Раз шпион, два шпион...

Юмористический  рассказ                Валерий Киселёв                28.02.2012 года


            Раз шпион, два шпион...

– У меня к Вам задание! – сказал Известный, – Я хочу, чтобы Вы стали шпионом…
Я чуть не упал со стула. Предлагать мне такое, коммунисту с трёхлетним стажем, оперу КГБ, готовому за Родину, хоть сейчас, – на пулемёт лечь…
Я весь закипел и, если бы это был не сам начальник управления КГБ СССР по Сахалинской области, мой старший командир, генерал, и трепетно мною уважаемый человек, я бы его… арестовал.
Известный с любопытством смотрел на моё лицо, которое по неопытности выразило всю бурю чувств: от выстрела Авроры, до водружения знамени Победы над Рейхстагом… и, наконец, пронеслась через остров Даманский… остановившись в кабинете генерала. Умрём, но Родину – не предадим! По окончанию героической летописи всей советской истории, промелькнувшей на моём лице, и переживаний – я смирился…
– Ну и хорошо, что Вы согласны, – заключил генерал. – Завтра…
– Вы меня даже на подготовку не пошлёте?
– А зачем? Вы всё знаете. Прилично закончили военное училище, были замполитом и начальником заставы, спортсмен, коммуникабельный… А самое главное, – здесь Вас пока никто не знает…
Генерал встал и вышел из-за стола, заложив руки за спину, прошёлся по огромному кабинету. Я видел его всего лишь третий раз в жизни.
Первый, когда со мной он беседовал при приёме на работу. Но из этой встречи я лишь смутно помнил одно: генерал спросил меня: «Что Вы знаете о боевой и мобилизационной готовности? На что я ему поведал курс почти всей боевой подготовки от взвода до дивизии, и, заодно, историю мобилизационной готовности времён Великой Отечественной Войны. Я говорил минут тридцать – всё же неплохой выпускник политического училища… Генерал с изумлением смотрел на меня, потом рассмеялся и сказал: «Вот это да! Хорошо Вас готовят в военных училищах… Но это – не о том!..» Всё  это меня расстроило, и я был готов поведать ещё и курс о боевой готовности войск потенциального противника…
Второй раз я встречался с начальником управления на дежурстве… Я, по поручению старшего, забирал у него в кабинете документы…
И третий раз – сейчас.
Поэтому я старался запомнить его лицо, фигуру и манеры. К удивлению, у меня этого не получилось. Он был и не высокий, и не низкий, не толстый и не тонкий, лицо с заострёнными чертами и вместе с тем – округлое. Даже волосы, и то: не густые и не редкие… «Ничего себе», – подумал я, – «настоящий КГБешник…»
– Дело в том, что самое главное, как я сказал, это – то, что Вас пока никто в Управлении не знает…
– Я дежурил по управлению позавчера… помощником.
Зазвонил телефон. Генерал поднял трубку и сказал:
– Хорошо, пусть заходит… – и, обратившись ко мне, добавил, – Ну вот, Ваш напарник, он вообще только вчера прибыл с материка, из Белоруссии…
Зашёл человек и, нерешительно потоптавшись у двери, двинулся по просторному кабинету к столу генерала. Он был похож на медведя. Развалистая походка и широкая кость, чуть сутулый и широкоплечий.
Поздоровавшись за руку, человек сел напротив меня за приставной столик. На стол положил папку, на которой было написано: «КГБ БССР»
– Познакомьтесь – это… – и генерал представил меня, – Пограничник, лейтенант, работает в управлении первую неделю. А это – майор Тарасевич, старший оперуполномоченный… с большим опытом работы… и практическими результатами.
Майор протянул мне руку. Огромная кисть утопила моё нервное, «пыжащееся» рукопожатие, и с улыбкой сказал:
– Александр.
– А, извините, отчество? – я не мог, и не привык называть старшего для меня по возрасту человека без отчества. Александру было, на мой взгляд, лет сорок, и он больше походил на моего отца, чем на товарища…
– Зовите меня Саша….
Я представился сам… Но, всё же назвал своё отчество: – Юрьевич, – и добавил: «Все мы – дети Андропова…»
Начальник управления от наших пикирований только хмыкнул.
– Я вижу – сработаетесь… Итак, в нашем управлении и даже на острове вас никто не знает. Вы завтра выезжаете в специальную командировку на Курилы… Под чужими фамилиями, с чужими паспортами… – продолжил говорить Известный.
