Сны-2. Другими глазами

Сон первый: Твоё имя Дейв Страйдер.

Твоё имя Дейв Страйдер, и сегодня тот самый день твоей жизни с немного странным парнем, которого ты подобрал у взорвавшейся лаборатории. Ты думаешь о том, что над ним, наверное, ставили опыты – когда ты к нему прикоснулся, тебя неплохо шарахнуло слабым разрядом тока.

Когда ты спросил его, как его имя и что с ним случилось, он промолчал. Ты не настолько туп, чтобы не понять – он без сознания. Он обессилен.

Ты не думал слишком много об этом. Ты почти сразу заметил тёмную кровь под ним. Поэтому, освобождая его от сети дрожащими руками и то и дело вздрагивая, когда он шипел, ты решил, что первой его остановкой станет твоя квартира.

Ты нёс его на руках до своего дома, изредка останавливаясь, чтобы проверить – в порядке ли он, и передохнуть немного. И ты тихо радовался, что декабрь нынче тёплый.

Дома ты уложил его на диван, забыв подложив под него что-нибудь, чтобы не пачкать обивку. Ты укрыл его простынёй, укутал его ноги, закутанные в чёрный латекс с жёлтыми прошивками, в тёплый плед. У тебя странное ощущение, когда ты сжимаешь его ледяные ступни.

У тебя странное ощущение вообще, когда ты смотришь на него. Что-то есть в нём. Что-то есть вокруг него, в его энергии. Тебе кажется, что она трещит. Неслышно, но ощущения не подводили тебя ни разу. И ты по какой-то причине совсем не хочешь проверять правдивость собственных домыслов.

Ты почти слышишь заряд энергии.

Ты ждёшь свою подругу Джейд, тебе нужна её помощь сейчас. Ты держишь полотенце, пачкающееся в чужой крови, прижимая его к ране. И ты осторожно поддеваешь плед под его ноги, чтобы было теплее.

Тебе страшно. Он незнаком тебе. Но тебе страшно до дрожи в коленях, до глотания звуков голоса.
И дело даже не в трупе на твоём диване.
Он ещё живой.

Тебе просто, чёрт возьми, страшно до усрачки.

Ещё страшнее становится, когда Джейд, разобравшись со строением чужого комбинезона, расстегнула его. Молния шла до бедра, поэтому этого хватило, чтобы ты увидел… то, чего видеть не нужно было.

На всём теле твоего должника видны мелкие ожоги и раны, его кости слишком выпирают из-под бледной кожи, его дыхание неровное. Но самое страшное из всего этого – по-настоящему ужасный шов на животе этого парня.

Предполагая, что может быть ещё хуже, Джейд осторожно стягивает чужую одежду. Она немного боится, её руки дрожат. Ты помогаешь ей, придерживаешь юношу за тощие плечи, разглядывая мельком позвонки и ключицы. И тихо выдыхаешь, видя шрамированные ноги спасённого тобой человека.

- Что же с ним делали, - придыхает Джейд и берёт в руки щипцы и вату, чтобы извлечь пулю из плеча раненного.

Ты напряжённо следишь за её действиями, продолжая держать парня за плечи. Света ламп достаточно много, чтобы этого хватило. Увиденного вами достаточно много, чтобы это не вызывало лишних вопросов. Джейд делает всё молча, лишь поджимает губы и беспокойно щурится. Блики на её очках оттеняют её глаза. Её восхитительные изумрудные глаза.

- Когда ты сказал, что у тебя раненный, - она смотрит на парня, тревожно хмуря брови и теребя в руках кончики своих волос, заплетённых в косу и перекинутых через плечо. Ты смотришь на неё, на короткие вьющиеся прядки по обе стороны её лица, на густую чёлку, которую она смахнула набок. Она такая красавица, твоя Джейд… - Я и представить себе не могла, что всё… так.

Она заканчивает свою речь. Ей всё ещё немного страшно, её губы поджаты, её плечи опущены.

- Я тоже не думал, - отвечаешь ты. А ведь и правда. Ты и подумать не мог, что всё настолько плохо. Ужасно.

Ты садишься рядом с ней, накрываешь её руку своей, чуть сжимаешь её пальцы. Она кладёт голову на твоё плечо. Вы молчите, прижимаясь друг к другу.

Её глаза закрыты, твои устремлены на парня перед вами.

- Он проснётся завтра, - сообщает Джейд, одевая пальто с твоей помощью. Ты не хочешь отпускать её. Но ты помнишь, что оторвал её от работы. Она слишком занята в последнее время.

Ты благодаришь её, целуя в губы и нежно обнимая. Она улыбается, говоря, что рада была помочь и увидеться с тобой.

Ты благодаришь её снова, когда она, улыбаясь, закрывает за собой дверь. Ты слышишь её шаги, раздающиеся по подъезду эхом. Она спешит.

Ты возвращаешься в зал, где, не издавая ни звука, лежит парень, спасённый тобой сегодня. Его лицо спокойно, на нём нет ни капли эмоций. Лишь покусанные губы свидетельствуют о том, что он довольно эмоционален или просто часто нервничает. Ты склоняешься к нему, разглядываешь ресницы и морщинки в уголках глаз.

Внутри тебя плохие догадки. У тебя уже стопроцентное плохое ощущение.

Ты накрываешь чужие веки рукой, понимая, что это действительно странно. И, открыв один глаз парня, ты едва сдерживаешь рвущийся наружу стон отчаяния. Тебе действительно плохо.

Вместо глаз на тебя смотрят чёрные, словно не имеющие дна, проёмы чужих глазниц.

+++
Сон второй: Странности.

Твоё имя Дейв Страйдер и ты не спал всю ночь. Ты не первый раз сидишь на парах после бессонной ночи. Но это первый раз, когда ты не можешь собраться с мыслями. Каждый раз ты возвращаешься к парню, лежащему на твоём диване.

Всю ночь ты видел пустые глазницы, стоило тебе прикрыть глаза на секунду. Пару раз тебе казалось, что твои глазные яблоки растворились, или исчезли, или впали вовнутрь… не важно, у тебя просто было ощущение, что это твоих глаз нет больше.

Это самая жуткая ночь во всей твоей жизни.

Ты не знаешь, хочешь ли ты идти домой или нет. Но тебе нужно туда, потому что этот человек не сможет без тебя очень долго, он вряд ли может ходить со всеми теми ранами, что у него имеются.
Что-то тянуло тебя домой. Тянуло так сильно, что ты не думал об этом больше.

