Последняя битва Ганнибала

Карфаген.
 202 г. до Р. Х.
Много раз побеждавший, но ни разу ни поверженный, шестнадцать лет пробывший на чужой земле, великий полководец возвращался в Карфаген. Но безрадостен был этот путь для того, кто столько времени не видел отчего дома. Он предпочёл бы сложить голову на чужбине, чем ступить на выжженный берег родины и здесь лишиться всего.
А из писем суффетов, следовало именно это: Карфаген гибнет. Не осталось никого, кто мог бы защитить их, ни Сифакса, ни Гасдрубала. Римский же консул безжалостен, силён и очень коварен. Насчёт этого, конечно, Ганнибал был не совсем уверен. Просто его соплеменники очень напуганы удачами римлян, настолько, что даже готовы сдаться, если Барка не поспешит к ним на помощь. Он представлял себе запертых в крепости, несчастных и ревущих людей, представлял их глупые жалобы на якобы разгневанных богов, бессмысленные молитвы и жертвоприношения. Ганнибал не удивился бы, если они всё ещё бросают мальчиков в огненную пасть Баала, чтоб задобрить его. Только зачем? Вряд ли на Сципиона обрушиться град камней или иная кара. С ним можно справиться лишь одним путём: в бою, но с теми, кто давно знает, что непобедимых нет, что римляне также смертны, как и остальные люди. Такие храбрецы, ветераны войны, сейчас плыли с ним. Но, судя по сведениям, их слишком мало в сравнении с армией врага. Зато у них есть Ганнибал.
А кто такой Сципион? Полководец пытался вспомнить, видел ли его? Да, слухов о нём много и славой своей он почти равен ему. За молодость консула кличут Александром, а Барку - одноглазым пуном. Была битва у Требии, где чуть не погиб отец Сципиона, потом были Канны... Потом Испания, где с точностью наоборот, всё завершилось поражением пунов. Ганнибал же прошёлся по Италии с победой, но не взял Рим, юность свою, здоровье сгубил и увечным, постаревшим воином стучится в двери дома. Дома, который и сам вот вот-вот рухнет.
Вот какие мрачные мысли наполняли голову Барки. Он тоскливым взглядом попрощался с Италией, и, когда через сотни стадиев кормчий возвестил о земле, весь замер в напряжении. Один из воинов подошёл к полководцу, стоящему на палубе. Он сообщил, что их корабль носом обращён к полуразрушенной семе.
- Даже боги и Танит отвернулись от нас. - промолвил Барка. - Хорошо, тогда мне опять самому придёться отвращать злой рок.
И он приказал повернуть туда, где возвышался малый мыс Лептиса. Это заняло некоторое время, зато войско, больше склонное к суеверию, чем к страху перед врагами, могло спокойно высадиться в небольшом порту. Здесь, в городе он переждал зиму, позволил армии отдыхать от долгого пути и подготавливаться к последней, самой важной битве. Всё это время к нему приходили посланники из Карфагена, те, которые всегда его поддерживали и те, кто на коленях приползали к ногам Сципиона, прося о мире, пока его не было. Последних было немало, и все они являлись единомышленниками подлого Ганнона, больше всего трепетавшего от приезда Барки. Он весь негодовал из-за того, что переговоры с Римом снова сорвались и в тайне мечтал никогда не увидеть Ганнибала у ворот Карфагена.
Среди тех, кто во всём стремился помочь полководцу, был Гасдрубал. Он снарядил войско и вместе с сыном прибыл в Заму, куда уже перебралась армия полководца. Всего пять дней пути и тридцатитысячная армия Сципиона отделяли город от Карфагена.
Ночью были схвачены лазутчики пунов. Их консул не только не тронул, но велел провести по лагерю. Те воочию убедились, сколь самоуверенны римляне и невредимыми вернулись к Ганнибалу. От них он узнал, что Масинисса прибыл с подмогой. А сам Барка, едва достигнув Африки, узнал о смерти Магона и теперь вот стоит здесь, на родной земле, более одинокий, чем у твердыни Рима.