Тарасевич сосредоточенно и почти безразлично молчал, а я от восторга открыл рот. Наверное, генералу как раз такая пара и нужна: один опытный и молчаливый, а второй готов хоть прямо сейчас устремиться вплавь до Курильских островов.
– Ваша задача: ездить по посёлкам Курильской гряды, устраиваться на работу, вести всякие, я бы сказал, «непонятные» разговоры с разведывательным прицелом, изучения обстановки… Вы по легенде – «японские шпионы», вынюхивающие всё, что происходит на островах… О пограничниках, о военных базах, о том, как работает КГБ… Вы меня понимаете?
Мы закивали головами, Тарасевич сдержанно, а я активно. «Вот это да!» – думал я, – «Проехаться по всем Курильским островам, да ещё с таким заданием, в котором и работать-то не надо. Ходи, только вопросы всем задавай. Даже можно ответы не запоминать».
– Вы должны проверить готовность райотделов: Как до них доходит информация о подозрительных людях? Мне важно знать, как работает система безопасности государства на островах…
Начальники и оперсостав – в лицо вас не знают… А вы их… узнаете. Вам в отделе кадров покажут их фотографии. И ещё: задание секретное, никому об этом не говорить.
– Никому? – по наивности спросил я, – Даже?..
– Даже Забелину, – отрезал генерал.
Я-то думал, он скажет: «Даже жене!..» А, кстати, откуда он знает о моём, пока единственном друге здесь, Володе Забелине? Но мысль мою перебил Тарасевич:
– Срок командировки?
– Полтора месяца.
Ничего себе, целых полтора месяца… Вот повезло! – Это, наверное, было написано у меня на лице. Генерал явно увидел это и остудил:
– По приезде придётся писать отчёт… Теперь о документах… – он с края стола взял большой пакет, открыл его и извлёк оттуда с десяток старых, потёртых паспортов. Разложив их перед нами, сказал: «Выбирайте!»
– Как экзаменационные билеты?
– Нет, по схожести фотографий – и генерал пододвинул, не давая мне инициативы, две корочки с гербами СССР. Я подтянул к себе двух мужиков, с удивлением глядящих на меня с паспортов. Один был примерно моего возраста, а второй – лет на пятнадцать старше.
– Так этот в дедушки мне годится?
– Это и хорошо… Вам надо провоцировать проверяющих. Если они не заметят даже этого, тогда… – и Известный подтолкнул мне ещё один паспорт.
Я открыл его и обомлел.
– Так это… – женщина!
– Правильно.
– Так мне что и… переодеваться надо будет? Александр захихикал, и начал строить мне глазки.
– Нет, успокойтесь… Этого делать не надо. Главное понять, до какого уровня невнимательности и разгильдяйства опустилась наша система. Если Вас будут задерживать с паспортом, где на фотографии похожий чем-то на вас молодой человек, это – одно… А если, пропускать с «женским паспортом», то это – совсем другое дело. Мне надо узнать именно это… Ну, на этом всё, – и генерал протянул свою руку, – удачи!
Получив командировочные, мы вдвоём вышли из управления и направились в чебуречную напротив. Это было удивительное место. Выбор здесь был невелик, но очень желанный: чебуреки, яичница и чай с сахаром. Взяв весь ассортимент, причём каждый – дважды, – молодые и больше организмы требовали калорий, мы тихо, чтобы нас никто не слышал, зашептались, стоя за столиком, о нашем секретном задании. Я почувствовал себя по-настоящему оперативным работником и с подозрением начал смотреть на всех окружавших меня и жующих чебуреки. От моего напарника это не ускользнуло.
– Хотелось бы знать, – поинтересовался я у опытного Тарасевича, – здесь, на острове, всё-таки рядом с Японией, их разведчиков много?
– О-о, – сказал в ответ опер, – с тобой, видно, не соскучишься… Да вон, за соседним столом стоит…
– Да я серьёзно спрашиваю… – обиделся я, – А почему… как ты узнал?
– Чебурек не по-русски ест…
Я оглянулся на стоящего рядом человека.
– Естественно, он не русский… Он – кореец.
Мы посмеялись, но я навсегда понял, что опера – люди с юмором и не упустят случая, чтобы подколоть или разыграть тебя. С ними надо держать «ухо востро».
