Исторические зарисовки о Суворове А. В

Подполковник А. В. Суворов.

Уже второй год шла война с императором Пруссии Фридрихом, хищные замыслы которого заставили Российскую империю вступить в войну. Русская армия под командованием графа Салтыкова, добродушного царедворца, но бездарного военачальника, заняла позиции под Куненсдорфом в Восточной Пруссии. Благоволил граф Салтыков немногим, постоянно косился на генерала Фермора, да присматривался к молодому штаб-офицеру Александру Суворову из интендантской службы. Нравился графу расторопный офицер, который мог и умный совет подать и фуражиры работали исправно, не давая русскому солдату умереть с голоду.
Накануне левый фланг армии был сметен рослыми прусскими гренадерами, и даже победа над конницей генерала Зейдлица не могла смягчить горечь поражения. Косили ядра прусскую конницу, а после артиллерии в бой вступила пехота. Наблюдал за той штыковой атакой Александр Васильевич, нервно ходил возле штабной палатки и ворчал под нос. Хотелось ему в бой, а не покрикивать на фуражиров и присматривать за ленивыми денщиками старших офицеров.
И судьба смилостивилась над Суворовым. Его низкорослый донской жеребец бежал рядом с тонконогим арабским скакуном генерала Фермора, решившего осмотреть позиции у горы Большой Шпиц.
- А что, господин подполковник, думаете? – усмехнулся Фермор, поглаживая пухлой рукой красивое холеное лицо, - Хороши солдаты у Фридриха?
- Как говаривал мой батюшка, у немца в крови штык! – усмехнулся Александр Васильевич, - Но русский всегда прусского бивал.
Генерал ничего не ответил, только покачал головой. Ему бы уверенность этого молодца, который умеет видеть поле битвы и думать, потому и позвал в сопровождающие. На недавнем совете умело поддел Салтыкова с Голицыным, поделом им, придворным павлинам. Ох, и наживет еще себе врагов Суворов, ох и наживет со своей прямолинейностью.
На позициях офицеры застали армию в полном беспорядке. Сильная жара заставила служивых отставить оружие, искать защиты под деревьями, несмотря на вражеский обстрел. Часть гренадеров спешила на поле боя, гремя фузеями, шпагами и прочей амуницией. Фермор нахмурился, покачал головой, но промолчал при виде беспорядка, творившегося на склоне горы. Свист пуль, грохот разрывов радовали Суворова, ибо довелось побывать в настоящем деле. Всадники направились к пригорку, на котором стоял граф Салтыков, окруженный генералами.
- Надо наступать и немедленно! – горячился генерал Румянцев.
Салтыков вытирал платком потный лоб, красное от жары лицо и тяжело вздыхал при каждом слове Румянцева.
- Именно! Нельзя терять времени! – согласился генерал Лаудон, - Они отступили, конница Зейдлица рассеяна! Надо разбить пруссаков, пока нас не разбили.
Салтыков облегченно вздохнул и добродушно улыбнулся Фермору.
- Вилим Вилимович! И что дальше то будем делать? – почти простонал главнокомандующий.
Суворов, между тем, вежливо отошел в сторону и стал с интересом наблюдать за событиями. Генералы держали совет, а вот у солдат не выдержали нервы и они, бросились в штыковую атаку. Сначала гренадеры, а за ними и Вологодский полк прекратили перестрелку и ускоренным шагом направились к кустам, за которыми укрывались пруссаки. Хваленая пехота короля Фридриха не выдержала, сначала отступила, а потом и вовсе сбилась в кучу, пытаясь отбиться от русских. Еще немного и побегут хваленые немецкие гренадеры.
Суворов в задумчивости осмотрелся. Надо возглавить эту стихийную атаку, пока немцы не одумались, не поняли, что русское командование в растерянности и не знает что делать. Взгляд остановился на мушкетерах Апшеронского полка. Их командир лениво сидел на барабане, позевывал, ожидая приказа командования. Нижние чины в нерешительности топтались на месте, наблюдая за теми, кто сошелся в штыковой атаке.
Александр Васильевич и сам задумался, а потом взгляд скользнул по боевым порядкам немцев, и решение было принято.
- За мной, ребята! – вынул шпагу Суворов и, не ожидая, последуют за ним или нет, побежал к заросшему оврагу.
Не было страха, боязни того, что могут убить. Не было этого, а был порыв, единый и направленный. Кто-то из старых солдат сунул в руки подполковника фузею, добротное оружие вместо шпаги, годной разве что для парадных приемов или решения вопросов чести на дуэли. Вот и овраг. Суворов на мгновение остановился, посмотрел назад и улыбнулся, увидев за спиной плотный строй мушкетеров.
- Ура-а! – крикнул офицер и по осыпающемуся склону побежал вниз.
Мушкетеры не отставали от своего, ставшего волей случая, командира. Пруссаки попятились к Мельничной горе, все быстрее и быстрее. Оно и понятно. Волка ноги кормят, а солдата они спасают. Рыжеусый здоровяк немец пятился, выставив перед собой фузею, пытался остановить русского и напоролся на штык. Немец упал, и приклад едва не вырвало из рук Суворова. Замешкался на мгновение Александр Васильевич и едва не поплатился жизнью. Фельдфебель апшеронцев отбил штык одного из пруссаков и выстрелил ему в лицо.
Сзади слышался боевой клич остальных полков, спешивших на помощь. Немцы отступали к вершине, теснились, мешали друг другу и падали вниз. Остатки армии Фридриха пытались укрепиться на Мельничной горе, которую простреливали русские пушки. И пруссаки дрогнули, не выдержали и уже беспорядочной толпой побежали к речке Гюнер, словно там было спасение. Мушкетеры и гренадеры русской армии преследовали врага, не давая ему опомниться, перевести дыхание.

*   *   *
А что же Суворов? Увы, Салтыков приказал провести учет трофеев и Александр Васильевич с двумя фельфебелями сортировал оружие, знамена, добычу в виде украшений и посуды. Такое впечатление, что пруссаки выехали на увеселительную прогулку, а не на войну. Захотелось Салтыкову отправить срочное донесение императрице, а тут без подробностей не обойтись никак. Победа была полной. Армии Фридриха больше не существовало.
Провозившись с трофеями до глубокой ночи, Суворов добрел к своей палатке, прилег, но еще долго не мог сомкнуть глаз, размышляя о битве. Возмущала нерешительность старших офицеров, разве что Румянцев был приятным исключением. Именно Петр Александрович Румянцев возглавил атаку остальных полков, шедших за Апшеронцами.  Зато солдаты понравились подполковнику, смелые, решительные, но ведь все это никуда не годится, если нет командиров. Хотелось изменить Суворову порядок вещей, но не было у него под началом даже десятка солдат, не то, что полка.
