Принцесса Я, или Неправильная Сказка

Предисловие

Многим из вас, дорогие читатели, наверняка уже доводилось бывать в Сказке. Что до меня, то сам я ещё до начала этой истории дважды или трижды посещал этот замечательный парк - в нашем городе это, несомненно, один из лучших способов провести выходные. Прекрасные в любое время года волшебные леса; манящие озёра, населённые русалками и водяными; зовущие луга и поля, схваченные паутиной пыльных дорог; хороводы и ночные посиделки в глуши старорусских деревень; размеренная суета городских площадей и дремота вечерних бульваров; пепелища и буреломы Кощеева царства; сказочные персонажи, готовые в любой момент втянуть вас в круговорот самых невероятных событий...
Я и сам когда-то верил, что всё это и есть Сказка. Поэтому, отправляясь туда в очередное турне, я, взрослый человек, не ждал от неё чего-то особенного: ну, парк, ну, экскурсия, ну, русалки на ветвях сидят, - что в этом особенного? И уж тем более (а может, и именно из-за этого), я не ожидал, что история, которая начиналась, когда я ещё только входил в сказочные земли, изменит не только мои представления о месте под названием Сказка, но и всю мою жизнь... И, может быть, даже меня самого.
Впрочем, не буду забегать вперёд, - сказка только ещё начинается.

Глава первая,
в которой Максим знакомится с ведьмой Алёной и вместе с ней бежит в Сказку

Над тропинкой висела на двух покосившихся столбах табличка с резной, затянутой паутиной надписью "Сказка". Над табличкой было сооружено нечто вроде крыши, облицованной некогда расписными, а ныне - посеревшими и потрескавшимися, дощечками. На крыше сидели два ворона и внимательно смотрели в нашу сторону, а третий выглядывал из придорожной травы.
- Чу, человечьим духом пахнет! - сказал первый ворон надтреснутым голосом.
- Всё ходють и ходють, - интонации второго ворона были явно женскими. - Никак не находються. А того не ведают, что за поворотом разбойничья застава уж тридевять лет как сработана, и что живыми да при денежках по этой тропиночке с той поры ещё никто да не хаживал. Доколе же люд тёмный будет головушки буйны понапрасну ложить? Доколе нам, горемычным, на промыслы лихоимцев смотреть да сироток бедных оплакивать?
- А может, предупредим, беду люту отвратим? - предложил третий ворон, выходя из травы на дорожку.
- Добры молодцы буйны головы понапрасну не сложат - бедных воронов глад да холод злой ночь которую гложут! - невпопад пропел первый ворон; на этом беседа окончилась.
Прямо под вывеской гид остановился и повернулся к нам.
- Граждане отдыхающие! Мы с вами вступаем на территорию Сказки. Сейчас нас встретят местные экскурсоводы, которые разделят вас на несколько групп. Каждая группа пойдёт по своему маршруту. Через несколько километров следуют привал с обедом и досмотр багажа. На закате вы покинете Полосу отчуждения; после этого начнётся основная часть экскурсионной программы. На всякий случай напоминаю, что экскурсия длится пять дней, включая сегодняшний; к вечеру последнего дня вы окажетесь здесь, и я поведу вас обратно. Прошу не отбиваться от группы - это может быть небезопасно. Вопросы есть?
Вопросов не было. Мы пошли дальше, и только в след нам летел страдальческий голос сердобольной вороны:
- И куда пошли, словно дети малые, несмышлёные? И в каком лесу сложите кости белые? И кому оставите сироток неприкаянных?
За поворотом нас уже ждали: пятеро нарочито неопрятных бородачей с ножами наизготове стояли впереди по дороге, ещё несколько заходили с боков, а трое неведомо как оказались вдруг позади нас, что невольно вызывало кое-какие подозрения относительно приграничных воронов. За изгибом дороги виднелась и разбойничья застава - наполовину зарывшаяся в землю изба, грубая, покосившаяся, с пустыми глазницами окон. Дорожка начинала петлять, словно ища, куда спрятаться, и оканчивалась аккурат напротив неприглядного строения.
Наш гид бодрым шагом подошёл к рослому детине, стоявшему впереди остальных разбойников. Экскурсанты сгрудились у него за спиной, поглядывая на разбойников с интересом, но не без некоторой робости, кивая друг другу на накладные бороды и обсуждая что-то в полголоса. Разбойники смотрели на нас: хмурые, растрёпанные - то есть, именно такие, какими и подобает быть сказочным разбойникам.
- Вы зачем, добры девы и молодцы, без дружины да к нам пожаловали? - бородач сердито сверлил глазами пришедших. - Да лихую беду-кручинушку для чего на себя накликали?
- Не кричите, не страшите, лучше службу сослужите! - скороговоркой зачастил вдруг наш гид. - Всех по лесу проведите, див да зрелищ покажите!
- Ты, боярин, знал бы, помалкивал! Не твоих забав дело вершится! По дороге сей кто ни хаживал - всех встречает здесь горе горькое! Коли люд идёт неприкаянный, коль карманы златом натянуты, - мужиков шлём волкам да воронам, девок - на потехи да в услужение!
- Нас нельзя слать волкам да воронам, хоть мы пешие, без дружинушки! Это ведь не зеваки праздные - люди знатные, государевы! Коль прогневать царя желаете - так хоть волос троньте десницею! Сей же час здесь полки булатные, будто травы весной, построются!
- Ты, боярин, прости нас, неучей: не признали людей государевых! Коли так, то не только по лесу, - всей тропой проведём их в целости! Нам гневить царя да без надоба: век служили, да два прослужим впредь; сей же час снарядим дружинушки, да по Сказке проводим путников!
Окончив нести эту околесицу, атаман принялся придирчиво оглядывать нашу группу; остальные разбойники последовали его примеру.
- Ты со мной пойдёшь, раз мясистою девой выглядишь аппетитною! - стоявший справа от вожака разбойник поманил к себе мрачного вида девушку во всём чёрном. - Да и ты со мной: на тебе сума, вижу я, трещит - под завязочку!
Делать было нечего, и я послушно подошёл к своему новому провожатому. Остальные лихоимцы тоже не теряли времени даром и набирали в свои отряды приглянувшихся туристов. Никита изо всех сил лез на глаза моему конвоиру, но чем-то понравился приземистому детине с широкой повязкой на левом глазу; бросив на меня беспомощный взгляд, он покорно побрёл в сторону.
Через минуту всё было готово. Нас разбили на пять групп по три человека и к каждой приставили двоих разбойников. Третьим в нашу группу отрядили мужчину средних лет, который сейчас же принялся скандалить из-за того, что его разлучили с женой; после небольшой заминки его перевели в тройку к жене, а вместо него к нам поставили мускулистого юношу в тонких очках. Наш прежний экскурсовод помахал рукой и неспешно побрёл обратно в сторону сказочной границы, а разбойники, попрятав ножи, повели нас к своей делянке. Дойдя до конца дорожки, предводитель их вытащил из-за голенища грязный платок, повертел его в пальцах, высморкался для убедительности и бросил на землю. Несколько секунд ничего не происходило; затем платок задрожал и вдруг начал вытягиваться, разрываясь на части, меняя фактуру и цвет. Я и глазом не успел моргнуть, как оттуда, где он упал, в разные стороны разбежались тропинки - целых пять штук. Хорошие тропинки, с редкими пучками травы и подорожника; кое-где на них виднелись следы босых ног. Народ одобрительно загудел, щёлкая вспышками.
Как и было обещано, группы наши двинулись по разным путям. Оставшиеся не при деле разбойники сперва глядели нам в след с ленивым любопытством, а затем, зевая и потягиваясь, побрели к своей избушке. Тропинка сразу же принялась петлять, спускаться в небольшие овражки и огибать холмы, так что вскоре и застава, и другие туристы скрылись из виду. Нас осталось лишь пятеро: рыжий бородатый разбойник, не оглядываясь, вёл нас за собой, за ним шёл атлет в очках, мне на пятки наступала девушка-гот, а замыкал шествие плечистый усач с угрюмым выраженьем лица.
Некоторое время тропа блуждала среди высокой травы, а потом круто повернула и ввела нас в лес. Довольно долго мы шли меж деревьев, в кронах которых щебетали какие-то невидимые с земли пичужки; мимо дорожки скакали с ветки на ветку две белки, поглядывая на нас и ожесточённо споря о чём-то своём.
- Алёна, - неожиданно выдохнула мне в затылок попутчица.
- Максим, - поспешил представиться я.
- Лёша, - шедший впереди атлет крепко пожал мою руку.
- Ну что ж, - возглавлявший шествие разбойник вдруг повернулся к нам всем корпусом и, не сбавляя темпа, пошёл спиной вперёд, безошибочно ступая по извилистой тропинке и загодя пригибаясь под низко нависающими ветвями. - А меня зовут Афанасий Васильевич. Это вот Геннадий Петрович. Мы - ваши самые близкие друзья на следующие три дня.
- Очень приятно, - буркнул я, отводя взгляд.
- И давайте сразу договоримся, ребята, - в уголках глаз Афанасия заплясали весёлые искорки. - Если кто-то из вас надумает бежать, - бегите. Мы с Геннадием Петровичем бегать за туристами уже навострились, нам это даже в радость. Только не надо думать, что убежать получится. Вот ты, силач, стометровку за сколько бегаешь?
- За шестнадцать, - нехотя ответил Алексей.
- А ты, э-э-э... Максим?
- Не помню... Давно это было.
- А у меня разряд, - произнесла Алёна вызывающе.
Афанасий присвистнул:
- Что ж, команда серьёзная! Чувствую, придётся нам с коллегой побегать, - он усмехнулся. - Шучу, шучу. Мы же взрослые люди, мы же понимаем, что если кто и надумает бежать - так непременно не силой, а хитростью.
Он прошёл ещё несколько шагов спиной вперёд, наконец, запнулся о лежащую поперёк тропинки корягу, чертыхнулся и пошел, как положено. Лес вокруг начал редеть, и потянулись залитые солнечным светом и стрекотанием кузнечиков поляны. В середине каждой из них стоял могучий пень, и почти на каждом пне сидел огромный медведь, провожавший нас добрыми умными глазами. Один даже попытался что-то негромко запеть, но его почти не было слышно за гомоном скачущих вокруг лисичек и зайчиков.
Наконец, мы вышли к широкой дороге, отделяющей лес от поля - на ней было пусто, лишь попадались время от времени глубокие следы копыт да по сторонам лежали громадные валуны. Через пару вёрст наш провожатый свернул в проход между камнями и объявил привал.
Особых восторгов ни скатерть-самобранка, ни роскошный обед не вызвали. Алексей был сосредоточен и погружён в свои мысли, я слабо представлял себе, о чём можно заговорить с Алёной, а наши экскурсоводы отошли в сторону и вполголоса обсуждали какие-то местные сплетни, иногда чему-то смеясь с набитыми ртами. За неимением лучшего занятия я принялся исподтишка разглядывать своих спутников.
Афанасий Васильевич был высок, немного сутул, но в меру мускулист. Добрую половину его лица занимала густая рыжая борода, и было ясно, что именно она и определила его роль в разыгрываемом спектакле. Его внимательные серые глазки так и бегали под густыми бровями, и не было никаких сомнений, что он ни на секунду не упускает туристов из поля зрения. Геннадий Петрович был ниже и крепче, и явно накладные его лихие разбойничьи усы не слишком-то гармонировали с усталым и принуждённым выражением лица. Одежда обоих разбойников состояла из хаотично скроенных лоскутков кожи, шерсти и мешковины, схваченных несколькими ремнями; на ногах у обоих были на вид потрёпанные, но крепкие кожаные сапоги.
Алексей, первый из моих товарищей-экскурсантов, был юношей на несколько лет моложе меня, невысоким, спортивного телосложения. Одет он был в жёлтую футболку, синий тренировочный костюм и пёстрые кроссовки. Короткая стрижка и загорелое лицо, надутые губы и очки в тонкой оправе выдавали в нём вечного борца. Алёна, наша угрюмая спутница, представляла собой типичную неформалку: длинные, непроницаемо чёрные волосы почти скрывали худое лицо, а мятая сумка через плечо, бесформенная чёрная юбка, ещё более бесформенная чёрная кофта и чёрные же тяжеленные сапоги на громадной подошве, заляпанные давней грязью, производили впечатление гнетущее и отталкивающее. На груди у неё болталась целая связка крестов, черепов и прочих цепей с побрякушками.
Наконец, когда с обедом было покончено, разбойники подошли к нам.
- Что ж, господа... И дамы, - бородач пристально посмотрел в глаза Алёне, но не выдержал и первым отвёл взгляд. - В этом месте полагается производить досмотр багажа. Это, конечно, пустая формальность, в карманы мы вам лезть не станем, но сумки, так уж и быть, пощупаем. Кто первый?
Алексей протянул ему свой рюкзак и тихо сказал:
- Пойду, до ветру схожу...
- Да, пожалуйста! Сюда, за камешек, - разбойник, принимая багаж, кивнул головой.
Атлет скрылся из виду, а Афанасий, бросив беглый взгляд в раскрытый портфель и взвесив его в руке, вдруг кивнул Геннадию, и они оба быстро и бесшумно скользнули в направленьи дороги. Несколько секунд всё было тихо, но, только я уж собрался пожать плечами, тишину разорвал громовой возглас:
- Стой!
Вскочив на ноги, я увидел, что по полю во всю прыть несётся наш товарищ, один из разбойников бежит в ту же сторону по дороге, отрезая его от леса, а второй стоит на краю поля и смотрит то на Алексея, то на нас.
- За ним! - Алёна вдруг дёрнула меня за руку так, что я чуть не упал, и мы побежали следом. Увидев, что мы присоединились к погоне, второй разбойник помчался вслед за атлетом.
С полминуты мы молча гнались за беглецом: я бежал, как мог, а моя спутница уверенно шла рядом.
- Ты тоже во второй раз здесь? - внезапно спросила она, ловко чередуя вдохи со словами.
- В четвёртый.
- Давай вместе убежим!
- Чего? - я оторопел.
- Ой, некогда невинность изображать! По второму разу сюда только за этим и ходят.
- Но...
- Молчи, совсем задохнёшься.
Я хотел спросить о том, как можно убежать, если мы бежим в ту же сторону, что и наши тюремщики, да ещё и позади них, но воздуха и впрямь было мало, так что я оставил этот ребус Алёне. Густая и высокая - почти по грудь - трава всё время цеплялась за ноги, да и давно не паханое поле не слишком-то походило на беговую дорожку.
- Хорошо бежит, зараза, - бросила моя спутница. - Так мы договорились?
Я молча кивнул. Атлет с разбойником всё удалялись, а я, даром, что в лёгких кроссовках, явно был слабым звеном несуразной процессии. Алёне приходилось куда тяжелее: на такой подошве я не пробежал бы и десятка шагов, да и волосы её так и норовили уцепиться за стебли. Мне оставалось лишь утешать себя мыслью о том, что я слишком плотно поел во время привала, но это не слишком-то придавало уверенности.
Внезапно наш товарищ скрылся из виду - должно быть, поле впереди пошло под уклон. Бежавший за ним по пятам Афанасий ускорился, а остававшийся на дороге Геннадий оглянулся на нас и тоже рванул вслед за Лёшей.
- Пора!
Алёна свернула, чуть не сбив меня с ног, и, что было мочи, бросилась к лесу. Я затрусил следом, отставая с каждой секундой. Моя спутница бежала легко, грациозно, и я заметил, что она уже успела избавиться от неудобной юбки; теперь на ней были широкие штаны - вопреки ожиданиям, цвета хаки. На плече её болталась давешняя сумка - а я-то, дурень, не догадался впопыхах взять рюкзак, хотя и без него бежал явно медленнее, чем следовало. Оглянувшись, Алёна чуть притормозила и, поравнявшись со мной, зло прошипела:
- Так, я не поняла - мне что, сзади подталкивать? Хватятся нас - ещё и не так побегаешь!
Я собрал волю в кулак и сделал рывок, которого только-только хватило до леса.
- Чего встал, дубина?! Пошёл, пошёл! - Алёна, не останавливаясь, отвесила мне смачный подзатыльник и первой ломанулась налево, прямо через кусты.
- Погоди... Рюкзак! - крикнул я, устремляясь по направлению к лагерю.
Моя спутница одним прыжком оказалась у меня на пути.
- Ты что, совсем дурак?! Пошли! - ещё один подзатыльник заставил меня устремиться в указанном ею направлении. - Там нас и будут искать. Единственный шанс - обогнать их и углубиться в лес, - выпалила она на бегу.
- Так, а вещи? - взмолился я.
- Господи! Что у тебя там такое - палатка?
- Еда... Одежда.
- Держи! Харчей дня на три, - она, не глядя, сунула мне свою сумку.
- А ты?
- Не последнее отдаю. У меня рюкзак под кофтой.
М-да... Основательно я подготовился, ничего не скажешь.
- Куда мы сейчас?
- За дыханием следи, чучело.
Я, насколько смог, взял себя в руки, одновременно пытаясь понять, что же, собственно, происходит. Пока что мне было ясно только одно: я бежал. Эта часть, правда, была в полном соответствии с моими планами, но относительно остальных пунктов сказать этого я не мог. Я не знал, куда я бегу. Я не знал, с кем. Я, наконец, не понимал, зачем я вообще понадобился Алёне, - очевидно, она прекрасно справилась бы и без моей помощи. Наконец, было совершенно неясно, что делать дальше в этом лесу - сам я рассчитывал отстать где-нибудь между крупными населёнными пунктами уже глубоко внутри территории Сказки, а не плутать незнамо где в Полосе отчуждения.
Подгоняемый Алёниными подзатыльниками и собственным уязвлённым самолюбием (как бы там ни было, а моя спутница бежала куда техничнее меня, безошибочно продираясь через лес в одной ей ведомом направлении), я протянул добрую четверть часа, прежде чем плечом привалиться к дереву и затрястись в судорожном кашле.
- Тише ты! Сейчас все сюда сбегутся! - Алёна зажала мне рот ладонью, так что пришлось в очередной раз проявить чудеса самообладания. - Наверняка уже Васильич по нашим следам бежит!
- А второй?
- А Петрович этого чудика на базу ведёт. Тоже мне, спринтер нашёлся... Ты идти хотя бы можешь?
Я на подгибающихся ногах пошёл следом за Алёной, судорожно хватая ртом воздух.
- А ты как догадалась... Пфф... Что я тоже бежать хочу?
- Да очень уж ты колоритно масло на хлеб намазывал.
- Я нечаянно этот ножик достал. В конце концов, у многих туристов с собой швейцарские ножи - что тут такого?
- Многие туристы, Максик, не несут с собой в лес пачку масла, зная, что обед будет... Ясно же, что ты кашу варить собрался.
Я почувствовал, что краснею.
- Ну что, побежали? Пока ещё есть шанс, что они нас не слышат.
- Не могу... - виновато простонал я, стараясь идти как можно быстрее.
- Горе моё луковое! - Алёна снова отвесила мне подзатыльник, и волей-неволей пришлось переключиться на бег. - Дыши, давай! Вдох-выдох, вдох-выдох!
Скрипя зубами и мысленно божась, что более никогда не буду так наедаться в походе, я подчинился.
- А ты вообще на что рассчитывал, если б не я? - спросила Алёна, когда мне удалось более-менее выровнять дыхание.
- Я... С Никитой убежать хотел... - пропыхтел я.
- Это такой низкий, лохматый? С которым вы ещё всю дорогу перемигивались?
- А что, было заметно?
- Ты что, в третий раз сбежать собираешься? - Алёна проигнорировала мой вопрос.
- Да. Всё никак.
- Горе моё... Ладно, дыши, давай, ещё километра три.
- А потом?
- Увидишь.
Когда у меня в глазах совсем потемнело, Алена, наконец, перестала бить меня то по голове, то по самооценке, и, оставив на моё попечение свой рюкзак, нырнула в заросли крапивы, укутавшись в кофту и тихо ругаясь себе под нос.
- Есть! - долетел до меня её голос. - Эй, ты, как тебя там... Дуй сюда!
Кое-как прикрываясь рюкзаком и сумкой - из одежды на мне были только тонкие брюки да рубашка с коротким рукавом - я двинулся через зловещие джунгли.
- Где ты там? Сейчас без тебя улечу! - Алёна стояла, зажав между ног громадное помело, и лихорадочно рассовывала по карманам свои цепочки. - Рюкзак одень... Так, садись. Да ближе садись! Держаться за воздух будешь? Да ты погоди ноги-то поджимать - я тебя на себе понесу, что ли?
- Откуда это? - спросил я, устраиваясь.
- Не мешай!
Она прикрыла глаза и вдруг запела что-то протяжное и смутно знакомое, но на странный манер - в нос, почти не раскрывая рта, так что слов разобрать я не мог. Метла под нами затряслась мелкой дрожью, а потом вдруг как-то сразу поднялась в воздух и повисла в нескольких метрах над твёрдой землёй. От неожиданности я потерял равновесие и мёртвой хваткой вцепился в Алёнины плечи.
- Локти отпусти, - прорычала моя спутница, почти что ложась на древко. - И держись, давай, чучело, сейчас весело будет.
Я обнял её за талию - и вовремя, потому что метла под нами дёрнулась, несколько раз повернулась на месте, будто отыскивая направление, а потом ринулась вперёд и вниз. Я инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что мы с огромной скоростью несёмся над самой землёй, петляя между деревьев и перепрыгивая через кусты. Метлу мотало, ветки хлестали по локтям и ногам, а само помело так и норовило умчаться без нас.
- Почему не над лесом? - крикнул я Алёне в ухо.
- До первого Горыныча? - кажется, она сказала что-то ещё, но сквозь вой ветра ничего не было слышно.
- Что?
- Крепче держись, говорю, чучело!
Метлу начало болтать совсем уж невыносимо: то она падала к самой земле, и тогда приходилось поджимать ноги, чтобы не зацепиться за корни, то неслась напролом сквозь кусты, так что я только и успевал жмуриться, а пару раз и вовсе пыталась выполнить "бочку" - к счастью, на достаточной высоте. Улучив более-менее спокойную секунду, я правой рукой собрал бившие меня по лицу Алёнины волосы и сунул жгут себе под мышку.
- Спасибо, - прохрипела Алёна. От ветра её бледное лицо раскраснелось, но нисколько не потеряло решительного и надменного выражения. - Всё же необъезженную подсунула, стерва. Ничего, я с ней ещё посчитаюсь. Хорошо хоть двухместная - я загодя на троих просила.
- Так откуда метла-то?
- Да... С ведьмой одной договорилась - знакомая.
- Ну да... Со своими легко договариваться, - выдохнул я.
Вместо ответа Алёна чуть заметно двинула рукой, и в следующий момент я ощутил чувствительный удар в челюсть. От неожиданности я чуть не свалился, и тут же поклялся про себя впредь вести себя с нечистой силой более осмотрительно. Помело тем временем снова принялось показывать норов: то почти вертикально пикировать к самой земле, то подпрыгивать на пустом месте, то проноситься сквозь самую гущу ветвей, пугая рассеянных птиц. Не знаю, сколько так продолжалось, но, когда я почувствовал, что мои избитые ветками пальцы готовы разжаться, бешеная пляска наконец-то пошла на убыль.
- Что замолчал, чучело? - спросила Алёна, когда метла пошла более-менее ровно.
- Язык прикусил, - признался я.
- Значит, попала, - моя спутница выглядела довольной. - Ничего, вроде слушается, зараза. Так... А ну-ка, держись!
Я прижался к Алёне. Метла напряглась и вдруг взмыла вверх, прорвалась сквозь берёзу и выскочила в синее небо. В следующий момент всё вдруг исчезло: и я, и моя спутница, и метла под нами; я лишь видел - или, верней, ощущал, - как над лесом несётся стая летучих мышей в несколько десятков голов. От неожиданности я дёрнулся - вернее, это мыши с криком пришли в беспорядочное движение, - и сейчас же услышал сердитый шёпот:
- Прекрати немедленно! А как хоть одну мышь потеряем? Если в ней хвост от метлы - так просто свалимся, а если там твоя головушка дурная окажется?
- Что? - как ни странно, заговорить у меня получилось.
- Чучелко ты моё! - я вдруг понял, что Алёниным голосом пищит одна из мышей. - Ты хоть физику-то в школе учил?
- Учил, - на этот раз я успел заметить, какая из мышей ответила за меня.
- Ну, вот и не дёргайся.
Несколько секунд наш бесплотный полёт продолжался, а затем я вдруг снова нашёл себя на метле, с треском врывающейся в лес.
- Стеллс есть, - удовлетворённо произнесла моя попутчица.
- Что это было? - ошарашено вертя головой, спросил я.
- Метла-невидимка.
Помело, словно бы нехотя, замедлилось, пару раз облетело вокруг могучей сосны и, наконец-то, зависло на месте.
- Фух! - Алёна провела ладонью по лицу, и я заметил, что пальцы её дрожат. - Вроде, освоилась.
- А ну, вниз! - раздался снизу властный голос.
Оглянувшись, я увидел на земле широко улыбающегося Афанасия; рядом с ним стоял крупный - с телёнка - волк и скалил зубы.
- Вниз, я сказал! - повторил Васильевич. - Ишь, чего удумали... Давай посадку, и без глупостей мне!
- Вниз так вниз, - равнодушно произнесла моя спутница.
Метла медленно развернулась и вдруг камнем обрушилась вниз, прямо на нашего провожатого. В последний момент тот успел-таки отскочить в сторону - сбив с лап изготовившегося для прыжка волка. Алёна со злорадным смехом пошла вверх по спирали, кружась над нашими незадачливыми преследователями.
- Поймаю - ухи оборву! - закричал разбойник, поднимаясь на ноги. Волк ничего не кричал, а лишь шумно дышал.
- Ты смотри лучше, как бы я тебя самого не поймала, ушкуйник недоделанный! - Алёна снова зашлась ведьминым смехом. - Вот подучусь немного да превращу тебя тоже в волка - будешь всю жизнь за такими, как мы, по лесу бегать!
- Ну, ты полегче! - голос волка оказался на удивление мелодичным. - Не забывай, что не долетела ещё, а в Полосе отчужденья свои законы.
- Так это теперь ненадолго, - пожала плечами Алёна. - Нас теперь Сказка ждёт, ясно?
- Что же, летите, - Афанасий махнул рукой. - Змею привет - и не говорите потом, что вас не предупреждали.
- Без тебя знаю!
Помело снова спикировало вниз, но метрах в трёх от земли круто повернуло и понеслось прочь. Оглянувшись, я увидел, как Афанасий снова поднимается на ноги, грозя нам кулаком; волк со скучающим выражением морды смотрел в сторону.
- Что он там про змею говорил? - спросил я, когда наши преследователи скрылись из виду.
- Не бери в голову, - моя попутчица выглядела спокойной и удовлетворённой. - В лесу нас ни один не увидит, а если даже увидит - не достанет. Не станут же они ради нас целый лес выжигать! Вот если на нас леших натравят, это будет не очень, да только я сомневаюсь, чтоб в Полосе отчуждения хоть один был.
- А разве лес тянется до внутренней Сказки? - спросил я.
- Нет... До Сказки придётся полями да болотами лететь... Лучше, конечно, болотами. Да ты не волнуйся: нам сейчас лишь бы где-нибудь отсидеться до темноты, а ночью нас ни одна тать не увидит.