Однако, когда ты пришёл домой, парень сидел на диване в кухне. Его руки лежали на кружке, в которой остывал кофе. Ноги, закутанные в плед, были сложены на сидении вместе с ним.

- Спасибо, - говорит он. Ты замечаешь, что он шепелявит. Немного, почти незаметно. Но это чувствуется в его произношении.

Ты хочешь спросить, как давно он уже бодрствует и как вообще смог приготовить хоть что-то, потому что твой кофе спрятан в надёжном месте (правда, твой брат, приходя сюда раз в тысячелетие, всё равно как-то зёрна находит, пусть ты и прячешь их как можно дальше, чаще всего сам забывая, куда именно), а чтобы включить плитку нужно знать особую магию. Да и как он вообще смог тут расположиться?
Он ведь слеп.

Ты видел его глаза. Ты видел пустоту вместо них.

Ты стоишь в дверях собственной кухни, смотря на этого парня. Он одет в тот самый комбинезон. Его глаза закрыты за ненадобностью, чёлка прикрывает их. Пряди чернильных волос обрамляют его лицо, словно бы делая моложе на несколько лет.

Вы молчите очень долго.

Ровно до тех пор, пока он, чуть крепче сжав кружку, не говорит:

- Твоя подружка, Джейд, попросила тебя быть дома этим вечером и помочь ей.

- С чем? – ты хрипишь. Дело даже не в том, что твоя девушка была у тебя утром, когда тебя здесь не было. Ты доверяешь ей, ведь ты сам вручил ей ключи от своей квартиры когда-то. Наверное, ты просто не уверен в том, как стоит вести себя с этим парнем. Ты знаешь, что он лишён многого. Ты знаешь, что он, возможно, ненавидит тебя и вообще всех, у кого есть глаза и ноги, у которых нормальное прошлое без всяких неизвестностей и странностей. И ты не понимаешь, как говорить с ним, чтобы не спровоцировать, чтобы не задеть.

Парень качает головой и пожимает плечами. Ты замечаешь, как он почти незаметно морщится и шипит. Ему больно. Тебе – грустно.

Но этот парень не даёт тебе думать об этом. Он не очень разговорчив, но каждое его слово несёт в себе больше смысла, чем текст в книге. Ты не знаешь, как он это делает. Но ты впечатлён.

Он рассказывает, что утром, когда он проснулся, Джейд только входила в квартиру. Он рассказывает, что она перевязала ему плечо и попросила передать тебе, чтобы ты не уходил вечером. Он рассказывает, что она вколола ему обезболивающее и он уснул, когда дверь за ней закрылась.

- Она работает в госпитале, - говоришь ты, постукивая пальцем по дужке очков. - У неё много работы.

Парень в ответ кивает. И ты понимаешь, что ты благодарен. В глубине своей души ты благодарен тому, что он не открывает глаз.

Джейд приходит поздно вечером, когда закончилось её дежурство. Она просит тебя спуститься.

Вы втаскиваете в квартиру простую инвалидную коляску. Она совершенно обычна, её можно сложить. И ты отчего-то уверен, что она намного легче тех, на которых есть и для стаканов отверстие, и крепления всякие, и ещё огромная куча всего ненужного.

Ты спрашиваешь, насколько слаб твой новый квартирант, чтобы ему нужно было это. Джейд отвечает, что твоего сожителя зовут Соллукс и он не в состоянии ходить.

Ты думаешь о том, что Соллукс как-то смог переместиться из зала в кухню. Ползком что ли?

Ты решаешь, что спросишь у него об этом после. Завтра, например.

Джейд делает ему перевязку, потом объясняет устройство инвалидного кресла, хотя он и говорит, что разберётся сам. Ты слышишь его шипение и чувствуешь его раздражение от того, что с ним нянчатся, как с беспомощным.

Ты видишь его сведённые на переносице брови и открытые глаза. Он поворачивает голову в сторону Джейд так, словно видит её.

Одного слуха недостаточно.

Джейд уходит домой, где её ждёт дедушка. Она предупреждает твоего квартиранта, что придёт утром, после чего прощается с тобой и дарит улыбку, закрывает дверь и уходит. Тебе хочется смеяться, наблюдая за этими двумя, но тебе не до смеха.

Тебе страшно.

Ты укатываешь парня в зал, где помогаешь ему переодеться в чёрную футболку и серые джинсы, после чего он закрывает глаза и, судя по всему, засыпает.

Ты сидишь с ним долгое время, смотря куда-то в окно. Ты думаешь о том, что странностей в этом юноше куда больше, чем ты думал вначале.

А ещё ты думаешь, что не отпустишь его. Он – довольно интересная личность, а без тебя и Джейд он просто умрёт. Тем более, ты почему-то уверен, что он не имеет места жительства. Ему просто некуда идти.

Глянув на его лицо, на поджавшиеся губы и расслабленные брови, на чёлку, сбившуюся набок, ты думаешь, что ему есть, о чём рассказать. У тебя ведь есть, что спросить.

Ты решаешь, что и тебе пора спать. Ты сжимаешь безжизненные ступни руками и уходишь к себе, выключив ночник.

+++
Сон третий. История первая.

Соллукс лежит на полу и смотрит вверх, чуть повернув голову вбок. Его глаза открыты, поэтому ощущение, что он смотрит, приходит само собой.

Его живот оголён, он впалый, рёбра почти просвечивают сквозь плёнку кожи. Его чуть дрожащие пальцы водят по шву.

Он выглядит растерянным, рассеянным, когда ты видишь его, сжимая пальцы на дверном косяке.

Его губы поджаты, брови изогнуты у тонкой переносицы. Он думает о чём-то, быть может, что-то вспоминает.

- Что ты делаешь там, чел?

Ты подходишь к нему, садишься рядом. Он продолжает лежать, а его призрачный взгляд устремлён на тебя. Он молчит, молчишь и ты.

Ты смотришь на его ноги, слегка хмурясь. Тебя подгибают не лучшие из догадок, перед глазами картинки одна хуже другой.

- Что с твоими ногами? – о боже, ты спросил об этом. Прямо. Твою мать. Ты нормальный?

- Стреляли, - спокойно отвечает он.

- Ты воевал? – ты думаешь, что этот парень совсем не похож на военного. Он, словно слыша твои догадки, а, может, видя их, отвечает, усмехаясь:

- Если бы.