Тогда к Сципиону прибыли другие пуны. На этот раз они были посланы, чтоб передать приглашение от своего полководца: сам Ганнибал зовёт для переговоров римского консула.
Два лагеря раскинулись напротив друг друга, один на холме, другой - у самой воды. А между ними находился пологий склон, поросший зелёной травой и обдуваемый со всех четырёх сторон ветрами. Там и встретились два самых знаменитых полководца этого мира.
Первый из них подъехал на белом коне, украшенный алой попоной. За ним следовало двое воинов-переводчиков, а за спиной, на расстоянии полёта стрелы выстроились все консульские ликторы и целый полк с ними. Сципион легко соскочил с седла. Откинув пурпурный плащ с одного плеча, он твёрдо направился к человеку в сопровождении стольких же людей, который ждал его.
Тот долго и внимательно смотрел на молодого Публия одним глазом. Второй глаз по-прежнему скрывала повязка, поседевшие волосы спадали на лоб. Какие ещё тайны скрывал этот человек, с внешностью свирепого, одноглазого дикаря, но образованного умом, как все греки и изворотливого, как все пуны? Он сам, должно быть, прекрасно осознавал, сколь ужасен на вид, вот только единственным зрачком Ганнибал видел лучше и дальше многих других, будь то римляне или карфагеняне.  От него веяло силой, уверенностью, и Сципион, при всей своей ненависти, не мог не восхититься этим прославленным полководцем.
- Так распорядилась судьба, - начал Ганнибал. - что мы оба здесь, хотя совсем недавно я был между Аннием и Римом. А теперь ты повторяешь мой путь. Но удача часто подводит, это ли не пример тому, что сейчас я нахожусь пред тобой? А ведь война, которую начал я, в которой бился с твои отцом и столько ваших военачальников сгубил, славна скорее поражениями римлян от меня, чем твоими победами! И ты, я знаю, очень гордый своим счастьем, должен гордиться ещё и тем, что сам Барка просит у тебя мира. Хотя за моими плечами столько битв и ни единого раза я не вёл переговоров, ни с кем! Тебе же боги позволили отомстить за отца и дядю, пленить Сифакса, теперь устрашить сам Карфаген! Тем печальней участь, когда после стольких свершений может ничего не остаться! Я покинул Италию, потерял братьев, старость настигла меня там, где я воевал без конца и без цели, а теперь и вовсе вынужден просить за своё отечество у того, кто едва ли мог уберечь собственное. Ты не сражался со мной в Риме, но не проиграл ни одной битвы на чужбине. В этом мы похожи.     Ты молод, горяч и готов пренебречь миром ради новой славы. И я был таким. Но, даруя мир, ты обессмертишь себя скорее, нежели вступив в битву. Ведь судьба, как я уже сказал, непостоянна и самых везучих она повергает в отчаяние!
Сципион заслушался и в конце концов улыбнулся, не зная, как лучше ответить, чтоб не задеть его гордость.
- Отчаяние мне не грозит, Ганнибал. Потому что ты, а не я просишь о мире. И именно твои соплеменники отвергли мои условия о мире, в надежде, будто ты спасёшь их. От тебя же я только и слышу слова о доблести, судьбе, да горестях карфагенян. Будто это я, тиран, пришёл к вам первый! Но разве не ты начал войну, напав на Сагунт? И в прошлую войну разве не вы атаковали Сицилию? Условия были тяжелы, как вы того заслужили! Однако я не прибавил и пени из того, что следует вам уплатить Риму за все причинённые бедствия! Знаю, каким меня считают, Ганнибал! Но это ты вынудил меня плыть сюда! И вот теперь, когда я тут нахожусь, выманив тебя с земли Италии, вы вспоминаете о мире? Где ты был раньше, скажи мне? Я считал бы себя угнетателем, если б твои войска уплыли с берегов Бруттия, а я  вторгся в эти приделы и высокомерно отвернулся от тебя! Нет, это ты хитростью хочешь выпросить, чтоб я смягчил приговор Карфагену после стольких лет раздоров! Все твои уловки я изучил, как видишь! Что же касается дела случая, я знаю, сколь непостоянна судьба, однако нынче боги, ты верно заметил, благоволят мне. И именно я приму решение, которого вы достойны. Ещё раз тебе повторю, римляне, не начинали войны с вами, не бросались вероломно на ваших союзников и не разжигали раздор на земле Африки. Ну, а если вам и с этим трудно согласиться, чтож, готовьтесь к войне, ибо вы не в силах переносить мир!