Глава вторая,
в которой Максим пробует медвежью кашу и разговаривает с Горынычем

Моё предложение ждать темноты в буреломе Алёна отвергла как несостоятельное. Вместо этого мы битый час проторчали на дереве возле дома какой-то медведицы в цветастом платочке и, дождавшись ухода хозяйки, забрались внутрь. Пока я, тихо вскрикивая, брызгал водой из кадки на расцарапанные лицо и локти, Алёна успела прошариться по избе и накрыть на стол, а в ответ на мой вопрос о допустимости такого поведения так выразительно посмотрела мне в глаза, что я окончательно смирился со своей ролью чучела.
- Ты куда дальше-то собираешься? - с аппетитом уплетая медвежию кашу, спросила Алёна.
- В смысле? Да я как-то... - я принялся неловко месить ложкой в тарелке.
Новоявленная ведьма вдруг ударила кулаком по столу:
- Так, я не поняла! Я, значит, подбираю его, потому что парень один явно не справится, тащу чуть не на себе всю дорогу, а теперь он, видите ли, не знает! Ты, вообще, мужик или кто?!
Я попытался пристроить посуду на столе так, чтобы Алёне не было видно, что я уже успел заляпать кашей рубашку, всадил в ладонь занозу из грубой столешницы, взвыл и опрокинул на себя всю тарелку. Алёна попыталась задавить смешок, но не удержалась и прыснула, заплевав кашей стол и ту часть моей одежды, которая ещё оставалась чистой; смеялась она долго, заливисто, но беззлобно, а я совсем растерялся и всё пытался ложкой собрать кашу с колен обратно в горшок.
- Ой, не могу! - простонала она, вытирая проступившие слёзы. - Ну, ты и впрямь чучело! Ладно, извини. Продолжаем. Итак, ты хотел убежать. Убежал, поздравляю. Если до ночи отсидимся, то я тебя, куда хочешь, подброшу. Куда ты дальше-то собирался, чудик?
- В Китежград... - промямлил я.
- Не советую, - Алёна вновь налегла на кашу, ни на секунду не прекращая тараторить и жестикулируя свободной рукой. - Нет, не советую. Я там не была, но по тому, что слышала, - не советую. Там таких, как мы, быстро отлавливают - как-никак, почти столица. Нет, нельзя тебе туда. Давай я тебя отвезу лучше в какое-нибудь злачное место - к гоблинам, например. Хотя... Нет, к гоблинам тебе тоже нельзя, - ты там что-нибудь выкинешь, и получится ещё хуже, чем в Китеже.
Девушка отставила в сторону тарелку и налегла на квас.
- А знаешь, что? Давай я тебя лучше в "Лукоморье" отвезу! И на отшибе, и место премерзкое, и туристов всегда много - ну, не беглецов, как мы, а нормальных дикарей, - авось, заступятся, если что. Там достанешь себе какие-нибудь документики... А до Китежа тебя всякий дурак подбросит. Да и сам уж дойдёшь, поди... Если опять себе рюкзачок не добудешь. Там ходить налегке лучше: гол мол, взять нечего, кроме души бессмертной, только на кой она им?
- Кому? - тупо спросил я.
Алёна чуть не захлебнулась и снова забилась в истерике.
- Слушай... Ты всегда такой? - сквозь смех и слёзы выдавила она. - Кому, кому... Кто нас сегодня через лес вёл?
- Экскурсоводы... - я уже сам чувствовал, что несу какую-то ерунду, но ничего поделать не мог.
- Ой, не могу! - Алёна уткнулась лицом в ладони и затряслась от беззвучного хохота. - Да, экскурсоводы. А одеты они были разбойничками. Это, чучелко ты моё ненаглядное, такие нехорошие дяди да тёти, которые в Сказке по дорогам ходят с ножичками да у невинных деточек вроде тебя вещички да денежки отбирают. Самого, конечно, не тронут, а вот обобрать могут. Разбойнички. А называются они так потому, что всё это вместе - когда с ножичками выскакивают да денежки отбирают - называется разбоем. Разбойники. Так понятно?
- Понятно.
- Ну, вот и договорились! Значит, у "Лукоморья" я Тебя высажу... Договорились, я спрашиваю?
- Договорились. А ты куда собираешься?
- Ой, обо мне не беспокойся. У меня тут дел полно. Метёлку вот хотя бы хозяйке отдать да пару ласковых слов сказать. Резвую подсунула - я думала уж, тебя не довезу, так что ты молодец; да и вообще... - Алёна мечтательно возвела глаза к потолку, а потом вдруг зыркнула на меня в упор и закончила строго: - Это Сказка, понятно?
- Понятно.
- Ну, вот и молодец! Вылетим затемно. А сейчас приведи себя в нормальный вид и ложись спать.
- Так день же ещё...
- Ничего, ночью тебе, может, и не до сна будет. Да и мне тебя сонного потом везти - стыда не оберёшься.
Я обречённо побрёл к уже знакомой кадушке, но на полпути спохватился:
- А если медведица вернётся?
- Да, вроде, не должна... - Алёна закусила губу. - А если и вернётся, то я засов на дверь набросила, а метла у порога лежит. Отопрём - и поминай, как звали... Если мы, конечно, к правильной медведице угодили.

***

Ночью с высоты ведьминого полёта Полоса отчуждения, раскинувшаяся от горизонта до горизонта, выглядела совершенно тёмной. Небо, как назло, было затянуто облаками, но моя спутница, похоже, ни в каких ориентирах не нуждалась и уверенно направляла метлу в одной ей ведомом направлении.
- А почему ты при взлёте поёшь так тихо? - спросил я, устраиваясь поудобнее.
- А что, интересно?
- У тебя голос красивый.
- Голос-то красивый... Да только тебе не понравится, - Алёна вздохнула. - Старая карга очень уж на язык остра.
Минут пять мы летели молча; наконец молодая ведьма негромко спросила:
- А этот твой приятель... Как его там?
- Никита?
- Да... Он по какой тропе ушёл, ты не заметил?
- Ммм... По второй слева, кажется. А что?
- Ага, по шестому маршруту, наверное... С ним просто Галка идёт, я вот думаю: не выдернуть ли её смеху ради? С её-то манерами... Через месяц глядишь - в царевны выбьется. Ещё через месяц посмотришь - опять лягушка! Тогда и твоего, этого, прихватить можно было бы... Ладно, подумаю.
Из темноты вдруг донёсся неопределённый свистящий звук. Алёна, резко затормозив, остановила метлу, и мы повисли в воздухе.
- Что... - начал я, но моя спутница зло шикнула, и я замолчал.
С минуту мы судорожно прислушивались; наконец, ведьма пустила метлу дальше, чуть заметно наращивая скорость, но я чувствовал, что она по-прежнему напряжена.
- Так что случилось-то? - спросил я.
- Так... - моя спутница засопела. - Показалось, должно быть.
- Ну почему же обязательно показалось? - раздался слева звучный бас.
Помело под нами испуганно дёрнулось.
- Ну, ну!.. Зачем так сразу пугаться? - прозвучал тот же бас справа. - Я же ничего плохого не сделал... Пока что.
- Отлично, - Алёна ударила меня по лицу копной волос - очевидно, как и я, вертела головой в темноте. - Просто замечательно. Вот только змея нам и не хватало для полного счастья.
- Да, - согласился бас, на этот раз звучащий откуда-то сверху. - В нас, змеях, всегда нехватка, это верно. Вот только счастье от нас редко бывает, вы уж извините.
Змей протяжно выдохнул всеми тремя головами сразу и затих в задумчивости, так что могло показаться, будто мы снова остались одни.
- А скажите, пожалуйста, девушка, куда вы летите? - задумчиво произнёс он минуту спустя.
- За отсутствием особых указаний следую прежним курсом, - неохотно ответила ведьма. - Правильно?
- Правильно, - голос змея прозвучал совсем близко, но я, как ни старался, так и не мог ничего разглядеть во тьме. - А если особые указания поступят - что же, выполнишь?
- Подумаю.
- А вот это вот зря, - змей оживился. - У меня вот хоть и три головы, а думать особо некогда. Да и ни к чему - так вот, бывало, задумаешься: куда лечу, чем живу - такая тоска находит... Так что давай без глупостей, хорошо?
- Подумаю.
Змей неодобрительно фыркнул:
- Умная, значит? Умная, спрашиваю?
- Каждый по себе судит, - произнесла Алёна надменно.
- Это верно, - неожиданно согласился змей. - Мне вот, к примеру, судить не положено, а уж умным быть - и подавно. Мне это... - он зевнул. - Летать положено. Летишь так вот, бывало... Как в песне этой, - он причмокнул и вдруг фальшиво заблеял: - "Летят..." Хм... Эти... Ну, эти... Кто там летит? В этой, в песне этой?
- Если бы ты хоть на секунду перестал пересчитывать мои рёбра и вместо этого поболтал хотя бы с одной головой, это было бы весьма кстати, - прозвучал вдруг у меня прямо над ухом сердитый Алёнин шёпот.
- Ась? - голос змея раздался прямо над моей головой. - Чего говоришь?.. Кто там летит, я спрашиваю, в этой... В песне?
- Мы летим, - выдавил я из себя. - Добрый вечер!
- Что ж, и тебе не грустить, добрый молодец, - ответила левая голова. - Извини, но тебе тем же ответить не могу: для тебя вечер не очень-то добрый, как я погляжу, да и это... Ночь уже, как бы... Да, такие дела.
Змей снова надолго замолчал, а затем спросил с другой стороны:
- А тебя как зовут, добрый молодец?
- Максим.
- Тьфу, Максим! Ну, разве так можно? Я уж думал, там Всеволод летит, или Мстислав какой, ну или Иван на худой конец, а тут - так, Максим какой-то... М-да... И куда это тебя, Максимушка, ведьма окаянная понесла? На шабаш, али сразу замуж, без разбору роду-племени?
- В Сказку, - ответил я.
- В Сказку? А вот это напрасно, - по тону было понятно, что змей явно обрадовался ответу. - В Сказку пешком ходят да по земле, а вы в небе и на метле. Да ещё и без провожатых... Нехорошо как-то, не находишь?
- Нехорошо, - согласился я.
- Болтай, болтай, - прошипела Алёна. - Ещё несколько вёрст до болота!
- А скажите... - замялся я. - Вот вы такой большой... И летите... И ночью... И, как бы... Да! Как же вы нас видите? Я вот, сколько не пытаюсь, вас разглядеть не могу!
- Да ни зги же не видно! - возмущённо ответил змей. - Я же говорю: ночь, а ты - "вечер", "вечер"... Да и стар стал, глаза совсем плохи... Раньше, бывало, так посмотришь - аж сердце радуется, а теперь? Да и смотреть-то особо не на что стало - ходят тут это... Максимы всякие... С ведьмами... В Сказку летят, будь она проклята. На это разве смотреть станешь? Тьфу!
Я промолчал; змей закашлялся и продолжал другой глоткой:
- Я же это... Так, размяться вылетел. Аппетит нагулять, так сказать, - при этих словах остальные головы оживились и стали причмокивать. - Лечу и вдруг чую: духом русским запахло! И, ладно бы, снизу - а то ведь по небу летят, срам-то какой! Срам ведь, верно?
- Наверное, - на всякий случай согласился я. - Я просто не летал никогда.
- Как? - ужаснулся змей. - Вообще не летал? И если я эту ведьму твою сейчас... Это... Так ты что же, не полетишь один?
- Не полечу, - подтвердил я. - Так что лучше не надо её... Это.
- Вот незадача, вот ведь беда-то! Я-то уж думал, дело ясное: сбежала ведьма, прихватила себе какого-то Максима и обратно намылилась! Сейчас я её проучу, а Максимка домой отправится. А теперь что же получается?
- Да мы это... - замялся я. - Мы, в общем-то, оба туристы.
- Туристы... Беглые, что ли?
- Типа того.
- Так чего ж вы мне тогда головы-то морочите?! Я-то тут уже представляю, как Максимка спасённый меня благодарить будет, а он это... Беглый, оказывается! И она беглая, что ли? Никогда такого не видел, - голос змея совсем погрустнел. - Раз беглые - тогда и дело, конечно, другое. Эй, ведьма, ты там не спишь ещё? К базе сама развернуться сможешь, или мне, - хех! - или мне посветить?
Вместо ответа Алёна заложила вираж и снова пустила метлу прямо.
- Молодец, - змей по-прежнему был со всех сторон от нас. - Только чуть-чуть налево.
- Не могу чуть-чуть, - огрызнулась моя спутница. - Для метлы класс точности - чуть, а не чуть-чуть. Согласно Правилам, - добавила она поспешно.
- И не придерёшься, - с горечью прокомментировал змей. - Ну что ж, полетим пока так, а там видно будет.
- Приготовься, - шепнула девушка мне на ухо.
Несколько секунд мы продолжали лететь как положено, а потом помело заложило крюк и устремилось вертикально вниз, набирая скорость.
- Куда, куда? - завопил змей, и я наконец-то услышал, как захлопали над нами его крылья. - Попытка бегства при задержании в Полосе отчуждения - да это же...
В этот момент Алёна свистнула так, что у меня заложило уши. Я по-прежнему ничего не видел, но чувствовал, что под нами с шумом началось какое-то движение; мгновеньем спустя меня ударило по лицу перепончатое крыло, а спустя ещё секунду мы уже смешивались со стаей летучих мышей, поднимавшихся и поднимавшихся из болота. Десятки, сотни мышей с пронзительным криком взмывали вверх, проносясь мимо Горыныча, пикирующего с изяществом кирпича.
- Жалко, болото мелкое, - злорадно прошипела одна мышь Алёниным голосом. - Не искупается толком.
Словно бы в подтверждение её слов, снизу раздались тяжёлый всплеск, от которого содрогнулась земля, и протяжный вой трёх глоток сразу. В следующий момент болото буквально вскипело хлопаньем крыльев, и бесчисленные полчища летучих мышей взвились ввысь вслед за нами.
- Ох, и разозлится, наверное, - беспокойно произнесла Алёна. - Ты молодец, кстати - сразу слышно разговор двух интеллигентных людей... Э-э-э... Человека и змея.
Повинуясь неосязаемому приказу моей эфемерной спутницы, мышиный рой развернулся и с криком понёсся в направлении Сказки. Обиженный вой внизу перешёл в гневное бормотание - я вдруг понял, что глазами мышей могу видеть, как Горыныч пытается взлететь, смешно волоча по трясине непомерно широкие крылья, но у него никак не получается прыгнуть, оттолкнувшись от липкой трясины. Змей раздражённо вертел головами и ругал нас последними словами.
- А почему ты обратно не превращаешься? - спросил я. - Быстрее же!
- Да как-то страшновато, - откликнулась ведьма. - Вдруг он всё-таки взлетит!
Змей, и в самом деле, в конце концов, смог подняться в воздух и, тяжело двигая подмоченными крыльями и бешено вертя головами, помчался вслед за мышиной стаей.
- Вы где? Найду - хуже будет! - кричал он, то и дело срываясь на утробный кашель.
Алёна дождалась, пока он настигнет нас, и начала глумиться над несчастной зверушкой. Она заставляла мышей с пронзительным криком смыкаться вокруг неповоротливой туши, бить змея крылами по мордам, и пару раз даже пыталась игриво смеяться ему из другой части стаи, но с мышиной глоткой этот фокус не вышёл. Горыныч метался, то боязливо опускаясь к болоту и тщась что-то разглядеть в темноте, то вновь принимаясь рыскать среди хозяев ночного неба в поисках пропавшей метлы. Он всё больше распалялся, да и подсыхающие крылья держали его всё увереннее. Он так разошёлся, что даже начал различать - должно быть, по запаху - особо плотные сгустки созданий тьмы и с рёвом врываться в них. Но и ведьма тоже не унималась: раскинув мышиное облако от самой земли и до неба, она то устраивала мышиные хороводы вокруг совсем обезумевшего Горыныча, то с шумом пускала полчища мышей в разные стороны, так что трёхголовый преследователь чуть не рвался на части, то стелила сестёр по полёту у самой земли, старательно маскируя горки или чахлые деревца - впрочем, безрезультатно, поскольку после купания змей явно остерегался терять высоту.
Наконец, терпение у крылатого блюстителя порядка иссякло.
- Сами напросились! - взревел он, вдыхая полной грудью.
- Осторожно! - только и успел пискнуть я.
Из трёх голов дыхнуть огнём получилось лишь у одной - то ли остальные основательно подмокли в болоте, то ли змей и впрямь был таким старым. В воздухе запахло палёным, и несколько неудачливых мышей с тихим всплеском шлёпнулись в воду.
- Вот это уже нехорошо, - задумчиво просвистела Алёна, насылая мышиные вихри на потухшие головы и хвост змея; впрочем, тот был всё же не настолько туп, чтоб клюнуть ещё и на эту удочку.
- Там наших мышей не было? - с волнением спросил я.
- Тут все наши.
- Чего?
- Потом объясню... Погоди, дай сосредоточиться!
Мыши в стороне от змея вдруг закружились в громадном вихре, и из его середины появилась метла, на которой сидели мы с Алёной. Под звучный ведьмин смех помело пронеслось между голов нашего преследователя и устремилось прочь. Горыныч взревел, неуклюже перекувыркнулся и помчался следом, бешено работая крыльями.
- Пусть разомнётся, ему полезно, - пропищала одна из мышей Алёниным голосом. - Ну что, полетели?

***

- Ты про мышей рассказать обещала, - напомнил я, отдышавшись и размяв затёкшие за время пребывания в мышином теле суставы.
- Да там особо рассказывать не о чем, - отмахнулась моя спутница. - Избыточное кодирование.
- И ты мне наврала, - не унимался я. - Ты здесь в двадцать второй раз, как минимум!
- Не наврала, - по тону я понял, что ведьма улыбается. - С экскурсиями я раньше не ходила. Или нормальной дикаркой шла, или незаметно через всю Полосу тащилась, - как-то спокойнее.
С полчаса мы летели как прежде, и, если бы не свист ветра в ушах, можно было бы подумать, что мы висим на одном месте. Потом Алёна направила метлу чуть наверх, набирая скорость, и я увидел, что впереди по курсу на земле появились какие-то слабо мерцающие огни.
- Что это?
- Полоса отчуждения кончается, - ведьма разогнала метлу так, что теперь приходилось кричать, чтобы было слышно за шумом ветра. - Приготовься!
- К чему? - крикнул я.
Алёна не успела ответить. Свет, запахи, звуки, - всё это хлынуло одновременно, всё это сдавило, стиснуло, сжало, жадно полезло внутрь, заглядывая в глаза, прорываясь через раскрытый рот, просачиваясь через барабанные перепонки, через подушечки пальцев, волной проходя по позвоночнику и вливаясь в каждый сустав, в каждый мускул, в каждую клеточку... Алёна передо мной завизжала, и визг её потонул в хоре тысяч возникших из ничего голосов и мелодий, в ослепительном сиянии миллиардов звёзд и десятков лун на в мгновение ока прояснившемся небе, в букете валящих с ног запахов, в необозримом, вдруг исполнившемся красок просторе, раскинувшемся внизу... Помело под нами завиляло, - это Алёна, раскинув руки, со смехом ловила грудью набегающий ветер, рассекая пальцами ставший вдруг плотным, будто парное молоко, воздух.
- Что ты сидишь? - она обернулась ко мне, вдруг вырвалась из моих объятий и вскочила во весь рост прямо на помеле. - Что ты сидишь, чудик? Это же Сказка! Сказка, чучелко ты моё ненаглядное! Понимаешь?! - она рванула меня за плечи и одним движением поставила на метлу рядом с собой. - Сказка!
В следующую секунду мы уже плясали. Плясали, хотя ветер свистел у нас в ушах. Плясали над проносящимися внизу полянками и домами. Плясали над пропастью, каким-то чудом всё время оказываясь на тонкой и неверной грани между землёй и небом, - я не сразу сообразил, что и помело танцует вместе с нами. Мы плясали, упиваясь свежим воздухом, буйством красок и запахов, богатством звуков и впечатлений. Несколько раз один из нас оступался, но второй со смехом вытягивал его из ставшей вдруг такой родной бездны.
- Прорвались! Прорвались! - Алёна повисла у меня на шее, я поднял её в воздух и закружил. - Сбежали, понимаешь?! Да для нас теперь все дороги открыты! Да мы теперь...
Она тряхнула головой, не в силах закончить мысль, и мы снова пустились в бешеный пляс. Вокруг нас уже кружили феи, бабочки, купидончики и почему-то вороны, осыпая нас пыльцой, карканьем и лепестками роз, а мы всё плясали над пропастью, не в силах остановиться, и никак не могли прийти в себя от восторга. Оглянувшись, я увидел далеко позади чёрную стену Полосы отчуждения, которую мы только что прорвали, и с улыбкой на губах помахал рукой - и дому, и лесу, и своему рюкзаку, и незадачливым преследователям-разбойникам, и благодатной крапиве, и доброй медведице, и обиженному Горынычу, и всем своим страхам, оставшимся где-то там, далеко-далеко...
Впереди была только Сказка.

Глава третья,
в которой Максим попадает в "Лукоморье" и становится Иваном-царевичем

