушков за долгие годы общения с шефом понял — настало время для последнего вопроса и завершения беседы. Службист знал, о чем спросит шеф, и готовился загодя. Но порадовать решением проблемы не мог.
— Валя, объясни мне, куда девался плазмокристал?
— Аркадий Эдуардович, мне страшно в этом признаться, но поиски кристалла результатов не дали.
— Что? — Канев резко повысил тон, давая понять, что задеты уже личные интересы, — Больше года кормили меня завтраками, а теперь расписываетесь в собственном бессилии?!
— Аркадий Эдуардович, — голос Пушкова стал тише, но твёрдости не утратил, — Я понимаю, что стоимость…
— Стоимость?! Да ты понимаешь, что каждый из шести кристаллов обошелся мне, лично мне, в десятки миллионов евро! У вас, из вашего чертова бункера, где система защиты еще дороже, крадут как на базаре кошелек! У вас охранная система по параноидальности слежки переплюнула все возможные уровни! — Канев выплеснул первую волну гнева, пару раз резко и глубоко вдохнул, словно готовясь в новому раунду, — И ты теперь мне заявляешь, что поиски результатов не дали. Да у вас и никаких поисков быть не должно! Ни у кого… Ты меня хорошо слышишь? Ни у кого вообще не должно быть возможности украсть что-либо на столь защищенном объекте! А у вас сперли ключевой элемент работы!

Пушков слушал слова шефа с каменным выражением лица. Они не трогали его. Не трогали потому, что он их задавал и себе и подчинённым не одну сотню раз. Когда обнаружилась пропажа плазмокристалла, имеющий несколько десятков линий защиты Научно-исследовательский институт информационных сред превратился в глухо замурованный склеп, из которого не было выхода никому. Три недели сотрудники всех уровней не покидали рабочих помещений. В институте практически все направления деятельности были строго засекречены до такой степени, что сотрудники в большинстве случаев понятия не имели, чем заняты соседние лаборатории. Более того, даже мало кто из сотрудников представлял реальные масштабы помещений этого заведения. И объявление глухого карантина при каких-либо ЧП было делом привычным. Но никогда такие акции не длились более двух суток. В этот же раз всё оказалось гораздо серьёзнее. Инфоузел был мгновенно изолирован. Спецы просмотрели все записи, изменения состояния узла, все возможные сетевые контакты, просеяли данные от огромного количества датчиков. Безопасники и спецы, имеющие соответствующий допуск вкалывали, не покладая рук. Рядовые сотрудники жили в лабораториях и могли только гадать, что думают их родные дома. Сухой паёк и теоретическая работа — вот и весь выбор для изолированных ученых, лишенных даже примитивных вычислительных мощностей. Три недели институт представлял собой карцер. Три недели попыток хоть что-то вытрясти из инфоузла. За эти три недели Валентин Иванович Пушков, руководитель службы безопасности Канева и куратор ключевых проектов шефа, спал не более суток. Его подчиненные тоже валились с ног. Но мысли, плюнуть и лечь спать, не возникло ни у кого. Неповиновение начальству у безопасников каралось так называемым “местным трибуналом” — командир мог застрелить бунтаря безо всякой ответственности. Сертификат права позволял в случае ЧП и не такое творить с подчиненными.

И всё же, несмотря на нечеловеческие усилия, кража осталась нераскрытой. Единственное, что спецы смогли достоверно установить, кто-то очень хитро дезориентировал инфоузел, который по непонятной причине не только не поднял тревогу, но и уничтожил практически всю информацию, которая могла навести на след. И всё же кое-какие зацепки, более напоминавшие догадки, были. И указывали они, что злоумышленник действовал снаружи, и что плазмокристалл действительно покинул стены института. В последнем утверждении никто не сомневался. А вот первое очень не нравилось Пушкову. Ясно было, что для реализации такой аферы в НИИ должен быть как минимум один сообщник, а скорее целая банда. Когда были перепробованы все мыслимые методы, Пушков распорядился провести  углубленное ментосканирование сотрудников. Процедуру прошли все, кроме академика Гончарова. Учёный с мировым именем и лауреат Нобелевской премии не мог пройти обследование вовсе не из-за уважения перед его заслугами. Ментосканирование его мозга было затруднено стремительно развившейся раковой опухолью. Увы, но отец поколения плазматов, основатель теории информационного внутриклеточного баланса, умирал от болезни, которую его создания решить были не в силах. Сверхмалые роботы пока не могли бороться с раковыми клетками в головном мозге без разрушительных последствий, хотя в других частях тела они побеждали врага с лёгкостью.