Ты обескуражен. Разве может что-то быть ужаснее войны? И если не война, то что так покалечило этого человека?

- Расскажешь, что с тобой случилось? – ты удивляешь себя всё больше и больше. Показатели твоей крутой изобразительности бьют все рекорды.

Он молчит, поджимая губы. Его лицо спокойно, брови не хмурятся. Глаза открыты – он смотрит на тебя сквозь пустоту.

Его голос звучит в образовавшейся тишине не то чтобы неожиданно…
Непривычно как-то.
Но ты слушаешь его, переведя взгляд на его руки.

- На войне, если бы я, конечно, воевал с кем-то, кроме себя, было бы не так. Всё было бы по-другому. Всё началось с того, что я начал видеть сны.

- Сны? – ты ослышался? Он хочет сказать, что это с ним, фактически, сделали сны?

- Да, сны. Я думаю, что это было посланием, - он выглядит задумавшимся, немного выбитым из колеи, - потому что я не спал, чтобы не видеть эти сны.

Парень молчит. Ты думаешь, что дальше говорить об этом он не будет. Это ведь не лучшая тема для разговоров.

Но он открывает рот и… о боже, такое возможно?

- Вместо снов появились голоса.

- И… - чёрт, что ты хочешь спросить? Зачем? Ты молчишь, он тоже. Он ждёт, что ты спросишь. Но ты не можешь собрать мысли. Их почему-то нет. Совершенно.

- Их было много. С каждым новым вдохом всё больше. Они общались со мной шёпотом. Я не понимал их сообщений. Они говорили громче, к ним присоединялись новые голоса. А… - он замирает, приоткрыв рот. Ты думаешь, что, если бы у него были глаза, он бы, наверное, смотрел сейчас в сторону. – А потом я услышал среди всего этого неразборчивого шума один-единственный голос, который звучал будто бы громче всех. Но, я думаю, он был ближе них ко мне

Ты хочешь спросить, что он сказал, этот голос? И Соллукс, видя твой немой вопрос сквозь чёрные линзы твоих очков, говорит:

- Он сказал, что мне нужно быть осторожнее. Я предположил, что брежу на нервной почве и от бессонницы. Знаешь, одно на другое…

Ты киваешь. Ты заставляешь себя сделать это. На самом деле твои силы будто растаяли. Ты не можешь представить себя на месте этого человека.

- Я взял книги по психологии. Мне показалось, что нужно смотреть расстройства.

- Почему ты не рассказал родителям? – ты смотришь уже ему в глаза, не чувствуя страха от этого. Ты знаешь, что он смотрит на тебя. Ты не понимаешь – как? – но знаешь, что смотрит.

- Были бы родители – всё равно не сказал бы, - он слегка скалится. Ты тихо охаешь. Он продолжает, прикрыв веки. – Обращаться к психологам не стал тоже. Они говорят, что каждый из нас, людей, индивидуален и неповторим, но гребут нас под одну гребёнку. Я уверен, что меня просто отправили бы в психушку. Это не смогло бы мне помочь. В общем… я шёл домой, когда я впервые убил человека.

Твоё сердце пропускает удар. Ты шумно выдыхаешь. Тебе холодно. Ты смотришь на этого человека. И ты не можешь поверить. Но что-то внутри тебя верит.

- Я не резал его, не стрелял… - он смотрит в пол, сжимая пальцы на своих плечах, будто обнимая себя, будто стараясь спрятаться от всех и всего внешнего мира. – Я не прикоснулся к нему. Я стоял на месте, когда его машина врезалась в…

Он молчит снова. Ты почти видишь, как его глаза бегают из стороны в сторону, а он пытается подобрать слова.

Он встряхивает головой. Чёлка ниспадает на его глаза. Он тихо выдыхает и говорит:

- Тогда мои сны обрели себя. Они стали моей силой. И, когда машина чуть не врезалась в меня, они будто материализовались в невидимую стену, спасшую меня. Машину сплющило!

Он тихо смеётся. Ты сомневаешься, что с ним всё в порядке. Но ты не удивляешься. Ты не боишься его, Дейв. Он не убьёт тебя.

Ты готов кричать об этом. И он не станет отрицать этого.

- Я не знаю, что случилось после. Наверное, я потерял сознание из-за этого. Но, когда я очнулся, я был уже в месте, из которого нет жизни. Тогда я понял, что у меня нет возможности выжить.

Вы молчите оба. В твоей голове пустота и бардак, твои руки немного дрожат. Ты смотришь на своего собеседника. Твой собеседник смотрит прямо перед собой.

- А что тебе снилось? – ты чувствуешь себя прибитым, в тебе будто нет ни воздуха, ни желания дышать.

Ты не отводишь взгляда алых глаз от парня перед тобой. Ты видишь улыбку, нарисовавшуюся на его лице. Отстранённую, сквозящую ненормальностью и безумием.
Его пальцы сжимаются крепче.

Он поворачивает голову к тебе. Он очень похож на обречённого человека. И голос его звучит настолько нереально, что тебе кажется, будто он в твоей голове.

- Белое Солнце.

+++
Сон четвёртый. История вторая.

Ты выходишь из магазина и тяжело вздыхаешь. Чёрт возьми, в твоей жизни точно началась чёрная полоса.

Вчера сломался твой ноутбук и ты не смог предупредить своего друга о том, что не сможешь зайти за ним. Когда ты собрался позвонить, стало ясно, что денег на счету у тебя нет, а у Соллукса вообще телефона не было. Глянув на время, ты тихо простонал – магазины закрыты, транспорт не ходит. К соседям идти было уже бесполезно – поздний час.

В общем, поругались вы неплохо. И теперь ты ищешь себе ноутбук.

Твои поиски были тщетны. Ты понял лишь, что твоих денег не хватит на покупку хотя бы планшета.

Ты вернулся домой ближе к вечеру. Ты обнаружил Соллукса в зале, окружённого проводами. Луч настольной лампы был направлен на то, что он держал в руках, склонившись над этим.

Ты подходишь ближе, видишь, что твой ноутбук разобран. Парень роется в его микросхемах, сплавляет что-то, вертит провода.

Поначалу ты обалдеваешь. У тебя нет слов просто. Не понятно – то ли обидно, то ли злостно.