Сципион развернулся и направился к ожидавшим его людям. Ганнибал не сводил взгляда с его спины, пока консул не сел в седло и не помчался в свой лагерь у воды. Тогда и Ганнибал вернулся к своим.
Война, так война, раз иного не дано. Барка сделал всё возможное, чтоб разпалить её и не меньше, чтоб завершить. Но отважный Сципион отверг все его попытки. Может, оно и к лучшему. Сражаться для них обоих было привычней, чем переписывать бумаги и слать друг другу послов. Так хоть можно ещё раз поспорить с богами, которые некстати отреклись от своего прежнего любимца и во всём помогали Публию. Не иначе, как он их сын. А что же Танит? Разгневана ли она смертью своей жрицы, Сафанбаал или тем, что Ганнибал не смог исполнить своей клятвы в Италии, кому ведомо? Только на сей раз уже ничего не изменить.
Каждый из полководцев ободрял воинов. Ганнибал говорил о тысячах убитых римлянах в Италии, а здесь, на родине, тем более зазорно проигрывать им, чужеземцам и захватчикам.
Сципион напомнил о поражениях пунов в Испании и том, как устрашены они нынче, что даже о переговорах его умоляли. Но по природе своей настолько лживы, что не в состоянии ни одного пункта исполнить, как следует.
"На весах сейчас лежит не Африка и не Рим, а весь мир. Власть, которую обретёт победитель, будет не на день и не на год, а на век. И не над одним клочком суши, а над многими странами. Это самая последняя битва, и ей суждено прекратить спор между Римом и Карфагеном, кровавым следом растянутым на сотню лет!"
Сципион замолчал и осмотрел ряды своих легионеров. Их он выстроил так, чтоб оставались широкие проходы, по которым могут двигаться слоны, не причиняя особого вреда воинам. На третьей линии помещались триарии, а далее стрелки. Вот они то и должны были засыпать слонов стрелами.
На флангах, как обычно, располагалась конница - слева квестор Гай Лелий, справа - Масинисса. Его прежде всего и хотел повидать Сципион. Молодой нумидиец только-только оправился от смерти жены. Консул, как мог, задабривал его подарками, назвал при всех царём, послов отправил в Сенат и всячески восхвалял доблесть сына Галы. Отчасти консул чувствовал свою вину. Видят боги, как он не ожидал, что юная Сафанбаал выпьет яд, подосланный собственным супругом! Но что случилось, того не исправить. Больше его беспокоило состоянии друга, который был на грани между жизнью и смертью. Публий еле убедил его, что обретшему царство и богатство, совестно помышлять о самоубийстве. Как бы ни была прекрасна карфагенянка, всё ж на свете найдётся немало женщин, способных заменить её. Да и война с пунами ещё не завершена, а потеря такого союзника, как Масинисса, означало полный крах для армии римлян.
С горем пополам, консул вернул нумидийца в состоянии, годное для битвы. А тот ещё больше возненавидел своих прежних союзников-пунов. Ведь они разлучили его уже однажды с Сафанбаал, а, значит, её гибель была и на их совести!
В войске Ганнибала было восемьдесят слонов, балеарцы, лигурийцы, мавры, македонцы и даже италийцы из Брутии, под угрозой последовавшие за ним. В передних рядах он разместил ненадёжных наёмников из Галлии и Лигурии. Слоны являлись главной ударной силой. Ну а с тыла находились африканцы и карфагеняне, которые в решающий момент могли вступить в бой с римлянами и своим бы отступить не дали.
Бой начался с атаки слонов. Их римляне окружили, как велел Сципион и принялись избивать. Несчастные животные ревели, бежали без оглядки, топча и круша всё на своём пути, а потом и вовсе повернули на своих же.