Так началась полная приключений жизнь великого полководца. И много лет спустя, Александр Васильевич говорил, что именно 1 августа 1759 года он сделал выбор, которому следовал всю жизнь.

Победа у Туртукая.

Сквозь разбитое окно тянуло весенней вечерней прохладой, противно пищали комары, стены сочились сыростью. Война не пощадила монастырь в Негоешти, пришедшим в запустение и только бродяга ветер завывал в перекрытиях под крышей. Совсем не так было еще недавно, до тех пор, пока турецкий султан не нарушил перемирия. Разъяренная этим императрица Екатерина II приказала фельдмаршалу Румянцеву выйти к Дунаю. Русская армия, захватившая Крым, Валахию и Молдавию заняла позиции на левом берегу Дуная.
Генерал-майор Александр Васильевич Суворов прибыл в Негоешти 5 мая 1773 года, под вечер. Уже далеко за полночь генерал, при неверном мерцании свечи склонился над картой. В мрачном настроении вернулся Суворов из Бухареста от Салтыкова. Вот уж все познается в сравнении. Подумать только, под Кунненсдорфом Александр Васильевич осуждал старого графа Салтыкова. Да он просто гений стратегии и тактики, по сравнению со своим сыном.
Генерал прихлопнул комара на щеке, недовольно покосился на стакан остывшего чая, зевнул и развернул рапорт командира лазутчиков о диспозиции турецких частей. Да все так и есть. Много собрали турки спагиев, очень много, а у него только Астраханский полк, да изрядное количество конницы. Нужна пехота, пехота, а Салтыков медлит с подкреплениями, одни пиршества, в голове. И как, по приказу Румянцева, прикажете совершать поиск? Как? Ночью!
При этой мысли Александр Васильевич вскочил и стал нервно ходить по комнате. Именно! Этого никто не ждет. Ведь согласно линейной тактике прусского императора Фридриха это не позволительно. Фридрих! Суворов сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Ему столь долго указывали на мудрость прусского императора, что этот человек стал почти его личным врагом. И так решено! Ночью!
*   *   *
Рано утром Суворов не устраивал традиционного смотра войск, лишь бегло скользнул взглядом по строю, удовлетворенно кивнул и призвал командиров. К чему эта муштра и упражнения с фузеей перед строем? Это не поможет разбить турок. Посмотрим, что умеют эти «чудо-богатыри».
- Господа! – начал генерал-майор, - Проведем учения. Посмотрим, чего умеют мушкатеры. Астраханский карабинерский полк и конница будут атаковать мушкатеров.
- А как же смотр, Ваше Превосходительство? – покачал головой полковник Астраханского полка, - Не гоже так!
- А чего смотреть то? – пожал плечами Суворов, - И так все увидел, что мне надобно. Час на подготовку к учениям.  И смотрите мне! Накормить личный состав, проверю!
Александр Васильевич усмехнулся и направился к ближайшему костру, возле которого покуривал трубку седовласый фельдфебель, капрал чистил фузею, а несколько рядовых готовили нехитрый солдатский завтрак.
- А что, служивые! Побьем турка? – весело спросил Суворов.
- Да как не побить, - хмыкнул фельдфебель, - Надо и побьем. Больно их много, но ничего осилим.
- А не встречались ли мы, братец? – поинтересовался Александр Васильевич, сбросил на землю плащ и присел возле костра.
- В Польше был под Вашим началом Лександра Василич! – кивнул фельфебель, - Эй, Мишка! Насыпь каши отцу нашему. Отведайте.
- Чего и не отведать, силу она дает солдату и немалую, чай не при дворе.
Суворов, и сам некогда тянувший солдатскую лямку, принял из рук Мишки горячую миску, достал из-за сапога ложку и принялся за еду. И в этот момент ему казалось, что нет на свете еды вкуснее каши, пропахшей дымом костра и слегка подгоревшей, однако заправленной мясом, как и положено по воинскому уставу.
Солдаты удивленно смотрели на генерала, который запросто говорил с ними, как с равными. Непривычно это было для служивого, привыкшего к муштре, хождению по плацу прусским шагом. А офицеры никогда не позволяли себе  говорить с солдатом о жизни, чаще раздавали зуботычины, а то и вовсе пороли перед строем батогами. Фельдфебель улыбнулся в усы при виде удивления молодых солдат, крякнул и поднялся с пенька, показывая, что прием пищи окончен. Суворов первый бодро вскочил, пожал фельдфебелю руку, достал из кармана серебряный рубль и вручил старому вояке. Потому как знал он свое дело, а за такое можно и порадовать хорошего человека.
 
*   *   *
Бодрый донской конек мерно шел вдоль берега Дуная. Александр Васильевич объезжал позиции, изучал берег для высадки, да советовался со своим спутником, казачьим есаулом Сенюткиным. Есаул только качал головой. Вот уж не повезло, так не повезло с этим генералом! Вечно на рожон лезет, пулям не кланяется. Да где же это видано!
- А что скажешь? Крутоват бережок? – сказал Суворов, рассматривая в подзорную трубу противоположный берег.
- Дык, ваша милость! – вздохнул есаул, - Таки крутоват бережок, и голову свернуть недолго!
- Вот! – улыбнулся Суворов, - А турок тоже так думает?
- Ну не дураки же они? – рассмеялся козак.
- Вот! – поднял палец вверх генерал, сложил подзорную трубу, - Здесь и будем штурмовать! Надеюсь, твои казачки лодки починили?
- Батюшка! Да неужто мы чародеи какие? На Дону вырос! Сызмальства рыбу удил, но ту рухлядь…
- К вечеру починить, дружок! – пригрозил Александр Васильевич, - И смотри у меня! В обозе сгною! Лодки должны плавать. А в помощь дам Астраханцев. Понял?
- Ну, надо так надо, - почесал затылок есаул.
Суворов мрачно взглянул на турецкий корабль, закрывавший выход из протоки в Дунай, прикинул число лодок и сделал в блокноте пометку, что надо бы на возах перевести лодки к Дунаю. Покосились их превосходительство на жерла турецких орудий, покачал головой и сделал еще одну пометку в блокноте. У него всего пять сотен пехоты, а надо переправиться, закрепиться на том берегу, пройти овраги, штурмовать четыре лагеря и три батареи, а где людей брать? А Салтыков сидит себе в Бухаресте, гуляет, и ни на одно из посланий не ответил. Ну, с него станется! Да! Сегодня, в ночь с седьмого на восьмое мая, надо выступать. А стоп! На денек задержимся. Надо дождаться князя Мещерского с батальоном карабинеров, присланных по приказу Румянцева. Погодите! Я и так возьму Туртукай! И Суворов надолго задумался над приказом, чтобы не только офицеры, но и каждый солдат знал свое место в бою.
