Я хороший!

   В начале девяностых, мне по работе выпала командировка в Москву. Времена, как все помнят, тогда раскручивались лихие: пару лет только минуло, как Союз приказал долго жить. Все окраины, по-братски разделившись, уже успели разбежаться по своим независимым вотчинам, и на дому, шумно продолжать делить даже то, что в принципе не делилось.

   Склады, базы и прилавки магазинов, как по мановению волшебной палочки, стерильно опустели. Ничего нигде, стало не достать даже по великому блату.
   Кругом царил, блестяще организованный тотальный дефицит! Все строго по талонам: от носков до гробов. Даже окурки на развес не везде купить удавалось, еще места на рынке знать надо было.

   Зато демократии привалило из-за бугра хоть завались, считай на каждом углу появились пикеты из бомжей и проституток, да книжные развалы с такой «клубничкой», что даже у искушенного жизнью лысого, корни от волос дыбом вставали. Одним словом, кругом веселья оживленье!
   Пудра сахарной жизни, щедро взбитая отдельными вспышками пиршеств во время чумы.

   За пару дней уладив в Первопрестольной все дела, я поспешил на Курский вокзал, за билетом. А на улице июнь, лето в самом разгаре, народу повсюду - тьма! Все как муравьи, снуют-кочуют туда-сюда.

   Кто челноками сумари с ширпотребом волокет. Кто на дачу пилит, орошать обильным потом чахлую капусту и унылые огурцы. Кто горделиво тащит в отпуск свою сопревшую, и заметно подросшую за год, задницу.
   Ну а кто, как я, по делам своим скорбным: выбить по снабжению все что можно и чего нельзя, документы текущие оформить, разрешение всеми неправдами выцарапать, откат притаранить. Да мало ли что!

   И вот едва я купил билет до родимого Ростова-папы, как дикторша, только что нудным голосом объявившая по внутренней связи о прибытии периферийного поезда, еще более тоскливо призвала народ покинуть вокзал, в связи с непредвиденными обстоятельствами.

   А тогда самым непредвиденным и самым ожидаемым обстоятельством было только телефонное минирование! Без разницы чего: больницы, магазина, учреждения, школы.
   Ну и тем паче самого привлекательного для таких масштабных дел места, коим является любой, самый захудалый вокзал!

   Причины виртуальных терактов у всех разные были. То школяр какой от уроков отлынить захотел, то по уму недоросль потешился, а порой, надравшийся до поросячьего визга гений кутежа, достойный кураж себе организовывал. У кого что болело, короче.

   Вокзальная милиция, не особо цацкаясь, привычными вежливыми тычками повыгоняла щедро комментирующих наглую провокацию путешественников на улицу, и вяло переругиваясь, в очередной, но явно не последний раз, принялась заглядывать во все щели, не успевшие запылиться после последнего досмотра.

   Через часа полтора бесцельных брожений на одуряющей жаре по тесным закоулкам между однообразных ларьков, двери вокзала наконец-то открылись, и народ волной хлынул в спасительную прохладу.
   А еще через два часа, я стоял перед своим вагоном, в окружении многочисленной группы вечно чему-то по-детски радующихся цыган.

   По закону подлости, с этими детьми природы, мне предстояло разделить купейное пространство до самого Ростова, что не вызывало никакой радости у меня, и соответственно, никакого одобрения у них.

   Поразмыслив, я прошелся по неожиданно оказавшемуся полупустым вагону, и добредя до проводницы, предложил ей честно обменять солидную купюру на более спокойное место.
   Для вида деликатно поторговавшись, проводница завела меня в купе, с единственным пассажиром: по-школьному сложив натруженные руки на столик, безучастно смотревшем в окно костистым мужичком лет пятидесяти, в мятой старомодной шляпе, под стать серому поношенному костюму.

   Поздоровавшись без ответа, я слегка внутренне возмутился хамской недоброжелательности соседа, и тут же забыл про него, с удовольствие растянувшись на нижней полке.
   Буквально через пару минут, я уже спал сном младенца, предельно довольный собой и слегка своей жизнью.