В этот день уже никаких других особенных событий не произошло.
С Александром, несмотря на разницу в возрасте, мы всё-таки подружились. Про Сахалин он вообще ничего не знал. Это мне ещё пришлось ему рассказывать о том, как устроена здесь граница и как происходит проверка документов:
– Пограничники здесь, – рассказывал я, – главные. Везде пограничная зона. Проверка документов на предмет наличия права нахождения в этих местах может происходить в портах, на автобусных станциях… И стал ему перечислять, по каким документам и как они выглядят: все справки, удостоверения, студенческие билеты, паспорта… по письмам, по телеграммам…
– Стой, стой, стой! Ты сколько это учил?
– Четыре года в пограничном училище.
– А что, солдаты, которые проверяют документы, тоже так же хорошо знают обо всём этом?
– Ну, не так хорошо… Но знают.
– Тогда как мы будем проходить все эти посты и границы?
– Да никак! Завтра в порту, по идее, нас должны арестовать…
Последнюю фразу я сказал всё же чуть громче, чем хотелось. Кореец, который «не по-русски ел чебуреки», вздрогнул и сделал вид, что уже наелся, и как-то быстро вышел.
– Во, смотри! – сказал мне Тарасевич, – Уже побежал докладывать… Вот радости для генерала будет: не успели дорогу перейти, а уже их как подозрительных арестовали… Пошли-ка тоже быстрее отсюда.
Мы разошлись по своим гостиницам, договорившись утром встретиться уже в морском порту, ко времени отхода парохода.
В порту, купив билеты и подойдя к пароходу, я приуныл. Я ожидал большой белый лайнер с матросами в красивой форме и играющей на весь порт музыкой типа «Танго-Вино любви», а это был трёхпалубный, облезлый, чёрного цвета кораблик с названием «Невельск»; ни тебе музыки, ни тебе капитана на мостике. Матросов от публики вообще отличить невозможно. Зато народу было очень много. На островах начался сезон нереста горбуши. И туда устремились многие. Кто-то подработать, кто-то побраконьерствовать.
Ни документы, ни билеты не проверяли… Садитесь, кто хочет. Нашли наши места. Это оказалась большая каюта, человек на десять, состоящая из пассажиров такого же непонятного предназначения, как и мы. Друг друга никто не знал. Все ехали по два, три, а иногда и по одному человеку. Радостному знакомству и дружескому застолью это не помешало, ещё до отхода судна знающие люди сказали: «Давайте быстрей, пока не качает…» И работа по подготовке «праздничного» стола закипела. Так быстро, дружно и осмысленно мы не трудились давно… Постелили, «для стерильности», на стол газету «Известия» и накидали на неё всевозможной закуски: хлеба, сырков «Волна», вскрыли баночки кильки в томатном соусе, нарезали крупными кусками варёную колбасу – «Докторскую», и, конечно, на газетке томилась копчёная красная рыба и даже икра… Появились гранёные стаканы и водка.
– Да, Сахалин гуляет, – видя такие деликатесы, проговорил Тарасевич. И достал кусок белорусского сала, чем затмил рыбу и икру, и сразу стал лучшим другом для всего кубрика.
Нам, несмотря на запрет генерала, пришлось принять участие в знакомстве с местным населением в дружеском завтраке. Время было всего часов десять утра.
– В оперативных целях, – опрокидывая первую рюмку, сказал мне на ухо Тарасевич, и закусил икорочкой.
Остальные налегали на хлеб и сало. «Какие, однако, разные приоритеты», – думал я, в свою очередь, подцепив кусочек белорусского продукта.
После первых двух бутылок сложился общий разговор… После ещё двух он разделился на пары. Океан вовсю качал судно, кубрик и стол с закуской, и поймать на столе что либо из еды было сложно…
– Это неправильно, что на корабль принёс кто-то сыр «Волна», – пытался пошутить я, – эту «волну» поймать невозможно…
Я «налаживал оперативный контакт» с таким же молодым парнем, как и я. Ехал он в какую-то рыболовецкую бригаду «на нерест». Я, конечно, согласился также поехать с ним в эту же бригаду простым рыбаком.
– Понимаешь, мне главное, денег заработать… – в который раз уже я втолковывал ему, – Я – «перекати поле», сегодня вот на Курилах оказался… Возьмёте, буду с вами работать… Не возьмёте – в Японию поплыву.