Поздно ночью, сидя за столом в келье, Суворов написал в своем дневнике: «Атака будет ночью, с храбростиею и фурией российских солдат!»
 *   *   *
На исходе коротких южных сумерек весь отряд Суворова – пехота и конница, семь пушек и скрипучие фуры, запряженные волами, на которых было решено везти лодки, подошел к урочищу Ольтениц, расположенному на высоком пригорке. Все в сборе. А Дунай совсем близко, всего четыре версты, а может и того, меньше будет. Суворов приказал остановиться войскам, а сам, в сопровождении казачьего разъезда, подъехал к берегу Дуная.
Ехавший рядом казак дыхнул перегаром. Явно служивый хватил лишку перед боем. Подозвал генерал есаула, покачал головой, и долго стучал пальцами по навершию шпаги.
- Дружок! А что это у тебя казачки сегодня веселые?
- Дык! Батюшка! Иванов День сегодня, но в бою все будет горазд! Христом-богом клянусь!
- Ох, Захар Пахомыч! Ежели, что не так, не обессудь! Перед строем такую головомойку устрою, что и святые угодники не помогут! Гляди у меня!
Суворов оставил казаков на опушке леса, а сам, с ординарцем, прилег на пригорке под раскидистым дубом. Ночь выдалась сырая. Холодный речной воздух пронизывал до костей и даже подбитый мехом плащ не спасал. Казалось, что речная нечисть холодными липкими пальцами вытаскивает тепло из самой души. Комары пели свою вечную песню, жалили, и улетали прочь. Так постепенно Александр Васильевич задремал. Усталость брала свое.
Суворов проснулся от истошных криков: «Алла!» Ординарец вскочил первым, лихорадочно схватил фузею и направил оружие в темноту. От Дуная на них мчался строй спагов, турецких пехотинцев. Суворов подхватил поводья коня и вскочил в седло. В это время из леса, с криками и гиканьем выскочили казачки и бросились на врага, опрокинули первый ряд лошадиными копытами, а потом принялись лихо орудовать саблями. С другого фланга вступили в бой карабинеры, и турки дрогнули, смешались в кучу, бросали оружие и бежали в сторону Дуная. Бросались в реку, но попадали под ружейный огонь и шли на дно. Отборного отряда Бим-паши больше не существовало.
Александр Васильевич нервно расхаживал возле пленных, слушал доклады офицеров, но как-то рассеянно, ибо его раздражало, что потерян момент внезапности, на который он так рассчитывал. С другой стороны не все так плохо. Первая схватка выиграна, потери невелики, с десяток убитых, а турки напуганы до крайности. И потом сорвали бусурмане переправу, время все равно потеряно. Этой же ночью и продолжим баталию. Заодно отправлю пленных Салтыкову, там их расспросят, а Салтыков пусть захлебнется от ярости.
Командир турецкого отряда, Бим-паша, стоял, понурив седовласую голову, угрюмо теребил бороду и с ненавистью на низкорослого предводителя русских. Шайтан! Шайтан! Пропала Высокая Порта, ибо сам Аллах отвернулся от повелителя правоверных. Все! Дурная примета, проигрывать первую схватку. Паша молча устроился на телеге для пленных турецких офицеров и долго смотрел на Суворова, пока его фигурка не исчезла за поворотом дороги на Бухарест.
*   *   *
  Астраханский полк укрылся в прибрежном кустарнике и камышах в ожидании, когда фуры, запряженные, волами подвезут лодки. Утомленные маршем по пыльной дороге, гренадеры облегченно вздохнули, ополаскивали речной водой грязные лица и ждали команды. Теперь отдых, ибо уже каждый солдат знал свою задачу.
А Суворов все суетился на берегу, давал указания, распекал командира артиллеристов за то, что несколько пушек завязли в прибрежной грязи. Убедившись, что с артиллерией все нормально, Суворов подозвал полковника, князя Мещерского и лично указал ему позиции карабинеров, которые должны были прикрывать переправу. Так, в хлопотах и заботах, прошел день. Уже в сумерках неслышно подплыли лодки, благополучно перешедшие из Арджиса в Дунай. Тихо, без барабанного боя и привычных команд, гренадеры поднялись, чтобы занять свои места на лодках.
Суворов удачно выбрал место для переправы, верстах в трех от устья Арджиса, где Дунай был достаточно узок для удачной переправы. Да и охраняли позиции здесь только два пикета спагов. Два десятка лодок плыли тихо, словно призраки, тени, бесплотные духи. Вот уже скоро и середина реки, а турки молчали, не поднимали тревоги, словно на реке ничего не происходило. И вдруг просвистели пули, одна, вторая, а потом все слилось в беспорядочную стрельбу. Солдаты крестились, испуганно озирались по сторонам. А потом заговорила турецкая артиллерия, и мраморные ядра вспенили ночной Дунай. В ответ заговорили пушки князя Мещерского. Гребцы налегли на весла и вошли в мертвую зону, куда ядра турецких орудий не долетали. Сильное течение снесло лодки на версту ниже назначенного места.
Гренадеры высадились на берег, без лишней суеты перестроились в два каре, а впереди рассыпались стрелки. Не успели пройти и нескольких десятков метров, как стрелки наткнулись на неприятеля и открыли пальбу. Турецкий пикет был опрокинут, и бежал к своим позициям, только кусты трещали, да земля осыпалась под ногами.
Суворов разделил отряд на две части, решив атаковать сразу резиденцию паши, позиции береговой артиллерии и пехоту вдоль берега. Суворов лично вел отряд, заходивший во фланг батареи, прикрывавшей личную резиденцию турецкого паши. Послышались крики турок, бой барабанов, проклятия в адрес гяуров.
Первые ряды гренадеров принялись подниматься на обрыв, турки ответили дружными выстрелами. Залп из четырех орудий не принес вреда наступавшим, а позиции окутались дымом. Гренадеры перешли на бег и, не обращая внимания на пули, полезли наверх, цепляясь за пучки травы, какие-то корни, сухие коряги. Поленились османы укрепить позиции, сделать так, чтобы подъем оказался невозможен.
Суворов не отставал от солдат, лихо карабкался на кручу, словно всю жизнь только этим и занимался. Одним из первых Александр Васильевич перепрыгнул через бруствер, проткнул шпагой пушкаря и разрядил пистолет в офицера. Двое янычар выскочили из-за приземистого сарайчика, вытащили кавказские шашки и не сносить бы головы генералу, если бы гренадер, прикрывавший ему спину, в одного не разрядил фузею, а второй сам не напоролся на длинный штык.