- Боже, чел, зачем ты сделал это? – твой голос жалостливый, ты без сил рухнул на диван. Сейчас тебе, как в детстве, хочется плакать. Хотя в детстве ты не плакал почти.

- Он не работал, - спокойно отвечает Соллукс, продолжая своё дело. Ты машешь рукой, сдаваясь. Твоему ноутбуку уже ничего не страшно.

Ты закидываешь руки за голову, смотришь в потолок, не снимая очков. Ты вспоминаешь разговор, состоявшийся между вами недавно. Кажется, три дня назад?

- Ты был в концлагере? – спрашиваешь ты, не подумав. И в ожидании бурной реакции смотришь на собеседника.

Соллукс водит плечом, будто бы показывая этим, что он хочет уйти от этой темы. Он не отрывается от своей работы.

- В лаборатории. В принципе, да, в концлагере, - говорит он.

- Что они делали с тобой? – ты понимаешь, что ему сложно говорить об этом. Но ты надеешься, что он чувствует, что и тебе сложно.

Его руки перестают двигаться, он поджимает губы, чуть хмурясь. Его пустые глазницы немного сужаются за счёт тонких век.

- Очень много анализов было поначалу, часто дёргали по поводу и без, огромный поток ненужной и бесполезной информации. Мне показывали какую-то газету, говорили, там про меня. Но читать не давали. Времени на это не было. Потом вкалывали что-то, - он морщится, стискивая зубы. – Сложно было. Очень плохо. Часто тошнило, чаще – рвало. Несколько раз спасали от передозировок, пару раз махнули рукой. Было ещё хуже. К концу второй недели я окончательно потерялся в четырёх стенах, окружающих меня. Я не соображал, тело почти не слушалось. Сны смазались, реальность растворилась.

Ты замечаешь, что его глаза закрыты. Ты поднимаешься и осторожно поднимаешь его на руки, садишься, упираешься спиной в спинку дивана. Соллукс сидит на твоих коленях, удивлённо вскинув брови. И ты накидываешь на него плед. Так должно быть теплее.

Он молчит, желая задать тебе вопрос о мотивах и принципах твоего этого поступка. Ты ищешь ответ на возможный вопрос с его стороны об этом. Ты решаешь, что дело в том, что ты просто так хочешь. Хочешь показать, что он не один и что опасность ему не грозит больше.

Но он лишь прижимается спиной к твоей груди, так по-детски доверчиво, и продолжает, не открывая отсутствующих глаз.

- Они связали меня, когда только начали вкалывать барбитураты. Думали, я опасен для них, подавляли меня таким образом. А потом повели на первое испытание. Они пытались заставить меня сделать что-нибудь без помощи рук, крепче стягивали ремни за спиной. Ставили передо мной предметы, стояли сзади и говорили расслабиться, сконцентрироваться на предмете, сдвинуть, поднять в воздух или сделать с ним хоть что-нибудь. Барбитуратов было много, они были разными. Мои мозги будто отмерли, я не соображал. Меня не было там, будто где-то в другое место унесло. Голоса в моей голове то кричали, то резко и ненадолго замолкали. Я готов был разбить голову о стены, когда они просыпались. Это было очень больно. Мне казалось, что моя голова просто взорвётся, что эти голоса заменяют там всё, что только может там быть. но каждый раз, когда я почти умолял добить меня, понимая, что сил нет, – они замолкали, а я впадал в беспамятство. Я видел почти один и тот же сон. Он был всё ярче с каждым разом, будто я наелся кислоты. Наверное, это и было моим приходом. А голоса – ломкой. Не знаю, как я пережил это…

Он замолкает. Прошло совсем немного с тех пор, как он сбежал. Но совсем не мало с тех, как это началось с ним.

Его мелко трясёт, он поджимает побледневшие губы, цепляясь в плед пальцами. Ты проверяешь температуру и отмечаешь, что она действительно поднялась. Ты кутаешь его в плед сильнее, прижимаешь к себе.

- Потом лекарств стало меньше, но они стали сильнее. Они не спасали от снов, но и не давали снам уничтожить меня. Я начал слышать голос одного из них настолько громко, что мне казалось, будто он стоит за моей спиной. Но никого не было. До поры до времени.

- Он появился? Призрак? – ты изумлён. Ты смотришь на чёрную макушку, слышишь, как парень сглатывает, неровно выдыхая.

- Да, он был призраком. Он был… моей безумной копией. Почти всё время он смеялся. Я слышал его смех в своей голове. Он сказал, что уровень моих сил возрос, они окрепли и он смог появиться. Он радовался, как маленький ребёнок. И его глаза сияли… как мои. Красным и синим. Я мог подумать, что сошёл с ума совсем. Но я убедился в том, что он настоящий, насколько это возможно, потому что я мог видеть его глазами, если мне нужно было это.

- Ты сейчас…

- Да, вижу его глазами, не имея своих.

- Что случилось с твоими?

- Они продолжали ставить все эти опыты. Я был словно чёртова подопытная пчела. Призрак был со мной всегда. Его не видел никто, кроме меня. Я не говорил ни с ним, ни о нём. Я не говорил вообще.

Твоя рука ложится на его лоб, немного соскальзывает и закрывает левый глаз. Он накрывает своей немного дрожащей ледяной ладонью твои пальцы, шумно втягивая воздух носом.

- Со мной делали то, о чём сложно подумать. Но хуже стало тогда, когда я взорвал машину, из-за которой моя голова действительно могла взорваться. Тогда меня перевели в серию опытов… они называли её “Сверхчеловек”. Нас было много. Но быстро осталось незначительное количество. Они умирали на моих глазах, я видел, как они избавлялись от этого всего. Голосов в моей голове стало больше. Они все были теми, кто недавно умер. Митуна… оказался моим братом. У него тоже были способности, но он лишился их перед смертью. Он умер утром того дня, когда мои сны ожили.

Его серьёзно трясёт. Ты сжимаешь его в своих руках, слышишь судорожное дыхание. Твои руки чувствуют его жар и холод, пробираемый его насквозь.

Ты поджимаешь губы, не зная, что делать. Он жмурит глаза, говоря дальше с шумными выдохами и судорожными вдохами.