– В Японию-то зачем?
– Буду на них работать, они много платят… – вёл я, как мне казалось, провокационный разговор.
– Вот дурак! У них работать надо, а у нас «участвовать в процессе производства», – какой-то заученной фразой возразил молодой парень. Но насколько философски и актуально это прозвучало, что я согласился… Кивнул, и от Японии отказался.
Опытный Тарасевич вёл беседы со взрослыми мужиками. Тема была о Белоруссии. Он так упоительно рассказывал о лесах и охоте, что все сразу же после путины собрались «махнуть» в Беловежскую пущу.
Корабль равномерно нырял в волны, и монотонно гудел двигателями. На палубе было ветрено, пустынно и скучно. Кругом – только гребни волн до самого горизонта. Выйдя на палубу, я стоял в одиночестве так долго, что захотелось спать.
Утром, около пяти часов мы встали на рейде Курильска. Собираться было легко. Надо было только открыть глаза и встать, и ты уже собран, одет, и готов на выход. Все спали в одежде, положив рюкзаки под головы: тиха Сахалинская ночь, а «сало надо перепрятать», по аналогии с украинской пословицей все так и поступили…
К кораблю причалил какой-то огромный железный ящик, его кто-то назвал: «Плашкоут». Все, кто сходил на берег, перешли на него. И этот ящик-плашкоут буксир потащил к берегу. Появились из кабины катера два пограничника, их можно было узнать по зелёным фуражкам. Они стали всех обходить и проверять документы. Мы сунули свои паспорта в кучу с документами наших попутчиков: «Мы же все вместе!..». И стали с трепетом ждать результата. Тут меня, как молнией прошибло: «А какой паспорт я отдал? Ну, что за пустая голова! Видно, сала и сырку «Волна» вчера переел… Если будут называть фамилию – на какую мне откликаться? Я стал перебирать во внутреннем кармане остальные два паспорта, а потом на всё плюнул и демонстративно достал их и посмотрел. Ну, ничего себе, я отдал женский!.. Что будет?
Пограничник же, взяв в руки все паспорта, стал их листать, проверяя или прописку, или бумажку о праве нахождения в пограничной зоне. У всех оказалось всё в порядке!..
Итак, мы прошли первый контроль и попали на Курилы.
Когда сошли на берег, Тарасевич смотрел на меня, как на «врага народа», наверное за то, что я тоже – пограничник. Он был поражён происходящим.
– А ты мне тут рассказывал байки, как надо документы проверять… – бубнил он мне на ухо, чтобы никто не слышал.
– Вы что, товарищ Саша, недовольны, что нас пропустили?
– Доволен, недоволен, я не об этом… Что же ваши хвалёные пограничники даже паспорта сличить не удосужились?!
Так, выговаривая мне всю оставшуюся дорогу, мы за группой мужиков, с которыми познакомились на пароходе, пришли в какой-то дом на окраине посёлка. Как ни странно, хозяин, помятый, небритый, не очень старый мужик всем нам был несказанно рад. Он стал рад ещё больше, когда на стол ему, на почти чёрной, крохотной кухне поставили бутылку водки. Он ту же «хлопнул» двухсотграммовый стакан и сказал: «Живите сколько хотите…» И уснул прямо за столом, с недокуренной папироской…
На ещё теплой печке стояло два таза жаренной красной рыбы и жареной молоки от горбуши… Видно, хозяин ждал нас и готовился. Первый таз закончился минут через шесть… Ну и вкусная же была рыба…
– Ну, надо что-то с работой решать… – сказал, обращаясь ко всем, Тарасевич.
– Да не переживай, «Бульбаш». Мы тебя к себе в бригаду возьмём, рыбу будем ловить – ответил один за всех, наверное, старший, – к нам вообще-то устроиться невозможно… Люди за сезон денег кучу зарабатывают… Машину даже можно купить…
– Ладно, согласен…
Побродив по дому, я вышел на огород позади строения. На нём вообще ничего не росло, хотя время было урожайное. Дом, оказывается, стоял на берегу реки, и огород метров через сорок упирался в её берег. У забора, около воды стоял Тарасевич. Я подошёл к нему.
– Это что такое? – в каком-то ступоре, с удивлением в голосе проговорил Александр. Он с открытым ртом и расширенными глазами смотрел на реку.