А возле орудий кипела схватка. Русские отбили три пушки, а возле четвертой шла схватка. Янычары отбивались шашками и ятаганами от гренадеров. Суворов поспешил туда, не обращая внимания на ругань своих телохранителей, ворчавших, что легче оберегать черта, чем такого генерала. Не успел Суворов сделать и нескольких шагов, как его что-то ударило в грудь, опрокинуло на сломанный лафет. Больно ударившись головой, Суворов потерял сознание, только круги пошли перед глазами.
Два гренадера, подняли Александра Васильевича подмышки, который одной рукой потирал ушибленный бок, а второй судорожно сжимал шпагу и все пытался кого-то невидимого проткнуть. С десяток солдат окружили генерала, сделали залп из фузей, потом еще один и над батареей настала тишина. Только вдали слышались крики, победные кличи, где астраханцы штыками добивали турок. А кого не добили, те сами прыгали в Дунай и попадали под огонь батареи князя Мещерского.
Семьсот человек русских разбили четырех тысячный корпус, который просто перестал существовать. Более трех тысяч турок остались лежать на поле боя. Кроме прочего Суворову достались в этом бою шестнадцать пушек, шесть знамен и полсотни судов, блокировавших пути к перевалам Родопских гор.
 
*   *   *
Теперь, когда Суворов по давней интендантской привычке разобрался с трофеями, можно и донесение написать. А то негоже все-таки оставлять главнокомандующего в неведении. Еще отпишут в Петербург, что генерал-майор пал в бою. Александр Васильевич похлопал по карманам, но бумаги, не оказалось. Плохо.
- Ванька! У тебя есть бумага?
- Да есть чуток, Ваше Превосходительство, - пожал плечами ординарец, доставая измятую четвертинку листа с прилипшими крошками табака.
- Маловато. Да ладно, давай. Буду я им еще расписывать. Победа сама за себя скажет.
Суворов разгладил бумагу, достал карандаш и на боевом барабане размашисто написал текст, адресованный графу Румянцеву: «Слава богу, слава Вам – Туртукай взят, и я там!»

Баталия при Козлуджи.

Июнь 1774 года в Валахии выдался жарким, невероятно жарким и пыльным даже для этих мест. Шеститысячный корпус генерал-поручика Александра Васильевича Суворова шел по разбитой проселочной дороге, а то и вовсе по бездорожью. Солдаты обливались потом, но то и дело шутили, что их генерал все «вороньими тропами» армии водит.
Седовласый фельдфебель усмехнулся, прикрикнул на слишком разговорчивых гренадеров, поправил тяжелую фузею и вытер ладонью со лба крупные капли пота. Заржала лошадь. Служивый оказался рядом с Суворовым, который объезжал колонну войск. Генерал нахмурился, недовольно покачал головой. Ох уж эта пруссомания! Ну, нельзя же так издеваться над служивым, одевая его в форму, в которой впору стоять, словно статуя в Петергофе, а не совершать марши во время баталий. Суворов вспомнил самодовольное лицо прусского императора и ударил плетью каурого донского конька.
Этим же вечером Суворов нагнал корпус генерала Каменского у деревни Юшенли, приказал разбить лагерь, а сам направился на доклад. Михаил Федотович учился военному делу при дворе Фридриха II, и этого было достаточно для неприязни, перешедшей почти сразу в личную вражду. Суворов ехидно оценил повозку Каменского и улыбнулся. Генерал с грыжей? Полководец, который и на коня сеть не может? Смех курам, да и только.
Михаил Федотович Каменский встретил Суворова неприязненно, топнул ногой по полу так, что заглушил сочный храп денщика, спавшего в сенях. Вскочил резко с лежанки, схватился за бок и бессильно плюхнулся обратно.
- Где Вас носит! – громко крикнул Каменский, - Извольте подчиняться старшему! Я приказываю…
- Вы не вправе мне приказывать! – спокойно, нарочито медленно ответил Суворов, - Я такой же, как и Вы, генерал-поручик и тоже смыслю в баталиях не хуже Вашего. Надо немедля выступать.
- Никуда Вы не пойдете!
- Я не намерен глотать пыль за спиной прусского солдафона! Мои орлы отдохнули, и могут остановить турок. Делайте что хотите, смотрите на свое сонное царство, а я выступаю немедля на Козлуджи.
Каменский, упал на тюфяк и прикрыл голову подушкой, чтобы не слышать шума, разбудившего весь лагерь. Корпус Суворова выступил в ночь. Не прошло и часа, как опять все затихло, и Михаил Федотович забылся тяжелым, без сновидений сном.
 
*   *   *
На рассвете Суворов увидел опушку леса Делиорман, за которым находился городок Козлуджи, тихий и маленький, как и большинство местечек Валахии. Суворов устроил привал, вызвал сербского гусара, майора Василия Арцыбашева, и приказал совершить поиск к Козлуджи через лес, возвышавшийся темной стеной впереди. Лишь светлая дорога уходила в сторону города.
Гусары что-то запаздывали, и Александр Васильевич в нетерпении ходил возле костра, за которым денщик колдовал над чаем. Хотел, было предложить начальству испить отвара, но лишь пожал плечами. Неожиданно со стороны леса раздался треск ружейной стрельбы, топот копыт. Дремота вмиг пропала. Денщик выплеснул остатки чая на землю, схватил фузею и подвел коня Александру Васильевичу.
Из леса, пригибаясь к шеям лошадей, выскочили гусары. На одном из них был сбит кивер, другой прижимал окровавленной ладонью бок. Несколько лошадей скакали без всадников. Гусары мчались к каре апшеронского полка. Мушкатеры слаженно расступились, пропустили гусар за строй и снова ощетинились штыками. Свои же гусары пытались остановить товарищей, но те словно их не слышали.
Из леса, крича и завывая, словно стая диких шакалов выскочили конные турки. Увидев несколько батальонных каре, турки от неожиданности остановились, а потом, призывая Аллаха, бросились на штыки апшеронцев. Лошади первых всадников взвились на дыбы, сбросили седоков, которые так и стались лежать после быстрых, словно росчерк молнии, ударов штыков. Не зря, ох не зря учили их командиры, гоняли до седьмого пота на плацу и в поле.
Впереди всех на прекрасном арабском скакуне, размахивая шашкой, несся чернобородый турок в богатой феске, шелках и бархате. Большой начальник видно. И снова штыковой строй сверкнул сталью, и конники, сброшенные с седел, остались лежать на земле. Турок попытался встать, несколько мгновений размахивал шашкой, а потом растянулся на земле, взятый на штык бравого фельдфебеля.
- За мной! – крикнул Суворов, вытащил из ножен шпагу и, не дожидаясь помощи, поскакал к лесу.
- Вот наказанье сполошное, а не енерал, - сплюнул на землю денщик, - Та быстрее за ним гаспиды! Пропадет же отец наш!