- В нас стреляли, нас травили разными ядами, вкалывали что-то. По сравнению с этим мои голоса были лучшим, что могло со мной случиться. Митуна говорил, что нужно бежать. Он боялся. Его поведение всегда было крайне непредсказуемым: он мог быть очень наивным и радостным, а потом внезапно становился слишком злым, очень опасным. Я всегда чувствовал его злость, она помогала мне…

Он сильно прикусывает губу, мышцы под его кожей перекатываются в хаотичном порядке. Он вскидывает голову, едва не разбивая затылком твои губы. Он издаёт почти неслышный стон, сжимая твою руку крепче.

- Каптор… - ты хочешь сказать, что хватит, не нужно больше, но…

- Последний эксперимент был направлен на то, чтобы узнать, способен ли мужчина вынашивать ребёнка. Они не брали анализов, не проводили исследований. Просто положили на стол, разрезали живот и сунули туда это! Это стопроцентный способ убить человека, но так, чтобы с него можно было ещё что-то взять… в этот момент ярость Митуны смешалась с моей ненавистью к этим людям и миру, мои сны вышли из-под контроля… мы сбежали.

Он перестаёт дрожать и вроде успокаивается. Его губы сжаты в тонкую линию, твоя ладонь закрывает оба его глаза.

- Жара было слишком много. Мои глаза просто сгорели. Я перестал слышать голоса. Митуна тоже замолчал. А… сны перестали сниться.

- Как же ты тогда…

- Митуна не показывался не больше. Но я знаю, что он со мной. Я вижу его глазами. Я вижу всё в красных цветах.

Он поворачивает голову, смотрит на тебя, немного раздвинув твои пальцы так, чтобы ты видел его открытые глаза. Он грустно улыбается.

- И сейчас, Дейв, я вижу тебя, истекающего кровью.

+++
Сон пятый: Знание

Твоё имя… Соллукс Каптор, и ты знаешь, что ты умираешь. Ты не думаешь об этом, но твоё тело говорит тебе то, что ты не хочешь слышать.

Ты чинишь ноутбук Дейва. Раньше ты делал это для того, чтобы понаслаждаться любимым делом. Но сейчас тебе нужно просто отвлечься от этого всего.

Ты знаешь, что ты умираешь. И даже не из-за услышанного разговора, что состоялся между Дейвом и Джейд. Они тогда прикрыли дверь в кухню, где говорили об этом.

Ты с лёгкой улыбкой поведал им, что ты знаешь, сколько тебе осталось. Ты сообщил, что знаешь, что тебе не жить.

Ты видел поджавшиеся губы Дейва и тревожно изогнутые брови Джейд над красивыми глазами цвета весны.

Ты хотел сказать, что всё нормально, что ты хорошо себя чувствуешь и вообще беспокоиться не о чем. Но тебя скрутило.

Ты смог только улыбнуться чуть шире и вернуться в свою комнату, где оставил починённый ноутбук. И как только ты закрыл дверь за собой, ты сжал руками свой живот.

Перед тобой всё плыло, тебя тошнило и скручивало, в ушах звенело пронзительно громко. А потом внезапно ты словно бы перестал чувствовать своё тело. Пара разрядов пронеслось по твоим рукам и вспыхнуло в области глаз.

И ты смог вдохнуть, заставляя себя парить над полом, едва касаясь ступнями ковра.

В первый раз, увидев это, Дейв попросил, чтобы ты не выдавал подобного на людях и был осторожнее. Ты лишь тихо смеялся, говоря, что люди об этом точно не узнают больше. Ты ведь не можешь выходить на улицу.

- Дейв, - зовёшь ты, когда тот говорит по телефону. Кажется, он ведёт важные переговоры со своим старшим братом.

Но он заглядывает в комнату, продолжая вести диалог. Он вопросительно смотрит на тебя, отмечая, что ты почти стоишь.

Ты молчишь, слушая его редкие реплики. Ты смотришь на него глазами, которых у тебя нет. Глазами, которые тебе не принадлежат.

- Чёрт возьми, бро, освободи хотя бы один грёбаный день в своём забитом до крышки расписании на весь спектр вдохов и выдохов и притащи сюда себя.

Ты отмечаешь, что Дейв редко когда просит о помощи, а ещё чаще он старается не просить её у своего старшего брата. Он как-то восхищается им, но старается избегать.

Ты наблюдаешь за каменным лицом Дейва и пытаешься понять, в чём дело. Ты пытаешься догадаться, что произошло между ними.

Он машет рукой и отключает вызов, после этого берёт твою, протянутую к нему, руку и ведёт тебя на кухню. К слову, ты и сам можешь передвигаться.

Просто его ладони тёплые.

Вы сидите на кухне и ты заикаешься о том, что хотел бы выйти на улицу. Дейв кивает. Он знает об этом. А потом говорит, что не сможет вывести тебя, потому что ему нужно уехать на два дня.

Ты почему-то больше не хочешь говорить. Ты знаешь в глубине себя, что ты лишний тут, ты ему мешаешь. Деньги, которые он мог потратить на подарки для Джейд или одежду, он тратит на тебя.

Ты закусываешь нижнюю губу, мрачно и немного устало будто бы говоря: “Ничего, скоро я сдохну и не будет больше проблем”

Ты понимаешь, что вина, живущая в твоей груди, - не его. Он никогда не говорил тебе, что ты ему в тягость. Он переживает, глядя на тебя, но пытается скрыть это за стёклами очков. Может быть, чтобы показать себя крутым, может, чтобы не делать хуже тебе.

Но ты видишь это по его дрожащим пальцам.

- Извини, Каптор, - говорит он, сидя с закрытыми глазами. – Я не хочу оставлять тебя одного. Но мне необходимо съездить туда.

- Зачем кого-то оставлять со мной? – интересуешься ты. Он слегка улыбается уголком губ.

- Мне так спокойнее.

Улыбаешься.

Как мама, честное слово. Которой у тебя не было. Которой ты не знал.

+++
Сон пятый. Сон второй: Снег.

Ты вдыхаешь зимний воздух полной грудью. Ты набиваешь им лёгкие, подобному тому как мастер набивает чучело опилками. По крайней мере, ощущение похожее.

Ты смотришь на медленно тающие снежинки, упавшие на твои руки. Белые звёзды ложатся на твои волосы цвета самого чёрного чернильного развода, на твои ресницы, на слишком бледные щёки. Ты видишь мягкие растущие слои замёрзшей воды на твоих коленях.

Парень, которого Дейв попросил посидеть с тобой, везёт твою коляску вперёд по парку. Он рассказывает тебе о том, как жить здорово, как хорошо дышать и видеть. А потом извиняется, видимо, вспоминая, что у тебя нет глаз. Ты улыбаешься, сообщаешь ему, что всё нормально и на самом деле ты видишь в сто раз лучше него.