Таверна "Лукоморье" принадлежала к разряду тех мифических мест, где никто из ваших знакомых никогда не бывал, но о которых все как один где-то слышали. С высоты полёта метлы она напоминала гараж: стены и даже скаты крыши её были совершенно плоскими, а намалёванные на них яркой краской брёвна и окна только усиливали эффект. Дым, клубами валивший из ржавой трубы, полз по земле, собираясь в ложбине позади заведения и образуя там нечто вроде омута, откуда волнами накатывал на крыльцо и на расставленные во дворе столики лёгкой пластмассы. За столами сидели люди и нелюди самой разной наружности, однако сверху можно было уверенно опознать лишь бесов да минотавров; почти все курили. Из раскрытых окон летел пьяный рёв множества голосов, а над крышей таверны метались гламурные пары на мётлах да висела на ковре-самолёте весёлая компания с самоваром; ярусом выше кружили стервятники.
Над входом в таверну мигала неоном корявая надпись, но прежде, чем я успел разглядеть, что там стилизованным под дубовый лист шрифтом начертано слово "Лукоморье", надпись померкла, и вместо неё появилась другая: "Маша, я тебя люблю! Коля." Смене букв ответил взрыв хохота, и до меня долетел хриплый надорванный крик:
- Маша, иди сюда! Машка, стерва, где тебя черти носят?!
Я вдруг почувствовал, что краснею.
- Ну как, нравится? - спросила Алёна, делая круг почёта, чтобы я мог со всех сторон насладиться красотой этого сказочного притона.
- Ты меня куда привезла? - ошалело вертя головой, спросил я.
- Не нравится? Отлично! Значит, стимул добыть документы и начать хоть немножечко шевелиться самому у тебя будет, - моя спутница камнем зашла на посадку, чуть не сбив над самой землёй пьяного купидончика. - Пошли, покажу, что здесь к чему.
Прислонив помело к живой изгороди (при этом внутри кто-то ойкнул и извинился), Алёна положила руку мне на плечо, запустив длиннющий чёрный ноготь куда-то между лопаток, и решительно поволокла меня прямо в таверну. Я тихо взвыл, но ведьма не обратила на это никакого внимания. Она снова была в своей чёрной просторной юбке до щиколоток, но без цепей, так что образ юной колдуньи казался теперь завершённым.
Возле крыльца возвышался массивный пень, покрытый ярко-зелёной краской. К пню было прикручено наполненное мутной водой корыто неясной формы, очевидно, символизирующее само Лукоморье; в корыте по плечи в воде стоял ржавый бюст Пушкина - вокруг валялись монеты. Над входом снова сияла прежняя надпись, только это был не неон, как я сперва подумал: толстый небритый мужик в трусах по колено и в майке и почему-то с кошачьими ушками сидел на широкой лавке перед таверной и, держа в левой руке огромную кружку пива, небрежными пасами правой зажигал и гасил пёстрые буквы в воздухе над собой. Заметив меня, он подмигнул мне зелёным глазом с вертикальным зрачком и чуть заметно мяукнул. В дверях я не удержался и тронул стену избы - металл.
Внутри "Лукоморье" выглядело не менее мерзко, чем снаружи. Расставленные безо всякой системы столики - на этот раз уже деревянные - освещались ужасно чадящими лампами. За столами сидели, стояли, парили в воздухе и даже лежали прямо на полу люди и нелюди самой разнообразной наружности: были тут и туристы навроде меня с широко раскрытыми глазами, и мускулистые амбалы, демонстрирующие сексапильным красоткам свежие синяки, и свирепого вида орчихи, пьяно целующиеся с избитыми эльфами, и юркие черти, двигающие напёрстками, и великие джинны, презрительно взирающие на смертных с крышечек своих ламп, и угрюмые стражники, всем своим видом показывающие, что они, дескать, трезвые... На балке под потолком два задумчивых домовых играли в шахматы, иногда прикладываясь к носику чайника; рядом сушились носки одного из них. Несколько девиц в легкомысленных нарядах кикимор курили на лестнице, кокетливо поглядывая на посетителей. Над витриной с напитками плавала стая светляков, но от них совершенно не было проку в табачной завесе, колыхавшейся над головой.
Алёна решительно протащила меня прямо к стойке. Хозяйка - дородная русалка с измученным выражением лица - подняла на нас усталые глаза и улыбнулась - как мне показалось, довольно искренне.
- Алёна, привет! Сбежала, - в её интонации не было и намёка на вопрос.
- Угу. Вот мой герой: на руках через всю Сказку пронёс, от разбойников защитил, от волка увёл, от медведицы спас, змея победил, - девушка кивнула на меня, и я почувствовал, как у меня опять начинают гореть уши. - Акулин, его пристроить бы надо, да документики какие-нибудь сработать.
- Не проблема, - Акулина кивнула мне, доставая из-под прилавка ключ с потёртым деревянным брелком - там был изображён кот под дубом. - Ляжешь спать в пятой комнате, прежнего постояльца как раз гуси-лебеди унесли. А за документами подойдёшь вон к тому усачу в пиджаке - он этими делами заведует.
- Гуси-лебеди? - мне показалось, что я ослышался.
- Буянил, стало быть, много, - перевела Алёна.
- Понятно... Что же, спасибо, - растерянно произнёс я, убирая ключи в карман; Акулина смотрела на меня, чуть прищурясь.
- "Спасибо"! Деньги есть у тебя, чучело? - прошипела ведьма мне на ухо.
- Ах, да... - спохватился я. - Деньги... Есть; немного, правда.
- Ну, будь у тебя много, ты бы сюда и не попал, - русалка небрежным движением растворила мятые купюры в воздухе. - Ужинать чем будешь? Щи, картошка, шашлык, вареники?
- Борща полтарелочки.
- А я есть не буду, я дальше полетела - дела! - Алёна повернулась ко мне и быстро заговорила, понизив голос. - Ты только не вздумай прямо сейчас к этому мужику подходить. Подмигни ему лучше там... Нет, не надо, знаю тебя. В коридоре его подожди, да без свидетелей, - а то в морду получишь, чего доброго.
- Угу, - кивнул я.
- Ну, что же... Прощай, что ли? - колдунья прищурилась. - Нет, лучше "до свиданья" - авось, ещё свидимся.
- До свидания, - я даже как-то растерялся. - Спасибо за всё!
- И тебе спасибо, чучелко моё, весело с тобой было, - она выжидательно глядела на меня в упор. - И знаешь... Рюкзак-то отдай, всё-таки!
- Ах, да, - спохватился я.
Я отдал ей сумку и грустно смотрел, как она удаляется, петляя между столами, и всё надеялся, что она оглянется, - разумеется, тщетно.
- Эй! Ты чего зеваешь? - русалка дёрнула меня за рукав. - Вон там стол свободный, занимай быстрей!
Я принял из её рук тарелку горячего и, спотыкаясь и извиняясь, двинулся к указанному месту.
- Да, парень! - голос хозяйки заставил меня обернуться. - Если к тебе Апполон Артамоныч привяжется - так ты это... Кивай побольше, а слушай поменьше, ладно?
- Кто это? - спросил я.
- Да так... Маг один, из местных.
- Злой?
Акулина нахмурилась.
- Да, пожалуй, что и не злой... Станет предлагать желание выполнить - так ты загадывай мелочь какую-нибудь, он так быстрее отвяжется.
- Не выполняет?
- Да в том-то и дело, что выполняет, - ответила русалка со вздохом. - Вредный он просто...
Когда я, наконец, протиснулся к своему столику, за ним уже сидел очкастый субъект весьма неприятного вида и сверлил меня тяжёлым придирчивым взглядом. Я обвёл зал глазами, но прочие столики были, конечно же, заняты; пришлось сесть рядом с незнакомцем.
- Какая гадость, - проговорил тот, стоило мне поставить тарелку на стол. - Только не говорите, что вы собираетесь это есть.
- Э-э-э... - я как-то даже не нашёл, что ответить.
- А вы знаете, из чего хозяйка готовит супы?
Я опешил.
- Из чего?
Странный человек закатил глаза:
- Господи, как с вами тяжело!.. Запомните, молодой человек: на вопрос нужно отвечать так, как он поставлен; всякая самодеятельность - неуважение к собеседнику. Ещё раз: а вы знаете, из чего русалка готовит супы?
- Э-э-э... Нет.
- Вот и я не знаю. Но на всякий случай сам для себя готовлю, - мой сосед чуть понизил голос и продолжил доверительным тоном: - Гадость получается неимоверная, иной раз сутками из сортира не вылезаю. Ну, а что делать? Здоровье-то дороже!
Он вздохнул и замолк, уперев подбородок в сцепленные пальцы. С минуту я колебался, а затем осторожно попробовал борщ - тот оказался отменным; я стал есть, чувствуя на себе неотрывный внимательный взгляд из-под полуопущенных век, и, чтобы отвлечься, начал разглядывать сидящих поблизости посетителей.
За столом справа от нашего колоритный чудотворец в восточных одеждах, чинно покачивая чалмой и водя перстом по страницам старинной книги, что-то объяснял группе сутулых юношей с горящими глазами. Он нараспев выкрикнул пару слогов заклинания; один из слушателей повторил за ним фразу, и у его соседа над головой вознеслись здоровенные ослиные уши, вызвав всеобщее ликование. По другую сторону от моего столика красноносый мужчина в костюме с отливом и расстёгнутой белой сорочке что-то увлечённо рассказывал двум румяным девицам в кокошниках, и я без труда смог выделить из общего шума его фальцет:
- Да полно же! У меня тесть всю жизнь летал на истребителях, и поэтому я вам компетемтно... Комплетент... Компо... Со всей ответственностью заявляю, что ни один ящер водоизмещением... Пардон, воздухоизмещением свыше двадцати тысяч тонн в принципе не способен преодолеть звуковой барьер...
За прочими столиками собрались компании менее благообразные. Пьяная размалёванная разбойница отчаянно заигрывала с грузным мужчиной купеческой внешности; из её дрожащих пальцев поминутно выскальзывал громадный стакан, и каждый раз она начинала нервно смеяться. Рядом толпа зевак наблюдала за тем, как молодой чёрт, корча забавные рожицы, забивает козла с толстощёким туристом. Тот совсем раскраснелся; он внимательно следил за каждым движеньем прохвоста, но решительно ничего не мог противопоставить врождённой ловкости пальцев. Наконец, за столиком в углу пьяные парни всё пытались натянуть на гусли космы своей уснувшей товарки, разочарованно воя после каждой пробы струны.
На душе у меня становилось всё тоскливее. Нет, я, конечно, понимал, что Сказка, когда я познакомлюсь с ней ближе, окажется вовсе не той волшебной страной, что показывают во время экскурсий, - но до сих пор она представлялась мне чем-то вроде театра, где феи вечером вешают крылышки на спинки стульев, а реквизиторы в предутреннем тумане крадучись заправляют соляркой ведьмины мётлы. К этому я был готов; это было бы естественно и понятно. Однако я никак не рассчитывал попасть в обычный кабак - куда более понятный и естественный, но от этого ничуть не более привлекательный.
- Ну, как вам публика? - подал голос мой сосед. - Надеюсь, вам этот балаган столь же противен, как и мне?
- Ну... Наверное.
- Это хорошо. Ну, ничего, я уверен, что надолго мы с вами здесь не задержимся. Вот вы куда собираетесь?
-  Э-э-э... В Китежград.
- В Китежград, хм. Что ж, неплохо. Хорошо, давайте тогда условимся так: завтра в половине седьмого мы с вами встречаемся... Да прямо здесь, и идём в Китеж. Согласны?
- Ну, вообще-то...
- Да нет, если вас чем-либо не устраивает именно половина седьмого, - скажите же, ради Бога! Давайте выйдем в шесть! Что скажете?
- Полседьмого, так полседьмого, - обречённо выдохнул я.
- Вот и отлично. А насчёт пропуска можете не волноваться - усач вам всё сделает в лучшем виде сегодня же вечером.
Видимо, смятение слишком отчётливо отразилось на моём лице, потому что мой сосед, наконец, улыбнулся.
- Да не бойтесь вы так! Я Тому, Кому Следует, ничего не скажу, потому что Тот, Кому Следует, понимает, что в этом случае какой-нибудь другой маг обязательно расскажет Кое-Кому Ещё о том, что... Впрочем, не важно.
- А вы...
- Маг. Обычный маг, хоть и гениальный. Из местных. А вы - Максим, беглый экскурсант. Очень приятно?
- Очень приятно...
Маг пристально посмотрел на меня и кисло улыбнулся, вертя в пальцах солонку.
- М-да... Вот такие дела. Ну, Максим Батькович, и как вам Сказка? Свежим взглядом, так сказать?
- Да пока... - я обвёл глазами таверну. - Если честно, не очень.
- "Не очень"? - взгляд моего собеседника стал вдруг очень грустным и проникновенным. - "Не очень"? И это всё? Народ ходит в Сказку, чтобы надраться, а не посмотреть чудеса; для поддержания порядка приходится в заведениях вроде этого держать стражу, которая сама по себе не лучше; дуб - и тот в прошлом году на дрова распилили, - и это вы называете "не очень"? Магизм, опять же, вырождается. Видали хрыча, что здесь вывески да цветомузыку устраивает? А ведь у него регалий почти столько же, сколько у меня! "Не очень"... Не ожидал, если честно. Уж со мной-то могли бы и пооткровеннее... Нам с вами нужно держаться друг друга, нам ведь ещё идти и идти... Давайте с уважением относиться друг к другу, ладно?
- Ладно.
- "Ладно"... Между тем, вы меня обидели. Хотя бы тем, что я вам так откровенно несимпатичен. А вы знаете, каково это - мочь всё, или почти всё, - и при этом быть никому не нужным? Право слово! Вы думаете, хоть кому-нибудь из них я нужен? - он обвёл глазами зал. - Вы думаете, хоть кому-нибудь здесь нужны глубины магии - величайшей из наук нашего времени? Нет, им нужно набить пузо и показать зрелищ! А какие зрелища может показать гениальный теоретик разлагающейся толпе? Они же уснут ещё на вводной части! И вот, когда, наконец, появляетесь вы, - человек, хоть чем-то от них отличающийся (обратите внимание, я нигде не говорю, что в лучшую сторону), я, единственный человек, способный привнести в этот балаган хоть что-то рациональное, оказываюсь ему едва ли не неприятен - всего лишь тем, что говорю правду в глаза, хотя магам это и не положено по статусу, - он, наконец, выдохнул. - Можете извиняться.
- Простите, Апполон Артамоныч... - я скосил взгляд на усатого дельца, но тот всё ещё уплетал ужин.
- Максим Андреевич, Вы ошибаетесь.
Ровный баритон прозвучал так близко и неожиданно, что я вздрогнул. Справа от меня в удобном кожаном кресле расположился человек в светлом костюме, хотя я готов был поклясться, что ещё минуту назад ни кресла, ни человека там не было. Гость с улыбкой наклонил голову:
- Вы уж извините, что я так бесцеремонно, но меня вам всё равно уже заочно представили, а сам я и без того всё про всех знаю. Так вот: Апполон Артамонович - это я. Добрый вечер.
- Добрый...
- Отлично! - воскликнул мой сосед, потирая руки. - Как раз к разговору о вырождении магии. Вот вам прекрасный пример - Апполон Артамоныч. Автор всевозможных трактатов, обладатель дипломов, знаток дисциплин, живая легенда... А знаете, чем он занимается? Он берёт с туристов деньги и за наличный расчёт исполняет желания! Согласен, тоже работа. Даже есть шанс, что чисто статистически он когда-нибудь и сотворит какое-нибудь добро - ну, не в чистом, конечно же, виде, а где-нибудь бы во втором знаке. Но, простите меня, где полёт мысли волшебника? Где здесь научные изыскания? Где значение для всего человечества? Где, наконец, та незримая грань, что отделяет Сказку от обычного мира? Как вы считаете, а?
Лицо теоретика побелело; щёки дрожали. Апполон Артамонович широко улыбался, глядя исключительно мне в глаза. Я жевал хлеб над давно опустевшей тарелкой и старался думать только о документах.
- Игнорирует, - самопровозглашённый гений кисло улыбнулся. - Вот вам, кстати, и демонстрация отношения скромных тружеников палочки, брюха и кошелька к столпам, на которых зиждается здание современной теоретической магии. Не люблю хвастать, но ведь именно я впервые доказал, что всякое недиссипативное воздействие в замкнутой системе неизбежно вызывает перераспределение квазиэнтропии между компонентами, понижающее потолок Кэрролла! И именно я впервые сформулировал - правда, без доказательства, - теорему о равнораспределении энергетических потоков по конфигурациям. Я уж не говорю о таких "мелочах", как Второй критерий необратимости или Малый беспредельный переход. А что же наш дорогой Апполон Артамонович? Да, он тоже пишет статьи - о том, какие желания загадывают ему туристы и что получается из их выполнения. Нет, не подумайте: я ничего не имею против литературы и психологии; просто я не понимаю, какое всё это имеет отношение к магии!
Теоретик замолк, вызывающе глядя на гостя. "Нет, два мага - это чересчур," - пронеслось у меня в голове.
- А ведь в чём-то Вы правы, Максим Андреевич, - Апполон Артамонович улыбался, по-прежнему демонстративно глядя мне прямо в глаза. - Когда настанет время, мы с Вами обязательно обсудим всё это в подробностях. Знаете, это ведь никогда не надоедает: свежие люди, свежая кровь, свежие мысли, свежие впечатления... Свежие фантазии... Свежие желания, наконец. Разрешите полюбопытствовать: чего Вы желаете?
- Ну... - я замялся.
- Так, - маг ещё шире расплылся в улыбке. - Вы, конечно, решили последовать совету нашей уважаемой Акулины Петровны. А знаете ли Вы, за что она меня невзлюбила? Всего лишь за то, что я подарил ей - заметьте, из лучших же побуждений! - этот роскошный хвост. Она до сих пор думает, что это не входило в загаданное ею желание... Но, простите, кто ещё может быть хозяйкой заведения с таким названием, как ни русалка?
Волшебник смотрел на меня и откровенно посмеивался. Я был уже по горло сыт ведьмами, магами-теоретиками и магами-практиками, но, разумеется, благоразумно молчал. Апполон Артамонович, чуть подавшись вперёд, с какой-то врачебной прохладцей заглянул мне в глаза, а затем откинулся на спинку кресла, приспустил веки и заговорил скучающим тоном, словно читая давно надоевшую лекцию:
- Завтра Вы проснётесь в половине седьмого, выключите будильник и снова уснёте, а в девятом часу спуститесь вниз и сядете завтракать со своим спутником, так как он тоже проспит. После завтрака путь Ваш пройдёт по Горькой дороге, что выведет Вас в Чисто поле; здесь это название географическое, и я бы очень советовал Вам над ним поразмыслить. Встречные люди покажутся Вам чем-то знакомыми, хотя Вы и не сразу поймёте, чем именно, а потом... Потом будет уже слишком поздно, так что я не советовал бы Вам иметь при себе крупные суммы денег. Впрочем, до Китежграда Вы всё-таки доберётесь к обеду второго дня, хотя и забредёте дорогой в Ослиную топь; путь Вы преодолеете, в основном, в одиночку, так что не слишком-то полагайтесь на случайных попутчиков. Я вас не утомил?
Я, должно быть, выглядел очень глупо, поскольку мой собеседник вновь улыбнулся и продолжил успокоительным тоном:
- Ну, что Вы, право!.. Не волнуйтесь Вы так: уверяю, всё это будет очень забавно и поучительно.
- Меня ограбят? - спросил я прямо.
- Может быть; как это ни парадоксально звучит, тут всё зависит от Вас, от того, что для Вас значит Сказка... Пожалуй, так лучше всего.
- Что для меня значит Сказка?.. - я растерялся.
- Ну да; Вы ведь уже проникли в Сказку? Ну, так будьте готовы к тому, что и Сказка вот-вот проникнет в Вас, - маг улыбался.
Я вздохнул.
- Максим Андреевич, Вы, должно быть, неправильно меня поняли. Я сейчас ничего не предсказывал или, упаси Господи, не придумывал; за такими вещами Вам лучше отправиться к чёртику, что показывает фокусы с картами около стойки. Я просто описал Вам то будущее, которое сейчас сложилось у Вас в голове, только-то и всего.
- У меня в голове?
- У Вас в голове. Неужели Вы думаете, что Ваше отношение к тому, что Вы видите, несёт в себе что-нибудь конструктивное?
Я опустил веки. Похоже, мир спятил всерьёз и надолго, и все великие маги, вместо того, чтобы творить настоящие чудеса, сидят в забегаловках вроде этой и ведут душеспасительные беседы. Апполон Артамонович вгляделся в моё лицо и чему-то печально кивнул.
- Впрочем... Впрочем, да, Вы ещё не готовы к серьёзному разговору. Надеюсь, что это изменится до Вашей встречи с Кощеем, потому что иначе... - он заглянул мне в глаза и осёкся. - Впрочем, ладно. Всего Вам доброго, Максим Андреевич! До нашего следующего разговора, - маг поклонился. - И я очень надеюсь, что тогда Вы уже будете готовы порадовать Вашего доброго знакомого, обсудив с ним несколько свежих желаний.
Чудодей вдохнул и неспешным движением растворил себя в воздухе. Некоторое время над тем местом, где он сидел, висела одна только шляпа; потом расплылась и она.
- И вам того же, Апполон Артамонович, - с обидой в голосе крикнул ему вслед теоретик. - Не болейте там, главное. Глазки вон свои подлечите, чтобы начать хоть немножечко далее носа видеть, - он поймал сползающие очки и осёкся.
- Он это серьёзно... Насчёт Кощея? - ошарашено спросил я.
- Не знаю, - недовольно откликнулся гений, извлекая из кармана мятый платок. - По мне, так он сам давно уж с катушек слетел, если начистоту.
Некоторое время мы с ним сидели молча: теоретик тёр свои стёклышки, а я блуждал глазами по залу. Сутулые парни за соседним столиком - все как на подбор с ослиными ушами и козлиными бородками - что-то оживлённо объясняли магу в чалме, суя ему под нос какие-то толстые книги, - до меня долетела смутно знакомая фраза "копирующий конструктор"; чудотворец вяло сопротивлялся, пустым взором глядя в пространство перед собой. Чёрт резался в домино с новым туристом, ничуть не обращая внимания на своего давешнего партнёра, с угрюмой решимостью глядящего ему через плечо. Девица с гуслями на волосах вопила и пыталась освободиться, но её спутники, хохоча, хватали её за руки и вновь усаживали за стол. Наконец, я взглянул в сторону усача и вдруг увидел, что тот неспешной походкой направляется к лестнице. Я вскочил.
- Уходите? - теоретик поглядел на меня, близоруко щурясь. - Ну что ж, завтра в девять выходим, не опаздывайте. Всего доброго!
- До свидания, - буркнул я, протискиваясь вслед за широкой фигурой.

***

Добраться сквозь толпу до лестницы оказалось не так-то просто, так что, продравшись мимо хихикающих кикимор и вскочив во второй этаж, я успел лишь увидеть закрывающуюся дверь посреди коридора. Делать было нечего; я подошёл к ней, внимательно посмотрел на ничем не примечательную табличку "17" и, сглотнув, постучал.
- Войдите, - прозвучал из-за двери сердитый голос.
Я повернул ручку и вошёл. За дверью оказалась просторная комната, залитая ярким электрическим светом. По правую руку был стол, заваленный разными бумагами; по ту его сторону стоял уже знакомый мне человек и мыл руки в фарфоровой раковине. Далее у стены стоял шкаф, сверху донизу забитый папками с документами, а ещё дальше, справа от окна, стоял второй стол, за которым сидела девушка со светлыми волосами; сейчас она красила ногти. У стены под окном стояли красные напольные весы, слева от которых расположились ростомер и прозрачный шкаф с медицинскими склянками. Возле шкафа за третьим столом сидел мужчина в белом халате; перед ним лежали медицинские карты, швейный сантиметр и тонометр.
- Простите, - нерешительно начал я. - Я...
- Дверь закройте, - усач закрыл воду и теперь, отдуваясь, вытирал руки вафельным полотенцем.
Едва щёлкнул замок, секретарша подняла голову и вдруг зачастила скороговоркой, не отрываясь от своего маникюра:
- Коробейников Максим Андреевич, двадцать три года, холост. Инженер-электронщик в строительно-монтажной компании, в настоящий момент находится в отпуске. Трижды подавал заявку на посещение Сказки в режиме свободного пребывания, и трижды заявка была отклонена отделом "П". Четыре пятидневных экскурсии вглубь территории Сказки, последняя из которых началась этим утром. Групповой побег по типу "Ведьма-2-бис". По состоянию здоровья годен, кроме отвода второй категории по заключению "П".
- Куда направляетесь? - спросил усач, усаживаясь за стол.
- Э-э-э... В Китежград.
- Жалобы на состояние здоровья есть? - подал голос врач.
- Нет.
- Повышенная нервная возбудимость, фобии, галлюцинации? - он что-то быстро писал.
- Э-э-э...
- Боязнь высоты?
- Ведьма-2-бис, - напомнила секретарша.
- Предполагаемый срок пребывания? - бросил усач.
- Месяц.
- Пишу две недели. Род предполагаемых занятий?
- Э-э-э...
- Рост, вес? - спросил врач.
- Метр восемьдесят шесть, семьдесят три, - секретарша успела раньше меня.
- Количество теней?
- Три.
- За первый день? Впечатляет, - доктор продолжал что-то быстро писать. - Употребление наркотиков?
- Нет, - ответил я.
- Почему?
- Э-э-э...
- Ставлю "Иван-царевич", хоть "Иван-дурак" и больше подходит, - пробурчал усач. - Распишитесь!
Я, окончательно сбитый с толку, машинально поставил птицу возле гербовой печати.
- Держите, - усач протянул мне готовые корочки. - Вы свободны.
- Э-э-э...
- Что-то ещё?
- А деньги?
- Эльвира, скажи Акулине, чтобы не жмотилась выдавать чеки и не морочила людям голову. Молодой человек, вы свободны!
Я вышел в коридор - вспотевший, красный как рак и ничего не понимающий, сжимая в руке синий кусочек картона с тиснёными буквами. Отдышавшись, огляделся вокруг - коридор был пуст. На всякий случай я ещё раз потянул ручку двери, но та оказалась заперта.

Глава четвёртая,
в которой Максим заступает на службу и в первый раз видит царевну