Василий Арцыбашев перекрестился, пришпорил коня, и впереди своего эскадрона бросился догонять Суворова. Что всадник, что лошадь, мелкие оба, а, попробуй, догони. Крупный породистый жеребец Арцыбашева недовольно заржал, покосился на хозяина и почти настиг генерала.
Корпус Суворова несколько часов пробивал себе дорогу через лес. Грамотная стрельба и лихая штыковая атака заставила турок беспорядочно метаться среди деревьев, бросать оружие и молить Аллаха о помощи. Мушкатерский строй просто не оставлял им возможности спастись. Не многие турки бежали, раненных не добивали, пленных не брали. Некогда!
А Суворов попал в засаду. Уцелевшие албанские спаги опрокинули небольшой отряд, и окружили Суворова с десятком гусар. Суворов, к тому времени понимавший турецкую речь очень даже неплохо, слышал, что его приказано взять живым, перебил шпагой аркан, лихо увернулся и проткнул одного из спагов. И снова игра ловкости и умения. Суворов показывал чудеса джигитовки, каждый раз уходя от опасности. Подоспевшие апшеронцы методично брали спагов на штыки, не стреляли, из боязни задеть своих. Спаги, пожалуй, единственные кто не сдавался, не просил пощады. Они так и умирали, с именем Аллаха на устах.
Суворов, спрятал шпагу в ножны, посмотрел на окровавленный, разорванный мундир и потянулся к фляге с разбавленным кислым вином, утолявшим жажду.
- Лександра Василич! – ворчал денщик, - Ну что дитя малое неразумное! А коли бы, вас убили? Войско же без вояводы, что жонка без мужика!
Суворов усмехнулся, а ведь солдат прав. Достал из обшлага небольшую тетрадку и записал. Еще даже сам Суворов не знал, что из этих торопливых записей на поле боя  родится знаменитая книга «Наука побеждать».
В небе раздался гром, а потом пошел ливень, устроивший временное перемирие. Люди останавливались, подставляли разгоряченные лица струям дождя. Турки отступали, падали в грязь, путались в намокших шароварах, падали в лужи и ползли на четвереньках в сторону Козлуджи. Летний ливень оказался недолгим, и едва из-за туч пробилось солнце, как солдаты, не дожидаясь окончания дождя, бросились догонять врага.
Апшеронский и Суздальский полки, изрядно поредевшие после битвы в лесу, выскочили на солнышко, сушили одежду и с удивлением смотрели на армию, расположившуюся на окраинах Козлуджи. Вот тебе и да. Перед корпусом Суворова была огромная, в сорок тысяч сабель, армия Абдул-Резак бея.
Суворов, снова скакавший в гуще боя, сражавшийся сам до последнего момента, выехал на поляну, на мгновение остановился и бегло оценил позицию янычар, столпившихся возле ставки бея. Сразу бить! Сразу! Пока не укрылись басурмане в крепости, которую будет хлопотно брать без осадной артиллерии и армии в пару десятков тысяч пехоты. Да и не знают они, что это не главная армия графа Румянцова. Артиллерия! И где этот капитан Базин?
- А пушки где? – крикнул Суворов.
- Да здесь все! Ваше Превосходительство! – раздался за спиной  голос капитана.
- Сколь скоро будут готовы? – поинтересовался Суворов, - Ты уж, батенька, постарайся. Хоть напугай их бея, и то ладно.
- Да вот пушкари щепы наломают, телегу из грязи с ядрами да припасом вытянут, и начнем, - ответил капитан, - К началу атаки успеем.
Вскоре раздалась команда строиться, и пехотинцы принялись разворачиваться в каре, а казаки и гусары прикрывали фланги. Строй двинулся к турецкому лагерю, молча, чеканя шаг, без барабанного боя. Гусары разбились на два фланга, а казачки, вот уж беспокойные души, развернулись конной лавой и с гиканьем понеслись вперед. Никакого порядка не понимают. Суворов хотел, было дать отбой, а потом махнул рукой, атаман знает что делает.
*   *   *
Абдул-Резак, сидя на тонконогом арабском скакуне, подаренном лично султаном, наблюдал за действиями русских. Полководец Высокой Порты был в замешательстве.  Невероятно, видно сам Шайтан шайтанов помогает гяурам. Они должны были быть в полторы сотни верст отсюда, под Гирзовом, а свалились, словно снег на голову. И воюют не так, как положено. Головы снять разведчикам, что прозевали русских.
Янычары беспорядочной толпой, в надежде ошеломить гяуров, бросились вперед, но были просто смяты сначала конной лавой казаков, а потом просто втоптаны в грязь штыковым строем, подвижным и прочным, словно ожившая крепость. На правом фланге каре дрогнуло, нарушило строй под ударами турецкой конницы. Абдул-Резак приказал спагам усилить атаку на левый фланг, чтобы опрокинуть русских. А вдруг это только авангард? Вдруг у русских в лесу укрылась огромная армия? Что делать, ведь в Шумле стоит всего тысяча последнего резерва? Хорошо, почти хорошо, почти смяли неверных. Но что это?
Неожиданно всадники притормозили лошадей, испуганно сбились в кучу и поскакали обратно к Козлуджи. Турецкая армия на левом фланге смешалась и побежала. За ним правый фланг, увидев, что все отступают, прекратили бой и в панике ударились в беспорядочное бегство.
- Остановитесь! – кричал бей, - Всех расстреляю, трусливые дети гиен!
- Их штыки! Что мы против них с ятаганами! Что мы свиньи, чтобы нас кололи! – слышались крики бегущих людей.
Самые расторопные из турецких командиров собирали добро и уходили. И в это время капитан Базин начал обстрел турецкого лагеря. Десять пушек полевой артиллерии не только испугали ревущую толпу, которая лишь утром была армией, но и произвели сильное опустошение. И тут случилось то, чего еще не знала история османской армии. Чтобы спастись, спаги и янычары стали драться за лошадей. Армия прекратила свое существование и уничтожала сама себя, изнутри, словно некий мифический зверь. Взорвался склад полевой артиллерии, разметав несколько тысяч спагов. Началось бегство, уже не контролируемое никем.
Абдул-Резак схватился за голову, пытался хотя бы часть воинов остановить, но получил кулаком в лицо от капитана янычар, упал на колени. Удар толстой палкой по спине и блистательный вельможа потерял сознание. Капитан срезал кошелек бея, цокая забрал усеянную алмазами шашку, и снял с руки пару драгоценных перстней. Два спага молча спихнули бея в сточную канаву и стеганули коня, запряженного в повозку с награбленным добром. Козлуджи стремительно опустел и только ветер хлопал неприкрытыми дверями брошенных домов.
С барабанным боем, с развернутыми знаменами, корпус Суворова входил в город. Пустой, притихший, мертвый. Только несколько собак, испуганно тявкнув, поджали хвосты и сгрудились у опрокинутого котла с подгоревшим пловом во дворе дома, где была ставка Абдул-Резак бея.