Было время нереста. Рыба из моря поднималась по рекам вверх, чтобы сбросить икру. Но такого количества рыбы, хотя я уже на Сахалине – два года, я не видел… Я тоже застыл, глядя на эту картину. Было такое ощущение, что, если попробовать пойти по воде на ту сторону, то рыба настолько плотно стоит друг к другу, что она удержит человека и он не провалится в воду.
Подошедший сзади мужик сказал:
– Этот год особенно рыбный. Местным разрешили ловить, кто сколько хочет… Но вы же видите… Местным, им «по барабану», – поймает пару вёдер на «жарёху», и более ничего не надо.
– Пару вёдер! – проговорил белорус, – У нас бы так…
– Да вы же видите, сколько её здесь. И она же вся с икрой. Бери – не хочу. Если её не ловить, она задохнётся… Кислороду в воде мало… Нерест длится всего пару недель. Отметает икру и… сдохнет.
– Вся… сдохнет?..
– Вся до одной… Что ты хочешь, природа так распорядилась, – и мужик ушёл.
А Тарасевич так и остался стоять у воды, с непривычки не в силах оторвать взгляда от чудесного явления природы…
– Александр Михайлович, – сказал я, наконец-то узнав его отчество, – не стой так, а то люди действительно подумают, что ты – японский шпион и так хищно на «наше богатство» заришься…
– Да пошёл ты…
Днём мы устроились на работу в рыболовецкую артель, заодно зашли с Тарасевичем и записались на работу в бригаду связистов, и в лесхоз… Везде нам были только рады. Покрутив в руках наши паспорта, говорили: «Выходите на работу завтра с утра». В лесхозе даже предложили общагу. Нам было, где пока жить, и мы обещали подумать. Короче, везде рабочие руки нужны, и работы было – хоть отбавляй.
– Если бы я не работал в КГБ, – сказал мне по дороге к дому Тарасевич, – я бы через три месяца накопил бы на «Жигули»…
– Так что, Александр Михайлович, вы увольняетесь? – подколол я его, – А мне нравится КГБ. Всю жизнь мечтал, чтобы вот так, как сейчас… Хоть книжки пиши.
– Справки будешь писать…
– Справки тоже научимся писать.
Ночью, когда стемнело, с хозяином и мужиками мы вышли браконьерить.
Далеко идти было не надо. Всё происходило прямо в огороде за домом. Всей гурьбой вышли, по-воровски пригибаясь,  разговаривали только шёпотом. Остановившись у берега, при хорошей полной луне, светившей с неба, мы ждали указаний опытных «рыбаков».
– Ну, что встали?! – накинулся на нас хозяин, – Берите лопату, копайте….
– Чего? Червей? – спросил Тарасевич.
Даже в темноте было заметно, как лицо хозяина до неузнаваемости изменилось от удивления…
– Та-а-ак! Этому больше не наливать… Яму копай!
– Только не спрашивай, – хихикал я, работая лопатой, – для кого из нас яму готовят…
Хозяин стал закидывать в воду свинцовый тройник на верёвке и резко выдёргивать оттуда рыбу. Закинул – выдернул, закинул – выдернул… Скоро пол-огорода было в бьющейся и изгибающейся серебристой рыбе. При лунном свете картина была – не для слабонервных. Два мужика вспарывали у рыбы ножами животы, и в тазы сбрасывали икру. Ещё двое бегали по огороду и гонялись за скользкой добычей, подтаскивая её к потрошителям животов. Получалось: двое – в крови, двое – в чешуе, и мы двое с Тарасевичем – в глине… Икра была крупная, зрелая, и два таза наполнили минут за пятнадцать.
– Хватит, хватит, – зашипели они, – больше некуда…
Распотрошённую рыбу под жалостные охи и ахи Тарасевича, закопали в яму.
– Теперь понятно, почему у него в огороде ничего не растёт, ворчал он.
В дом притащили два таза свежей икры, большую кастрюлю «молоки» из самцов «горбылей» и штук десять рыбин. На кухне местные мужики начали колдовать над икрой…
Процесс был несложный, но, под пояснения хозяина, даже оригинальный… Видя наше незнание предмета, первым делом спросил:
– Вы чё, не местные, что ли?.. – а то спрашивает, – Червей копать, что ли?