И вот смертельно больной ученый фактически изобличен в похищении века. Но прямых улик не было. Пушков тут же загнал в авральный режим несколько НИИ, отвечавших за разработку аппаратуры ментосканирования. По заверениям инженеров, доработка ментоскопа для преодоления барьера раковых клеток могла занять не менее полугода. И вот этот срок истекал. За все полгода с Гончарова не спускали глаз. Весь дом его был под неусыпным контролем, все люди, которые попадали хотя бы просто в поле его зрения на пеших прогулках перепроверялись по нескольку раз. И вот аппарат готов, и должен быть доставлен для ментосканирования академика. Но накануне этого Гончаров погибает по глупой случайности в домашней лаборатории. В то, что это случайность, Пушков не верил ни секунды. Но доверенные специалисты, производившие выемку данных из домашнего инфоузла, категорично на этом настаивали.

— Аркадий Эдуардович, — Пушков говорил со спокойствием будды, которому нет разницы — жить или умереть, — О ходе расследования я вам докладывал регулярно без малейших задержек и в полном объёме. И сейчас могу сказать только то, что я на сто процентов уверен — Гончаров был к этому причастен. А вытрясти из него информацию без веских доказательств было невозможно. Всё-таки он Нобелевский лауреат. О судьбе плазмокристалла пока ничего не известно. И это говорит о том, что, скорее всего, он был выкраден не для продажи. Я более чем уверен, что он был нужен самому Гончарову для личных исследований. Хотя, как показало следствие, никаких серьёзных работ, требующих вычислительных кристаллов такого уровня он не вёл. Вероятнее всего, у него были какие-то планы, которые он не желал предавать огласке. Так или иначе, чёрный рынок плазмокристаллов мониторится постоянно. Но я опять же, на сто процентов уверен, что это ничего не даст. Плазмокристалл был спрятан Гончаровым. Только он мог задурить инфоузел НИИ. Теоретически мог. Хотя никому из спецов и близко не удалось предположить, как именно.
— И каково твоё предложение? — произнёс Канев с невероятным нажимом.
— Оставить всё как есть.
— Как? — Канев аж опешил от такой непривычной наглости службиста, — Что значит “оставить как есть”? Ты в уме ли?
— Так как все усилия успехов не принесли, то единственное, что остается — ждать, когда кристалл всплывёт. Иного предложения у меня нет, — Пушков четким, как автомат, жестом придвинул шефу пачку документов, встал и застыл по стойке “смирно”, давая понять, что он солдат и волен принять любой приказ командира. Даже застрелиться.

Ничего такого Канев не мог и предполагать. Конечно, он понимал, что кража таких вещей делается с серьёзной подготовкой. И найти вещь будет нелегко. Но не мог и предположить, что Пушков не сможет сделать ничего реального. Видимо, ситуация в действительности выглядела вовсе не так, как он представлял. И вовсе не потраченной колоссальной суммы было жалко. Такой кристалл мог принести куда больше проблем, окажись он в руках конкурентов. Или того хуже… Мысли Канева приобрели новое направление. Он встал, подошел ко окну. С трудом пробивающее облака солнце не могло разогнать серость дня. И мысли тут же наполнились дурными предчувствиями.
— Что по вопросу наличия разума у сущностей в пси-сети?
— У меня результаты нашего НИИ и независимой экспертизы швейцарцев…
— Не томи! — не оборачиваясь рыкнул шеф, — Одним словом!
— Они разумны.
“Вот и пришло то самое “или хуже” — пронеслось в голове Аркадия Эдуардовича Канева.