В этой баталии русская армия получила трофеи из 29 пушек и 107 знамен, брошенного вооружения и армейской казны.
*   *   *
Полуденная жара накрыла Букарест. Суворов лежал на кровати, уставший до последней крайности. Еще не прошло и часа, как генерал вернулся из ставки, где докладывал о баталии при Козлуджи. Какая победа и впустую. Когда на следующий день Каменский привел свой корпус, он отказался продолжать марш на Балканы к Шумле. Там не было войск. Истрепанный корпус Суворова не мог развить успех, а Каменский достал книгу Фридриха Прусского и стал цитировать, что удаленность от обозов приводит к поражению. Суворов тогда разозлился и ответил: «Фридрих! Фридрих! Затвердила сорока Якова, твердит про всякого!»
Румянцов благосклонно отнесся к докладу Суворова, пожурил немного за скандал с Каменским, а потом подписал прошение об отпуске, представленное Суворовым. Вот теперь и отдыхал Александр Васильевич, лечился от застарелой лихорадки, да приводил в порядок свои записи.
Победой Суворова при Козлуджи воспользовался другой талантливый военачальник, Иван Александрович Заборовский, который со своей армией был единственным из русских полководцев, кто проник за Балканские горы. В результате его кампании, турецкая армия потерпела целую серию поражений, и султан был вынужден подписать унизительный для Османской империи Кучук-Кайнарджийский мир.
Победа при Фокштанах.
Указом императрицы Екатерины II, в начале 1789 года, генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов был направлен в южную армию, которой командовал граф Потемкин. Долгий отдых после ранения под Кинбурном, пошел Суворову на пользу, хотя годы уже не те, и раны заживают дольше, и кости по ночам ноют. Вот и не пожелал боевой генерал сидеть при дворе, думать о былом и хвалиться перед придворными былыми заслугами. Оно, когда в деле, и хворь никакая не берет, и пули свистят мимо, и рука со шпагой не дрожит.
Союзники терпели одно поражение за другим, а когда тридцатитысячный корпус Осман-паши двинулся к Фокштанам, австрийцы послали за помощью к Суворову. Дивизия Суворова занимала позицию у Бырлата, между Прутом и Серетом, так что не успел еще гонец выехать, как заиграли боевые трубы и вечером 16 июля 1789 года войска выступили на соединение с принцем Кобургом. Не прошло и двух дней, как дивизия Суворова прибыла в лагерь австрийской армии. Услышав боевые трубы, принц прервал трапезу, чтобы увидеть русских. Не привык этот полководец, чтобы войска так быстро меняли дислокацию. Кобург решил немедленно встретиться с Александром Васильевичем, и послал к нему гонца.
Австрийский офицер, франтовато поигрывая стеком, подошел к палатке генерал-аншефа, и опешил когда увидел штык у своей груди. Два гренадера заступили дорогу, и австрийцу пришлось сделать шаг назад. Лицо офицера побагровело от злости. Увидев дежурного офицера, австриец топнул ногой и сверху вниз взглянул на молодого поручика.
- Их высочество, принц Кобург, приглашает генерала Суворова для разработки совместной диспозиции. Доложите немедленно!
- После марша генерал-аншеф Суворов изволят отдыхать! – улыбнулся поручик, сделав ударение на звании командующего, - Велели не беспокоить.
- Но мой принц…, - почти задохнулся от ярости австриец.
- Я выполняю приказ, - последовал ответ и поручик, кивнув солдатам, демонстративно отошел к костру, возле которого колдовал над кашей генеральский денщик.
Австриец вернулся в палатку принца, долго рассказывал о русских невежах, расписывая разговор с поручиком так, словно писал роман. Принц удивленно пожал плечами и продолжил трапезу.
На следующий день, второй гонец также вернулся ни с чем, поскольку все тот же поручик сказал, что Суворов молится, а это для него всегда свято. Еще один гонец получил ответ, что русского генерала пользует лекарь, специально приехавший ради этого из Петербурга. Принц терялся в догадках и решил, при случае, немедленно пожаловаться Григорию Потемкину.
 
*   *   *
Тем временем были наведены мосты через реку Тротуш, войска отдохнули, да и Суворов покинул палатку и даже говорил с несколькими офицерами австрийской армии. Принц был просто в бешенстве. Какое право имеет этот мужлан игнорировать его, особу королевской крови?
Был поздний вечер. Принц уже готовился отходить ко сну и нетерпеливо смотрел, как дородная служанка тщательно сбивает пуховую постель, а личный повар готовил ароматное вино со специями. У входа послышалась возня, и в шатер вошел все тот же поручик, учтиво поклонился и на прекрасном немецком языке доложил о пакете от генерал-аншефа Суворова. Принц лениво разломал печать, медленно развернул письмо и прочел: « Войска выступают в 2 часа ночи тремя колоннами; среднюю составляют русские. Неприятеля атаковать всеми силами, не занимаясь мелкими поисками, вправо и влево, чтобы на заре прибыть к реке Путна, которую и перейти, продолжая атаку. Говорят, что турок перед нами тысяч пятьдесят. Надо покончить с ними разом!».
Прямодушный принц Фридрих-Иосия Кобург был поставлен перед фактом, что русский уже все решил за него. Ничего не оставалось особе королевской крови, как подчиниться. Принц сухо поблагодарил поручика, бессильно присел на кровать, и послание Суворова выпало из рук.
Вскоре австрийских лагерь огласился криками, шумом, проклятиями в адрес русских, которые воюют не по правилам, но к двум часам по полуночи армия принца Кобурга выступила двумя колоннами, даже не сильно задержав общие сборы. Уже на марше Суворов извинился перед принцем, сказав, что не было времени объяснять ему свой замысел, поскольку турки бы их разбили на месте прямо во время споров о тактике.
*   *   *
В три по полуночи войска перешли Тротуш и двинулись к Фокштанам тремя колоннами, как и предлагал Суворов. Армия, состоявшая из восемнадцати тысяч австрийцев, семи тысяч русских и авангарда венгерской конницы под командованием барона Андреаша Карачая, направилась к Мертинесчи.
Оставив армию на марше на попечение Кобурга, Суворов, вместе с авангардом, отправился на рекогносцировку. На этот раз пришлось его спасать венгерским конникам. Генерал остановил коня на вершине холма и долго рассматривал местность, стараясь запомнить каждый кустик, каждое деревце, малейший овраг. Да и не заметил, как из леска выехали турецкие конники. Зато уж Суворова они заметили и пришпорили коней.