Джон смеётся, извиняется снова и говорит уже про любимые фильмы.

Ты слушаешь его, ты улыбаешься. И тебе грустно, потому что ты не можешь зарыться ступнями в снег, не можешь слепить снеговика, вместо морковки прилепив ему какую-нибудь палку особо смешной формы. Не можешь сделать ему двойные рога, как делал в детстве, играя сам с собой, потому что другие дети не любили тебя за твои особенности.

Ты не можешь застыть на месте, подняв голову к небу, и закрыть глаза. И стоять так, стоять и ни о чём не думать. Не думать о том, что впереди будет сложнее, но ты справишься. Не думать о прошлом, не винить себя в том, что ты якобы урод. И чувствовать, как влага стекает по твоему лицу. Это ведь всего лишь снежинки, а у тебя просто поднялась температура.
Да, именно так.

Джон видит изменения в твоём эмоциональном фоне и спрашивает, оставить ли тебя одного. Ты извиняешься и киваешь, видишь его виноватую улыбку – но за что? Ведь он не виноват.

Ты не смотришь в его сторону. Не обращаешь внимания на веселящуюся недалеко компанию подростков, на проходящих мимо людей. На слёзы – снежинки – на своих щеках.

Ты думаешь о том, чего ты лишён теперь.
Ты думаешь о том, что у тебя этого и не было.

Знать, сколько времени тебе осталось до того, как ты в последний раз вдохнёшь, улыбнёшься, закроешь глаза… это жестоко – знать это. Знать и не иметь возможности изменить, забыть, проснуться…

Ты поджимаешь губы, смеживая веки. Тебе горько от всего этого. Тебе грустно и больно. Тебе нечем дышать. Тебе страшно умирать.

- Солл?

Вздрагиваешь. Непроизвольно широко открываешь глаза, пугая стоящего перед тобой Эридана. Он не видит ничего в твоих глазах. Но ты видишь страх и смятение в его.

- Эридно… - в ответ выдыхаешь ты, не слыша своего хриплого и пустого, словно не звучащего на самом деле, голоса.

- О боже… - почти слышишь ты. Почти. Ты усмехаешься, устало прикрываешь веки, изгибая брови. Внутри тебя разгорается вьюга. Ты, наверное, скучал. Наверное. Если бы умел.

- Не важно выглядишь, - сообщаешь ты ему, усмехаясь шире. Ты хочешь, чтобы он расслабился. Потому что тебе хуже от этого.

- Сам не лучше, - Эридан скалится, сжимая пальцы в кулаки. Ты улыбаешься, будто бы маленькому ребёнку, наивно доказывающему, что снег – упавшие звёзды, а ты будешь жить. Это так забавно. Ведь ты знаешь, что тебе не суждено.

Не сейчас.

- О боже, Солл.

Ты смотришь на то, как этот идиот отводит взгляд, но всё равно пытается заглянуть в пустоту твоих глазниц, словно надеясь увидеть там отблески того огня, к которому вы оба привыкли.

- Боже…

Вы оба вообще ко многому привыкли. У вас есть, что вспомнить, о чём поговорить, что попытаться забыть.

Но ты смотришь на него сейчас и думаешь о том, что он тебе ближе, чем ты сам думал. Он, наверное, сам не понимает этого. Он, наверное, и не думает об этом.

- Где ты был, Солл?

Он смотрит с тоской, с болью, с желанием обнять тебя, прижать к себе, ведь он верит, что ты не видишь его, не знаешь этого.

Ты улыбаешься. Ты хочешь рассказать ему о том, что с тобой делали в течение этих трёх с половиной месяцев, что тебе пришлось пережить за это время. Хочешь рассказать, как тебе страшно – было и есть, - рассказать, как тебе одиноко.

“Привет, я скучал”

Ты хочешь сказать это. Ведь это так на самом деле. Но ты продолжаешь улыбаться и, выдержав короткую паузу, тихо говоришь:

- Я был там, откуда не вернулся.

Он поджимает губы, а ты, стиснув подлокотники коляски, просишь его прокатить тебя по парку. Он кивает и становится за твоей спиной, начиная ваш путь с точки отсчёта длиной в несколько реплик и облачков пара, в несколько уютных пауз и мгновений тишины, в определённый момент, где он, остановившись, стоит за твоей спиной и вытирает рукавами щёки, шепча неслышно: “Что же они наделали, Солл… что же они сделали с тобой…”

Ты можешь лишь улыбаться, ловя щеками снежинки, и чувствовать его за своей спиной.
На большее не хватает сил.
На большее не хватает времени.
На большее не хватает жизни.

Вы завершаете свой путь у столба, у которого тебя оставил Джон. Ты видишь его недалеко от вас. Ты улыбаешься ему.

Ты слушаешь дыхание Эридана сзади тебя, чувствуешь, как его руки сжимаются на поручнях коляски. И неожиданно просишь его обнять тебя.

Он стоит, не шевелясь.
А ты не дышишь больше.

И ты вдыхаешь вновь, когда его руки сжимают твои плечи, когда его пальцы сжимают тебя, когда ты почти слышишь его мысли и легко целуешь в уголок губ, улыбаясь.

Он знает, что это – ваша последняя встреча. Он, наверное, видит это по твоим дрожащим губам или мокрым щекам. Он, наверное, чувствует это по тому, как крепко ты держишь его.

- Жаль, я не понял этого раньше.

- Прости, Солл…

Ты улыбаешься вновь. Ты чувствуешь себя пустым, отстраняясь от него. Ты не хочешь уходить.

Ты видишь его полный боли взгляд, его закусанную нижнюю губу, его изогнутые брови и дрожащие руки, иней на стёклах его очков. И тебе становится теплее, твоя улыбка оживает, отражается в его зрачках.

- Не забывай меня, Ампора.

Улыбнись. Вам не до слёз сейчас.

Джон извиняется и увозит тебя. Он молчит. И ты молчишь тоже. Это уютное и тёплое молчание. Это понимание.

У тебя немного кружится голова, когда ты вдруг думаешь, что твоё время, те несколько часов, что тебе остались, чтобы терпеть боль и немение умирающего сердца, те несколько вдохов – это всё похоже на снежинки, что тают на твоих руках и мокрых щеках. Твоя жизнь тает так же, оставаясь водой в чьих-то глазах, прохладой внутри груди и печалью в чьей-то памяти.