Передний строй пунов пришёл в замешательство, в добавок на них наскочила конница Масиниссы.
В это время вторая линия вступила в бой. Это были африканцы, испанцы и македонцы. Они подождали, пока римляне истомятся, избивая передние ряды. Трупов и крови было множество, люди, точно жертвенный скот, пытались укрыться за спинами своих, но те, не дрогнув стояли и даже сами убивали отступающих.
Ганнибал как раз надеялся на то, что его ветераны дадут наступающим легионам консула отпор. Но Сципион отдал приказ утомлённым, раненым гастатам отойти и выслал вперёд своих триариев. Начался бой среди равных. Говорили, что сам Ганнибал и Сципион вели их и чуть ли не скрестили копья в этой ужасной схватки двух величайших армий древности.
Удача в тот день покинула Ганнибала. То ли упорство римлян, то ли их сплочённость и нескончаемая череда побед позволили Сципиону возобладать над таким непревзойдённым противником. Ветераны Барки дрогнули, с тыла их накрыла молниеносная конница Масиниссы. Из этой безумной схватки Ганнибал вырвался с несколькими всадниками. А за его спиной разрушительный вихрь под именем легионов Рима довершал крушение его армии, армии Карфагена, всей войны, названной Второй Пунической.
        ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Он бежал. Человек, не умеющий прежде проигрывать. А проиграв единожды, он проиграл всю войну. Несправедливо, ведь римляне и того больше терпели горестей, но всё же выстояли. Ганнибал был раздавлен грузом этого горя. Для того ли он покинул Италию, всё, ради чего сражался и чем жил, чтоб уступить триумф мальчишке-консулу? Его единственное спасение - Карфаген. Но и там он был, точно проситель.
В городе ждали полководца, и ворота должны были вот-вот распахнуться.
Со стены Ганнон высматривал приближение своего давнего недруга, затаившись, как хищник. Не известно, чего он больше страшился - приезда ли Ганнибала или появление римлян. Тех, других, он по-крайней мере, всегда поддерживал и, странное дело, боялся намного меньше.
- Ганнон!
Суффет вздрогнул всем телом и обернулся на голос. За его спиной стоял Гасдрубал, исполнявший роль коменданта города.
- Ты что так незаметно появился? - рявкнул суффет.
- Да вот, хочу узнать, почему ворота до сих пор закрыты?! Вели немедленно вспустить Ганнибала!
- А что, он уже здесь? - руки Ганнона задрожали и он перегнулся через каменный выступ. Внизу топтались на месте несколько всадников. И, хоть высота была огромна, один из них посмотрел вверх, и Ганнону показалось, что он неотрывно следит за ним.
- Неужели ты оглох? - крикнул Гасдрубал. - Ворота!
- Ты волнуешься? - спросил Ганнон, хотя по-настоящему волновался только он сам. - С ним нет твоего сына. Никто не спасся. Мы проиграли!
- Да замолчи! - накинулся на него Гасдрубал. - Замолчи! - он совсем обезумел от горя, когда узнал о смерти дочери. О потери же сына и вовсе не хотел слышать.
- Всё кончено! Нас никто не спасёт! - с Ганноном вдруг случилась истерика. Он стал реветь, как баба, рвать волосы на своей и без того плешивой голове, метаться по самому краю стены. - Я же говорил всем вам! Нужен мир! Я всех убеждал! И ту женщину, которую я не хотел убивать! Не хотел! Мне всего-то было надо, чтоб Карфаген жил без войны и чтоб она меня любила! А она... только о нём думала, только его ждала!  Мы все в расплате за наши грехи! Нас перебьют и город сотрут с лица земли! И всё из-за него! - Ганнон указал вниз, где ждали всадники и при этом наклонился так низко, что несколько камней сорвалось вниз. - Ненавижу тебя, Ганнибал! Ты всё сгубил и пришёл за мной! За моей душой он здесь!
- Ганнон! Что ты делаешь! - заорал Гасдрубал.
Суффет оступился, широко вращая руками, словно пытался уцепиться за что-то. Его грузное тело перевесило, глаза округлились, как у потерявшего рассудок и он полетел вниз, к самому основанию стены.