Барон Карачай немного отстал от Суворова, поскольку его донской конек уж больно оказался резвым. Впереди мадьяр услышал стрельбу, ржание лошадей, радостные вопли турок. Барон пришпорил коня и обнажил кривую венгерскую саблю. Андреаш был одним из лучших бойцов Австро-Венгрии и доказал это по праву. Из-за холма показался русский генерал, без шляпы в забрызганном кровью камзоле. Суворов лихо развернулся в седле, достал из седельной сумы пистолет и разрядил в ближайшего преследователя.
Венгры оттеснили турок от Суворова и в лихой сабельной атаке просто не дали туркам уйти. Андреаш столкнулся с предводителем турок и нанес ему свой излюбленный удар. Турок, захлебнулся кровью, выпал из седла и лошадь понесла в лес тело, зацепившееся ногой в стремени. Барон оглянулся и увидел, как генерал хлопал ему в ладони. Мадьярин улыбнулся. Вот бы и ему так радоваться жизни, когда доживет до почтенных седин.
Со стороны колонн, маршировавших к Фокштанам, послышалась стрельба, и Суворов снова пришпорил коня. Армию атаковал трехтысячный корпус албанской конницы во главе с самим Осман-пашой. Карачай поднял саблю над головой и протрубил в рог сигнал и его конники, перестроившись полукольцом, понеслись к бунчуку турецкого полководца. А Суворова уже окружили его гренадеры. Подъехал принц, начал возмущаться по поводу действий Суворова.
- Вы есть генераль! – жестикулировал Кобург, - Это есть малчишество! Я принималь ваш плань,  которым вы есть, не поделились со мной в полной мере! Извольте командовайт!
- Вы правы! – согласился Суворов, а потом рассмеялся, увидев, как великолепный Осман-паша удирал от Андреаша Карачая.
Убежал турок. Александр Васильевич, между тем, оценил полководца султана. Молодец, не отсиживается в шатре, а командует армией. Вот и встретил, наконец-то, достойного соперника, такого же непоседливого, как и он сам.
 
*   *   *
Наступила ночь. Река Путна вздулась от дождя, шедшего всю ночь, да и постройка понтонного моста не увенчалась успехом из-за постоянных набегов албанской кавалерии. И снова Карачай отогнал турок. Наступило ранее утро 21 июля 1789 года. Войска переправились через реку и построились для боя: австрийцы девятью каре, русские шестью. Конница находилась позади. Такой порядок немало удивил австрийских офицеров, но они промолчали, увидев, что их командующий даже не шелохнулся в седле, лишь короткими командами рассылал посыльных частям. Еще одна команда и гусары Карачая заняли позицию на стыке русских и австрийских частей. Дружно части сделали шаг, и, не ломая строя, двинулись к Фокштанам, до которых оставалось двенадцать верст.
Турецкие атаки все усиливались, особенно на фланги, под командованием боевого генерала Дерфельдена. Русские встречали противника огнем в упор, а кто и прорывался, гиб на штыках. В последствии сам Суворов напишет об этой битве: «В таком препровождении шли мы по телам турецким две версты в течение часа». На пути встретился густой лесок, где окопались спаги. Русские и австрийцы обогнули лес, даже не замедляя шага, и турки бросились бегом к окопам возле Фокштан. За лесом оказались заросли цепкого, колючего кустарника, который цеплялся за ноги и мешал идти. Суворов погладил оцарапанную спину коня и что-то прошептал скакуну на ухо. Атаки турок заметно ослабели.
Надсадно ухнули пушки турок, но в ответ артиллерия союзников заставила замолчать орудия врага. Конница Карачая завязала перестрелку на полном скаку, а потом, разорвав строй, переместилась на фланг, уступив место пехоте. Гренадеры и егеря Дерфельдена дали залп, бросились в штыковую атаку и заняли окопы. Турки пытались спастись, а потом стали на колени и подняли руки вверх. Турок разоружили, и интендантская команда отвела пленных в лесок, где Суворов приказал разбить временный лагерь.
Часть турецкого гарнизона укрылась за стенами монастыря Святого Самуила. Стены монастыря окружили и артиллерия начала обстрел, долгий и методичный. Ядер не жалели. Ворота были выбиты, вместе с частью стены, в течение часа и гренадеры бросились в проемы. Не выдержали турки штыковой атаки, атаки, которая была своеобразным почерком суворовских частей.
Вдруг земля вздрогнула. Артиллеристы постарались и залпами через брешь взорвали большой пороховой погреб. Пострадали все. У союзников были тяжело ранены шесть штаб-офицеров. Принца Кобурга выкинуло из седла, а лошадь придавило обломками стены. Разозлившиеся бойцы союзников не давали пощады никому и просто подняли на штыки тех, кто не успел убежать. Все произошло настолько быстро, что даже сами бойцы не поняли, когда окончилась битва. Не осталось врагов, и солдаты остановились, недоуменно переглянулись, а потом над стенами разрушенного монастыря раздался победный клич.
Турки, бросая обозы, оружие бежали на Рымник и Бузео. Конница мадьяр их преследовала и тем удвоила потери. А вот Андреаш Карачай обиделся, ибо сломал свою саблю, подарок отца. Впрочем, он себе добыл дамасский клинок, который взял с боя у двухбунчужного паши, знатного бея из Тираны. При виде мадьяр турки убегали в панике, прозвав барона Андреаша – Шайтан-ага. Придумали турки прозвище и самому Суворову – Топал-паша, что означало Хромой генерал. Прихрамывал Суворов не после ранения, а обычной щепки, на которую наступил босой ногой незадолго до Фокштанской баталии.
Принц, расталкивая солдат, подошел к Суворову и крепко его обнял. Именно победа при Фокштанах положила начало многолетней дружбе между австрийским принцем и русским генералом. А для Андреаша Карачая Александр Васильевич стал кумиром, за которого мадьярин был готов идти и в огонь и воду.
Тем временем солдаты прямо на поле битвы разложили плащи, присели на них и начали победное пиршество, расставив шестнадцать знамен поверженных турецких частей. За фокштанскую победу генерал-аншефу Суворову был пожалован бриллиантовый крест и звезду к ордену Андрея Первозванного. Принца император Франц-Иосиф наградил орденом Марии-Терезии. От себя же принц подарил русскому генералу золотую табакерку, усыпанную алмазами. И это было лишь начало, ибо именно боевой союз Суворова и Кобурга принес блестящую победу под Рымником.

Баталия при Рымнике.

Прекрасны южные ночи с россыпями звезд на небе, необычайной тишиной и таинственностью. Русская армия выступила из Фокштан и в полной тишине двигалась навстречу туркам. Лагерь неприятеля сверкал огнями, слышались песни, радостный смех. Беспечность, она многим стоила головы во все времена.
