В тот год

 

        Еще до света кончается деревенская ночь. У утренних колодцев нехотя лязгают ведра, снег деловито скрипит под бабьими валенками. Январь?

       Еще не осыпались тропы, на которых плясали ночные сторожа под первыми морозными звездами, а Россия плавает в снежном свете, осеняя себя крестом. И белыми кушаками стелется по ветру банный день.

         В тот год Демьян собрал большой урожай жита. И оно прело теперь в ладном сосновом амбарчике. Изредка тревожимое мышами да старухой Анисьей, кормившей им слеповатых кур. Кур было четыре: пятую, самую старую, съели они с Анисьей еще на Рождество, с гречневой кашей.

         Иногда Демьян ездил на базар и покупал саратовской сельди. Анисья вымачивала ее в молоке и соскребала палочкой излишки жира. В те дни их частенько навещал отец Федор. Обстукав на крыльце высокие валяные сапоги, он входил в избу с поклоном, крестился и по-мужицки садился с краю стола. Старая Анисья доставала ухватом из печи чугунок с картошкой, приносила из погреба припрятанную селедку, и они ели.

          По праздникам Демьян выставлял еще пыльную бутыль со сливовым компотом. Старухе тоже плескали маленечко. Она почему-то хихикала, оглядывалась на киот, но от компота никогда не отказывалась.

          Вскоре отец Федор большой рукой вытирал рот, оглаживал рясу и говорил немного грустным усталым голосом:

          - Однако ж, пора....

      Он жил в соседней Буколихе. А в Липовке церкви не было.

      По утрам бабка Анисья кормила кур, ставила в печь щи и залезала на полати дремать до обеда. Летом она целыми днями ковырялась на грядках. Но зимой работы никакой не было, и поэтому Анисья спала.

         Иногда ее доброе старушечье личико показывалось в окне. Посидев полчасика у запотевшего окошка, она снова забиралась спать. Зимой в деревне пусто.

       А Демьян перебирал жито. В ватной стеганной фуфайке, заросший бурой щетиной, большим мельничным лотком он пересыпал зерно в другой ящик. И подсовывал ветку сухой бузины к самому мышиному гнезду под сундуком.

          Дом у Савиных был крепкий, пятистенный. И соседская вдова Настенка давно мечтала завладеть его просторной светелкой, а заодно и сердцем дремучего Демьяна. Еще летом, перевешиваясь через изгородь, она игриво кричала соседу:

           - Демьян Саввич, что это Вы все врямя такой мрачный? Как заговорен. Хотите, сниму заговор -то с Вас, у меня травки есть сильные с Троицына дня...

         Про травки она врала.

       Демьян недоуменно смотрел на бойкую, висящую на заборе соседку. Что-то бормотал и скрывался в амбаре. Он был глухой.

     По ночам Демьян натягивал потертую медвежью шкуру, обходил деревню огородами и шел к лесу. Там была его старая берлога. Он долго нюхал снег возле разоренного валежника, царапал когтями молодую березу и терпеливо вглядывался во тьму.