Всадники уже въехали в ворота и не слышали вопля упавшего со стены.
Вечером Ганнибал предстал перед советом ста четырёх, среди которых больше не было его давнего противника, а Гасдрубал сидел в стороне, точно осуждённый. Двадцать тысяч карфагенян пало в битве при Заме, среди них Ганнон, его сын, а самого военачальника снова обвиняли во всех невзгодах. Но Ганнибал первым вступился за Гасдрубала. Он сейчас испытывал ту же участь, поверженного, разбитого и сожалел, что сейчас обвиняли того, кто ни разу не предал, не склонил голову перед таким человеком, как Сципион. Сражался с ним один на один и в Иберии, и в Африке, лишившись всего и теперь за ненадобностью своей приговорён к казни!
Гасдрубал с благодарностью посмотрел на Барку, однако, совершенно не испытывал интереса к своей участи. Не для того он столько раз ускользал от римлян, чтоб подвергнуться бичеванию от своих собственных земляков.
Ганнибал продолжил:
- Битву я проиграл, а вместе с ней - войну. Сейчас ни о чём, как о мире, говорить не буду. Пусть он и станет запоздалым, но мы всё должны вытерпеть и принять любые условия, предложенные консулом Публием Сципионом.
Совет скорбно затих. От того, как поведёт себя этот дерзкий юноша зависела участь Карфагена. Вскоре нашлось десять самых знатных карфагенян, выбранных для посольства к римскому полководцу.
Барка одобрил их, а также подарки, которые должны были доставить победителю. Снова, как и перед началом битвы, все полагались на Ганнибала. Его имя неизменно внушало почтение и согражданам, и врагам, хоть те сейчас диктовали свои правила.
От Сципиона прибыл ответ: пусть карфагеняне владеют землями и городами, какие были у них до войны, но должны выдать Риму всех перебежчиков, военные корабли, кроме десяти трирем, слонов, выплатят десять тысяч талантов, хлеб и жалованье отрядам римлян, вернуть прежние владения Масиниссе и никогда без разрешения Сената не начинают войны, ни в Африке, ни за её пределами.
Словно тучи заволокли небо над Карфагеном. Свободолюбивые пуны согнулись под тяжестью этих условий. Нелегко одевать рабские цепи на тех, кто сам повелевал недавно и считался господином всех морей и земель. Отныне миру объявлялся один единственный повелитель, и никогда уже не поднимиться с колен тот, кто однажды дерзнул бросить вызов Римской республике.
Только Ганнибал не унывал. Он сперва вошёл в число советников и при этом считался главнокомандующим, поскольку лишь его авторитет удерживал наёмников и внушал им почтение. Затем, в последующие годы, Барка был назначен суффетом, иными словами, правителем Карфагена, притом единственным. Его реформы в мирное время были точны и справедливы, как и все прежние битвы. Главной целью он считал избавить город от расхищения и пресечь попытки богачей наживаться за счёт казны. Это требовалось для того, чтоб тяжесть выплаты контрибуций не ложилась всецело на плечи народа. В тоже самое время, армия и сторонники Баркидов являлись его главной опорой. Но, как и в любое время, нашлись завистники, недовольные преобразованиями Ганнибала, заискивающие перед Римом. Они нажаловались в Сенат о переговорах Барки с царём Сирии, Антиохом, и Сенат ужаснулся. Им ли было не знать, как непреклонен сын Гамилькара в своей ненависти к ним, и сколь могуч Антиох, полководец талантливый и смелый? Объединившись с Ганнибалом, они долго не оставят Рим в покое.
Вот так, свои, а не враги решили сгубить великого полководца, их единственного защитника, и вынудили его искать спасения в изгнании. Ганнибал бежал тайно, заранее приготовив корабль. Ему не о чем было сожалеть, на чужбине он был также одинок, как и на родине. На чужбине никто бы теперь не согрел душу скитальца. Там ему и предстояло бороться с судьбой, словно затерянной лодке среди волн, то к одному берегу приставая, то к другому...