   Проспав исторический момент отправления под безутешно счастливые вопли провожающих, и вдоволь натрясясь на жестком лежаке под монотонный стук колес, проснулся я уже глубокой ночью. Вагон спал мертвым сном.
   Полежав с минуту лицом к стене, я попытался понять смутную причину, разбудившую меня, но не докопавшись до истины, уже собрался было вновь предаться Морфею, как вдруг услышал странное хихиканье.

   Меня как током пробило. Точно! Мне стало вдруг понятно, что именно оно меня и пробудило! Прислушавшись, я с тихой тоской понял, что хихиканье никак не относится к быстро становящемуся тесным общению пары случайных попутчиков, или к нежно-глупому воркованию влюбленной парочки.

   Ибо хихикал один человек. Тот самый мужичок. И несомненно, кроме его и меня, в купе больше никого не было! Резко повернувшись, я убедился в своей догадке.
   Не утешительным дополнением к моему грустному умозаключению, стало лицезрение замечательного натюрморта на столе, состоящего из початой бутылки водки, граненого стакана и одинокого, пока не распечатанного леденца, по-видимому предназначавшегося на заключительную закуску.

   Сосед, едва освещенный дежурной лампочкой над его местом, продолжал упорно смотреть в пустоту темного экрана окна. Единственное что добавилось в его эмоциях, это неторопливое хихиканье над собственными думками.
   И без того душная атмосфера купе, стала просто невыносимой, по осознанию результата потрясающего обмена шила на мыло. Вместо лукавых чавело, моим соседом стал мало что шизик, так еще и алконавт!

   Заметив в стекле отражение моего несказанно обрадованного сложившимися обстоятельствами лица, попутчик, слегка пожав плечами потупился, налил полстакана, и предварительно крякнув, махом влил содержимое в себя, после чего, мелко завибрировал коротко стриженной головой, видимо утрясая рвущееся наружу удовольствие.

   Понимая, что во втором часу ночи, мне только и остаётся что сделать вид спящего, я с шипением прохудившегося колеса упал на подушку, с искренним интересом ожидая результата сольной ночной попойки.
   Покряхтев и звучно поглотав пустую слюну, мужичок неожиданно заговорил, причем так, словно продолжил дружеское общение, завязавшееся между нами с самого начала пути, и прервавшееся лишь на небольшую паузу для промачивания горла.

- У меня брат в Москве живет. Сам то я с Батайска, а женку, дурачина, с Семикаракорска взял. А там бабы испокон века дюже вредные, забодай их всех комар!
- Четыре года назад, мы с женой значит, решили семейный детский дом организовать, благо наши то трое птенцов оперились, по своим гнездам разлетелись. И дом без них, сразу стал пустой да унылый.

- Оформили мы все полагающиеся документы, набрали детвору с детского дома – четырех пацанов да трех девочек. Младшему четыре, а старшей семь лет. Ну и зажили дружной семьей. Стены опять ходуном от детского крика да топота.
   Ребятишкам хорошо, и у нас с женой на сердце легко, хотя материально про то не скажешь. Так не в деньгах то счастье, забодай их комар!

- С прошлых времён, у меня «Рафик» значит остался. Хорошая машина скажу, неприхотливая. Одна беда – как Латвия отсоединилась, запчастей нигде днем с огнем не найдешь. Одна надежда на столицу, где еще можно поискать.

- А на «Рафике» значит, резина уже лысая стала. Ладно сам бы ездил, еще можно было покататься с полгодика. Но с детьми то куда, не дай Бог что, сам себе не прощу, забодай меня комар!
- Ну вот значит посовещались с женой, да и решили прямо на машине в Москву поехать, переобуться. Брат позвонил, сказал что договорился с кем-то.

- Сегодня только значит приехали, с братом и его семьей расцеловались по-родственному. Ну как тут не посидеть, когда сам Бог велел рюмашку поднять?
- Так то Маришка моя ничего, грех жаловаться, хоть и с характером. Но вот ежли выпью хоть малость, как зверь лютый становится. А я то чё? Выпиваю только по праздникам большим, и то две-три стопки. Ты не смотри что сейчас, тут другое, сам поймешь.