Я помню тебя. Я всё ещё помню…

+++
Сон шестой: Растворяясь.

Ты смотришь на него и не можешь понять, что в его голове творится. Он парит в двух сантиметрах над полом и смотрит на себя в зеркало.

Он бледен и худ, у него страшные синяки под глазами, у него ужасные подтёки на теле. А раны не заживают больше.

Он похож на призрака. На ещё живого, но уже призрака. И он видит это,
он понимает это,
он принимает это.

- Сколько? – твой голос звучит непривычно… громко? хрипло? необычно? – неестественно.

- Четыре дня, - он говорит тихо, зная, что ты слышишь его, чувствуешь как-то. Он, возможно, знает, как тяжело бьётся твоё сердце сейчас, как тебе сложно дышать.

Он умный.

А ещё он откуда-то знает о тебе больше тебя самого. Будто бы он – ты.

Его движения медленные и лишённые сил. Но он двигается и не даёт усомниться в собственной воле.

Ты веришь в него. Но от этого не лучше.

Он сидит перед тобой, закрыв глаза. Он тяжело дышит, его шов на животе бурого цвета. Его кости видно так, будто кожи и мышц нет вовсе. Он тощий до ужаса.

Ты смотришь на его сжавшиеся на обивке дивана пальцы и не_своим голосом спрашиваешь:

- Каково это?

Он улыбается, приоткрыв глаза. И называет тебя идиотом, скривив презренную рожу.

- Знаешь, у меня не было семьи, - говорит он, а ты не думаешь перебивать его или пояснять, что твой вопрос не этот смысл нёс; ты слушаешь его, как слушает ученик мудреца, говорящего, в чём заключается истина. – Ни родителей, ни братьев, ни сестёр. Я никогда не знал их, не слышал о них. Я думал, что особенный, мол, я не воспитываюсь мамой и папой, я их не разу не видел, не слышал их голосов, не говорил с ними. Думал, что их нет вообще, как нет кого-то наверху. Думал, что надо мной издеваются из-за этого. Но в том месте ни у кого семьи не было. Мы все были детьми без начала и конца. Мы уже были взрослыми, уже имели свои принципы и счета к жизни. Я видел смерть в свои пять лет. Мальчик… он разбил голову, поскользнувшись на мокром полу в ванной и ударившись виском о борт ванны. И умер. Уже тогда мы знали, что наша жизнь в наших руках, знали, что мёртвых не хоронят, а за упокой души не пьют. Там всё было очень холодным: и отношение, и прикосновения, и стены. А слова жалили ядом. За любую оплошность наказывали. За плохое слово в угол на горох. За кражу ломали, обжигали, уродовали руки. За драку сажали в камеру без окон, лишали еды и воды на несколько дней, - он смеётся, его руки дрожат, ты смотришь на него и думаешь, что за 19 лет пережить столько и не думать о смерти – поистине ужасно. – Я бывал в изоляторе более ста раз. Чаще не по своей вине. Воспитатели меня не любили, дети тоже. Считали уродом из-за гетерохромии и шепелявости… я не дружил ни с кем.

- Какие у тебя были глаза?

- Правый был карим, левый – голубым. Красный и синий… это стало моей смертью, - снова смеётся, снова слушаешь. – Так прошли мои 18 лет. Я узнал, что моя мать была шлюхой. Она залетела от моего отца случайно, а он заплатил ей, чтобы она родила меня. Они не были в браке. И виделись меньше десяти раз за всю жизнь. Она родила меня, забрала деньги и исчезла. Отец… почти сразу отдал в детдом. Он был схвачен после. Скорее всего, он умер. Но это всё, что было мне известно. Митуна был моим близнецом, о котором я не знал никогда. Отец тоже не знал. Мать забрала его с собой. Он рос в окружении вечно пьяных мужиков, вечно злой матери, вечно осуждающих взглядов, будто он был виноват в чём-то, будто это из-за него его жизнь такая. Он обнаружил способности недавно, и воспользовался ими, чтобы убить их всех, когда они устроили чуть ли не оргию в его комнате, когда он был там. К нему приставали. Он защищался… а потом он умер, лежа в обломках дома, в котором они жили. Последним его желанием было увидеть меня. Он знал про меня.

Он тихо вздыхает, подтягивает к себе колени, обнимает их.

- В 18 лет я узнал, что у меня первая стадия рака головного мозга. Денег не было, лечиться не получалось. К 19-и годам стадия перетекала из второй в третью, а в момент, когда меня забрали в концлагерь, рак был на третьей степени.

У тебя ледяные пальцы. Тебе настолько жутко, что не описать словами. Он знал, что умрёт, уже в возрасте 18-и лет. Но сейчас он знает, сколько ему осталось. И это ужаснее самого знания, что смерти не миновать.

- А сейчас, - говорит он вновь, смотря на тебя, - сейчас я гнию заживо, потому что ненужный мне орган начал отторгаться, а я до ужаса боюсь врачей и не могу ходить.

Он жесток по отношению к самому себе. Он не испытывает ни жалости, но сочувствия к себе сейчас. Он стоит с пистолетом, приставленным к виску, готовый выстрелить осуждениями и презрением в самого себя в совершенно любой момент из всех, что могут быть. Но он дразнит себя, улыбаясь, и будто играет в русскую рулетку, все игроки в которой – он сам. И как бы он не крутился, как бы не пронесло его один раз, как бы не щёлкнул пустой барабан, как бы не рухнуло в низ живота перепуганное сердце – он знает, что живым из игры ему не выйти.

Ты думаешь об этом, смотря на него и не сразу понимая, что он говорит снова. Улыбка на его лице усталая, болезненная.
Улыбка умирающего человека.

- Мне страшно, Страйдер. Я никогда не думал об этом, но я не хочу умирать. Не хочу уходить туда. У меня ведь могла быть другая жизнь. Совсем другая… думаешь, Бог настолько не любит меня? Куда так спешат все эти люди? Зачем? Впереди ведь ничего нет. Совсем ничего. А они рвутся туда, будто не умеют жить. Почему, Дейв?

- Не знаю, Каптор.

- И я.

Он молчит, думая о своём. Ты приносишь ему кофе, он благодарит тебя, улыбаясь. И просит тебя рассказать ему о чем-нибудь.