– Прикинь, – обратился он ко всей компании, – я думал, он – пьяный…
Все гоготали и от слов, и от удовлетворения после удачной вылазки. Избушка дрожала от смеха. После нелегальной рыбалки, хотя для всех местных это – привычное дело, но всё же – незаконное, поэтому адреналин гулял в крови и рыбаки чувствовали себя чуть ли не героями. Говорили громко, шумно и каждый о своём.
– Первым делом, – пояснял хозяин, – икру надо…
– Сначала надо выпить!
– …Хм! Правильно, очень мудрое замечание, – опрокинул он заботливо подставленный стаканчик.
– Кых!.. – продолжил, очень аппетитно крякнув после водки, – Икру надо… прогрохотать…
– Ща, опять про червей или горох спросит… – заржали все, явно издеваясь над белорусом Тарасевичем.
Но Тарасевич не обижался, сморозил глупость – обратно слов не вернуть. Чего вспоминать…
– Вот видите, специальная сетка на решётке… Называется «грохотка», поэтому и говорят – прогрохотать. Ячейка чуть больше зёрен икры… Она проходит через сетку и сверху оставляет менздру… Плёнку, в которой икра.
Пока он это рассказал, а мы из угла кухни наблюдали процесс, хозяин прогрохотал уже первый тазик икры. На краю печки стояла кастрюля, размером с ведро, а может даже и больше, залитая водой. Вода уже остыла и была мутная, и казалась полугрязной. Сверху плавала одна картофелина. Про суп из одной картофелины Тарасевич предусмотрительно спрашивать не стал.
– Тузлук! – наслаждаясь своей значимостью, заговорил, нет даже, торжественно объявил хозяин… Хоть кто-то сегодня его слушал… – Тузлук должен быть температурой сорок градусов, – и, опустив в него свой палец, как градусник, заорал, – Бля! Кто такую горячую сделал… Остужайте…
Пока он дул на палец и при этом хлопнул ещё один стакан водки, как «невинно пострадавший», остальные приготовили раствор правильной температуры, бухнув туда ковшик холодной воды.
– Тузлук, – проговорил он третий раз, немного успокоившись, – должен быть сорок градусов... Но теперь свой палец совать он не стал и сказал мне: «Проверь!»
Я видел, что пока разбавляли кипяток холодной водой, а хозяин пил водку, все до одного уже попробовали воду таким же способом, как и раньше, опуская по очереди в кастрюлю палец. Разница была в том, что некоторые совали в тузлук указательный палец, а другие мизинец. «Ну, прямо – эстеты» – ещё подумал я. Поэтому я смело слазил в кастрюлю ещё и своим пальцем и торжественно объявил:
– Сорок два с половиной градуса! – и, плеснув из ковшика пару капель холодной воды, ещё более торжественно произнёс, – Теперь ровно сорок!
– Ты чё? Градусник, што ли?..
– Нет… Термометр.
Толпа опять раскачала дом дружным хохотом.
Удивленно посмотрев на всех, хозяин, даже не среагировав на шутку, не улыбнулся, но продолжил:
– Картошка здесь для того, чтобы понять концентрацию… – и сказал мудрёное, умное слово, – «субстанции раствора».
Все опять заржали…
– А как вы думаете? – обращаясь уже ко всем и теперь реагируя на их смех, – Всё по науке…
Выудив картофелину и аккуратно, рукой отложив её на самый край печки… Она, полежав секунду, свалилась на пол. Хозяин с жалостью лишь проводил её взглядом. Но не стал долго расстраиваться, взял таз с икрой и нежно пересыпал всю её в огромную кастрюлю. Вода аж перелилась из краёв кастрюли на печку… И заорал:
– Засекай время!
Все уставились, каждый на свои наручные часы, а хозяин стал нежно помешивать икорный бульон деревянной лучиной, которую взял здесь же, прямо от печки.
– Надо ровно пять минут… Это называется – «пятиминутка»… – спокойно и неторопливо разглагольствовал он, – Такой даже в Кремле не едят!
Я хотел спросить: «Что, заставить не могут?» – но вовремя сдержался, опасаясь, что он в меня чем-нибудь запустит. И сказал другую фразу:
– Она, наверное, до них не доходит?
– Голодают, бедные…
И опять дом заходил ходуном.