- Мы с братаном перемигнулись, да наших благоверных выпроводили значит по магазинам побегать, на этот, как его, а-а-а, вспомнил, шоппинг, забодай его комар. Ну а сами с Коляном, на кухне обосновались, в кои то веки посидеть рядком-ладком. Двенадцать лет как никак не виделись.

- Только мы значит под балычок домашний из сазана, бутылочку уговорили, да под стол ее поставили, как наши бабоньки вдруг возвращаются. То ли что-то не склеилось у них там, то ли нагрубил кто, но обе как с цепи сорвались. А тут мы значит, тепленькими под горячую руку попались, забодай меня комар.

- Они едва пустую ноль семь литровых узрели, сразу и понесли во все тяжкие! Лариска на Коляна, а моя на меня давай гавкать. Слово за слово, ну и пошло да поехало, разговор значит в пружину все круче затягивается. А как иначе то? Я казак потомственный, Маришка тоже из старого рода. Как два барана, никто другому в жизни не уступит!

- И тут Маришка значит первая не выдержала, что-то такое дюже обидное ляпнула, что я не утерпел. Схватил пиджак с шляпой, да к двери.
- Она мне - Куда мол?
- Домой поеду,  отвечаю. - К к детям, а ты оставайся значит, сама машиной занимайся, коли такая умная, забодай тебя комар.

- Она еще пуще взвилась в ответ - Ах, так?! Езжай давай, не держу. Только кроме ключей от машины и кошель на стол положь!
- Ах ты едрена вошь! По глупости своей бабской, казака таким макаром взнуздать думаешь?

- Бросил я на стол ключи, вытащил кошелек, и не прощаясь выскочил на улицу. Там по карманам мац-мац, а грошей то у меня одна мелочь осталась, на метро в одну сторону. Это что-ж значит? Либо пешком до Ростова, либо обратно возвращаться, да виниться в чем не виноват?

- Нет думаю, забодай тебя комар, не дождёшься! В доску разобьюсь, а прорвусь! Приехал значит на вокзал, а дальше то как? Подошел к одной проводнице, другой. Те нет, ни в какую! Контроль у нас значит и прочее. Покупай билет!

- А на какие шиши его покупать то, когда даже часов нормальных нет, чтобы продать кому. Постоял я так, постоял, а потом увидел здоровую как медведь, усатую товарку с магнитофонными кассетами в картонных коробках, да и надумал. Если бы не под мухой, ей-ей никогда на такое не решился бы!

- Подошел к ней, и говорю значит. - Дай пожалуйста красавица мне кусок картона и ручку. Тетка смерила меня подозрительно, но смолчала, дала.
- Я не долго думая, на всю картонку вывел два слова «Я хороший!», да и сел у стены, чуть поодаль от теткиной торговли. Прямо перед собой бросил на асфальт шляпу и картонку к ней приставил. Будь что будет!

- Сижу значит, а самому стыдно, спасу нет, хоть и вряд ли, но не дай Бог кто знакомый увидит! Более вероятно, что сейчас либо милиция повяжет, либо конкуренты по шее накостыляют. Тоже не в радость. Но ни тех, ни других вроде не видать.

- Единственно, колобок непонятный, мимо раза три прорулил, едко так на меня щурясь. Бомж не бомж, и не разберешь сразу. По одежке так точно бомж, весь в рванине, однако упитан не по-бомжовски, и вместо вони дерьма, от него почему-то хорошим парфюмом веет.

- Парюсь я дальше на солнцепеке, шляпа совсем пустая, тоска на сердце, просто жуть! Но тут, на мое счастье, вокзал значит заминировали, дай Бог здоровья тому минеру, забодай его комар.
   Народ тучей весь на улицу повалил, а идти то значит некуда, вот и мается фланируя мимо меня.