На вратах Китежграда изображён его герб: солнце, опустившееся низко над горизонтом, огненной дорожкой играет в озёрной глади, а выше, выше, над облаками, возносятся в небо башни волшебного города; вода не отражает их. Если отойти от ворот ровно на тридевять шагов и встать точно в центре дороги, спиной к камню, на котором читают предсказания судьбы посетители Китежа, и, трижды мысленно досчитав до десяти, бросить перед собой зажатый в ладони уголёк, то в том месте, где он упадёт, вдруг засияет диск восходящего солнца, под ним заблестит рябь на поверхности озера, а у основания широких крепостных стен, где только что трепетали листами заросли знаменитого светлоярского кустарника, повиснут над бездной белоснежные облака, и тогда можно будет сличить силуэт города с изображением на гербе: по левую руку хлопают крыльями резные петушки на крыше Ветхого дворца, справа покачиваются, словно разминая затёкшие стены, тяжёлые башни из камня, в центре сияют купола блистательного Китежгородского собора, а подле него горит волшебным зелёным огнём Малахитовый шпиль. Самый высокий силуэт изображён на гербе нарочито размыто, небрежно, и внимательный взгляд, вернувшись к оригиналу, остановится на том месте, где он должен уходить в небо - тогда от облака оторвётся кусочек и, чинно поднявшись, примет форму непостроенной башни. Её ещё нет, её история ещё не написана; это - напоминание о том, что Сказка ещё не закончена.
В Китежград я входил во второй раз в жизни и вместо благоговения ощущал горькую смесь разочарования и усталости. События и виды последних двух дней, столь бессмысленные в своей беспощадной естественности, давали повод для подозрений, что и дальнейшее моё пребывание в Сказке окажется совершенно не похожим на те райские кущи, которые так ещё недавно рисовало моё воображение. Предсказание торговца желаниями исполнилось в точности - впрочем, иного я и не ожидал; меня удивляло другое: все остальные туристы вели себя так, словно всё происходящее вокруг было вполне нормальным. Неужели я один шёл в Сказку, надеясь найти здесь именно Сказку? Неужели никому, кроме одиозного теоретика, не было дела до вырождения подлинных сказочных ценностей? Но он-то, по крайней мере, сам был частью Сказки, и мог хоть в чём-то изменить этот балаган самодурства, а меня здесь держал лишь потёртый кусочек картона... Да и держал ли?
Не могу сказать точно, хотелось ли мне ещё в чудный город, или же шёл я лишь по инерции, всё ещё ощущая эхо алёниных подзатыльников. Можно было, конечно, первым делом зайти в транспортную контору и, бросив на стол последние медяки, попросить переправить меня к Полосе отчуждения, однако эта затея была не более осмыслена, чем любая другая, да и расставаться так просто с добытой таким трудом свободой мне не хотелось. Всё, о чём я мог теперь думать, - это лечь на человеческую кровать в человеческом гостиничном номере, где, всё же, не слишком хорошо слышно ругань соседей за стенкой и где, всё-таки, не надо бояться колдунов да разбойников, и изредка поглядывать на суету толпы под окном, а через две недели начать рассказывать о своём путешествии одну из тех обычных среди сказочных странников небылиц, в которых Сказку не вдруг отличишь от выдумки.
Облака колебались, уступая место истоптанной сапогами дороге, а солнце, качаясь, плыло на положенное ему в утренний час место. Тяжёлые створки ворот дрогнули и начали медленно раскрываться. Я скользнул взглядом по нижнему ряду златых куполов, по рубиновым балконам Драконьей управы, по огромному и явно свежему сахарному петушку над входом в закрытую ещё лавку сладостей, и даже не слишком-то удивился, увидев, что в воротах стоит Апполон Артамонович в идеально отглаженном белоснежном костюме и со скромным букетом гвоздик. Маг с улыбкой приподнял цилиндр; я подошёл к нему.
- Доброе утро, Максим Андреевич, - волшебник крепко пожал мою руку. - Очень рад, что мы с Вами опять встретились! Разрешите в это утро считать Вас моим гостем; я, разумеется, понимаю, что гостеприимство, проявленное много позже первой встречи - это бестактность, но, простите, о какой любезности могла идти речь в той обстановке, где мы с Вами встретились в первый раз?
Поскольку я не спешил брать цветы, маг обратил их в изящную трость, а свободной рукой взял меня под локоть и повёл мощёной мостовой куда-то в деревянную часть Китежа; я не сопротивлялся. В столь ранний час улицы были совершенно ещё пусты, и даже ставни почти всюду были закрыты.
- Надеюсь, Вы не в обиде на меня за то, что я Вам рассказал, или... Кхм... Предсказал... Во время нашей последней встречи?
- Несколько необычно, - уклончиво ответил я.
- Да, разумеется, необычно. Но много ли может позволить себе в наше время добрый волшебник? Всего лишь чуточку больше, чем собеседник способен не понять... Сюда, пожалуйста. Вы уже решили, где остановитесь?
- Нет.
- А сколько Вы планируете у нас пробыть?
- У меня пропуск кончается через тринадцать дней.
- Максим Андреевич! Но Вы ведь должны уже не хуже меня понимать, что пропуск - это только следствие, в то время как причина... Ну, хорошо, тринадцать суток. А как Вы рассчитываете провести эти дни?
- Не знаю... Пожить тут... Посмотреть, отдохнуть...
- Посмотреть, отдохнуть, - Апполон Артамонович словно бы с сочувствием поцокал языком. - Да, разумеется... Каждый имеет право делать вид, что события разворачиваются независимо от него, но вот зачем тогда он идёт в Сказку?.. Ладно. Какого плана развлечения Вас интересуют?
- Да так... Спасибо, я сам как-нибудь...
Волшебник остановился и с грустной прямотой посмотрел мне в глаза.
- Максим Андреевич, Вы вынуждаете меня задать Вам несколько неподобающий обстановке вопрос - из тех только соображений, что на него Вы ответите мне хоть что-то конкретное, ибо наивно полагаете, что в Сказке он имеет какое-либо значение. Максим Андреевич... Как у Вас по финансовой части?
- Ммм... Плохо, - я вздохнул. - Очень плохо. Ну, я, конечно, понимаю, что не дорогой постоялый двор... Но, может быть, всё же что-то поспокойнее "Лукоморья"?
- Подводя итог, Максим Андреевич: Вы желаете провести здесь около двух недель, понаблюдать за жизнью этого прекрасного города, вынести для себя новые впечатления и переживания и при этом понести минимальные финансовые затраты, а в лучшем случае - ещё и скомпенсировать дорожные неурядицы. Так?
- Ну... Это было бы чересчур нагло...
- Отчего же? Сказка, как Вы, кажется, уже заметили, - это не просто парк аттракционов; Сказка - это целый мир, а Ваше пребывание здесь - это целая жизнь, и только Вам решать, как её прожить, и мне будет искренне жаль, если Вы и дальше... Впрочем, прошу прощения - что-то я сегодня с самого утра ворчу. Со мною это бывает.
Апполон Артамонович отпустил, наконец, мою руку и двинулся дальше, рассеянно поглядывая то на трость, то на здания вокруг. Мы прошли широкой мощёной улицей между резных купеческих особняков, среди которых изредка попадались одноэтажные представительства малозначительных ведомств вроде почтового, свернули в переулок, узкий настолько, что балконы стоящих друг напротив друга домов нередко касались друг друга, и вышли к чахлому скверику. Перешагнув низкую чугунную ограду, мы по неухоженному газону дошли до отсыпанной жёлтым песочком аллеи, над которой там и тут нависали ветви непомерно разросшихся яблонь. Некоторое время мы брели через парк в молчании.
- Максим Андреевич, что Вы думаете о местных светильниках? - спросил вдруг маг.
Я огляделся. В десятке шагов впереди, перед почерневшим бронзовым памятником, изображающим превращение волка в Ивана-царевича на глазах у изумлённой Василисы, на тросе, протянутом между двумя столбами, покачивался небольшой фонарик; в его цветных стёклах играло утреннее солнце.
- Красиво.
- Вы думаете? - серьёзно спросил волшебник.
Мы подошли ближе и остановились. Опершись на трость, Апполон Артамонович некоторое время пристально смотрел на фонарь, словно вознамерившись вдруг запомнить его до мельчайших деталей, а затем прикрыл глаза и заговорил, словно бы ни к кому не обращаясь:
- В Китежграде около полутысячи фонарей, из них сто пятьдесят семь керосиновых и тридцать четыре масляных. Остальные - магические и электрические, но нам это не столь интересно. Керосиновые и масляные фонари обслуживают трое фонарщиков. В фонари нужно периодически доливать горючие жидкости, подкручивать и иногда менять фитили, вечером их следует зажигать, а утром - гасить. Таким образом, каждый фонарщик тратит около часа на утренний обход своей вотчины и чуть более полутора часов на вечерний. Бывают, конечно, непредвиденные ситуации, когда фонарь упал или, скажем, разбит, но это случается крайне редко... Исторически сложилось так, что фонарщики подчиняются непосредственно воеводе. Вы понимаете, к чему я веду?
- Не совсем.
- Понимаете, Максим Андреевич... Фонарщиков в Китежграде по традиции набирают из остановившихся здесь туристов. Единственное требование - обязательность; ну, воевода - замечательный человек, и Вы ему понравитесь, я уверен. К должности прилагаются набор фитилей, лейка, лесенка, фартук и прочий инвентарь, комната в этом крыле Ветхого дворца, трёхразовое питание и десять целковых за день. Так вот: как раз сегодня один из фонарщиков выбывает из Китежграда, и воевода просил его подыскать кого-то на своё место, а он, в свою очередь, обратился ко мне... Как Вы смотрите на такой вариант, Максим Андреевич?
- Ну... - честно говоря, на тот момент мне уже было всё равно: фонари - так фонари. - Я не против.
- Не против или согласны? Я ведь ни к чему Вас не принуждаю и не обязываю; если Вам что-либо не нравится, всегда ведь можно найти другой вариант.
- Согласен, - я вздохнул. - Пусть будут фонари.
- Знаете, Максим Андреевич, - волшебник очень грустно посмотрел мне в глаза, и я вдруг понял, что улыбка, сошедшая с его губ ещё при приветствии, так и не появилась вновь за всё время нашего разговора. - Иногда мне кажется, что я в Вас ошибся, и Вы не дойдёте даже до Царевны, не говоря уже о Кощее. Из Вас, наверное, получился бы хороший монах или плакальщик... Надеюсь, что Вы поймёте всё это не слишком поздно. Взять хотя бы сегодняшний день: я-то надеялся, что у нас с Вами наконец-то выйдет содержательный разговор, а в результате... Впрочем, решать, конечно же, Вам. Нужный Вам человек - это турист по имени Леонид; я ему о Вас говорил, он должен прийти через пару минут. Счастливо оставаться.
На этот раз маг исчез как-то вдруг, так что я не успел ни попрощаться, ни поблагодарить своего сказочного покровителя. Я в растерянности огляделся. В углах квадратной площадки, отсыпанной вокруг памятника, стояли деревянные скамьи на кованом каркасе; я опустился на одну из них, опёр голову о руку и начал разглядывать застывшую метаморфозу царского сына. Неожиданно это занятие увлекло меня: памятник оказался отлит куда более искусно, чем мне показалось вначале. Даже если заслонить рукой нижнюю, ещё волчью, хоть и поднятую уже на задние лапы, часть фигуры, и не обращать внимания на редкие, растворяющиеся в магическом водовороте клочки волчьей шерсти, то понять происходящее можно было по одному только выражению лица героя - уже осмысленному, уже благородному, уже любящему, однако слишком ещё напоминающему волчий оскал, так что могло показаться, что не высокое чувство, пышущее жаром в ладной молодецкой груди, и не радость осознания остающихся навеки в прошлом недобрых чудес и смертельных приключений влекут его к обмершей от страха девице, а клокочущее ещё в душе звериное естество, переходящее в мучительную, нечеловеческую страсть, не терпящую броситься вперёд и, сомкнув челюсти в смертельном поцелуе, сделать своей плотью и кровью столь близкое и одновременно столь недосягаемое, столь нежное и столь стойкое существо. На лице Василисы отражался ещё один только страх; могло показаться, что в уголках глаз уже играет проблеск осознания происходящего, однако то было лишь безотчётное, как и всякое надъестественное, чувство, с самого начала влекущее навстречу страшному зверю, не осознанное ещё, но уже пугающее желание утонуть в нечеловеческих объятиях увиденного сердцем, а не глазами, возлюбленного. Всё в композиции дышало движением: и согнутые в волшебном водовороте ветви, теряющие зелёные листья, которые успевают истлеть, ещё не коснувшись земли; и звериная лапа, страшным усилием пытающаяся принять форму человечьей ноги; и рука делающей шаг назад Василисы, ищущая опору, а встречающая преграду; и застывший на прелестных губах вопль ужаса, которому не суждено перейти в возглас радости, захлебнувшись страстным поцелуем... Забыв обо всём на свете, я ходил вокруг памятника, ловя всё новые и новые скрытые в его гениальной простоте штрихи и тайны, не замечая ничего вокруг: ни синего неба над головой, ни слетевшихся невесть откуда и теперь путающихся под ногами голубей-попрошаек, ни, наконец, приближающихся тихих шагов.
- Здравствуйте, - раздался у меня за спиной мягкий голос. - Вы - Максим?
Я обернулся. Передо мною стоял невысокий человек в просторной одежде. Его лицо на первый взгляд казалось простецким, но на втором плане проглядывала не хитрость даже, а нечто неуловимое, впрочем, отнюдь не отталкивающее. Ещё на этом лице лежала тень усталости - тщательно, но слишком долго скрываемой.
- Здравствуйте... Э-э-э... Леонид?
Мы пожали друг другу руки.
- Мне о вас говорил Апполон Артамонович, - мой новый знакомый с ходу взял деловой тон. - Вы с ним говорили о работе?
- О работе? Ах, да, конечно...
- Что-то не так?
Я вздохнул.
- Да нет, всё в порядке.
- Ладно, - помедлив, кивнул Леонид. - И как вы смотрите на должность фонарщика?
- Я согласен, - я развёл руками. - Если меня возьмут, конечно...
- Дорожные неприятности?
Я вздрогнул. Оказывается, пары дней пребывания в Сказке достаточно, чтобы привыкнуть к тому, что ведьмы, колдуны и секретарши видят тебя насквозь, и начисто позабыть, что обычным людям также ничего не стоит прочитать мысли по твоему чересчур простецкому лицу.
- Что? Ах, да... - я вдруг почувствовал, что маг ушёл слишком рано, и что мне совершенно не с кем выговориться. - Так, разбойники... В виде богатырей. И ещё Топь эта, чтоб ей провалиться. И весь этот балаган - "Лукоморье". И волшебники: сами глупее сапожников, зато гонору...
- Ну, хоть не поколотили?
- Да нет... Обсмеяли только.
- Ну, это же не так страшно, - мой новый знакомый сказал это с какой-то непонятной, прямо-таки детской серьёзностью. - Вы ведь недавно в Сказке?
- Четвёртый... То есть, третий день.
- Ну, значит, всё в порядке. Золушка ведь тоже не сразу принцессой стала. Всё в наших руках.
Я никак не мог понять интонаций Леонида, но они явно не были ни издевательскими, ни риторскими. Мы помолчали.

***

Воевода и впрямь оказался замечательным человеком. Он радушно встретил нас и сразу же усадил пить чай. Кислое выражение моего лица ему не понравилось, и он, излагая то, что я уже частично знал от волшебника, поминутно вворачивал анекдот или шутку, причём делал это настолько искусно, что на душе у меня и вправду сделалось легче, а вчерашние приключения отошли на второй план, словно случившиеся давным-давно и с кем-то другим. Выяснив, что с условиями я согласен, а вставать рано привык, седой военачальник устроил мне испытание на пригодность: мне пришлось, во-первых, заправить, зажечь, а затем погасить одиноко стоящий на низком столбе керосиновый фонарь, а во-вторых - найти в расписании обходов завтрашний день и завести на нужное время громадный казённый будильник. Поскольку и к фонарю, и к будильнику прилагались тщательно иллюстрированные инструкции, а мой наниматель яро болел за меня, мне удалось довольно сносно справиться с обоими заданиями - разве что с установкой фитиля на место пришлось повозиться. При оформлении документов я, правда, свалял дурака, достав из кармана сразу два пропуска в Сказку: красную карточку экскурсанта и синюю картонку, сделанную в "Лукоморье"; воевода, однако, лишь картинно сдвинул брови, улыбаясь в усы, и добродушно погрозил мне пальцем.
Когда формальности остались позади, а работодатель, крепко сжав мою руку, искренне пожелал мне успехов, не преминув ещё раз напомнить расписание дворцовой столовой, Леонид вызвался немедленно передать мне дела - он планировал отправиться в путь до обеда. Покинув парадный подъезд и обогнув два или три крыла, мы минули уже знакомый запущенный сквер и вышли к громаде нужного нам строения. Когда ветви буйно разросшихся яблонь расступились перед нами, моему взору предстало отличное зрелище.
Пожалуй, из всех частей дворца это крыло - самое обширное и, к тому же, самое старое, - выделялось особенным колоритом. Его архитектура - не ужасная даже, а, скорее, дикая - сразу давала понять, что строилось оно не за один раз и уж точно не по одному проекту, а может, и без проекта вовсе. Между тем, все постройки, пристройки и надстройки, столь разнящиеся и по размеру, и по композиции, были в чём-то похожи между собою так, как бывают похожи такие разные люди, после долгого трудного дня волею случая оказавшиеся в одной электричке: объединённые выражением глубокой усталости и полусонной отрешённости, они будто становятся ближе, роднее, чтобы потом, так и не заметив возникшей вдруг связи, выйти на разных станциях и никогда больше не встретиться. Было в этом крыле что-то от живого существа: неряшливого, импульсивного, в чём-то даже пугающего, но глубоко внутри очень милого. В чём-то оно походило на скверик напротив: дико разросшийся замок рядом с дико разросшимся садом. Почерневшие брёвна и доски, среди которых попадались заплаты из девственно белого дерева; окна, окошечки и окошки, внимательные и подслеповатые; двери подъездов и створки ставней; резные петухи, флюгеры и карнизы; бесконечные галереи и аккуратные балконы - всё это завораживало и намекало, что Ветхий дворец хранит множество тайн и секретов.
- А где наше окно? - спросил я.
- Оно выходит во двор, - отозвался Леонид. - Отсюда не видно.
Оценить на глаз количество комнат в этом нагромождении стен и крыш было решительно невозможно.
- А много здесь народу живёт?
- Точно не знаю... Тысяча человек; может, и больше.
- Ого!
- Говорят, - Леонид понизил голос, - тут даже сама царевна живёт. Сам я не видел, но слух ходит.
Войдя в подъезд, на двери которого был вырезан странный знак в виде скрещенных факела и рожка мороженного, мы сразу оказались на полутёмной лестнице с плохими перилами. Поднявшись по шатким ступеням на второй этаж, мы вышли в коридор, дальний конец которого тонул в кромешной тьме. Доски под ногами скрипели.
- Сапожник без сапог, - заметил я.
- Ага, - Леонид ступал быстро и уверенно. - Вот от этого выступа - вторая дверь.
Дойдя до нужной комнаты, мы остановились. Здесь было не так темно, как далее по коридору, но прочитать надпись на дверной табличке я всё же не мог; через щели в косяке сочился свет. Леонид постучал.
- Да? - раздался из-за двери женский голос.
- Это мы, - мой спутник взялся за ручку.
- Кто это? - шепнул я.
- Диана, - пожал плечами Леонид. - Сейчас познакомлю.
- Входите-входите, - пригласил тот же голос.
Бывший фонарщик распахнул дверь и пропустил меня вперёд. Я вошёл.
Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, било в раскрытое настежь окно напротив двери, забранное белым тюлем; в лучах света стояла стройная девушка в нежно-зелёном, полупрозрачном, почти неосязаемом платье, со светлыми волосами, забранными в хвостик, и улыбалась, сцепив пальцы. Потолок здесь был гораздо выше, чем в коридоре; в углу подле окна стояла широкая кровать. Слева от первого окна находилось ещё одно, вдвое ниже; перед ним уместился квадратный стол. Правая стена была целиком заклеена фотообоями, а угол слева от входа был отгорожен полукруглой перегородкой в рост человека.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Пррривет, - звонко ответила блондинка, несколько по-змеиному вертя головой, словно стараясь, не сходя с места, оглядеть меня со всех ракурсов. - Ты кто? Ты кто? Ты кто?
- Здравствуйте, - между окнами сидела маленькая брюнетка в джинсах и синем свитере, которую я сразу и не приметил.
- Знакомьтесь, - Леонид закрыл дверь за моей спиной и вышел на середину комнаты. - Это Максим; он с сегодняшнего дня заступает на должность фонарщика вместо меня. Это, - он подошёл к окну и положил руку на плечо брюнетки, обменявшись с ней взглядами, - Виктория, моя подруга и спутница. А это - Диана. Она лесная нимфа.
- А ещё муза. По совместительству, - лицо блондинки было очень подвижным, и я едва успевал замечать пробегающие по нему выражения. - Лёня, правда? - она потянула Леонида за рукав, захлопав ресницами. - Правда?
- Но-но! - Виктория подалась вперёд, нахмурив брови - не знаю, в шутку или всерьёз.
- А что я? Я - ничего! - нимфа отдёрнула руку, воровато втянула голову в плечи и тут же, сорвавшись с места, вдруг поскакала вокруг меня, хищно растопырив пальцы словно бы на тот случай, если мне вздумается бежать. - А ты кто? Ты кто?
- Максим. Турист... - я не успевал поворачивать голову, так быстро она перемещалась.
- Нет, это поня-я-ятно, - протянула Диана, внезапно остановившись, и принялась грызть ноготь, глядя на меня исподлобья. - А ещё кто? Вот Лёня, например, - он поэт. Он сам говорит, что археолог, но ты не верь. Вот, смотри!
Она схватила меня за руку, подтащила к тумбочке, стоявшей прямо под нарисованным водопадом, открыла верхний ящик и принялась выбрасывать оттуда предметы: на кровать и прямо на пол.
- Ну, где-е-е же... А, вот!
Она излекла из недр тумбочки толстенькую тетрадь и, пошелестев страницами, принялась читать: с выражением, отклонившись назад всем корпусом, отставив ногу и свободной рукой отпихивая Леонида, пытающегося забрать альбом:

Полусонное время струится дымком сигареты
И уносится вдаль пеленой кучевых облаков.
Но ладони душевным теплом до сих пор не согреты -
Так прости же, мой Ангел, что был я с тобою суров.

Дикой сказки листвой опадают мои междометья,
Дикой песней, что смел, не начав, вдруг допеть до конца.
Так прости за свободу, что вдруг обернулася клетью
И навек заточила в неволе родные сердца.

Яркой птицей лесной улетает недоброе лето,
Белой птицей летит к нам студёной разлуки зима.
Так прости же, мой Ангел, за нашу чужую победу,
Чьи оковы улыбкой ты в лёд обратила сама.

- Ну, как? Это он писал, - нимфа стукнула поэта корешком тетради по лбу и, горделиво приосанившись, добавила: - "Ангел" - это я!
- Диана, - Леонид со вздохом задвинул ящик тумбочки. - Ты извини, пожалуйста, но нам с Максимом надо ещё кое-что закончить.
- Вот всегда с вами так! - Диана, надув губы, упёрла руки в бока. - Не даёте поговорить с хорошим человеком.
Она отошла к окну и принялась теребить Викторию за плечо, каждый раз в притворном ужасе отдёргивая руку, когда та поднимала глаза.
- Сюда, пожалуйста, - Леонид распахнул дверцу в перегородке у входа и, щёлкнув выключателем, пропустил меня в отгороженный ею чулан. - Вот, смотрите: фуражка, две лестницы, лейка...
- А почему у неё два носика? - спросил я, уставившись на странный предмет.
- Слева масло, справа керосин, - Леонид ткнул пальцем по очереди в горлышки по обеим сторонам от ручки; видимо, лейка была разгорожена изнутри. - Щипцы, сумка с фитилями...
В этот момент подкравшаяся сзади нимфа схватила с гвоздя уже инвентаризированную фуражку и, прежде чем я успел что-либо сообразить, нахлобучила её Леониду на голову задом наперёд, на глаза, после чего проворно отскочила назад. Поэт сорвал головной убор и сделал вид, что собирается кинуть им в обидчицу; та завизжала так, что у меня заложило уши, одним прыжком оказалась возле окна и, схватив Викторию за плечи, рывком поставила её на ноги и, прикрывшись её телом, затараторила:
- Вика, Викуся! Викусик, ты же меня спасёшь? Ты же не отдашь меня этому страшному человеку? Правда-правда?
- Может, хватит уже? - Вика пыталась освободиться из цепких пальцев, но безуспешно.
- Ну, так вот, - Леонид повесил фуражку обратно и снова повернулся ко мне, не обращая внимания на продолжающийся в комнате галдёж. - Сумка с фитилями и спичками; здесь - карты маршрутов и расписание; в этом ящике - запасные стёкла. Фартук, нарукавники, дождевик... Вот ключи от комнаты. Кажется, всё. Да, будильник стоит на тумбочке, если его "Ангел" опять не спрятала.
- Ну, чё-ё-ё ты!
Дальнейшее я запомнил обрывками, - так быстро всё происходило и так мало я понимал. Договорившись пообедать уже в дороге, Леонид и Виктория принялись собирать вещи. Диана тоже присоединилась к ним, но это занятие быстро ей надоело, да, к тому же, она больше путалась под ногами, чем помогала, так что вместо этого она принялась "разговаривать с хорошим человеком". Пять минут спустя я уже знал о том, как Леонид спас нимфу от страшного лесного чудовища, от какой великой и безответной любви та увязалась за ним аж через полсказки, что такое археология, какие у Вики есть секреты от Лёни, зачем нужны фонарщики, в какую погоду лучше всего гулять в лесу, чем можно поужинать, заблудившись в болоте, что рассказывают в городе про воеводу и какие приключения ждут всю честную компанию на обратном пути. Сведения эти, к тому же, перемежались вопросами, начиная от малопонятного "Так ты кто?" и заканчивая требованием точного описания пути от Китежграда до моего дома - для будущих визитов. Упоминание о моих не слишком-то эпических приключениях сразу уверило "музу" в том, что я - герой, каких ещё поискать, а, узнав, что я электронщик, она пришла в бешеное возбуждение и принялась колотить Леонида кулачком по спине, а после сбивчиво пересказала мне историю о том, как у того испортился телевизор, искренне желая, чтобы я сейчас же объяснил, что нужно сделать, чтобы всё заработало. От признания полной некомпетентности меня спасло лишь то, что в это время Вика недосчиталась сиреневой юбки, и в пропаже незамедлительно обвинили Диану. Та сначала отпиралась, затем, рыдая, призналась, что утерянная юбка была принесена ею в жертву языческим богам, и, заявив, что не сможет с этим жить, попыталась выброситься из окна, от чего её, конечно же, удержали; попричитав ещё немного, она уже собралась возместить утрату, оторвав подол собственного платья, но тут искомый предмет был, наконец, найден под матрасом, и о проделках капризного ангела вновь забыли. Закончив со сбором вещей, Леонид собрался нести грязное бельё в прачечную, заодно показав мне путь туда и в прочие нужные заведения. Диана вызвалась идти с нами, но Виктория неожиданно попросила её помочь приодеться в дорогу, так что из комнаты мы вышли вдвоём.
Когда тяжёлая дверь полутёмного подъезда закрылась за нами, мы, не сговариваясь, остановились и облегчённо вздохнули; наши взгляды встретились. Несколько секунд я колебался, но любопытство (или, точнее, нежелание и в этот раз ничего не понять) всё же пересилило.
- Послушай, Леонид... А это всё сейчас было к чему?
Леонид переложил узел с бельём на другое плечо и ответил без улыбки:
- Да я и сам хотел бы знать. Ты ещё практически ничего не видел. Вика сейчас хоть поняла, наконец, что происходит, а раньше это вообще сущий ад был. С Дианой всё ещё хуже: она этого не показывает, но ей сейчас очень больно. Она же не дурочка, она всё прекрасно понимает, а я снова не знаю, что могу сделать.
- А...
Он поднял на меня глаза.
- А ты что, подумал, что у меня здесь гарем?
- Ну... Э-м-м... - я почувствовал, что краснею.
- Я понимаю, что это всё странно со стороны выглядит, - Леонид поправил тряпьё на плече и зашагал дальше. - Только вот изнутри не лучше. Грустная сказка получилась.
Когда мы вернулись, спутницы моего нового знакомого были готовы к выходу; собственно, это означало лишь, что Вика накинула ветровку поверх кофты. Мне крепко пожали руку, пожелали успешной работы и весёлых сказочных приключений и похлопали меня по плечу; мне кивнули на прощание; с меня взяли слово, что на обратном пути я непременно пройду через нужную поляну в нужном лесу, а после буду в течение двадцати лет посылать не менее трёх писем в месяц; меня даже обняли, расцеловали и пообещали выйти за меня замуж, но лишь после того, как все слёзы после свадьбы Леонида с Викторией будут выплаканы и все обиды забыты.
Наконец, странное семейство фонарщика Леонида вывалилось из комнаты, хлопнуло дверью, с шумом и визгом прокатилось по тёмному коридору и затихло где-то вдали. Я остался один, лишь к моему плечу пристал светлый волос; покрутив его в лучах солнца, я сдул его в раскрытое ветру окно. Вздохнув, я ещё раз обошёл комнату, теперь неожиданно пустую и гулкую, заполненную лишь тиканием огромного будильника и щебетанием птиц во дворе; заглянул в пустой почтовый ящик, висевший у входа; перелистнул пару газет на столе; покачал стул, на котором сидела Виктория; затем, подумав, я задвинул засов, разулся, лёг на застеленную кровать, подложив под голову комплект чистого белья, и прикрыл глаза. На душе было гадко и как-то пусто.

***

Работу фонарщика нельзя назвать увлекательной. За смену нужно обойти около шестидесяти фонарных столбов, прислонить лесенку к каждому из них - или к фасаду здания, на котором укреплён фонарь, - подняться, поправить фитиль, если надо - спуститься за лейкой, и длинной спичкой разжечь огонь. Конечно, на протяжении всей этой процедуры ты, так или иначе, приобщаешься к прекрасному, дыша свежим воздухом и любуясь видами вечернего Китежграда, но механическое однообразие сего процесса всё же несколько утомляет. Я вдруг понял, что не люблю закат в городе, когда о том, что диск солнца за стенами касается горизонта, можно догадаться лишь по игре света на самых высоких башнях. Плюс ко всему, вечернее путешествие было связано с состоянием одиночества - не возвышенного, не печального, а какого-то казённого, ненастоящего, когда ты смотришь с высоты второго этажа на спешащих по делам и прогуливающихся - по одному и компаниями - обитателей волшебного города, осознаёшь, что делаешь что-то полезное, но вместе с тем понимаешь, что этого никто не оценит - просто потому, что люди привыкли, что вечером зажигается свет, - и поневоле остаёшься наедине с самим собой.
Мой маршрут охватывал почти всю деревянную часть Китежграда, и около своего крыла Ветхого дворца я оказался спустя час и пятьдесят минут после начала обхода. Фонари здесь ничем не отличались от остальных городских светильников, разве что были расставлены в большем беспорядке: кое-где рядом стояло сразу несколько столбов, а в некоторых местах даже после необходимой процедуры оставалось сумеречно. Поднявшись в очередной раз по своей лесенке, я невольно скользнул взглядом по окнам, - и вдруг увидел за пыльным стеклом лицо девушки неземной красоты.
Она сидела у окна, поставив локти на подоконник и пальцами удерживая голову, и печальным невидящим взглядом смотрела не то на не зажжённый ещё фонарь, не то на меня, не то сквозь меня; в глазах её читались безмерная тоска и усталость. На вид она была, пожалуй, не старше меня, и глубокие морщины совершенно не сочетались со вздёрнутым кверху носом и матовым блеском угольно-чёрных волос. На подоконнике перед самым стеклом стояла маленькая восковая свеча; пламя её дрожало от дыхания девушки. Враз забыв обо всём, даже об элементарном приличии, я вглядывался в это ставшее вдруг таким знакомым и близким лицо, не в силах оторваться, не в силах пошевелиться, не в силах даже подумать о чём-нибудь; девушка сидела не шевелясь, лишь изредка медленно опуская и вновь поднимая тяжёлые веки, и взгляд её был неподвижен. Кажется, она чего-то ждала.
Негнущимися пальцами я открыл коробок со спичками и с третьего раза зажёг фонарь, даже не проверив уровень масла. Пламя отразилось в оконном стекле, но я по-прежнему чувствовал печальный взгляд тёмных как ночь очей. Некоторое время мы продолжали смотреть друг на друга: я - в полной растерянности, она - безо всякого интереса; наконец, она со вздохом задула свечу. Я больше не мог видеть её лица, напрасно вглядываясь в кривое, искрящееся зайцами фонарей стекло, и не мог понять, смотрит она ещё на меня или в мою сторону, или ушла.
Потом у меня затекли ноги.