По истечении ровно пяти минут помогали все: стали большой шумовкой доставать икру и насыпать в подставленную марлю и подвешивать на веревку рядом с умывальником, чтобы стекла лишняя вода. Таких мешочков, каждый по полтора или чуть больше килограмма, получилось штук десять. Они, как привидения, белея, стали покачиваться из стороны в сторону от постоянного чьего-то прикосновения к верёвке в углу тёмной избы. Я с удивлением и вожделением смотрел на произведение кулинарного искусства «Хозяина Курил».
Быстро расправились, уже без объяснений и смеха, со вторым тазиком. Приготовили стол и сели, что называется «перекусить, чем Бог послал…»
Такого стола – в жизни у меня никогда не было до этого, и больше, я думал, и не будет…
Посередине маленькой, закопчённой кухни, на ободранном, плохо крашенном столе, стоял эмалированный, местами покоцанный, огромный таз красной икры. Крупные коралловые икринки блестели, как огненные жемчужины. Горка, которая возвышалась над краями ёмкости, была даже больше, чем высота таза. Икра просто чудом не вываливалась наружу.
Вокруг блюда лежали семь больших столовых ложек, по числу едоков. Стояло семь больших гранёных стаканов – по числу пьющих. А на тарелках – только что поджаренная «молока», брюшки рыбы и огромный кусок масла, плавающий в холодной воде. Несколько буханок местного, удивительного по вкусу, белого хлеба, завершали убранство этого стола… Настоящие курильские аборигены были готовы для праздничного ужина по поводу прибытия гостей с материка…
Первым встал с полным стаканом хозяин дома и произнёс:
– За Курилы! За исконно Русские земли! Ни за что никаким японцам эту землю не отдадим… – и медленно, как воду, выпил стакан до дна.
«Патриотический тост», – подумал я.
Хозяин сел на свой стул и минут через пять уже мирно спал на углу стола, как всегда, с дымящейся папироской. Иногда, от нашего смеха, или разговора, он просыпался, раскуривал свою новую «Беломорину» и снова засыпал, даже ни разу не затянувшись.
А я и Тарасевич наслаждались тазом икры. С нашей стороны икра уменьшалась  заметно быстрее. Водка пилась, как парное молоко – имеется в виду, с пользой для здоровья. Сама икра, ещё теплая от сорокаградусного тузлука, была необычайно нежной по вкусу. Слабой солёности и свежести.
– Вот, что он имел ввиду, – кивнув на лежащую на столе голову, сказал Тарасевич, обращаясь в основном ко мне, – когда говорил о том, что в Кремле такую не едят: самая свежая, ещё тёплая и без химии для хранения…
Я, конечно, согласился. Да и с такой закуской на всё что угодно можно согласиться…
Так и пошли наши «шпионские дни». Утром мы уходили на работу. Работали в течение дня, вечером забирали документы и решали, куда пойдём завтра.
Так мы устроились в рыбацкую артель, в рыбоперерабатывающий цех, в бригаду связистов, грузчиками в магазин, в авторемонтную мастерскую и куда-то ещё.
Рабочим рукам везде были рады. Паспорта даже не спрашивали. А если спрашивали, особенно не смотрели, откладывали на краешек стола и всё…
В конце второй недели Тарасевич уже настроился идти устраиваться работать в Райисполком… Я его отговорил: «Это слишком…. Нам надо двигаться дальше, островов много, а времени – нет…»
– Тем более, – рассуждал я, – мы здесь все «просьбы» генерала выполнили. Даже с начальником райотделения КГБ «пообедали вместе».
Однажды, зная, где находится райотделение, дождались обеденного перерыва, и, проводив негласно начальника до столовой, куда он, как мы предполагали, должен был пойти обедать, присели там же за соседний стол. Разговаривать с ним не стали, в планы это не входило. Но Тарасевич всё же не сдержался и подсунул ему под тарелку, пока начальник отошёл к кассе за сдачей, записку, ничего лучшего мы придумать не смогли, и написали: «Раз шпион, два шпион…»
Прочитал он её или нет, мы уже не знаем, так как выскочили из столовой сразу же.