Ты садишься на другой конец дивана, начинаешь рассказывать о брате, потому что ты не знаешь, о чём говорить. Ты часто сбиваешься поначалу, а потом твой рассказ набирает обороты, ты даже разыгрываешь перед Каптором спектакль с собой во всех ролях. Говоришь о Джейд, о Джоне, о чудаках в чате, о мерзкой учительнице по истории в школе и такой же – в колледже. Говоришь о Роуз, с которой Каптор не виделся, о которой ещё не слышал, о музыке. Ты рассказываешь ему о трейлере какого-то фильма, который выйдет только в феврале следующего года. Рассказываешь о любимом фильме, а он слушает тебя и неслышно смеётся, словно растворяясь в собственном смехе.

И вы вместе, забыв обо всём, о тех четырёх – трёх – днях, что ему – вам – остались, о прошлом, о настоящем, просто растворяетесь в запахе кофе, в смехе Каптора, твоих рассказах и снеге за окном.

+++
Сон шестой. Сон второй: Объятия.

Он ничего не говорил. Он просто лежал и ничего не говорил. Не отвечал, не просил. Молчал и умирал, не открывая глаз, не сжимая чужие пальцы льдом своих.

Умирал…

Это страшно очень. Умирать и знать, что ты умираешь, что ещё один день – шаг – сделан навстречу Смерти. Умирать и считать вдохи. Умирать и ждать этого, уже не чувствуя ничего от боли из-за гниющих органов, из-за гибнущего мозга.

Дейв никогда не думал о том, каково это – умирать. Не думал и не предполагал, что однажды на его руках будет умирать чуть ли не самый важный в мире человек.

- Дейв, - зовут его слабо в последний день, - мне страшно одному…

Дейв садится на диван, кладёт чужую голову на свои колени и запускает в чёрные волосы пальцы. Парня трясёт сильно, его лихорадит, его тело отказывается от него, его тело уже почти мертво. Он сжимает пальцы, его губы дрожат, но он пытается улыбаться.

- Я здесь, Каптор, - шепчет Дейв, закрыв глаза. Он молит о том, чтобы Соллукс не смотрел на него, не видел отчаяния на дне алых радужек. – Я с тобой.

Он водит кончиками дрожащих пальцев по чужим щекам, перебирает прядки волос, задевает ресницы. Глаза Каптора распахнуты, словно он в кромешной темноте и пытается увидеть хоть что-то, а, может, и видел. Но он смотрел вверх, прямо перед собой. Его судорожное дыхание почти обжигало чужие пальцы.

- Столько дней прощания просто… - он сглатывает, тихо смеётся, - впустую… Дейв…

Дейв нагибается к нему и замирает, слушая, что парень шепчет ему, улыбаясь, леденея всё больше. Мышцы его напрягались, он весь натягивался, словно тетива, и поджимал губы, щуря глаза.

- Тихо, - просит он, осторожно гладя щёки и волосы парня, успокаивая его, баюкая, пока тот, дрожа, потихоньку расслабляется.

- Не плачь, - улыбаясь, говорит Соллукс и шепчет что-то одними лишь губами, не произнося ни звука больше, смотря на Дейва снизу. Его глаза прикрылись, улыбка стала виноватой, но благодарной. И, стоило Дейву перевести взгляд на глаза парня, как тот… просто перестал дышать. Его глаза, казалось, имеющие какое-то свечение, потускнели окончательно, утеряв такой привычный, такой родной огонь где-то внутри всей этой пустоты.

Дейв закусил нижнюю губу с такой силой, будто хотел её прокусить, и зажмурил глаза, опустив голову, скрываясь под светлой чёлкой.

Не помня себя, не считая секунд, не слыша собственных всхлипов и сорванного дыхания, он продолжал успокаивающе водить ледяными пальцами по холодеющим щекам Каптора, проводить по его волосам, слегка путаясь в них, мысленно призывая к нему, получая безответие на запрос: “Живи…”

Дейв прокручивал в голове последние слова Каптора, раз за разом будто выжигая их в своём сердце. Раз за разом делая ещё больнее, чтобы никогда не забыть.

Слова, сказанные полным беззвучием голоса, до боли знакомого и родного, до ужаса недостающего в этой тишине, сказанные в нарастающем одиночестве и холоде внутри расколовшейся надвое души. Слова, отзывающиеся умирающим эхом где-то на периферии сознания: “Позволь мне жить в твоих снах…”

Он вдруг увидел лёгкое золотое свечение и, подняв голову, заметил, что над Каптором склоняется его копия. Призрак, глаза которого горели красным и синим огнём, улыбался, а потом, взглянув на Дейва, улыбнулся благодарно, бережно обнимая Соллукса и прижимая его голову к своему плечу, и медленно растворился, унося с собой его душу.

Дейв смотрел в сторону окна, думая о том, что теперь всё изменится. Он думал о том, что не забудет этого парня, пережившего огромное количество боли, страха, одиночества, беспомощности и непонимания со стороны окружающих.

Он осторожно поднял Каптора и обнял его, крепко прижав к себе. И шептал всего одно слово, всего одно слово до самого утра, словно был кто-то, кто сможет передать его послание парню на Тот Свет. Он очень устал, он был разбит, он словно умер тоже.

Но он не мог закрыть глаз. Не мог. Ему казалось, что этого нельзя делать сейчас.

И он шептал это слово до самого рассвета, до прихода Джейд, которая, увидев мёртвого Каптора, расплакалась и крепко обняла Дейва.

Он покидал реальность с лёгкой улыбкой на губах, зная, что его послание дошло до Каптора и тот будет счастлив. Он ещё успел подумать о том, что любую трудность можно пережить, стоит лишь верить в завтрашний день. Война, забирающая жизни людей, казалось не такой страшной. Смерть, стоящая на его пороге, больше не пугала его. Он смело смотрел ей в глаза отныне, он чувствовал в себе силы не бояться её, он знал, что перетерпит теперь всё. Он думал о том, что сможет перетерпеть, ведь Каптор терпел боль от разлагающихся органов это время, не показывая боли, не говоря о страхе, не спрашивая, что будет дальше. Он улыбался, умирая. И улыбался, умерев.
И эта улыбка останется на его лице до конца Вечности, там, где он, остановившись, сможет услышать то, что Дейв передал ему – одно простое слово, передавшее Каптору всё, что он хотел сказать ему, что не успел, что уже сказал.

Спасибо.