Глава пятая,
в которой Максим смотрит царевне в глаза

Когда я вошёл в столовую, Неся и Кеша уже сидели за нашим столиком. Кеша был в обычной своей косоворотке - как всегда, подтянутый, безукоризненно свежий и чуточку бледный. Неся была одета в строгое вязаное чёрное платье с узкими рукавами, плавно переходящими в перчатки без пальцев; старательно расчёсанные, вопреки обыкновению, волосы её спадали на плечи и даже на стол. Впрочем, несмотря на исключительно аккуратный сегодня наряд, выглядела она совершенно расстроенной и разбитой - даже более, чем обычно; под глазами её красовались синюшного цвета круги. Кеша сразу сверкнул на меня не тяжёлым, но внимательным взглядом и, улыбнувшись, громко поздоровался своим молодецким басом. Я ответил. Неся подняла на меня бездонные печальные глаза и чуть заметно кивнула; этот взгляд даже издалека обжёг меня - я потупился и встал в очередь у раздачи.
Начинался четвёртый день моего пребывания в Китежграде. С Несей и её спутником Иннокентием я познакомился на следующее утро после того, как впервые увидел её в окне Ветхого дворца: когда я вошёл в трапезную, девушка уже сидела за столиком и грустно месила ложкой в тарелке с остывшей кашей, а её верный спутник допивал утренний кофе, зыркая по сторонам с самым непринуждённым видом. Все столики, на счастье, были заняты, так что попытка присоединиться именно к этой парочке, хоть и стоила мне небывалого внутреннего напряжения, выглядела вполне безобидной. Мои новые знакомые не возражали, и с той поры мы всё время питались вместе - если, конечно, появлялись в трапезной в одно время.
Неся была худой, невысокой, востроносой заморенной девушкой с впалыми щеками и потухшим взглядом бездонных как тёмное небо очей. Невольно складывалось впечатление, что её ни в малейшей степени не заботили ни собственный вид, ни происходящее вокруг: одевалась она крайне небрежно, обыкновенно была растрёпана и рассеяна, словно всё время глубоко погружена в свои мысли - мысли, должно быть, очень печальные, если судить по тому, как часто она вздыхала. Она редко о чём-нибудь заговаривала и никогда ни о чём не спрашивала, на вопросы отвечала односложно, а если вдруг роняла случайную фразу, то слова эти были совершенно непонятны в своей прямо-таки детской прямоте.
Неизменный спутник моей красавицы, Иннокентий, был высок и плечист, хотя, может быть, чересчур жилист. Непокорные лихие вихры его не выглядели ни в малейшей степени неприличными, а в осанке, движениях, голосе, взгляде сквозили такое спокойствие и такая скрытая мощь, что им невольно хотелось залюбоваться, будто последним из рыцарей. На бедре он носил короткий, но от этого ничуть не менее устрашающий меч, и по тому, как непринуждённо ложилась порою рука его на рукоять, сразу делалось ясно, что эта деталь костюма вовсе не является дешёвой бутафорией. Вообще, весь он был каким-то до неприличия положительным: громко смеялся, крепко жал руку, всегда внимательно слушал, с полувзгляда понимал все невысказанные капризы... Пожалуй, был он даже чересчур положительным, чтобы это не начало беспокоить.
К сожалению, в результате разговоров с возлюбленной и её спутником вопросов у меня становилось лишь больше. Когда я скромно спросил о том, кто они такие, Кеша, взглянув мгновенно на молчаливую Несю, отшутился, зато моё упоминание о фонарщицкой службе встретил с живым интересом и не замедлил сказать, что и сам когда-то начинал точно так же, рассказать пару профессиональных анекдотов и дать несколько действительно полезных рекомендаций. Об отношениях внутри этой парочки тоже ничего нельзя было сказать наверняка: на брата и сестру они, пожалуй, не походили, хотя это ещё ничего не значило; Кеша, впрочем, проявлял всяческую заботу о своей спутнице: помогал устроиться за столом, вскрывал пакеты со сливками, ходил за добавкой, беспрекословно выполнял любое понимаемое с одного взгляда желание, - однако делал всё это в манере слишком обыденной для того, чтобы здесь можно было заподозрить союз любящих сердец. Иногда мне казалось, что он заботится о Несе, словно о капризном больном ребёнке, а иногда - что всё время соблюдает некую давно оговоренную дистанцию. Сама Неся, похоже, воспринимала это как должное, безо всякого удивления или удовольствия.
На вопросы о планах на день Кеша обыкновенно отвечал что-нибудь неопределённое, и после трапезы друзья всегда исчезали в подъезде с надписью "Посторонним вход воспрещён". Однажды я встретил их молча прогуливающимися по аллее невдалеке от дворца - они не возражали против того, чтобы я присоединился, а в ответ на мою попытку завязать разговор Кеша вдруг зацитировал что-то из Гюго; потом Неся обронила одну из своих обычных, совершенно непонятных для непосвящённого, фраз, и мы вернулись к дворцу. Наконец, непонятным было даже само имя кареокой красавицы: спрашивать о полном имени в лоб было как-то неудобно, а сам я, как ни пытался, не смог выдумать ничего адекватней Ванессы.
Отдав поварихе талон, я прошёл с подносом через ярко освещённый зал и, внутренне замирая, опустился на ставшее уже привычным место напротив кареокой красавицы. Неся тонкими пальчиками рассеянно щипала кусочки мякиша от куска белого хлеба: некоторые из них она отправляла в рот и глотала не жуя, а прочие скатывала в комочки и бросала в стакан с молоком. Непочатая тарелка каши была отодвинута в сторону; масло в ней было тщательно перемешано. Пустая посуда на подносе перед Иннокентием была составлена в по-армейски образцовом порядке; сам он сидел, как всегда, прямо, и при взгляде на Несю по молодому, не по годам мужественному лицу его пробегала свинцовая тень. Встретив мой взгляд, он, впрочем, сейчас же улыбнулся всеми зубами и спросил:
- Ну, как служба?
- Спасибо, идёт... - пробормотал я и, чтобы сказать хоть что-то оригинальное, добавил: - Вашими молитвами.
Кеша усмехнулся.
- Что нового в городе?
Я задумался.
- Да всё как обычно... На Скоморохову площадь вот толпу дворников выгнали. Наверное, что-то будет...
Неся вдруг шумно вздохнула, даже тихонько простонала; я рефлекторно поднял глаза, внезапно встретился с ней взглядом и враз забыл обо всём. До этой минуты я из неловкости избегал прямо посмотреть ей в лицо, и потому лишь теперь заметил, что губы её дрожат, в углах глаз блестят слёзы, а нос шмыгает. Бедная девушка, казалось, была готова расплакаться в любую минуту. Это уже не была простая юношеская печаль, это было нечто большее - отчаяние, переходящее в молчаливую, бессильную истерику; оно пугало меня, вгоняло в ступор, требовало немедленно что-то исправить, чем-то помочь... А я опять не знал, что могу сказать или сделать: я не знал даже, что так беспокоит девушку.
- Что-то ты, Неся, совсем грустная сегодня... - неловко, жутко неестественно пробормотал я.
Ничего не изменилось на прекрасном лице, лишь грудь красавицы поднялась и снова опустилась в безмолвном вздохе; мгновение спустя Неся опустила глаза и снова вернулась к хлебному ломтю.
- У Неси сегодня тяжёлый день, - грустно и очень серьёзно сказал Кеша.
- Ну... - я в растерянности забегал глазами по стенам. - Ну, если... Я имею в виду...
- Спасибо, - Иннокентий печально, словно бы по-отечески, улыбнулся. - Спасибо, не надо. Ещё молока? - спросил он совсем другим тоном.
- Когда умирает корова, - Неся заговорила вдруг тихо, почти неслышно, со странными, почти гипнотическими интонациями. - У неё внутри ещё очень много молока. А вокруг неё, на лугу, где она легла, ещё очень много травы. И есть трава, чтобы питать корову; и есть телята, чтобы пить молоко. Но корова - это не луг и не трава, не молоко и не солнечный свет; так почему солнце светит даже там, где уже нет места корове дать молоко? Или место есть, но корова устала?..
Она вдруг подняла взгляд и вновь посмотрела мне прямо в глаза - так же печально, но решительно, с какой-то даже детской жестокостью; я вздрогнул. Мир вокруг покачнулся и уплыл; меня словно засасывало в омут чёрных очей, навстречу тем страшным вопросам, ответа на которые я не знал; я отвернулся.
Ничего не произошло. Кеша ловко собирал посуду. Стыла в тарелке моя каша. По стенке гранёного стакана бежала капля молока. Ломоть хлеба, который только что отпустила моя рука, медленно расправлялся. Вернувшись, Иннокентий взялся за спинку стула, на котором сидела красавица; она поднялась - невесомая, словно привидение, - и, не взглянув более на меня, поплыла к выходу. Или даже не поплыла - просто возле меня её становилось всё меньше и меньше, и я ничем не мог задержать или хотя бы замедлить этот печальный поток. "Удачи, Максим!" - донёсся до меня голос Кеши; кажется, я не ответил. Вокруг снова был луг, и на него лился солнечный свет.

Глава шестая,
в которой Максим говорит с царевной по душам

Двери столовой с треском распахнулись, и Неся нетерпеливой походкой направилась к привычному столику. Руки её со стиснутыми кулачками были прижаты к бокам, шаги порывисты; глаза горели. Оказавшись напротив меня, она, не дожидаясь своего спутника, рухнула на сиденье; впрочем, дожидаться Кешу и не требовалось: стул был подвинут под падающую красавицу с прецизионной точностью, а рыцарь мимоходом успел ещё и кивнуть мне в знак приветствия.
- Привет, - откликнулся я, отмечая про себя необычно угрюмое выражение его лица.
- Я злая сегодня, - сказала Неся, с подчёркнутой аккуратностью складывая перед собой руки - прямая и решительная, как скала. - Кеша?
Лёгкий ветерок пролетел над столом, и перед красавицей возник стакан белого молока. Девушка обхватила его всеми пальцами и, прикрыв на секунду глаза, замерла, затаив дыхание; затем она глубоко вдохнула и припала к стакану губами. По щеке её побежала шальная капля; Неся смахнула её нетерпеливым движением.
Так мы и сидели: я - держа на весу ложку с остывающими макаронами, растерянно глядя перед собой, девушка - судорожными глотками поглощая белую жидкость и уперев в меня пустой, ничего не видящий взгляд. Кеша по обыкновению сразу направился к стойке, хотя я готов был поклясться, что и оттуда он продолжает незримо опекать свою спутницу.
Наконец Неся выдохнула и с громким стуком поставила стакан на столешницу. Веки её опустились, а язык механически пробежал по губам, подчищая оставшиеся там и тут белые пятнышки.
- Фух!.. - вдохнув полной грудью, она посмотрела на меня уже совсем другим, подобревшим, чуть расплывшимся взглядом. - Жить можно... Правда, Максим?
- Ваш ужин, - витязь с подносом вынырнул из-за моего плеча прежде, чем я успел хоть как-то среагировать на эту тираду. - И...
- Знаю, знаю... "Не подобает", - красавица нетерпеливо взмахнула солонкой над тарелкой, этим жестом словно отсылая Кешу подальше, и принялась жадными движениями уплетать макароны.
В столовой снова повисло молчание, нарушаемое лишь звоном посуды да чавканьем. Я ел, искоса поглядывая на черноволосую девушку и стараясь не думать о том, что было в стакане и почему он до сих пор полон.
- Сказка должна быть внутри для тех, - отрешённо произнесла вдруг Неся, - кто так спешит оказаться внутри Сказки. Но что заменит Сказку снаружи... - девушка вдруг запнулась. - Нет, сегодня не получается, - добавила она другим, чуть виноватым голосом. - Совсем не получается...
Она вздохнула.
- Что-то случилось? - выдавил я.
Прекрасное лицо Неси замерло - всего на несколько мгновений, пока она внимательно и с какой-то детской проницательностью смотрела мне прямо в глаза; секунду спустя она опустила ресницы и снова вернулась к тарелке.
- У Неси был трудный день, - произнёс Кеша ровным тоном и добавил: - К сожалению.
Девушка протянула руку и взяла стакан.
- Жалко тебя, - неожиданно для самого себя вдруг сказал я.
Неся, вздрогнув, подняла на меня взгляд.
- Как в этой... - я лихорадочно соображал, что же тут можно сказать. - Как в сказке одной, знаешь...
Неся уставилась на меня, не моргая; по виду её нельзя было сказать, готова ли она рассердиться или заплакать. Повисло неловкое молчание.
- Расскажи? - наконец попросила она.
К горлу у меня подступил комок.
- Ну...

***

- А что было потом? - шмыгнув носом, спросила красавица.
- Ну... - я замялся. - Они поженились и жили долго и счастливо.
- И счастливо, - горько повторила девушка и вздохнула, будто попробовав на вкус последнее слово. - Спасибо, Максим, - она вдруг взглянула мне в глаза и расплылась в печальной и неумелой, но очень доброй улыбке. - Ты хороший... Добрый. А ты знаешь, как было на самом деле?
Она дрожащей рукой подняла стакан с молоком и сделала судорожный глоток; белая струйка поползла по щеке, прямо под воротник ещё недавно столь безупречно чистого платья.
- При всём моём уважении... - начал Кеша.
- Цыц! - Неся поставила стакан обратно на поднос. - А на самом деле Емеля-дурак был пьяница и импотент. Или щука эта чего-то про своё колдовство недоговаривала... В общем, дурак - он и есть дурак, во всех смыслах. Царь его, конечно, отослал куда подальше подобру-поздорову, а царевна так и осталась, не понять: то ли замужем, то ли вдова, то ли в девках...
Из глаз у неё вновь полились слёзы, а грудь затряслась в слишком долго сдерживаемых рыданиях. Я сидел, ничего не видя перед собой, и старался не дышать, пока перепуганные мысли с диким криком кружили у меня в голове.
- Невыносимо, - словно в тумане, долетел до меня голос Неси. - Кеша?
- При всём моём уважении, Несмеяна Берендеевна, сегодня уже действительно хватит, - почтительно, но твёрдо звучал голос рыцаря.
- Уйди! - нечеловеческим голосом завизжала вдруг девушка; отогнав наваждение, я, наконец, увидел, что Кеша твёрдой рукой держит стакан, а красавица тщетно пытается разогнуть его пальцы, бия их ногтями. - Вон с глаз моих, соглядатай проклятый!..
- Довольно, довольно, - повторял Кеша; его рука оставалась неподвижной под ударами маленьких кулачков.
В зале произошло какое-то шевеление: люди вставали из-за столов и поворачивали головы в нашу сторону, стремясь увидеть, чем кончится эта сцена.
- Несмеяна Берендеевна?.. - поймав, наконец, ускользавшую мысль, повторил я.
Вокруг всё смолкло, и все посмотрели на меня. Я сглотнул - кажется, в наступившей тишине это прозвучало чересчур громко.
- Ваше высочество, - воспользовавшись паузой, Кеша вытащил из несиных рук невесть когда опустевший стакан и аккуратно поставил его на поднос кверху дном.
- А ты... Не знал? - в широко раскрытых глазах Неси читалось удивление, граничащее с недоверием.
Я отрицательно потряс головой, чувствуя, что опять несу какую-то ахинею.
- Но... Это же все знают... - Несмеяна, внезапно расправив плечи и сразу став на голову выше и на порядок величественнее, медленными шагами пошла вокруг стола. - Весь дворец об этом говорит. Весь город только об этом и думает! Разве нет?! - она резким движением обернулась к стоявшим вокруг людям; народ отпрянул. - Вы все только и делаете, что шепчетесь у меня за спиной, перемывая мне косточки! Три раза в неделю - да, три чёртовых дня! - я, как дура, по папочкиной прихоти сижу в этом проклятом зале, а вы все - все, от мала до велика! - только и делаете, что ходите во дворец, чтобы вволю поиздеваться надо мной! А ты... Ты не знал?!..
Я вдруг снова встретился с ней взглядом, только теперь это был совсем другой взгляд - обжигающий, полный неверия, граничащего со звериной враждебностью, он впивался в саму душу; так в глаза охотнику должен глядеть загнанный в угол тигр.
- Я... - я облизал пересохшие губы. - Я недавно в городе.
- Пошли! - девушка, подавшись вперёд, мёртвой хваткой схватила меня за руку и, вырвав меня из-за стола, поволокла за собой; бестолково разевая рот и цепляясь за столики, я семенил следом, ловя на себе озадаченные взгляды.
Мы пронеслись через столовую: мимо Кеши, мимо посетителей, мимо официантов, мимо высыпавших из кухни поваров - в двери мимо растений в больших кадках, через коридор, в ещё одни двери, потом галопом по лестнице, на свет, на улицу, и дальше, по улице, по моросящему дождику, мимо большой чёрной кареты, вдоль дворца, и в ещё одни двери, и вверх по лестнице, и в дверь с надписью "Посторонним вход воспрещён", и мимо разодетых лакеев по какой-то блистательной галерее, по ковру, и дальше, в ещё одни двери, и ещё раз по тёмной лестнице, всё дальше, всё глубже, всё наверх...
- Осмелюсь заметить, Несмеяна Берендеевна... - подал голос Кеша, всю дорогу незримо болтавшийся где-то рядом, но Неся с перекошенным вдруг лицом крикнула что-то вроде "Сгинь! Нету меня, я умерла!" - и он исчез.
Наконец, дворец распахнулся нам навстречу маленькой полутёмной коморкой, щёлкнул замок, и вдруг мы остались одни.
- Садись, - царевна кивнула мне в сторону стоявшего у окна хлипенького деревянного стула, а сама, распрямив плечи, подошла к серванту и принялась звенеть посудой. - Будешь? - дверца шкафа со стуком закрылась, и я увидел, что Несмеяна в одной руке держит два удлинённых стакана, а другой взбалтывает непонятного цвета жидкость в бутылке без этикетки. - Нет? А я буду! - она залпом осушила стакан, занюхав рукавом платья. - Извини, я сейчас.
Она поставила бутылку на комод и вдруг, нащупав на спине застёжку, прямо у меня на глазах принялась стаскивать платье; я едва успел отвернуться.
- Фух!.. Так лучше, - открыв глаза, я увидел, что чёрная ткань безжизненной оболочкой свисает со спинки облезлой кровати, а Неся стоит передо мной в одной из своих диких безразмерных маек с ярким рисунком на груди и душераздирающе розовых колготках. В руке у неё по-прежнему блестело стекло. - Так... Ну, рассказывай. Так ты не из них, да?
- Не из кого? - тупо спросил я.
- Не из этих животных! - с неожиданным отвращением в голосе выкрикнула девушка. - Каждый раз они приходят, и каждый раз одно и то же: сю-сю-сю, то, сё, песни, пляски, шутки, прибаутки... Смотреть противно, - она вздохнула. - Папику всё никак не хочется меня похоронить, поэтому он зовёт всяких, чтобы... Чтобы они... Глумились над телом! - она выразительно ощупала себя через майку; я потупился.
- Послушай, - продолжала Несмеяна, усаживаясь на хлипкую круглую табуретку напротив меня. - Максим... Ты же фонарщик, да? А вот не сейчас, а вообще... Кто ты такой?
"Начинается," - подумал я.
- Сначала я думала, ты меня смешить будешь, - продолжала она. - И такие были: подкараулят на улице, или в столовой, или в коридоре, и начинают... Я уж и Кеше сказала, мол, если начнёт лезть со всякими глупостями, бери его за шиворот - и на улицу. А ты... Максим... А зачем ты тогда со мной разговаривал?
У меня к горлу подступил комок.
- Я тебя раньше не видела, - продолжала Несмеяна, сделав ещё один маленький глоток. - Ты пришёл - и сразу ко мне подсел... И всё смотришь, смотришь... Почему так?
- Ну... - у меня перехватило дыхание. - Просто... Просто один раз я зажигал фонари; я поднял голову, а ты сидела у окна, и...
- Я плакала? - быстро спросила девушка.
- Нет, но... Ты была такая красивая, что я... - уши у меня горели.
- Что ты?.. - её бездонные, непомерно огромные в полутёмной комнате зрачки неотрывно смотрели на меня; я не знал, куда девать себя под этим взглядом.
- Ну, просто... - я облизал пересохшие губы и, отвернувшись, быстро закончил: - Просто ты была такая красивая...
- Ты хочешь сказать, что... - Несмеяна поставила стакан и взглянула на меня так же удивлённо, как тогда, в первый раз, в столовой. - В меня можно влюбиться?
Щёки мои горели; я затравленно затряс головой.
- Спасибо, Максим... - Неся взяла мою ладонь и сжала двумя руками. - Ты добрый... Наверное, ты первый человек за все эти годы, которого я встретила в этой дыре...
Она глубоко вздохнула и снова рассеянно взялась за бутылку.
- Ты не подумай, - добавила она, перехватив мой взгляд. - Я не алкашка; не в этом дело. Просто, знаешь... Просто я не знаю, чего я хочу. Вроде бы, всё у меня есть. У меня есть папочка-царь, я могу жить во дворце и делать всё, что угодно, мне не надо ни о чём беспокоиться... И ни о ком. И всё равно меня не покидает ощущение, что жизнь... Проходит мимо, идёт совсем не так, как должна... Ты меня понимаешь?
Я кивнул.
- Сначала я думала, что это изменится, - продолжала девушка. - Я ждала и терпела, я сидела и верила, что скоро всё изменится; только годы шли, а счастья как не было, так и нет... - она глубоко вздохнула. - Ты не подумай, папа - хороший, он для меня же старается, думаешь, я этого не понимаю? Он всё делает, чтобы мне было лучше. Он и Ветхий дворец перестроил, и музыкантов нанял, и подушки все поменял, и кухарок... Только... Ведь не это же главное, правда?
Отпустив мою руку, она поднялась, подошла к окну и, опершись о подоконник, стала смотреть через мутное стекло на улицу.
- Раньше я всё думала: вот придёт учитель - станет лучше. Вот научусь вышивать - станет лучше. Вот доделаю платочки - будет лучше. Вот сошьют мне платье - будет лучше. Вот начну ходить на балы - будет лучше. Только все эти "вот" раз за разом всё приходили, а внутри так и было пусто, и... Ты понимаешь?
- Да, - кивнул я; в горле у меня стоял ком.
- Ну вот, - Несмеяна вздохнула. - Годы идут, время уходит, а что делать и делать ли, непонятно...
Она снова вздохнула и замолчала, думая о чём-то своём; в комнате повисло тягостное молчание.
- Самое смешное, - продолжала царевна, скривив губы в нехорошей усмешке, - Самое смешное, что у меня уйма разных талантов. Я пою неплохо; я вышивать умею, я кофе варю хороший... И так, по мелочи... Но, понимаешь... Этого всего для меня самой как-то... Как-то так мало, всё это... Ну, ненастоящее; а настоящего как не было, так и нет.
Несмеяна вздохнула и погрузилась в молчание.
- А зачем ты молчал? - спросила она через какое-то время.
- Что?
- Хотя правильно ты молчал, у меня часы неприёмные.
- У... Ум-гу.
Где-то в коридоре раздались шаги и смолкли.
- Ну? - спросила царевна.
- Э-э-э... Что?
- Ну, ты мне, вроде, в любви объяснялся.
- Ах, да... - не зная, что сказать, я начал лихорадочно шарить по карманам, но там, разумеется, не отыскалось ничего такого, что можно было бы подарить в такой ситуации.
- Я вот думаю... - продолжала Неся. - Дело-то всё во мне. Понимаешь?
- Да-да, - поспешно закивал я. - Ты такая красивая, и...
- Да не в этом дело, - нетерпеливо отмахнулась девушка. - Все же для меня стараются, а мне всё неймётся... Батя из кожи вон лезет, воеводу совсем загонял, а я всё невесёлая, хотя, казалось бы... Сколько раз уже говорила себе: приду, буду смеяться, искренне, с азартом... Потом посмотришь на эти рожи... Нет, - она сделала неопределённый жест стаканом. - Уж лучше я тут сопьюсь. Смешно, правда?
Она посмотрела на меня, прищурившись.
- Думаешь, я пьяная?
Я отрицательно затряс головой.
- Пьяная, - она кивнула. - Ты думаешь, я хорошая, а я вот она... Хотя... Ты ведь не знаешь: может, я только теперь начинаю говорить правду? Или начну позже, когда совсем опьянею? А может, я уже всё забыла, и правды теперь вообще нет?
Я сидел, стараясь не думать о том, что девушку качает, и что я понятия не имею о том, как себя вести.
- Ну? - она смотрела на меня в упор.
- Что - "ну"?
- Я тебе душу изливаю, вообще-то... Тебе хоть интересно?
Я затравленно закивал.
- Да? И что же я говорила?
- А?
- Я спрашиваю: что я только что говорила?
- Э-м-м... Что ты пьяная? - я пожал плечами.
- Так... Понятно, - Несмеяна поставила стакан на подоконник и вдруг, запрокинув голову, неожиданно рассмеялась жутким нервным смехом, от которого у меня внутри похолодело. Я смотрел на неё испуганными глазами, а она всё смеялась и смеялась, размазывая бегущие по щекам слёзы. - Всё, приплыли. Как обычно, впрочем, - теперь она смотрела на меня со странной безумной улыбкой. - Дура я, чего ещё от вас ожидать... Что, по трону скучаем, да?
- В смысле?
- Да знаем мы вас: прийти, жениться на царской дочери, получить царство...
- Нет, что ты, - забормотал я. - Я... Я же не знал...
- Не знал? Правда что, - Несмеяна в миг посерьёзнела и, пройдя через комнату, тяжело опустилась на кровать напротив меня. - Тогда я вообще не понимаю, зачем я тебе нужна, - выдавила она прерывающимся от слёз голосом.
- В смысле?! - я уже совершенно не понимал, что происходит.
- Ну, царства моего тебе не надо, - царевна широким жестом обвела комнату. - Внутренний мир мой тебе тоже до фонаря... А... Поняла. Красивая, говоришь? - она выпрямилась, уперев руки в бока. - Красивая, говоришь? Вот, значит, как? Вот, значит, что тебе надо, кабелина проклятый?! Да забирай! Всё забирай, всё! Не жалко! В душу мне всю жизнь плевали, не привыкать, а ты теперь хочешь и тело забрать на поругание? Да, пожалуйста! Бери, не жалко! Всю бери! Всю!
Продолжая выкрикивать этот бред, Несмеяна надвигалась на меня, на ходу пытаясь стащить футболку и путаясь в рукавах; в полутьме комнаты слабо замаячило худое и бледное, истерзанное бесконечными истериками девичье тело. Тогда я, наконец, вскочил со стула и, кое-как увернувшись от кричащей сквозь слёзы царевны, бросился к двери; замок оказался заперт, и я, боясь оглянуться, принялся в панике дёргать за все ручки сразу. Каким-то чудом мне всё же удалось вырваться; кто-то - кажется, Кеша - ввалился в комнату мне навстречу; я оттолкнул его и кинулся наутёк. Насколько я помню, меня пытались остановить, а может, просто указывали, где здесь выход; я сломя голову нёсся дворцовыми коридорами, шарахаясь от любого, кто появлялся у меня на пути и толкая все двери подряд - некоторые из них открывались, и тогда я бежал дальше. Дворец, изнутри ещё более дремучий, чем снаружи, всё летел и летел мне навстречу, но, когда мне уже казалось, что я окончательно заблудился, очередная дверь вдруг распахнулась туманной бездной, и я оказался на улице.
Погода только этого и ждала. Стоило мне вырваться из-под крыши, как тугие струи дождя ударили мне в лицо, а привыкшие к полутьме зрачки пронзил жгучий удар яркого света; прозвучавший секунду спустя раскат грома, казалось, вознамерился разорвать мои барабанные перепонки. Оглушённый, ослеплённый и задыхающийся, я вдруг заметил или, вернее, почувствовал каких-то людей вокруг. Кто-то схватил меня за руку - я вырвался и побежал наутёк, прямо под дождь, в сгущающиеся сумерки, прочь, подальше от этого места, не разбирая дороги, наугад петляя по узким улочкам Китежграда...
Если бы я в тот момент оглянулся, то увидел бы, что из окон Ветхого дворца вырываются первые языки пламени, а над его громадой висит свинцовая тень; но я не оглянулся.

