Предпоследние мысли

Я стою на крыше здания, на самом её краю. Дрожь пробирает всё тело; чувствуется, как адреналин медленно распространяется по организму, словно разряд тока. Глаза плотно закрыты. Я корю себя за трусость, но нет сил открыть их. Делаю глубокий вдох, и дым, забравшийся в лёгкие, заставляет меня содрогаться от приступа кашля.
 Вспоминаю, как раньше, смотря передачи о трагедии одиннадцатого сентября, я соглашалась с теми людьми, которые спрыгивали с горящего небоскрёба, а не сидели, сложа руки, в ожидании мучительной смерти от огня. «В конце концов, - думалось мне, - любопытно перед смертью ощутить свободное падение…». Вот и сбылась мечта идиотки.
 С трудом я заставляю себя разомкнуть веки и посмотреть назад. Огня не видно, но через открытую крышку люка проникает чёрный едкий дым; слышны крики людей. Дрожь усиливается. Я ощущаю слёзы, текущие по щекам. Откуда бы им взяться? Я никогда не плачу.
 В воображении мелькают лица знакомых, «друзей», дальних родственников, сотрудников по работе, даже просто прохожих… Мне не для кого жить в этом мире. Только ради себя. Глупо плакать из-за себя.
 Вдруг разум переполняется едва ощутимой решимостью. Она всё растёт и растёт до тех пор, пока я не осмеливаюсь посмотреть вниз. Впервые в жизни я осознаю, что такое «двадцать третий этаж». Внизу суетятся люди, кружат пожарные машины – всё как в немом кино: не слышно ни звука, одно лишь расплывчатое изображение.
  Я вспоминаю заброшенное кафе, которое находится посередине старого парка. Разрушенное здание с выбитыми стёклами, столики на улице, облупившаяся чёрная краска и яблони. Не знаю, как их туда занесло... но в том мёртвом царстве растёт целый яблоневый сад. В конце весны, когда наступает пара цветения, всё пространство кафе покрыто опавшими листьями. Они белоснежны. Кажется, что выпал снег. Ветер поднимает их с сухой земли, заворачивает в замысловатые вихри,  крутит в танце и медленно и нежно опускает вниз. Лучше места не найти.
 Нет, я ошибаюсь. Вспоминается берег Каспийского моря. Плавать в нём – кощунство, осквернение его священных вод. Можно лишь прогуливать вдоль берега и наблюдать за бесконечным движением волн. Ночью, когда всё вокруг таинственно и мрачно, море кажется еще более безграничным и властным. Встанешь перед ним, ощутишь не себе ветер – его дыхание, силу его волн, и захочется броситься в его воды, забыться, чтобы вечно качаться на волнах его, чтобы вечно вдыхать то дыхание.
 Вспоминается еще множество прекрасных мест, в которых мне не удастся побывать, бесчисленное количество книг, которых мне уже не прочесть; сколько, возможно, на свете прекрасных людей, с которыми я никогда не познакомлюсь, сколького не узнаю, а какое огромное количество кислорода мне никогда не придётся вдохнуть!
 Может быть, стоя вот так, на краю собственной жизни, нужно подвести ей итог? Нет желания. Это либо бессмысленно и бесполезно, либо это сделают за меня и отправят жариться в ад. Кто знает?
 Всё ближе чьи-то шаги и чей-то задыхающийся кашель. Нет, свидетелей мне не нужно. Я снова смотрю вниз. Всё та же немая картина возникает перед глазами.
 Сильный порыв ветра почти сбивает меня с ног. Страха больше нет. Лишь решимость, столь сильная, что похожа на гнев. На кого же мне гневаться? На стихию? Огонь тут не причём, сам он возникнуть не мог. На людей? Нет, если кто и устроил поджог, то лишь по глупости, иначе, зачем? Что может оправдать гибель стольких людей? Что?
 Я слышу, как кто-то пытается протиснуться в люк. Всё, медлить больше нельзя. Собрав всю волю в кулак, я отталкиваюсь от крыши трясущимися ногами и закрываю глаза. Кто-то позади меня кричит. Уже всё равно, уже слишком поздно. Я хочу подумать о чём-то очень важном ёмкими мыслями, вроде бы последних предсмертных слов. Но я лечу вниз, ощущая невероятной силы ветер и неприятное жжение внизу живота, и не думаю ни о чём.