На следующий день мы пешком отправились на другой конец острова в посёлок Буревестник. Там располагался военный аэродром наших истребителей. Вышли рано утром и поздно вечером, уставшие от длительного пешего перехода, устроились в подобие какой-то военной, или, вернее сказать, полувоенной гостинице. Ночевали очень неуютно. Было сыро. С трудом проснувшись, уставшие от вчерашнего многокилометрового перехода, пошли по посёлку. Военные от нас шарахались. Разговаривать не хотели. «Презирают и брезгуют», – подумали мы. Да и ещё бы. Две небритые рожи, опухшие от укусов комаров и москитов, воняющая рыбой одежда, люди явно не работающие и уже лезут в знакомые. «Идите умойтесь, БИЧи!» – сказали нам в одном месте.
– Что такое БИЧ? – спросил меня неместный Тарасевич.
– Здесь на Сахалине расшифровывают, как Бывший Интеллигентный Человек…
– Да, дело плохо. Мы по своей маскировке годимся только рыбу ночью воровать. Так и в милицию загремим, за просто так, за пьянство и тунеядство… Пошли приводить себя в порядок.
Отмылись, побрились, отчистились. И сделали второй заход на аэродром. Начали канючить и упрашивать, чтобы хоть на каком-нибудь самолётике улететь с этого надоевшего острова… Всё бесполезно.
В обед, в какой-то столовой, присоединившись к компании мужиков, таких же бичей, как и мы, по секрету услышали:
– Во время войны здесь был японский военный аэродром. Теперь стоят здесь советские самолёты… А японцы рассказывают: «Русские такие хитрые, что сверху взлётная полоса аэродрома, как была оборудована ещё со времён войны решётками для полевого базирования, так для маскировки и осталась…
– А настоящий аэродром?..
Мы с Тарасевичем чуть не задохнулись от нетерпения: «Неужели скажет, где? Ведь это военная тайна, как минимум Особой Важности!»
– Под землёй! Там целый город, оборудованный против ядерного удара! Во как, мужики! Самолёты могут вылетать из земли и туда же залетают…
– Ну, заливает…
Мы не стали даже перепроверять этот бред и расстались с этой компанией…
Так мы и путешествовали с Тарасевичем оставшееся нам время. Побывали в Северо-Курильске. «Поработали» там, переехали в Южно-Курильск на остров Шикотан. Видели издалека Японию и искупались в горячих источниках.
Ездили везде… Во многих местах проверяли у нас наши, но не наши паспорта и везде, как-то обходилось, и нас пропускали…
Эта «цыганская» жизнь, наконец, надоела нам обоим, и мы уже мечтали попасть домой… Не знаю, как Тарасевич, но я уже объелся рыбы и икры, хотелось мяса, которое я стал видеть по ночам во сне… Здесь я понял, что такое перенасыщение и едой, и эмоциями. Я уже меньше хохмил и шутил, стал серьёзным и тоже начал переживать за нашу безнаказанность.
– А может нам, как-нибудь сдаться? – спросил я как-то Тарасевича.
– Тяжела и неказиста жизнь советского чекиста… Я тебе сдамся!
– Мяса хочется, Александр Михайлович! Икру видеть не могу… Б-р-р!

Я убеждал себя, не знаю, как Тарасевич, что я – что-то делал, и немало значу в той командировке и, вообще, в работе… Я был воодушевлён и горд от работы, которую мы провели. Нет! Истинный теоретик, практик и учёный это – начальник управления, Известный… Школу которого я проходил в своей первой, очень необычной поездке по островам. Я учился на практике становиться той деталью, без которой не работал весь механизм. Он посылал, продумывал и объяснял, что делать дальше, и что-то тогда получалось у всех и, наверное, немного и у меня.
С одной стороны двигались мы, а с другой двигалось всё управление: начальники, опера, агентура… И так же, как и мы, получали свои вводные и задачи и задумывались: «Надо ли именно так?»
Мы приписывали эти заслуги себе, но были всего лишь инструментами того механизма, которым он, умный и мудрый, руководил. И в каждом его поступке был замысел, но не каждый его понимал тогда, да и сейчас – тоже!
Ни один солдат после победы всей армии в бою не скажет: «Мы победили, благодаря мне… Если бы не мой манёвр, и не мой геройский поступок, Полководец проиграл бы…» Не скажет этого и умный офицер!
Как хорошо, что, наконец, сегодня я понял, что те события, которые для меня были играми, на самом деле были серьёзной работой самой системы безопасности государства. В этот период система КГБ была самая… интеллектуальная и продуманная. И в этой системе свою маленькую роль сыграли: раз шпион, два шпион...