Глава седьмая,
в которой Максим подписывает контракт и толкается на Кощеевой ярмарке

Дождь действовал отрезвляюще, и спустя какое-то время я очнулся настолько, чтобы начать хоть что-то соображать. Внутри всё кричало; ощущение было такое, будто меня разжевали и выплюнули. Ливень, прежде стоявший стеной, стих уже до унылого дождичка, холодными равнодушными каплями проникающего под рубашку и жидкой грязью хлюпающего в ботинках.
Я брёл, не разбирая пути, пустыми узкими переулками Китежграда, не зная, кто я, где я и что теперь делать. Вечернюю смену я пропустил; нечего было и думать о том, чтобы вернуться домой и показаться на глаза Несмеяне. Или Кеше. Или воеводе. Или, не дай Бог, царю Берендею. Воспалённое воображение услужливо рисовало мне стражников, с алебардами бегущих по моим следам, и единственное, что удерживало меня от того, чтобы броситься наутёк, - это то, что я заблудился.
Так, без всякой конечной цели, я петлял пустыми дворами и подворотнями, покуда меня не стал бить озноб; больше всего мне хотелось сейчас оказаться как можно дальше отсюда и забыть Несмеяну, Ветхий дворец, Сказку и всё, что с ней связано. Между тем, на улице сделалось совсем темно, ноги мои насквозь вымокли, а медяков в кармане не хватило бы ни на дорогу, ни на ночёвку на самом захудалом дворе. Вздыхая и утешая себя той мыслью, что хуже уже не будет, я нетвёрдой походкой побрёл в сторону, где, как мне казалось, расположен был царский дворец.
Чем ближе я подходил к центру столицы, тем больше прохожих мне попадалось. Поглощённый своими мыслями, я не сразу заметил, что все они чем-то возбуждены и в большинстве своём следуют в ту же сторону, что и я. За несколько переулков до дворца уже стоял запах гари; народу здесь было намного больше, и вскоре я оказался в толпе, которая, на счастье, двигалась в одну со мной сторону. Сначала я ждал появления стражи и гневных возгласов "Это он!", но оказалось, что моя согбённая, до нитки вымокшая фигура всем безразлична; более того: в толпе то и дело встречались люди, коих дождь и прочие неурядицы, казалось, потрепали куда больше, нежели меня. Народ вокруг был чем-то взволнован: там и тут слышалось имя царевны, но спросить, в чём, собственно, дело, я не решался. Раз или два сквозь толпу, стуча колёсами по брусчатке, проносились телеги, гружёные тяжёлыми бочками; смрад и гарь становились уже нестерпимыми, и я, всё ещё находясь во власти горьких переживаний, начинал уже смутно догадываться, что происходит; потом меня вынесло к площади.
Ветхий дворец пылал. Горели флигели и пристройки. Оплывали подъезды и галереи. С шипением обращались в золу фасады и переходы. С весёлым стуком осыпалась с крыш черепица. Вокруг царила неразбериха: туристы с видеокамерами и фотографы бесстрашно лезли вперёд, сзади напирали зеваки, так что метавшиеся между горящих построек пожарные и солдаты вынуждены были не столько тушить огонь, сколько теснить толпу. Пламя неплохо прибило дождём, однако даже сейчас дворец, представлявший собой многие тонны просушенной десятилетиями дрвевсины, продолжал пылать. Это была уже не юношеская горячка пионерского костра, который, набирая силу и принимая в свои объятия одно полешко за другим, полон желанья расти, расти и в конечном счёте сожрать весь мир; это была, скорее, уверенность видавшего виды служаки, который звёзд с неба не хватает, героем себя не считает, зато знает, что дело предстоит долгое и ответственное, и готов, если надо, трудиться до утренних петухов.
Словно заворожённый, смотрел я на ленивые языки огня, старательно вылизывающие каждую балку, едящие стены, скачущие по рамам и флюгерам; воображение уже рисовало картину: принцесса, зажатая между кроватью и шкафом, трясущейся слабой рукой пытается распахнуть раму, а засов старый и не поддаётся, а пламя всё ближе, и ближе, и ближе... Сам этого не замечая, я начал протискиваться через толпу - сперва осторожно, словно бы извиняясь, а потом, получив локтем под рёбра, всё настойчивее, так что в конце концов меня прижало к наскоро установленному заграждению - паре досок, прибитых к фонарным столбам; здесь отчётливо чувствовался удушливый жар, идущий от царственного костра, - щёки мои сразу покрыла испарина, зато одежда перестала казаться такой уж холодной.
- Максим! - сквозь шум толпы, рёв огня и тьму метущихся мыслей долетел до меня чей-то голос. - Живой, слава Богу! - И тут же, в сторону: - А ну, назад, кому говорят!
Я потряс головой, гоня наваждение; по ту сторону заграждения стоял воевода.
- Я уж думал, сгинул фонарщик... Ну, давай, лезь сюда!
Вся решимость моя разом исчезла; я сглотнул ставший поперёк горла комок и послушно полез через доски.
- Молодец! А теперь стой тут и зевак отгоняй; будут лезть - бей сразу в морды, до крови; сгорят же ведь, дети малые!..
Где-то рядом раздался треск оседающих балок; воевода досадливо крякнул и ринулся в том направлении. Медленно, очень медленно я повернулся к толпе.
- Ну... - тихо сказал я. - Граждане, э-э-э... Расходитесь?
Меня никто не слушал; люди смотрели в огонь.
- А что случилось-то? - крикнул я.
- Добрый вечер, Максим Андреевич! - раздался у меня за плечом бархатный голос; я оглянулся.
Рядом стоял Апполон Артамонович и, поправляя манжеты безукоризненно белого пиджака, с беспокойством поглядывал на дворец.
- Здравствуйте, - растерянно ответил я.
- Полагаю, мы с Вами стоим безопасно? - маг отшатнулся, когда грязный солдат с ведром воды, пробегая мимо, едва не свалил его с ног. - Прекрасно.
Я вдохнул глубже и взял себя в руки. Почему, ну почему именно те люди, которые могут хоть чем-то помочь, всегда появляются вот так вот, невовремя и не к месту?
- Итак, у Вас были вопросы?
- Да... Что происходит?
- Видите ли... На ветхий Дворец был совершён налёт с поджогом и похищением, - волшебник опёрся на тросточку, опустив глаза. - Боюсь, Ваша комната восстановлению не подлежит.
- А Неся? - выдохнул я. Волшебник жевал губами. - Она жива?
- Её украли, - просто сказал Апполон Артамонович. - Похитил Кощей Бессмертный.
Я замер; всё происходящее вокруг померкло, будто в тумане.
- Кощей... Украл Несмеяну? - переспросил я, не веря своим ушам.
- Совершенно верно, - Апполон Артамонович кивнул.
- Но... Как?! - я схватил чудотворца за лацканы пиджака - тот ответил непонимающим взглядом; опомнившись, я разжал пальцы. - Я имею в виду - как же Кеша?!
- Давайте для ясности называть его Кошей, - улыбка на устах мага была совсем кислой, и делалось ясно, что он и сам не в восторге от приготовленной загодя шутки.
Я покачнулся и сел на землю, обхватив голову руками.
- Коша?.. - повторил я.
- Да, Коша, - маг стоял надо мной, белым носовым платком старательно счищая с лацканов пиджака отпечатки моих перемазанных грязью и сажей пальцев. - Ваш друг Иннокентий после Вашего разговора с царевной раскрыл своё истинное лицо, и оказалось...
Я лёг на спину и закрыл глаза; где-то рядом протопали сапоги. Апполон Артамонович всё говорил, говорил, говорил что-то бесцветным голосом, старательно подбирая слова и выдерживая паузы между ними; где-то кричала толпа; осыпая своих защитников искрами, оплывал под напором огня Ветхий дворец. С неба в лицо летели горячие капли; в ушах звенело.
- Неся, - прошептал я, ощущая всем телом смутную боль. - Кеша. Дворец. _Мама_...

***

По окнам шумели последние капли дождя; пахло грозой.
- Значит, Вы твёрдо решили идти?
- Да.
- Положительно?
- Положительно.
- М-да... Воля, конечно, Ваша, - Апполон Артамонович, сделав последний глоток, опустил чашку на блюдце и откинулся на спинку кресла; я последовал его примеру.
Мы пили кофе в библиотеке. Собственно говоря, так я и представлял себе библиотеку волшебника: полутёмная комната, таинственный лабиринт книжных полок, уходящих куда-то вдаль, пыльные кресла, покрытые красным бархатом, ковёр, пушистый настолько, что эхо боялось и нос высунуть, настольные лампы, чуть бьющие по глазам... Дела мага, видимо, шли неплохо, а может, в Сказке волшебнику по статусу было положено иметь особняк в центре столицы; не помню, как я добрался сюда, но, когда я проснулся в гостевой комнате - больной, обессиленный, выжатый - мой покровитель предложил мне подкрепить силы, после чего перешёл к допросу с пристрастием на тему того, что я теперь намерен делать.
- Значит, Кощей... - повторил я задумчиво; маг молча кивнул. - Вы мне поможете?
- Помогу что?
- Ну, вы - волшебник, вы многое можете, и я подумал, что...
Аппалон Артамонович вздохнул.
- Максим Андреевич, Вы ведь не хуже меня понимаете, что здесь я не могу вмешиваться; не хочу, да и права, наконец, не имею. Если бы всё решалось так просто, это была бы не Сказка, а пустая комедия, верно ведь?
- Да, пожалуй, но всё-таки...
- Нет-нет, даже не уговаривайте. Я Вас, разумеется, высоко ценю и так далее, но то, о чём Вы просите...
- Но ведь вы - исполнитель желаний...
- А где здесь желание? "Победить Кощея и спасти Несмеяну" - это желание? Это, скорее, мечта или, может, программа к действию, но никак не желание. Вы представьте себе на минуту, что я взялся за дело; я, должно быть, взмахнул своей палочкой, - и вуаля: Кощей побеждён, Вы стоите на обломках дворца, на шее у Вас висит спасённая Несмеяна, играет музыка, звуки салюта, все вокруг счастливы... Максим Андреевич, начистоту: неужели Вы сами хоть на минуту после такого поверили бы, будто спасли Несмеяну?
- Ну, зачем же так... Кардинально... - я растерялся.
- Тогда попросите что-то другое, что попадает в разряд исполнимых желаний.
- Волшебный клубок? - спросил я наобум.
- Купите завтра на Кощеевой ярмарке.
- Простите?
- Полно; Вы же не думаете, что такое событие, как налёт на Ветхий дворец и похищенье наследницы трона, совершённое самим Кощеем Бессмертным, все, кроме Вас, оставили без внимания? В полдень на Скомороховой площади открывается ярмарка, где каждый сможет купить набор для спасенья принцессы. Будет там даже настоящий меч-кладенец; впрочем, не думаю, что Вы сможете его опознать. Что до клубка, то их сейчас плетут все, так что с этим проблем не возникнет; да, и Вы ведь видели карту Сказки? Ну, так Кощеев дворец там отмечен.
- Значит, Кощеева ярмарка...
- Да; обязательно там потолкайтесь - в разделе литературы отыщите кое-что для себя интересное.
- Приму к сведению, - я вздохнул. Видимо, Акулина была всё же права насчёт этого персонажа. - Да, видно, придётся всё самому; извините. Вы бы тогда хоть совет дали...
- Это сколько угодно. Из какой области?
- Ну, что мне теперь делать...
- Жить; жить, Максим Андреевич! И хорошенько подумать: и о том, почему так случилось, и о том, как Вы докатились до такой жизни, и о том, что же Вам действительно надо...
Я взглянул на него с удивлением, почти что со страхом:
- До чего это я докатился?
- Вот об этом тоже подумайте; думайте, думайте, чёрт Вас возьми! Ну, а что Вам ещё остаётся? Вы хотите сражаться с Кощеем? Нет, Вы сами-то верите, что хотите сражаться с Кощеем?
Я вздохнул.
- У меня просто нет выбора.
- Выбор есть, но, если Вы его не видите, Кощей уже победил; ну, хорошо, хорошо. Вы, должно быть, имели в виду, что Вам делать, чтобы спасти Несмеяну? Да ничего особенного, живите как все: потолкайтесь на ярмарке, запишитесь в Дружину или в Ополчение - не один же Вы такой вот герой... Можете взять пару уроков на шпагах, хотя я сомневаюсь, что Вы станете столько ждать.
Я кивнул. Маг покачал головой:
- Бесспорно... Ну, а что я Вам ещё могу предложить?
Я задумался.
- Может, транпорт?
- Простите?
- Ну, Вы б послали меня в Кощеев дворец, а там - будь, что будет...
Взгляд Апполона Артамоновича изменился; секунду спустя в его пальцах раскрылся блокнот.
- Вот это уже больше походит на желание, - сказал он куда более миролюбиво, и, обслюнявив палец, перекинул листок. - Итак?
Я прикрыл глаза. Желание? Что ж...
- Я хочу, чтобы Вы отправили меня во дворец к Кощею.
Маг недовольно поморщился.
- Куда именно?
- А куда вы мо... - начал, было, я, но, уловив огонёк бешенства в глазах собеседника, поспешно добавил: - В коридор, ведущий в главную залу.
- Уже лучше, - маг пожевал губами. - Дело за малым: уточните, в какой именно дворец Вам надо? Вдруг их больше, чем Вам известно.
- Понял, - я вдруг почувствовал, что губы мои расплылись в идиотской улыбке. - Во дворец, где томится прекрасная Несмеяна.
- Несмеяна, - исполнитель желаний что-то быстро строчил в своём блокноте. - Очень хорошо. Как Вы пожелаете ехать?
- На ваше усмотрение.
- На моё усмотрение, - перо его так и бегало по бумаге. - Сроки?
- Что?
- Вы прямо сейчас отправляетесь?
- Что? А, нет, не сейчас...
- Тогда, может, завтра?
- Можно завтра, но... - я колебался. - Давайте напишем так: когда я буду готов, Вы меня отправляете, хорошо?
- Когда... Буду... Готов, - маг выглядел удовлетворённым. - Форма оплаты?
- Оплаты? Видите ли...
- Ах, да, - волшебник поморщился, словно бы что-то вспомнив, и бросил на стол мешок, который чуть слышно звякнул; перехватив мой непонимающий взгляд, он пояснил: - Это осталось в Вашей комнате за миг до пожара, и я позволил себе... Нет-нет, благодарить не надо. Итак, форма оплаты?
- Наличными, - я высыпал монеты на стол и тупо смотрел на них, не веря своим глазам.
- Стопроцентная предоплата, - предостерёг чудодей.
Я кивнул.
- Читайте, - маг вырвал листок из блокнота и протянул мне; я машинально принял бумагу.
Это был машинописный контракт мелкого текста, где после адресов и позиций шло всё, о чём мы только что говорили, и даже кое-что сверху под строчкой "Об ответственности сторон". В конце листа стояла сумма прописью - на мой взгляд, довольно внушительная, однако спорить я не решился.
- Вот здесь, пожалуйста.
Я подписался под текстом "С моих слов записано верно" и подождал, пока сохли чернила, которыми маг припечатал свой вензель.
- Значит, когда я буду готов, я Вас найду?
- Можете не сомневаться, - с непонятною интонацией ответил волшебник, убирая в карман сложенный вчетверо экземпляр договора. - Обязательно. А до тех пор... Подумайте. Хоть немножечко. Это не так неприятно, как Вам кажется. Ну, что Вам стоит? Это лишь поначалу так тяжело... С непривычки.

***

Улицы Китежграда были мокры и многолюдны. Непогода рассеялась, и в подсыхающих лужах резвились дети и курицы; в воздухе пахло летом и гарью. Когда я добрался до центра, ярмарка была в самом разгаре. Толпы народу кишели между раскинувшимися, насколько хватало глаз, разноцветными балаганами, а на воздвигнутых за ночь помостах резвые скоморохи уже отыгрывали написанную впопыхах комедию с похищением Несмеяны, быстрой победой над силами зла и, разумеется, развесёлой свадьбой в конце; дети кричали, махая какими-то специальными петушками на палочках, но вникать в то, как именно они связаны с происшествием, мне не хотелось.
О том, что мне нужно искать, у меня не было ни малейшего представления, так что я просто отправился бродить вдоль рядов. Среди сувениров, изображаюших Несмеяну, Кощея и горящий дворец, то и дело мелькали блюдца, мечи, сапоги и другие предметы волшебного обихода; кое-где торговали горячими пирожками. Вообще, глядя на возбуждённые лица детей, пёстрые флаги ярмарки и праздничную суету вокруг, я вдруг поймал себя на мысли, что начинаю сомневаться в серьёзности произошедшей трагедии: могло показаться, что победа добра - дело решённое, а момент, когда затянувшееся недоразумение, наконец, разрешится, зависит лишь от того, как скоро новоявленным героям и их соратникам надоест позировать в свежекупленных доспехах перед объективами фотокамер и они займутся, наконец, делом.
- Эй, парень! - окликнул меня какой-то торговец. - Иди-ка сюда!
Я подошёл.
- Никак, на Кощея собрался? - спросил он. - Ну-ну, я по глазам вижу, что собрался. Хорошо! Герой... Богатырь! Возьмёшь меч-кладенец?
- А инструкция к нему есть? - спросил я, опасливо косясь на увесистую железяку в руке продавца.
- Бей промеж глаз - не промахнёшься! - жизнерадостно ответствовал тот. - Что, не хочешь? Тогда на тебе волшебный клубок! Дорогу в Царство Кощеево без ошибки укажет, можешь не сомневаться... Возьмёшь?
- Да мне бы... - замялся я. - Есть у вас мётлы?
- Ты себе это как представляешь? - продавец прищурился. - Забраться к Кощею сквозь дымовую трубу, схватить царевну и улететь восвояси? Ты сам-то летал хоть раз, авиатор?
- Летал, - кивнул я, чтобы отвязаться.
- А по мне, так на мётлах только ведьмы-чертовки одни и летают, - пожал плечами мой словоохотливый собеседник. - Вот ковёр-самолёт я бы тебе, может, и подогнал...
- Не надо, - поморщился я, сразу вспоминая вертеп "Лукоморья". - А там у вас что такое? Книги?
- Полная антология! - делец с улыбкой протянул мне большой переплёт. - Невесты и маски Кощея с древних времён и до наших дней. С Несмеяной уже, ясно дело! Бери, всего три целковых!
Я рассеянно перебросил пару страниц. Первая часть прекрасно иллюстрированной книги рассказывала о том, в каких обличиях представал пред народами Сказки товарищ Бессмертный и какие немыслимые злодейства он учинял. Автор, похоже, был просто помешан на этой тематике и валил в одну кучу решительно всё, попадавшее в поле его зрения, независимо от действительной причастности г-на Кощея к этим событиям. Кое-как проглотив похищение Колобка Кощеем под видом Лисы и пробежав глазами заметку об исчезновении пуда соли в запозапрошлом году, я уж хотел было вернуть книгу владельцу и двинуться дальше, но что-то заставило меня заглянуть ещё чуть вперёд.
С первого же раскрытого разворота на меня глядела девушка удивительной красоты; сопроводительная надпись гласила, что красавица есть Василиса Прекрасная, похищена Кощеем в таком-то году, томилась в темнице столько-то месяцев, спасена Иваном-царевичем в образе серого волка. Последующие страницы были посвящены жизнеописанию замешанных в этой потрясающей по красоте сказочной истории персонажей. Смекнув, что здесь к чему, я раскрыл книгу в самом конце; перелистнув страницы в обратном порядке, я, как и ожидал, увидел три профиля Несмеяны, которая, как гласила заметка под ними, к моменту издания книги находилась в плену и думала лишь о том, когда же придёт добрый молодец, чтобы спасти её из заточения.
- Книга волшебная, - пояснил продавец, подмигивая мне через прилавок. - Когда что-то изменится, ты сразу об этом узнаешь, можешь не сомневаться!
Я заглянул чуть подальше. Ничего особенного в жизнеописании Неси не было; были неясные ссылки на передрягу с Емелей, однако автор, похоже, не хотел рисковать понапрасну, и, ссылаясь на запрет разглашения подробностей, исходящий лично со стороны царя Берендея, отсылал читателя к собственному же сборнику городских легенд и перетолков.
Я уже собирался положить книгу на место и уйти восвояси, но перед этим решил посмотреть, насколько давно была похищена и, если это имело место, освобождена предыдущая невеста Кощея. Не стану врать, будто смутное подозрение зародилось у меня, ещё когда я листал страницы, однако, дойдя до разворота с фотографией, я вдруг почувствовал, как у меня подгибаются ноги.
Нет, я ничего не имею против того, чтобы две... Хорошо, три... Нет, четыре отдельно взятые девушки случайно оказались похожими друг на друга. Нет, не как две капли воды - просто чтобы они были, если можно так выразиться, красивы одной красотой. Но не пятеро. Не шестеро. Не десяток... Как заворожённый, листал я страницы, уже заранее зная, что увижу, но никак не решаясь в это поверить.
- Да, истинный ценитель наш Кощей, - заметил продавец, с интересом следящий за моими манипуляциями. - Всегда самый сок отбирает... Книжку-то будешь брать, или как?
Я молча протянул ему деньги и поспешил удалиться из-под насмешливых глаз; перед взором моим кружились портреты красавиц, с которыми я успел познакомиться в Сказке, красавиц, таящихся на страницах волшебной книги, и среди них всех - ещё одно лицо, такое близкое, но вместе с этим такое далёкое... Ошибки быть не могло.
Оставалось верить лишь в чудо и в то, что могут же у двух таких разных людей оказаться вдруг столь похожие вкусы.

