Толстой после 18 марта

 Моральная сторона нынешних исторических передвижений границ, на фоне подъема патриотизма, выглядит как-то второстепенно. При этом ликующее большинство не задумывается над очевидной вещью. Длительный период Россия, как и Украина, входя в состав империи, не была самостоятельным государством. И бравурные речи о восстановлении исторической справедливости направлены на укрепление некой внутренней дисциплины.

 Вспоминая предыдущую главу "Духов русской революции" Бердяева, выделим ещё одну необходимый инструментарий. Достоевский убежден, путем внутренней катастрофы, некому повороту в собственной душе, зло может перейти в добро. Особенно рельефно это проявляется в "Преступлении и наказании". Исходя из этого постулата, следует ожидать духовного перерождения иных современных личностей, которые, благодаря своему рангу, покруче наивного Раскольникова. Но кто же даст моральную оценку их действиям, порой приводящим к трагедии целых народов?

 В этом плане нашим предкам было намного проще. Вместо "соловьевых-киселевых" и иже с ними духовным авторитетом нации являлся Толстой. Давая моральную оценку текущим событиям, Лев Николаевич сам стал объектом "исследования". За десять лет до "Духов" Бердяева в газете "Пролетарий" появляется статья эмигранта Ульянова про "зеркало" русской революции. Она посвящена юбилею Льва Николаевича. Но главная фишка не в круглой дате. Владимир Ильич довольно радикально совмещает казалось бы две несовместимости. Он сразу предупреждает читателя: "... может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не называть же зеркалом того, что очевидно не отражает явления правильно?"

 Говоря о писателе, Ленин не скупится на яркие эпитеты. Здесь гениальный художник совмещен с помещиком, юродствующим во Христе, протестующий против общественной лжи и фальши с истасканным, истеричным хлюпиком. Как, в представлении Ленина, ощущает себя Толстой: "...я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками". Прикол по полной программе. Представляю лицо Льва Николаевича, когда Софья Андреевна читала ему статью Владимира Ильича.

 Через десять лет уже в другой России появляется статья Бердяева о "зеркале русской революции". И с первых строк: "...нет ничего пророческого, он ничего не предчувствовал и не предсказывал". Ну не зеркало, отражающее будущее великого государства.  Просто моралист, так характерный для России.  Но и в русской революции Бердяев видит тождество толстовства.  Здесь совмещается две стороны нравственного сознания, так характерного и для нашего,XXI века-русский морализм и русская аморальность. Признаки нравственной болезни, описанной Толстым, Бердяев видит в отрицании личностью собственной нравственной ответственности, дисциплины, в слабом развитии чувства долга и чувства чести. Личность ощущает себя погруженной в коллектив.

 Казалось бы сейчас, по прошествии четверти века после развала империи, условия поменялись. И нет той коллективной ответственности за деяния. Каждый выживает сам по себе, на поверхность выплывают наиболее приспособленные к данной ситуации личности. Излишний морализм, самокопание, только мешают адаптации человека в социуме. Но в том-то и дело, что большинство не нашедшее и себя здесь, и внешней опоры, мечтает о неком коллективизме, который может нивелировать все личностные несовершенства. Отсюда и принятие фактического захвата территории соседнего государства. Это наше, российское, убеждает себя и таких же рядом это ликующее большинство. Некое моралите, представление, с отвлеченными, безликими персонажами, в данном случае-зелеными человечиками. Размывание по всей необозримой поверхности нравственных качеств конкретной личности.

 А Толстой, в понимании Бердяева, очень крайний индивидуалист, не принимающий общество. В то же время он враждебен личности. Жизнь человека не является истинной, божественной жизнью. Поднятие нравственной планки и самого Толстого заманивает в ловушку. Для него личность, качественность является грехом и злом. Получается, что отрицая коллективное старого мира, моралист строит некое свое, но такое же коллективное.

 Отдельно выделяет Бердяев конфессиональное ощущение Толстого. Отмечая буддистскую настроенность против христианства Запада, его эгалитарность и нигилизм, страшится философ демонического истребления богатства бытия.

 "И вся религия Толстого есть требование такой всеобщей кроткой животности, освобожденной от страданий и удовлетворенной". Бердяев не видит никого, подобного Толстому, кому бы была так чужда и противна сама идея искупления, так непонятна тайна Голгофы.

 Диву даешься этому пассажу Николая Александровича. Знал бы он современных персоналий, все этих "киселевых-соловьевых". Возможно, загляни Бердяев в наш век, тут же поменял свое мнение о Толстом, сочтя его по сравнению с нынешними агнцем божьим и чистым. И не говорил бы таких обидных слов: "Во имя счастливой животной жизни всех отверг он личность и отверг всякую сверхличную ценность." Бедный, бедный Лев Николаевич. Слава Богу, не довелось ни ему, ни его "оценщику" видеть современные жилища всяких "пшлонок" и им подобных российских коллег. Ни толстовством, ни нравственными исканиями самого Бердяева здесь и не пахнет. Духовное убожество при кичевом прикиде.

 Вернемся к государственному устройству. Толстой по мнению Бердяева, являясь крайним анархистом, враг всякой государственности по морально-идеалистическим основаниям. С этим можно согласится, учтя, что некая искусственная надстройка над социумом всегда несет в той или иной степени элементы насилия, так чуждые взглядам льва Николаевича. И опять же перенося мысленно эти нравственные искания в наш век, понимаешь дальнейшую деградацию общества. Какое толстовство , какие искания? Четкая установка на личностное выживание.

 Но виноват ли в этом Толстой? По мнению Бердяева он не только враждебен всякой культуре, он непосредственный виновник разгрома русской культуры. "Толстой-настоящий отравитель колодцев жизни.Толстовская моральная рефлексия есть настоящая отрава, яд, разлагающий всякую творческую энергию, подкапывающий жизнь".  Т так далее в том же духе.

 И тут же Бердяев стыкуется с чуждым ему Ульяновым: "Поистине Толстой имеет не меньшее значение для русской революции, чем имел Руссо для революции французской. Правда, насилие и кровопролитие ужаснули бы Толстого, он представлял себе осуществление своих идей иными путями".  Эти сточки в статье Бердяева наталкивают меня на подозрение, что читана была ленинская заметка о "зеркале", посвященная восьмидесятилетию ещё живого писателя. Горько, что на следующий юбилей Лев Николаевич поминается такими строками:" Это Толстой сделал нравственно невозможным существование Великой России. Он много сделал для разрушения России". Господи, не дай возможности прочитать эти строки господину Мединскому и его руководителям. Пусть уж лучше ищут лишнюю хромосому в геноме русского человека. А то неровен час и Льва Николаевича причислят к экстремистам и пятой колонне.

 Сам же Бердяев в конце статьи так же категоричен: "Необходимо освободиться от Толстого как от нравственного учителя. Преодоление толстовства есть духовное оздоровление России, её возвращение от смерти к жизни, к возможности творчества, возможности исполнения своей миссии в мире". Похоже, мы реально освободились сейчас от Толстого. Вы думаете, это позволит нам исполнить миссию народа-богоносца?

 Мне лично не повезло, ещё в юности прочитал полное собрание, ещё советское, Льва Николаевича. И в нынешних геополитических передвижках, поддержанных народом-богоносцем, вижу нечто иное. Рефлексия, черт побери, навеянная отравителем "колодцев жизни".

 ЕС.