- И тут мне как покатило! Все значит проходят, хмуро так косятся сперва на меня, затем на картонку… а после начинают во все горло ржать, за животы держась, да деньги в шляпу бросать.
- Пока значит в вокзал обратно не пустили, я уже на дорогу был обеспечен. Поднабрал еще на бутылочку вот, а то обидно ведь, Маришка всю малину нам с Коляном испортила, забодай ее комар.

- Свернул я свой нехитрый бизнес значит, вернул ручку тетке, да и разговорился с ней о жизни, благо спешить некуда.
   Она про себя поведала, что заведующей библиотекой работала, а теперь вот попсой да носками торгует чтобы выжить, и мужика своего спившегося, прокормить.

- Я ее спрашиваю, а чё не выгонишь то, если алкаш? А она в слезы, жалко говорит, он у нее афганец бывший, контуженный и ранен дважды. Прапором был, под обстрелом один только и выжил, и с башкой с тех пор не в порядке. Водку жрет целыми днями, боясь уснуть, а как заснет, так кричит дико. Маета короче одна, забодай ее комар.

- Только я значит стал с теткой прощаться, как подкатывает ко мне колобок давешний, и заводит разговор вполне приличного человека.
- Никак в передрягу попал друже? - Спрашивает значит.

- Ну типа того, - Отвечаю.
- Понимаю, с кем не бывает. На постоянную работу устроиться нет желания?

- Нет говорю, избавь, хотя сегодня на себе опробовал, что от сумы не зарекайся, но побираться, надеюсь, не моя стезя.
- А что так?

- Да дом у меня в станице, детки малые.
- Вон оно что! - Вижу расстроился Колобок всерьез. – А я тут понаблюдал за тобой, и хотел было предложение заманчивое сделать.

- Какое же? – Шутки ради поинтересовался я.
- Инструктором над архаровцами моими поработать.

- Как это, рядом сидеть что-ли?
- Почему рядом? – оживился Колобок. – С такими талантами как у тебя, не сидеть, а учить надо! На практических примерах втолковывать этим бездельникам, как постоянно меняющуюся ситуацию использовать, извилинами шевелить, как ты творчески мыслить, а не канючить грязную клешню протягивая, и сопли развесив.

- И я в наваре, и ты не в обиде. Пока номер «люкс» в гостинице тебе снимем, а попозжа, жилье подыщем и прописку московскую сделаем. Семью сюда перевезешь. Ни в чем отказу тебе не будет, в роскоши будешь купаться! Давай, соглашайся! Своей правой рукой сделаю!

- А если на постоянку не можешь, давай тогда вахтой, а? Месяц у меня, месяц дома. Если захочешь, официально оформлю, начальником маркетингового отдела в солидной фирме. Зарплата в любой валюте будет!

- Вон оно как оказывается, и у побирушек своя контора имеется! Минут двадцать он меня значит, так речами сладкими вербовал, еле отвязался, пообещав, что подумаю.
   Так что, ежли Маришка, домой вернувшись, захочет мне пинка под зад дать, есть куда податься. Вот и обмываю теперь предложение с рельсовых небес, забодай меня комар!

   Рассказ Игоря, несмотря на оригинальность нас не рассмешил. Петрович, тот вообще насупился, поигрывая желваками.
- Жалко парня того, мужа тетки. - Наконец заговорил он. – Сколько их, афганцев, калеками никому не нужными домой вернулось. А сколько пацанов, вместо жизни один порох сполна нюхнувших, грузом двести в цинках матерям отправили! Эх война, сукам мать родна... Будь она проклята! Наливай Ванюша!

- А ты Игорь, никудышный рассказчик, – грустно констатировал Петрович, после того, как все, не чокаясь выпили. - Весь настрой сбил. А мне, после тебя, уже и желания балагурить нет.
- Может я расскажу Петрович? – Осторожно поинтересовался Иван.

- Про что?
- Как у нас графиня свой клад через полвека выкопала.

- О, золото-брильянты? Звучит! Только откуда графьям у вас взяться то было? Прикол какой небось? – Недоверчиво спросил Петрович.
- Нет серьезно, настоящая внучка прусского графа.
- Если так, то ладно. Выкладывай свою сказку про немецкую Красную шапочку, а то глаза слипаться начинают!