Глава восьмая,
в которой Максим идёт в Кощеево царство и снова встречает Алёну

- Стой! - разорвал пустоту громовой возглас, и из-за придорожного валуна, поигрывая палицей, показался человек в тяжёлой кольчуге. - Стой, говорю! Не ожидал?
- Ожидал, - я остановился. - Вас издалека видно: палица-то за камень не помещается.
Богатырь посмотрел на меня, на свою дубинку, на камень, прикинул что-то и, опустив оружье к земле, сказал уже тише:
- М-да... Глупо, правда?
- Угу.
- Так лучше?
- Намного.
- Да... Кгм... Кгм... - он взглянул на меня и, снова взяв грозный тон, продолжил: - А коль меня видел, так отчего же не повернул восвояси, добрый молодец?
- Мне пройти надо, - ответил я. - Можно?
- Не дерзи, - посмотрев на меня взглядом пожилого учителя, в очередной раз не знающего, как вести себя с проказниками-детьми, сказал богатырь. - Скажи лучше: куда путь держишь? Аль не знаешь, что за горой да за лесом начинается земля выжженная, куда птицы не залетают, куда волки не забегают, где лишь смерть гуляет да ведьмы мерзкие шабаши водят?
- Знаю, - я кивнул. - Я туда и иду.
- Так... Приехали, - бугай бросил палицу наземь и начал прохаживаться, потирая затекшие мускулы. Я смотрел на него снизу вверх. - А скажи мне, пожалуйста, умник: слова "Кощеево царство" тебе тоже ни о чём не говорят?
- Говорят, - я пожал плечами. - Мне к Кощею и надо.
С минуту богатырь смотрел на меня, а потом вдруг затрясся от хохота.
- Ой, не могу! Ой, держите меня семеро! К Кощею ему надо! У тебя меч-то есть, голова садовая?
- Был, но я его выбросил...
Смех оборвался.
- Как - выбросил?
- Взял и выбросил.
- ...Почему?
- Он тяжёлый был и мешался ужасно.
- М-да, - странный персонаж опёрся о свой валун и смотрел на меня, напряжённо о чём-то думая. - А один почему?
- В смысле?
- Ну, записался бы в армию...
- В дружину меня не приняли, - вздохнул я. - Сказали, что слишком хилый; а из ополчения я сам ушёл.
- Почему?
- А они бухать начали на каждом привале.
- М-да, - детина, будто став ниже ростом, сочувственно покачал головой. - А друзья у тебя хоть есть?
Я вздохнул, вспоминая непутёвого теоретика и фонарщика Леонида.
- Были друзья, - признал я. - Но они разошлись... И потом, это дело глубоко личное.
- Какое дело?
- Спасти Несмеяну.
- Несмеяну?
- Несмеяну. Я пойду, можно?
- Погоди... Может, это... Помощь нужна?
Я усмехнулся.
- Спасибо, - сказал я, хлопая его по мускулистой руке. - Но я лучше один как-нибудь. Ты лучше тут стой, чтобы всякие... Дети малые вроде меня на рожон понапрасну не лезли; мне всё равно погибать, а от тебя тут и пользы побольше будет, верно?
- Да уж, - богатырь, кряхтя, наклонился за палицей и стал близоруко шарить рукой по земле. - Обычно срабатывает. Тебя как звать-то, герой?
- Максим.
- Максимка, - он, наконец, ухватил неудобный предмет, распрямился и стал разминать плечи. - Надо будет запомнить... Удачи тебе, Максимка!
- Спасибо, - я тронулся дальше, но вдруг спохватился. - А кстати, скажи, пожалуйста: тут дружина давно проходила?
- Вчерась к вечеру, - нахмурившись, ответил детина. - Но я тебе это не говорил, ясно?
- Ясно, - я улыбнулся. - Ладно, и тебе удачи.
Оглянувшись через сотню шагов, я увидел, как нелепый привратник Кощеева царства ходит вокруг своего валуна и чешет в затылке, что-то прикидывая и пристраивая свою палицу то на плечо, то на пояс, то на землю между ногами.
С момента происшествия в Китежграде минуло без малого семь дней. Большую часть из них я шлялся по ярмаркам, записывался в бесконечно сменяющие друг друга армии, дружины и ополчения, каждая из которых уверяла, что уж она-то непременно спасёт Несмеяну так скоро, как только возможно, а потом ударялась то в чистку рядов, то в административные распри, то в дебоши и в пьянство. Я даже ходил к воеводе, пытаясь объяснить, почему именно я должен стоять во главе операции по спасению потерпевшей, однако слова мои тот истолковал на свой лад и, похвалив меня за избыток гражданского чувства, предложил продвижение по служебной лестнице; когда я ответил отказом, он разом потерял ко мне интерес и отправил за дверь, бормоча что-то о молодёжи, которая сама никогда не знает, чего хочет. К царю Берендею меня не пустили: секретарь, даже не дослушав меня, сунул мне опросник Ополчения, а заодно посоветовал вступить в Добровольное пожарное общество, - после постигшего Ветхий дворец наваждения оно было как раз на подъёме.
Все попытки найти Артомоныча также оказались вдруг тщетными: напрасно часы напролёт я слонялся по городу, пытаясь найти особняк, где мы несколько дней назад пили кофе, - его просто не было. Комиссия по рассмотрению жалоб в магической сфере, упоминавшаяся в конце договора, могла бы помочь моим бедам, но сама она находилась едва ли не дальше от Китежа, чем замок Кощея, а мотаться по Сказке развлечения для было бы глупо.
Побившись, подобно мухе о стекло, и, наконец, разуверившись в Сказке, я решил, что здесь мне ловить больше нечего. Я в последний раз обошёл Китежград и рано лёг спать, чтоб наутро пойти в лавку магов и попросить выслать меня за кордон, вернуться домой и никогда больше не вспоминать ни дворец, ни волшебный город, ни имя черноокой красавицы; когда я наутро раскрыл глаза, в комнате всё было по-старому, и лишь на столе лежала записка: "До Кощеева Царства всего девяносто тысяч шагов. Ваш А. А."
Не упомнить всего, что я думал, вновь и вновь перечитывая эти простые до гениальности строки. Кажется, начинал понимать, что готовность отправиться к Коше - это не просто покупка оружия, владеть которым я, к своему стыду, так и не научился, и даже не ругань с писакой дружины; ещё думал о том, что, иди я хотя бы по четыре часа в день, я бы давно уж добрался до цели. Мечтал и о том, как дойду до черты, где земля превращается в пепел, и буду стоять, тяжело дыша, и думать, думать, что же мне делать дальше. О том, что я скажу Несмеяне, думать я избегал, - не знаю уж, почему.
После завтрака я обменял свой меч на простую дорожную сумку, немного походил по базару, выбирая в дорогу чего посъедобнее, написал воеводе записку, запер комнату, оставив ключ в двери, вышел из ворот города и пошёл всё на север.
С тех пор минуло два дня.
Насколько хватало глаз, вокруг было поле. Дорога вела меж высоких стеблей, и казалось, что небо, и солнце, и зелень - это всё, что осталось вокруг меня. Земля под ногами растрескалась.
Путь мой лежал в Кощеево царство. Это чуть дальше, чем от Лукоморья до Китежа, но много ближе, чем от Китежа до Полосы отчуждения. Всё шло хорошо, и к вечеру я должен был оказаться на месте.
Долго идти с непривычки не выходило, - я садился вблизи дороги, смотрел в небо и считал пройденные шаги; впрочем, очень скоро я обнаружил, что в дороге есть масса других, гораздо более интересных занятий, - когда думать о том, что будет, бессмысленно, а о том, что было, больно, почему-то становится легко и спокойно, словно бы все вокруг умерли, а ты - нет. Такая перемена сперва удивила меня: я никак не мог взять в толк, откуда она происходит, однако мысль о том, что это всего лишь обратная сторона истерики, не вызывала ни малейшего отклика в моей душе. Смирившись с этой загадкой, я продолжал путь.
По моим подсчётам, до границы тёмного царства оставалось не более двадцати километров. Впереди высилась стена леса - очевидно, последнего нормального леса из тех, что мне суждено было встретить - и я, ни о чем, по сути, не думая, шёл, легко переставляя ноги, и лишь иногда останавливаясь, чтобы перевести дух. После палящего солнца прохлада зелёных ветвей показалась мне раем, и я, позволив себе по такому случаю промочить пересохшее горло, бодро шагал вперёд, сбивая прутиком шишки с веток и во всё горло крича развесёлую песню.
Эхо, сжав мои слова в кулаке, бросилось прочь, и я вдруг почувствовал, как на меня сверху падает что-то тяжёлое, окружающий мир стремительно прячется в пыльный старый мешок, а руки мои, прижатые к телу, быстро обхватывает прочная нить. Секунду спустя, ощутив чьи-то проворные руки в своих карманах, я, наконец, понял, в чём дело - понял и испытал запоздалое раскаяние в такой непростительной беспечности; было похоже, будто дорога на Китежград ничему меня не научила, и теперь всё начиналось по новой.
- Эй! - закричал я, скорее, для проформы, ощущая всю нелепость попыток в такой ситуации звать на помощь. - Пустите!
- Так, - раздался рядом до боли знакомый голос. - А ну, отпусти его!
Не знаю, что в тот момент поразило меня больше: то, что я уже знал, чей это голос, или то, что державшие меня руки сразу ослабли, будто утратив ко мне интерес. Вдоль запястий скользнул холодный металл, и колпак осуждённого уплыл вверх.
- Чучело, ты, что ли?
Алёна, прищурившись, выжидательно смотрела в мои глаза, а я всё не мог оторвать от неё взгляда. В этот раз на ней было лёгкое и явно очень практичное тёмное одеяние, ничуть не стесняющее движений и выгодно облегающее ладную гибкую фигуру. На шее болталась только что опущенная с лица маска, а волосы, перехваченные широкой лентой, свободно спадали до поясницы. В одной руке она держала короткий кинжал из тех женских игрушек, что не внушают особого беспокойства - до тех пор, пока вы вдруг не ощутите его у своей шеи.
- Язык проглотил? - переступая с ноги на ногу и небрежным движением отбрасывая за спину непослушную прядь, спросила девушка.
- Алёна? - я ошарашено вертел головой, глядя на стоящие вокруг с отстранённым видом фигуры в чёрном. - А ты что здесь делаешь?
- Живу полной жизнью, чего и тебе желаю, - улыбка на её губах была почти приятельской. - Да не стой ты столбом, пошли, расскажешь, куда тебя понесло и зачем.
- Ну... - я шагнул в чащу вслед за ней, стараясь не обращать внимания на несколько пар внимательных глаз, следящих за мной из-под масок. - Если вкратце, то мне нужно убить Кощея и спасти Несмеяну.
Алёна протяжно присвистнула.
- Чучелко моё, тебе головку случайно не напекло? - спросила она. - Чего это ты вдруг в герои подался?
Я покраснел.
- Ясно, - кивнула ведьма. - Ладно, не отставай; дома поговорим.

***

- Непутёвый ты... Пешком шёл?
- Угу.
- Один.
- Угу.
- Всю дорогу.
- Угу.
- Чучело ты!
- Угу.
- М-да-а-а... И на что ты надеялся?
Я улыбнулся уголками губ. Девушка внимательно смотрела на меня.
- М-да... Не ожидала, если честно.
Я улыбнулся чуть шире.
- Что?
Я улыбнулся во весь рот.
- И не смотри на меня так!
Я скорчил гримасу.
- Даже слышать ничего не желаю. Я в этом участвовать не буду, ясно тебе?
Я внаглую захихикал.
- Да ну тебя!..

***

- Алёна, - окликнул я.
- Чего тебе?
- Я всё равно не понимаю, - я пожал плечами. - Тогда что же получается: в Сказке всё понарошку, что ли?
- Угу, - кивнула Алёна. - Ты понарошку влюбился в понарошку очень красивую понарошку-принцессу, и теперь собираешься её понарошку-спасать, рискуя немножечко понарошку-погибнуть. Легче стало?
- Нет, это-то я сам знаю, - отмахнулся я. - Я потому и спрашиваю, что сам не до конца понимаю. А другие?
- Господи!.. Кто?
- Ну, Несмеяна, Кощей, воевода, да и ты, наконец... Вы все что, тоже все играете? Или сами не понимаете, в шутку это или всерьёз?
- Уф!.. - моя спутница поморщилась. - Умеешь ты мозг выносить... Напомни, пожалуйста: когда я согласилась тебе помочь, ты говорил, что будешь приставать с такими вопросами всю дорогу?
- С какими?
- "С какими", "с какими"... Сам знаешь, с какими.
- Знал бы, не спрашивал бы, - огрызнулся я.
Мы шли пепелищами Кощеева царства. Солнце, опустившись до самой линии горизонта, красным светом заливало неброский пейзаж.
- А волшебник этот твой - настоящий? - внезапно спросила Алёна.
- Апполон Артамонович?
- Да.
- Не знаю, - пожал я плечами. - Иногда кажется, что он шарлатан полный... Вот, как сейчас.
- Стало быть, настоящий, - Алёна шла налегке, помахивая перекинутым через плечо помелом. - Самозванцы так не умеют... Шучу, шучу; видишь деревья там, впереди? До них дойдём - и ложимся спать, завтра с утра вылетаем.
- Значит, всё-таки думаешь...
- Это единственный вариант, - отрезала Алёна. - Пока вся толпа будет штурмовать замок, мы по-тихому пролезаем внутрь, хватаем твою девицу и бросаемся наутёк.
- А если вдруг...
- Никаких "если"! Ты молодец, ты верно всё понял; а иначе мне с тобою тут погибать тоже не очень-то улыбается.
- Да я не это имею в виду; просто ты тоже очень красивая, и...
Алёна остановилась так резко, что я налетел на неё сзади.
- Так, я не поняла, - она обернулась; в сгущавшихся сумерках я с трудом различал выраженье её лица, но мог без труда угадать его по зазвеневшим вдруг интонациям. - Напомни, пожалуйста: почему мы идём выручать твою Несмеяну?
- Потому что я в неё безответно влюбился, - механически повторил я.
- А я у тебя - запасной вариант, что ли?
- Да нет же, нет, - я пошёл вперёд, только чтоб не стоять истуканом под её взглядом, и тихо добавил: - И ты тоже не понимаешь...

***

Тихо потрескивали в костре тонкие веточки.
- А нас сверху точно не будет видно? - спросил я, пытаясь устроиться поудобнее на жёсткой коряге, которую моя спутница определила мне под ночлег.
- Тут за рекой целая армия дымит, - отмахнулась Алёна. - Кому будет интересно нас-то выискивать?
- А ты завтра меня разбудишь?
- Спи, давай, чучело. Завтра завтра будет.
Я вздохнул и посильнее укутался в одеяло. Так с ней всегда: из горящей избы вытащит и на коня на скаку подсадит, но говорить по душам совершенно бесполезно: не видит она тебя, и всё тут. Честно говоря, я всерьёз удивился, когда она так легко согласилась помочь мне в пути сквозь Кощеево Царство, да и сама дорога, как оказалось, была совсем уж не так трудна и опасна, как про неё рассказывали. Конечно, дело могло быть в том, что мы буквально шли по пятам за ратью царя Берендея, собирающей на себя все ловушки, однако меня всю дорогу не покидало ощущение карикатурности происходящего: даже выскочивших на нас из болота кикимор мы прошли как-то вскользь, словно те были лишь представлением для отвода доверчивых глаз.
Несмотря на жёсткое ложе и чисто символический ужин, меня сразу начало клонить в сон, - сказались утомленье последних дней, проведённых в дороге. Убаюканный треском костра, я продолжал размышлять о том, что принесёт нам с Алёной завтрашний день - операция, предложенная моей спутницей, была по всему безупречной, кроме одного: попытка украсть из плена Кощея красотку, не встретив хозяина, на мой взгляд, не вписывалась в сюжет ни одной из известных мне сказок; ума не приложу, почему это меня беспокоило. Чтобы отвлечься, я начал вспоминать, как вообще обходились с Кощеем добрые молодцы на протяженьи времён - кажется, они всегда приходили одни (реже - парами, но уж точно всегда без подруг) и побеждали врага сразу силой и хитростью. И вообще, для победы над Кошей нужны были меч-кладенец, и совет Бабки-Ёжки, и щепотка земли, и сапоги-скороходы, и...
- Можно к вашему огоньку? - прервал мои рассуждения чей-то голос.
Алёна с другой стороны от костра молча подвинулась к краю лежащего поперёк поляны бревна; вид у неё был недовольный.
- Вот так, благодарю вас, - рядом с ней, покряхтывая, опустилась к костру рогатая фигура в лохмотьях. - Вот хорошо, вот уважили.
Алёна по-прежнему отрешённо глядела в огонь; в тёмных её зрачках плясали языки пламени.
- Осмелюсь спросить, куда путь держите: к Самому, али врать будете? - спросил чёрт, устраиваясь поудобнее.
- Угу, - ответила девушка, ковыряя в углях веточкой.
- И правильно, - немало не смутившись, кивнул собеседник. - Чего же крутиться вокруг да около? Так прямо и говорите: идём, мол, к Кощею, чтоб злодея убить, слуг его покарать, девку спасти - и конец, всему делу венец. Вы позволите?
Сквозь полуприкрытые веки я видел, как Алёна простёрла к нему ладонь и чиркнула пальцем о палец; над ногтем у неё заплясал голубой огонёк. Чёрт вздрогнул, уважительно покачал головой и прикурил от предложенной ведьмой руки.
- Давно идёте? - спросил он.
- Вчера, - ответила девушка.
- Ясно. Этот тоже с тобой?
- Угу.
- Он по службе?
- Он по любви.
- О-о-о... Спит уже?
"Я не сплю," - хотел было сказать я, но тут Алёна повела бровью, и я отключился.

Глава девятая,
в которой Максим спасает Несмеяну и бросается наутёк

Метла шла низко, почти что над лесом, чтобы при первой опасности нырнуть сразу в чащу. Местность внизу то и дело менялась, оставаясь при этом на удивление однообразной: заросли дремучих сосен сменялись полосами непроходимого сухостоя, куда, видно, шли умирать больные деревья всей Сказки, и не было видно конца и края этим пепельным джунглям.
- Алёна?
- Ну?
- Ты не передумала?
Девушка вздохнула.
- Просто всё это как-то, ну... Слишком легко, что ли. Ну, не верю я, чтобы Кощей был таким уж тупицей. Наверняка он нас ждёт, потому и не пытался остановить.
- Крепко спалось вчера? - спросила Алёна.
- Крепко.
- Вот-вот, - ведьма вздохнула, и мне вдруг на секунду - всего только на секунду - показалось, что руки её дрожат. - Не пытался... Совсем не пытался.
- А что, было что?
- Не бери в голову.
Несколько минут мы летели в молчании. Пепельный лес под ногами редел, переходя в высохшее болотце, а впереди, у самого горизонта, уже высились над землёй башни кощеева замка.
- Одно из двух, - произнесла вдруг Алёна, принимая всё более напряжённую позу по мере того, как лес переставал быть надёжным укрытием. - Или Кощею сейчас не до нас, или...
- Или? - спросил я.
- Или мы оттуда не выйдем. Тебе какой вариант больше нравится?
- Понял.
- Ну, вот и не хнычь. Если сам передумал, так и скажи.
- Я не передумал.
- Тогда держись.
Метла заложила вираж и рванулась вперёд и вверх, набирая скорость. Я инстинктивно прижался к Алёне, почти уж лежащей на помеле, и мысленно поблагодарил судьбу за то, что в этот раз всё обходится без хлещущих по морде ветвей. Почуявшая свободу метла пожирала пространство, и, едва я опустил взгляд, моим глазам открылось эпичное зрелище.
По полям, болотам, пескам, пепелищам неслась армия царя Берендея. Там были сотни, нет, тысячи бравых и ловких ребят, и все они бежали вперёд, вперёд, всеми силами сокращая пространство, отрезающее их от растущего на глазах кристаллически-чёрного дворца с острыми обеллисками шпилей. Над толпою носились ведьмы на мётлах и ступах, из трясин то и дело выскакивали кикиморы, громадные деревья преграждали ребятам путь под улюлюканье леших, а они всё бежали, пыхтя, оступаясь, иногда падая, и, казалось, не было в мире силы, способной остановить это победное шествие.
- Сколько же их!.. - вырвалось у меня.
- Подожди немного, сейчас будет меньше, - задыхаясь от встречного ветра, крикнула мне Алёна.
Дрожащая мелкой дрожью метла, из которой пальцы моей попутчицы, похоже, выжимали всё возможное, поднялась ещё выше, настолько высоко, что я уже не мог различать отдельные человеческие фигуры. Поле занимающейся битвы теперь представляло собой что-то вроде неясно начерченной погодной карты, по которой, дрожа и ежеминутно меняя свои очертания, ползла зеленоватая масса циклона; но теперь я мог видеть и ту, вторую орду, стремящуюся навстречу первой, - на фоне её непроницаемо чёрной, щетинящейся острыми гранями, бесформенной массы армия Берендея выглядела лишь маленьким островком зелёного цвета среди бесконечных серых пустошей.
- Кто там? - спросил я.
- Черти, упыри, оборотни... Даже лучше не думать, - откликнулась Алёна и, словно бы про себя, добавила: - Через минуту внизу будет ад кромешный.
Я сглотнул, не в силах оторвать глаз от масштабной картины начинающегося внизу побоища. Кромка зелёной армии вот-вот должна была коснуться острия чёрной, заранее выстроенной так, чтобы с самого начала рассечь нападавших на много частей, и я старался не думать о том, что бы было со мною сейчас, если бы воевода удовлетворил моё ходатайство и зачислил меня в ряды добровольческой армии.
- А вот и змеёныши полетели, - через шум ветра и гул пульсирующей в ушах крови долетел до меня голос ведьмы. - Наше окно, придётся поторопиться.
Очнувшись, я перевёл взгляд вперёд. Дворец Кощея, разросшийся уже настолько, что занимал добрый кусок горизонта, непроницаемо чёрный даже в лучах всё выше всходящего солнца, изрыгал из своего чрева клубы неприятного дыма. Вглядевшись до рези в глазах, я вздрогнул: чёрные кляксы, которые я сперва принял за рой насекомых, представляли собой полчища двукрылых трёхглавых созданий, выстраивающих боевой порядок перед заходом на кривую атаки.
- Их же порвут как детей, - в ужасе выдохнул я.
- А я тебе что говорила? - несмотря на колоссальную набранную скорость и прямо-таки ураганный встречный ветер, Алёна по-прежнему умудрялась говорить с нескрываемыми саркастическими интонациями. - Заберём Несмеяну, пока Кощей будет занят кровавой расправой, и смоемся.
- Он сам будет на поле боя? - спросил я.
- Думаю, да, только ближе к исходу битвы; он обычно так делает.
Я затряс головой, отгоняя навязчивое видение: фигура в чёрной кольчуге на вороном коне скачет через ряды смерти, и алой кровью орошается земля там, где простирается длань его, сжимающая червлёный металл, а позади него уже заходят в пике Горынычи и стервятники...
- Чего?
- Приготовься, говорю; сейчас будет весело.
Помело вошло в такой крутой разворот, что у меня потемнело в глазах, а деревянная рукоятка под нами предательски затрещала, и, если бы мои пальцы не были намертво сцеплены у Алёны на животе, я сей же час отправился бы в увлекательный, но недолгий полёт. Ругаясь и дрожа от напряжения, Алёна направляла нашу метлу в самую гущу клубящейся нечисти, которой к этой минуте было уже столько, что очертания самого дворца, превысившего уже все мыслимые размеры, но продолжающего упорно расти, угадывались теперь еле-еле.
- Голову береги!
Голос её потонул в хлопанье крыльев, а солнечный свет вдруг померк; с опозданием понял я, что это мы ворвались в ряды небесного воинства. Метлу било немилосердно; прижавшись к алёниной спине, я уже ничего не видел, слыша лишь шум разрезающих воздух крыльев да - иногда - такие отборные ругательства, что потерял бы всякое уважение к воинству Коши, если бы не был уверен, что их по-прежнему извергает моя спутница.
- Пригнись!
Прежде, чем я успел среагировать, метла сделала кувырок прямо в воздухе, облетела какую-то тень по спирали, и мы, как я понял по перемене акустики, оказались вдруг в замкнутом помещении. Раскрыв глаза, я различил несущиеся нам навстречу ступени, уходящие вниз широкой спиральной лестницей.
- Алёна!
- А?
- Может, пешком пойдём? - крикнул я девушке почти в самое ухо.
- Чтоб они успели понять, что произошло? - Алёна упрямо гнала метлу по спирали, и казалось, что этому падению не будет конца.
- Ну, хоть помедленнее-то можно? Голова кружится, да и врежемся же во что-нибудь!
- Заткнись уже, а?
Пролетев ещё несколько оборотов, метла вдруг затормозила так резко, что я всей своей многократно возросшей массой вписался в алёнину спину и прежде, чем я успел извиниться, рванулась в боковой коридор. Потолок здесь был совсем низкий, и моей спутнице волей-неволей приходилось быть осторожнее; на наше счастье, коридоры были пусты, и только на следующей лестнице нам встретился сутуленький чёрт, испуганно вжавшийся в стену при нашем появлении.
- Ты здесь уже была? - спросил я.
- Не говори глупостей, - Алёна, на мгновение остановив помело, пинком распахнула тяжёлую дверь, и мы устремились в открывшийся тёмный проход.
- А откуда ты тогда знаешь, куда надо лететь?
- Я ищу.
- Что именно?
- Хотела бы я это знать.
Алёна петляла по коридорам; раз или два мы влетали в пустые полутёмные залы и, развернувшись, двигались дальше.
- Он большой, этот дворец?
- Ты же сам видел.
- И мы так и будем летать?
- А у тебя есть предложения лучше?
- Нет.
- Тогда перестань...
Закончить она не успела. Заложив очередной вираж, метла юркнула в широко распахнутые высокие двери какого-то особенно крупного зала и вдруг, словно внезапно вспомнив о действии силы тяжести, камнем ухнула на звонкие плиты пола. Алёна судорожно рванула рукоять на себя, но сделать ничего уже было нельзя, и в следующую секунду мы кубарем катились по гостеприимно расстеленному бархатному ковру; с гулким стуком впечатался я в чью-то ногу в железном кованом сапоге и остановился.

***

- Что это было? - спросил я, бестолково вертя головой и пытаясь понять, где здесь пол, а где потолок.
- Вот попали, так попали!.. - эхом отозвалась моя спутница. Я огляделся.
Я лежал на груде деревянных обломков, минуту назад бывших лучшим летательным средством в моей жизни; рядом поднималась на четвереньки Алёна, а вокруг стояли, сидели и лежали в экзотических позах непохожие друг на друга человеческие фигуры. Почти все они были мужчины; были тут и рыцари в тяжёлых доспехах, и крестьяне в холщёвых рубахах, и епископы в высоких шляпах, и морщинистые женщины в простых платьях... Наше появление, казалось, прошло мимо них, поскольку все они были неподвижны и думали, казалось, о чём-то своём.
- Приплыли, - повторила Алёна, вскакивая на ноги. - Чего расселся, вставай, давай!
- Что это? - спросил я, поднимаясь.
- Галерея масок Кощея.
- Что?
Ведьма вздохнула.
- И опять-то ничего ты не знаешь. Перед тобой, чучелко моё разлюбезное, сейчас все те люди, что уходили когда-то искать Кощеевой смерти. Одни её находили, другие - нет... Вот только Кощей всегда возвращался в образе одного из них. Ты что, книжку свою не читал?
Я вздрогнул.
- Значит, они все...
- Значит, все. Пошли, только осторожно; если кто-нибудь из них двинется, сразу беги.
- Почему? - спросил я, озираясь; изваяний вокруг были сотни, нет, тысячи.
- Не задавай вопросов, просто беги и всё.
Мы осторожно пошли по красной ковровой дорожке, ведущей в высокие створчатые двери. Под сводчатым потолком блуждало неприятное эхо странного звона или, может быть, крика; справа и слева тянулись легионы каменных изваяний. Осторожно дотронувшись до руки одного из них, я невольно вскрикнул: материал, из которого были сделаны статуи, был тёплым и чуть мягким на ощупь.
- Ты чего? - спросила Алёна, мгновенно сгруппировавшись и в прыжке успев приготовить клинок.
- Это не статуи, - сказал я, пятясь.
- А я про что говорила? Эх, знать бы, какая личина на нём сейчас...
- Ну, э-э-э... - я огляделся. - Когда мы в последний раз разговаривали, он выглядел вот так, только я не пойму...
- Разговаривали?! - вырвалось у Алёны прежде, чем изваяние рыцаря в тонкой кольчуге пошевельнулось.
- Неплохая попытка, - произнёс Иннокентий, разминая затёкшие плечи, опустил простёртые в неестественном жесте руки и, делая шаг в нашу сторону, с укоризной добавил: - Но и не только.
- Беги! - моя спутница так толкнула меня в спину, что я снова чуть не полетел на устланный красным бархатом пол и сразу же перешёл на бег; оглянувшись, я увидел, что девушка отступает, лихорадочно озираясь и стараясь идти за мной по пятам, а Кощей, улыбаясь, надвигается на неё.
- Тебе помочь? - на полпути до дверей крикнул я.
- Господи, да беги же, беги! - голос моей спутницы сорвался на краг и на визг, и она, вдруг сорвав с головы одной статуи металлический шлем, запустила его мне вслед. Иннокентий продолжал приближаться, небрежно ступая вперёд, хотя я готов был поклясться, что с пальцев Алёны слетают зелёные искры, а воздух между героев начинает дрожать.
- Алёна! - крикнул я сквозь подымающийся в ушах непонятный шум.
- Дурак! - крикнула девушка и, не глядя, метнула в меня висевший на поясе нож; я едва успел отшатнуться, и острое лезвие, пролетев в сантиметре от моего лица, вонзилось в створку резных дверей. - Побежишь ты уже, или нет?!
Звон в ушах усилился; словно бы пробудившись от этого крика, остальные статуи тоже пришли в движение, однако двигались они пока вяло, словно бы приходя в себя после долгого сна. Припустив в направлении выхода, я оттолкнул от себя согбённую жизнью старуху, пытавшуюся поймать меня за рукав, кое-как разминулся с коренастым верзилой в просторной одежде, оттолкнул кого-то ещё и лишь у дверей нашёл в себе силы оглянуться. Ни Иннокентия, ни Алёны уже не было видно в человеческом муравейнике, колыхавшемся по всей комнате, и лишь по ушам бил всё тот же режущий полугул-полузвон. Я кое-как протиснулся в тяжёлые створки и, что было сил, навалился на них с другой стороны, стараясь закрыть; с медлительным скрипом столетнее дерево поддалось, и, хотя с той стороны в него уже уперлись чьи-то руки, всё же встало на место. Появившийся из ниоткуда железный засов с тяжёлым ударом сам лёг на место, и внезапно всё стихло.
Прислонившись спиной к тяжёлым дверям, из-за которых более не вырывалось ни звука, какое-то время я тяжело дышал, не видя ничего и не думая. Затем по сознанию, словно нож, полоснула какая-то мысль.
- Алёна, - прошептал я, положив руку на двери; засов был шершавым на вид и обжигал пальцы тупым холодком. - Прости...
Ответа не было. Вздохнув, я оглянулся. Зала, в которой я оказался, была ненамного меньше прежней, но большею частью пустой; по стенам были развешаны флаги, в нишах у стен стояли фигуры с мечами, но даже отсюда было видно, что всё это - лишь пустые доспехи. У широкого решётчатого окна стояло два трона, побольше и поменьше; маленький трон был пуст, а в широком кто-то сидел и смотрел в окно. Я смахнул проступившие слёзы и медленно пошёл в ту сторону; шаги мои гулко отражались от стен и таяли где-то вверху.
Темноволосая фигура почти что не двигалась, лишь плечи её иногда вздрагивали; ещё только заметив её в первый раз, я уже точно знал, кто это, и теперь, когда всё было так просто, у меня в горле почему-то сгущался комок, а мысли вдруг потеряли всякую связь с реальностью и рвались куда угодно, только бы не оставаться в одной со мной комнате.
- Здравствуй, Неся.
Молчаливый кивок, тишина.
- Я пришёл за тобой.
Молчание.
- Ты в порядке?
Кивок, шмыганье носа.
- Ты можешь идти?
Тишина.
- Здесь он тебя держит?
- Меня никто не держит, - хриплым после длительного молчания голосом ответила Несмеяна и, наконец, подняла на меня влажный взгляд своих, как и прежде, глубоких и тёмных, глаз. Видя замешательство на моём лице, царевна добавила: - Ему самому интересно, уйду я от него или нет.
- А ты?.. - едва двигая пересохшими губами, выдавил я.
Несмеяна вздохнула.
- Мне некуда уходить.
- Ммммм... Это как посмотреть, - я попытался выдавить слабую улыбку. - Вот там, например, сотни людей, и они пришли за тобой, - я неуверенно показал на окно за своей спиной.
- Всех их прислал мой отец, - ответила девушка. - Ты не подумай, он хороший, только он совсем ничего не понимает.
- Не понимает в чём? - спросил я.
- Во мне.
- А ты пробовала объяснить?! - я еле удержался от того, чтоб схватить её за плечи и крепко встряхнуть.
Поджатые губы, молчание, равнодушный взгляд.
- Неся, - я ходил взад-вперёд между троном и окнами, а она чуть заметно следила за мной глазами. - Там сейчас сотни людей. Они пришли сюда за тобой, и они не уйдут, пока ты не вернёшься. Они там сейчас за тебя умирают!..
Последние слова я прокричал ей прямо в лицо; красавица не шелохнулась, только губы её тронула лёгкая усмешка.
- ...что ещё раз доказывает, какая я дрянь, - закончила она, глядя мне в глаза. - Мне всё равно.
Несколько секунд мы неподвижно смотрели друг на друга в упор; затем я решительно схватил её за руку и рванул за собой. Царевна не сопротивлялась, лишь шмыгала носом у меня за спиной.
- Где здесь выход? - не оборачиваясь, спросил я.
- Прямо на лестницу, вниз и направо, - ответила девушка. Я прибавил шагу.
Мы быстро спустились по старым ступеням, и я почти сразу нашёл нужные двери. Деревянный засов скользнул в сторону, стоило мне к нему прикоснуться, и в глаза нам ударил яркий солнечный свет; я зажмурился.

Глава десятая,
в которой Максим катается на троллейбусе и разговаривает с Кощеем

Когда мои зрачки сузились, я увидел уже знакомый пейзаж: серые степи курились под пылающим солнцем, поле бушующей вдали битвы угадывалось по зависшей над ним чёрной туче, а в стороне, в сотне метров от нас, подходил к остановке троллейбус, и я почему-то вдруг сразу понял, что это именно наш маршрут. Я крепче сжал несмеянину руку, и мы побежали.
- Осторожно, двери закрываются, - долетели до нас бесцветные интонации женского голоса, когда до спасительной лесенки оставалось всего ничего. - Следующая остановка...
Я напряг все свои силы и одной рукой буквально забросил сопящую Несмеяну в закрывающиеся двери, а второй мёртвой хваткой вцепился в поручень; ноги мои коснулись подножки, и троллейбус поехал.
- ...граница Кощеева царства, - закончил репродуктор над моей головой и затих, когда двери с шипеньем сошлись позади. Оглянувшись, я увидел через стекло, как из раскрытых дверей замка появляются рогатые черти и, быстро-быстро переставляя копытца, бегут в нашу сторону.
- Путеводный клубок и огнетушитель находятся у водителя, - доверительно сообщило радио.
- Всё, - сказал я, привалившись спиной к дверной створке и рукавом утирая со лба проступивший там пот. - Успели.
Девушка настойчиво пыталась высвободить свою руку.
- Скоро мы будем дома, - улыбнувшись, добавил я.
Царевна, наконец, вырвала из моих пальцев ладонь и, высоко задрав вострый нос, горделивой походкой направилась вперёд по пустому салону; с независимым видом она угнездилась в кресле у левого колеса и принялась всхлипывать, едва не касаясь опущенной головой схемы троллейбусных маршрутов.
- Неся! - позвал я.
- Граница Кощеева царства, - объявил женский голос.
Я отошёл от дверей, взявшись за поручень; троллейбус замедлил свой бег и остановился, раздвинув створки перед пустой остановкой.
- Неся, - уже тише окликнул я.
Рогатое воинство приближалось; некоторые, особо злобные черти, на бегу бросали в сторону троллейбуса камни, но те пока что не долетали.
- Осторожно, двери закрываются, - равнодушно произнёс монотонный голос в динамике. - Следующая остановка - Землянка волшебника.
Небольшой камешек прокатился по крыше троллейбуса; тот прикрыл створки дверей, покачнулся и мягко поплыл дальше. В заднем стекле промелькнула чья-то волосатая рука, пытающаяся уцепиться за лесенку, но пальцы соскользнули, и мы с Несей снова остались одни.
- Уважаемые пассажиры! - серая пустошь в окне как-то сразу сменилась дрожащими на ветру листьями, и я понял, что троллейбус одному ему известным путём покинул Кощеево царство. - Прослушайте, пожалуйста, информацию о троллейбусном парке Сказки.
Я медленно опустился на сиденье под надписью "Место кондуктора" и угрюмо уставился на рыдающую на переднем сиденьи красотку. Вот, значит, как...
- Все мы привыкли видеть над головой голубое небо, - распиналось радио над моим ухом. - Но редко задумываемся о том, какая сила удерживает его наверху. В Сказке роль такой силы играют троллейбусы Сказочного депо. Именно их рогами поддерживаются на высоте луна и звёзды, солнце и облака...
Я обхитрил Кощея и похитил царевну. Ну, хорошо, ну, положим, не обхитрил, а подло бежал от него, но ведь это почти то же самое. Все опасности остались теперь позади, но радости я не чувствовал. Да, я спас красавицу Несмеяну, и по канонам Сказки свадьба теперь - дело времени, но мне почему-то казалось важнее то, что в процессе я потерял всех друзей; их и было-то немного: дурак-теоретик, разбойница-ведьма, поэт-археолог да исполнитель желаний с уклоном в мутную философию, - но теперь мне казалось, что я остался совершенно один. Я сделал, казалось бы, то, чего не могли добиться батальоны специально обученных молодцов, - но, если начать разбираться, то выясняется, что сам я, по сути, ничего и не делал, а в том, чтобы сцапать царевну за руку и посадить на троллейбус, вряд ли найдётся хоть горсть героизма.
- Таким образом, пользуясь сказочными троллейбусными линиями, вы помогаете нам освещать каждый день; благодарим за внимание!
Я всё глядел на трясущиеся плечи царственной истерички и никак не мог взять в толк, зачем я вообще сделал то, что я сделал. Мне было жалко Алёну. Мне было жалко царя Берендея. Мне было жалко его солдат. Мне было жаль самого себя: я бросил всё, чуть не погиб, растерял - да чего уж там, предал - всех друзей, а теперь возвращался непонятно зачем в Китежград с девицей, на которой меня теперь обяжут жениться и с которой ни о каких любви или счастье не может идти и речи. Царевна по-прежнему шмыгала носом в углу, и ей совершенно не было дела ни до солдат, ни до папы, ни до меня, ни, честно говоря, до себя.
- Землянка волшебника, - бодрым голосом сообщило радио.
Троллейбус замедлил ход и остановился, и я даже не удивился, когда в открывшиеся двери поднялся Апполон Артамонович. Кивнув мне, он компостером отметил билет и опустился в кресло напротив.
- Рад видеть Вас в добром здравии, - его рука привычно коснулась цилиндра.
- Здравствуйте, - я вяло пожал его руку. - Надеюсь, что не в последний раз.
- Ну, что же Вы так категоричны, - улыбнулся маг. - Вы ведь сейчас должны радоваться, что все проблемы уже позади; разве нет?
- Н-нет, не думаю, - покачав головой, ответил я. - Лично мне сейчас кажется, что проблемы только ещё начинаются. Правда, завтра у меня кончается сказочный пропуск, но теперь это, наверное, уже не имеет значения?..
Маг откинулся на спинку сидения и оценивающе оглядел меня с ног до головы.
- Знаете, а ведь Вы совершенно правы, - произнёс он, наконец, всё ещё глядя на меня непривычно задумчиво. - Пусть Вы ещё не осознаёте картины в целом, однако поняли уже достаточно, чтобы с Вами можно было говорить откровенно.
"О чём?" - хотел было спросить я, но раздумал. Спорить мне не хотелось.
- М-да, - привычно добавил маг. - Ну-с, Максим Андреевич, как складывается Ваша сказка?
- Сами видите: плохо складывается, - кивком я указал на упорно не глядящую в нашу сторону Несмеяну. - Знаете, в чём-то вы были правы: не стоило в это вмешиваться.
- Ну, что ж Вы!.. Ну, не вините себя, - маг ободряюще улыбнулся. - В конце концов, этого всё равно не изменишь. По крайней мере, Вы пробовали, - давайте посмотрим на всё с этой стороны? - а теперь, очевидно, пришёл черёд всё исправить.
Видя непонимание на моём лице, он усмехнулся.
- Вы же сами сказали: пропуск кончается только завтра, а на сегодня-то Сказка ещё не закончена.
- Вы хотите сказать, что...
- Максим Андреевич! А Вы сами-то верите, что сказка, где фигурирует Кощей Бессмертный, может закончиться вот так вот - простым хлопком двери?
- Честно говоря... Нет, не верю, - признал я. - Мне ждать погони?
- Погоня, коварная магия, колдовство... А может быть, Ваша спутница - вовсе не та, за кого Вы её принимаете? - я опасливо покосился вперёд по салону. - А может быть, сам я - приспешник зла? Ну, чему Вы так улыбаетесь? Не верите? Правильно делаете, но только всё куда проще. Куда ж это я... Вы позволите?
Апполон Артамонович встал и принялся озабоченно хлопать себя по бокам. Найдя, наконец, во внутреннем кармане пиджака искомый предмет, он развернул лист бумаги и протянул мне.
- И? - взглянув на листок, я поднял на него непонимающий взгляд.
- Вы читайте, читайте, - волшебник вновь опустился в кресло и был теперь похож на старого адвоката, довольного тем, что родственники кончили, наконец, вербальный делёж наследства, и можно перейти к процедуре. - Там всё написано.
- "С моих слов записано верно", - я пожал плечами. - Ну и что? Ведь это теперь неважно.
- Не там Вы читаете, - обиженно покачав головой, маг взял у меня лист и, близоруко щурясь, начал искать нужную строчку. - Вот же: "Прошу отправить меня в замок Кощея, где томится прекрасная Несмеяна, к открытому входу во внутренние покои..."
- Пффф!.. - я развёл руками. - Раньше надо было работать, товарищ маг. Я ведь сам уже справился... Своими силами, - добавил я с укором.
- "Когда я буду готов," - на этих словах Апполон Артамонович так взглянул на меня, будто ожидал если не аплодисментов, то, уж во всяком случае, полного понимания.
- Ну, и что? - тупо спросил его я.
- А то, дорогой мой Максим Андреевич, что теперь - и только теперь! - Вы готовы понять, наконец, то, ради чего и писалась эта бумажка, - сложив листок вчетверо, волшебник снова сунул его в карман. - Так что, если не возражаете...
- Постойте! - я, кажется, понял. - Вы что, собираетесь?..
- Именно, Максим Андреевич, именно, - маг глядел на меня, явно наслаждаясь эффектом. - Спросите любого, кто со мною встречался: я всегда в точности выполняю заказы клиентов. Та-а-ак... Что там у нас? "Где томится прекрасная Несмеяна"? Извольте! - он щёлкнул пальцами, и девушка на переднем сиденьи исчезла. - "К открытому входу во внутренние покои"? Извольте! - за следующим взмахом руки последовал такой близкий и протяжный скрип дверных петель, что по спине у меня побежали мурашки. - "Прошу отправить меня"?..
- Подождите! - я, слабо держась за поручни, попробовал встать; в глазах у меня потемнело. - Я... Я не этого хотел! Я...
- Извольте! - со следующим движением пальца Апполона Артамоновича мир вокруг вдруг исчез, и только эхо удаляющегося троллейбуса ещё какое-то время блуждало по коридорам; потом и оно затихло.

***

Я прислонился к стене - слава Богу, там оказалась стена - и с минуту стоял неподвижно, хватая широко раскрытым ртом воздух и ничего не слыша за хором метущихся мыслей. Сердце тяжёлым молотом гремело в ушах, и я не мог с уверенностью сказать, происходит ли это всё наяву, или виной всему страшный сон.
Какое-то время спустя до меня начало доходить, что я всё ещё стою где-то в глубине Кощеева замка в тёмном коридоре напротив полуоткрытой двери, из которой доносятся звон металла и чьи-то негромкие крики. На ватных ногах подойдя к обитой стальными лентами створке и осторожно заглянув за неё, я увидел чарующую картину.
Алёна, вовсю орудуя уже двумя клинками, среди которых я не увидел ни одного из тех, с которыми она появилась в этих стенах сегодня утром, отчаянно теснила одинокого Кешу, а тот, держа в правой руке свой увесистый меч, уходил от ударов, иногда, словно нехотя, парируя особо дерзкие выпады. Я глядел на этот танец металла и духа, и не мог сказать, почему меня даже не удивляет то, что все движения выглядят будто в замедленном танце, а подруга моя иногда замирает едва ли не в воздухе, в то время как Кеша обходит вокруг неё, оценивая выразительность позы словно бы глазом художника.
Я стоял и смотрел, боясь сделать шаг, и почему-то до последнего надеялся, что ей удастся пробить оборону; с тем же успехом экранный злодей в кинотеатре мог бы рассчитывать, что его пули повредят зрителям: в какой-то момент Кеша с удовольствием крякнул, небрежным движением "отмотал" Алёнину позу на два пируэта назад и, видимо, удовлетворённый, хлопнул в ладоши. Послышался топот маленьких ножек, и два юрких чертёнка, подхватив неподвижное тело моей подруги, поволокли его прочь. "В третий ряд её!" - бросил Кощей, отходя к окну, возле которого, как я теперь понял, час назад я читал лекцию Несмеяне.
Иннокентий, бросив меч на пол, встал у окна, широко расставил ноги и закурил, глядя вдаль. Я смотрел на него из темноты коридора, не зная, что предпринять, а он всё вдыхал клубы дыма, выпуская их через нос, и молча смотрел в окно. За окном, как я мог видеть из своего укрытия, вился дым догорающей битвы; "Идиоты," - тихо сказал один раз Кощей, но, кого он имел в виду, я не понял.
Бросив сигарету на пол, он расправил могучие плечи и сложил руки на груди, всё так же глядя вдаль. Наверное, можно было прокрасться дальше по коридору, и там, где-то в башнях, искать Несмеяну...
- Выходи уже, - сказал он, не оборачиваясь, и я, вздрогнув, повиновался; всё равно это было проще, чем продолжить игру в партизана.
Я шёл к нему через знакомый уже зал, шёл второй раз в этот день, постепенно замедляя шаги, а он всё стоял, неподвижный, как статуя, скрестив на груди могучие руки, и лишь плечи его под кольчугой чуть заметно вздымались в ритме дыхания.
- Идиоты, - повторил он, когда я подошёл, и кивнул мне куда-то вдаль; проследив за направлением его взгляда, я не смог разобрать ничего в серой дымке, кроме горстки каких-то суетящихся у самых болот силуэтов. - На что они надеются, ты не знаешь?
Я молчал, опустив голову и не зная, чего теперь ожидать.
- Да не стой ты столбом, - Иннокентий вдруг усмехнулся, и я подивился, как мало в этой ухмылке от того, прежнего Кеши, который в столовой смеялся над моими шутками и предлагал Несмеяне ещё молока. - Я этого не люблю... За царевной пришёл?
Этого было уже чересчур; я вздохнул и опустился на трон, стоявший у меня за спиной.
- Эй, ты чего? - удивился Кощей.
- Я теперь уже и не знаю... - развёл я руками.
Взгляд мой упал на угрюмого вида столик на низких ножках, стоявший по левую руку; на нём покоилось блюдо с фруктами. Я протянул руку и взял виноградину.
- Чёрт знает, что, - Кеша поднял с земли меч, взвесил его на руке и сердитым движением загнал в ножны. - Что делать-то будем? - уже спокойнее произнёс он, усаживаясь возле меня.
- Не знаю, - я рассеянно пожал плечами, продолжая жевать. - Мне теперь уже всё равно...
- Чушь собачья, - сказал он и тоже потянулся за виноградом.
Мы помолчали.
- Любишь её? - спросил он, наконец.
- А ты? - спросил я.
- А она тебя? - спросил он.
- А тебя? - спросил я.
- Вот именно.
- Вот и я о том же.
Мы в унисон вздохнули и вновь принялись есть ягоды, сплёвывая мелкие косточки прямо на пол. Наконец, Иннокентий вздохнул и достал откуда-то из-за кресла знакомую мне уже антологию в кожаном переплёте. Заметив мой взгляд, он неловко повертел книгу в руке и бросил на стол. Я понимающе кивнул.
- Вот так вот, - будто бы извиняясь, сказал Кощей. - Ты всё забыть её не можешь, верно ведь? Как её звали-то?
- Ольга, - тихо ответил я. - Ольга Скуратова.
- Понятно, - Кощей кивнул. - Значит, Ольга... А это всё так - отражения, - он брезгливо махнул рукой в сторону книги.
- Отражения? - переспросил я.
- Ну да, отражения, - лжерыцарь говорил медленно, будто нехотя. - Когда один человек надолго поселяется в чужом сознании, его личность преображается, обретает самостоятельность, и получается уже совсем другой человек, совсем не похожий на первого... А Сказка лишь выпускает их на свободу.
- И Алёна...
- И Алёна, и Неся, и те, про которых ты даже не думал...
- Да нет, я не об этом. Выходит, все они понарошку? Мираж?
Кощей покачал головой.
- Страшный ты человек! Зачем сразу "мираж"? Ты что, никогда человека в толпе за знакомого не принимал?
Я удивлённо посмотрел на него.
- Это Сказка, - усмехнулся Кощей. - Здесь нету разницы между тем, что ты думаешь и тем, что есть в самом деле.
Мы помолчали.
- Кеша, а ты сам - отражение? - спросил я.
- В морду получишь, - жуя, ответил Кощей.
- Так это, всё-таки, всё всерьёз? - не унимался я.
- Максим Андреевич, а Вы перестаньте ко всему подходить с привычною мерой и задумайтесь хоть на минуту о том, что Вы в Сказке, - чудотворец возник у меня за спиной, как всегда, белый, безукоризненный, и, как обычно, с ходу принялся разглагольствовать. - Вы же не станете спрашивать у меня, каким образом ехала печь у Емели?
- Это ещё что за чучело? - спросил Кеша.
- Нет, это я понимаю, - я нетерпеливо тряхнул головой. - Это же сказка...
- Да, - кивнул Апполон Артамонович.
- А здесь... - я осёкся.
Волшебник улыбнулся.
- Чёрт знает, что такое, - пробурчал себе под нос Кощей и, достав из-за пояса нож, принялся с независимым видом счищать кожуру с яблока.
- Но... Здесь же всё по-другому... Здесь же...
Я замолчал. Апполон Артамонович выдохнул.
- Максим Андреевич, порой в это трудно поверить, но в Сказке нет ничего; только то, что Вы сами возьмёте с собой.
Я вздрогнул.
- То есть?
Кощей захихикал и откусил яблоко.
- Максим Андреевич! Вам никогда не приходило в голову, почему для одних людей посещение Сказки заканчивается у стола со спиртным, для других превращается в увлекательное приключение, а для третьих всё складывается не пойми, как?
- Как для меня? - на всякий случай уточнил я.
- Именно.
- И поэтому меня и... Не хотели пускать?
- Видите ли, обычно такие истории обычно обходятся слишком дорого, - пожал плечами маг. - Ну, Вы понимаете.
- Да... - внутри у меня была пустота, и было почему-то радостно от чувства того, что сейчас все, наконец, разрешится; ещё у меня горели уши. - Понимаю. Значит, Ольга...
- Лишь один из штрихов, - пожал плечами маг.
Я поднял глаза:
- А были другие?
Кеша расхохотался.
- Полно, Максим Андреевич! Не Вы ли сперва хотели быть с Несмеяной, а после всё думали: "Что это за гад рядом с ней?" Ну, так имеете гада. Не Вы ли, брюзжа на тот мир, где всё понарошку, забрели с другом в Ослиную Топь? И не Ваши ли мысли бросала в лицо Вам царевна, когда Вы, наконец, оказались одни? Не Вы ли желали побега? Не Вы ли боялись за свою спутницу в замке? Не Вы ли в троллейбусе всё мечтали о том, чтобы всё можно было исправить?
Чудотворец всё говорил, говорил, убеждал, приводил факты, а я сидел, как оплёванный, механически жуя ягоды, и думал о том, что теперь мне придётся платить за сгоревший дворец, и что я - последняя дрянь, раз устроил кровавую бойню, и теперь за это меня не выпустят, и ещё почему-то жалел об избушке в лесу возле Горькой дороги, где всё было так просто и ни о чём не надо было заботиться, и ещё вспоминал Несмеяну и удивлялся, как вообще я мог видеть в ней что-то хорошее, ведь она просто была похожа на Ольгу, и Алёна, которая, в сущности, была совсем другим человеком, но эта внешность, и ах, сколько восторгов, и отчего-то мне жаль было каморки, где когда-то теснилась семья Леонида-фонарщика, а Кощей всё смеялся, смеялся, а я всё не мог дождаться, когда же закончится этот кошмар, ведь сама Сказка била меня по глазам, всё кричали в лицо: "Почему ты не видишь?" - а я был всего-навсего маленький мальчик, и я не знал, что им ответить, и...
- Что? - спросил я, вдруг поняв, что Апполон Артамонович давно умолк, и все выжидательно глядят на меня.
- Вы же говорили, что пропуск у Вас заканчивается завтра. Что Вы собираетесь делать дальше? - повторил свой вопрос чудотворец.
- Разве меня не посадят в тюрьму? - спросил я.
- В тюрьму? - маг выглядел ошарашенным. - Бог с Вами, Максим Андреевич, что Вы такое говорите?.. Я, право, не знаю...
- В таком случае, - отрешённо махнул рукой я, - будь, что будет. Я, пожалуй, уйду; да, уйду и постараюсь забыть её навсегда...
- Несмеяну? - уточнил Кеша.
- Сказку, - поправил я.
- Максим Андреевич, - волшебник глядел мне в глаза очень внимательно, грустно, почти заискивающе. - Я, разумеется, не могу Вам ничего запрещать, и я совсем не уверен, что после всего, что случилось, Вы захотите слушать моих советов, но всё-таки... Разрешите задать Вам один вопрос?
- Какой? - глухо откликнулся я.
- Что заставляет Вас думать, что там, за пределами Сказки, как-то иначе?
Я открыл рот. Закрыл рот. Снова открыл, набрал воздуха и вздохнул глубоко-глубоко. Сказки нет. Пути назад нет. "Есть только то, что Вы возьмёте с собой..." Мог бы и сам догадаться.

Вместо эпилога

- Что Вы думаете о здешних волшебниках? - спросил Апполон Артамонович.
- Много разного, - я глядел в окошко на голубое небо. - Сперва я думал, что всё это - лишь комедия, где всю основную работу выполняют работники сцены. Потом было время, когда я почти поверил, что они существуют, ведь так было бы проще всего - поверить, что есть добрый дядя с волшебною палкой, который сделает для тебя что угодно, надо только его попросить.
- А что вы теперь думаете? - маг смотрел на меня выжидающе, с лёгкой улыбкой, и в уголках его глаз плясали весёлые искры.
- А теперь я думаю, что они просто хорошо знают жизнь, - я поморщился. - И как работает Сказка; да, кстати...
- Да-да?
- Одного я не понимаю.
- Что именно?
- Почему в Сказке случаются чудеса? Я имею в виду: если есть только то, что придумали сами люди, то почему волшебство не работает в жизни?
Чудодей усмехнулся.
- А оно и работает... Не такое, как здесь. Вы пока не заметили, но это приходит со временем... C опытом.
Я посмотрел на него с удивлением:
- С опытом?
- Понимаете, Максим Андреевич... Когда я спрашивал Вас, что Вы думаете о Волшебниках, я ведь уже догадывался, что Вы ответите; и потом...
- Да?
- Понимаете... Завтра утром в Сказку войдёт группа туристов; в ней будет девушка по имени Галя; где-то к вечеру она убежит. Так вот... - маг развёл руками. - Я хотел просить Вас; в конце концов, Вы ведь неплохо справляетесь, а я уже слишком стар для таких приключений.
Я сначала не понял, а потом, когда понял, очень долго смеялся.