Александр Васильевич усмехался, сидя в седле своего коня, верного товарища, который всегда его спасал, казалось, от неминуемой гибели. Размышлял Суворов о жизни и мысли эти были грустными. Годы. Они не щадят никого. Вот уже и раны заживают дольше, и о дочери чаще думаешь, да и в имение тянет все сильнее. Устал он, безмерно устал. Может, хватит уже показывать лихость? Он, принц Кобург, вроде и моложе, а не лезет на рожон. Генерал тяжело вздохнул, дернул коня за уздечку и поскакал вперед. Негоже полководцу прятаться за спинами солдат, но и голову терять не следует, коли ты солдатам, словно отец родной. Вот скачи, командир, и думай, поскольку в голове твое основное оружие.
Двумя колонами, австрийцы и русские перешли речушку Мильку, а потом, через двенадцать верст, речку Рымну. Шли тихо, коням обмотали копыта, смазали колеса телег, запретили курить и даже говорить шепотом. Армия казалась призраками, которые бесшумно, словно тени, подходили к турецкому лагерю.
Рассвет, он всегда приходит неожиданно. Небо начало сереть на востоке, потом появился первый луч, горизонт заиграл яркими огнями, и утреннюю тишину разорвало пение птиц. Им то что. Всякая живая тварь радуется свету, и нет им никакого дела до того, что не поделили русские с турками. Повинуясь только жестам командиров, русские и австрийцы в полной тишине выстроились в боевой порядок как при Фокштанах и застыли, словно статуи чудо-богатырей из древних легенд.
Первой линией русской пехоты командовал майор Поздняков, второй – бригадир Вестфален, кавалерией – бригадир Бурнашов. По обоюдному согласию, летучим отрядом гусар командовал генерал-майор Карачай. Уж больно хорошо это получалось у мадьярина. Гусар гарцевал на своем коне, улыбался и то и дело касался эфеса дамасского клинка, добытого с боем. Андреаш увидел Суворова и помахал ему рукой. Суворов, несмотря на важный разговор с принцем, помахал в ответ рукой, а потом продолжил обсуждать план сражения. Карачай, тем временем, отвернулся, подозвал своих командиров и без единого слова стал показывать на карте направление атаки.
Солнце вышло из-за горизонта и русская армия, продираясь сквозь густой бурьян, которым заросли кукурузные поля, приближались к местечку Тыргу-Кукулуй. Суворов ехал вместе с Кобургом и терпеливо объяснял свой замысел. Ну, ведь умный человек, а ничего не понимает из того, что выходит за пределы тактики Фридриха Прусского.
- Вот я и говорю! – продолжал Суворов, - Не ждут нас здесь! Думают, что мы еще при Фокштанах пируем.
- Но армия устала, - возражал австриец, - Они не железные. А диспозиция…
- Мой принц, - рассмеялся русский генерал, - Армия, привыкшая побеждать, не знает усталости. Вот, сейчас турки глаза продирают да шайтана поминают, не к утру будь помянут. Слышите, видать, проснулись бусурмане.
Увидев солдат в черных касках, горящие на солнце бляхи, мундиры зеленого сукна, турки испугались не на шутку. В лагере началась паника, слышались крики, которые перекрывались ржанием лошадей, мычанием коров, надсадным ревом ишаков. Часть турецких солдат принялась спешно сворачивать палатки и шатры, паковать добычу, кто-то поспешил застолбить место на Бухарестской дороге и лишь часть конницы начала атаку на строй русской пехоты.
К одному из каре подскакал янычар с белым флагом, недоуменно посмотрел на солдат и поклонился майору Позднякову.
- Это переодетые австрийцы?
- Это русская армия, - с достоинством ответил майор и не без удовольствия отметил изумление парламентера.
- Русские еще в Бырлаге, - возмутился турок, но как-то поник, увидев флаг с двуглавым орлом.
Турок пришпорил коня и во весь опор понесся к лагерю, чтобы сообщить об увиденном. А над полем нарастал гул сражения и воины почти скрылись в пороховом дыму.
*   *   *
Великий визирь был уже не молод. Он возлегал на подушках и пил кофе, который готовил лично. Не доверял этот священный ритуал никому, даже повару, которого специально пригласил из Египта. Вот и сейчас, вельможа размышлял о Фокштанах, удрученно качал головой и размышлял об удаче Топал-пашы. Не иначе как продал урус душу шайтану, ибо как еще можно победить армию повелителя Мира?
Копыта коня вывели из задумчивости пашу и он, словно страдалец, посмотрел на гонца. И чего его принесло в такую рань?
- Что-о? – закричал паша, вскочил, вылив на себя остатки кофе, - Топал-паша здесь? И уже начался бой?
- Да, эфенди! – поклонился янычар, прячась за коня, - Аллахом клянусь!
Визирь вызвал Осман-пашу, дал ему пятитысячный отряд и приказал немедленно идти на помощь основным силам. Зря, ох зря приказал повесить гонца, который говорил, что русские идут маршем к Рымнику. Осман-паша, гаученный горьким опытом, приказал каждому спагу взять с собой одного пехотинца янычара и быстрым маршем выдвигаться навстречу союзникам.
*   *   *
Армия продолжала наступать. Каре наткнулось перед Тыргу-Кукулуем на глубокую лощину, на мгновение остановилось, замешкалось под сильным артиллерийским огнем. В рядак появился Суворов, покачал головой, а потом, с шутками и прибаутками, огрел хлыстом коня и поскакал вниз. Принц Кобург опешил, видя, как солдаты бросились за своим командиром. « Они стоят как стена и все должно пасть перед ними!» - пробормотал австриец и направил коня следом за Суворовым.
Пехота быстро преодолела лощину, а кавалерия атаковала турок на правом фланге. Турки пытались остановить русских, но не могли противостоять лихой штыковой атаке. Суворов лично возглавил одно из каре и обходным маневром окружил врага. Кольцо сомкнулось вокруг янычар, но ведь и янычары были не последними бойцами.
Суворову очень хотелось броситься в гущу сражения, но он заставил себя остановиться и лишь подавал команды, четкие и отрывистые. Бригадир Вестфален приказал полуроте окружить генерал-аншефа и беречь его, как зеницу ока. Александр Васильевич хитро прищурился, увидев, как турецкий строй дрогнул, едва заметно, но хватило и этого, чтобы опрокинуть врага. Короткий взмах шпаги и раздались залпы орудий. Картечь выкашивала янычар, и они дрогнули, побежали, подставляя спины под русские штыки. Немногим удалось уйти за Тыргу-Кукулуйский лес, но Суворов их не преследовал, были дела важнее. Пусть молятся своему Аллаху, что помог унести ноги с поля битвы.
Подоспел отряд Осман-паши и Суворову пришлось в срочном порядке перестраивать каре Смоленского и Ростовского полков, для отпора «крестным» огнем и выдвинуть часть кавалерии. Атаки длились более часа. Янычары даже прорывались через строй, но напарывались на штыки и гибли. Осман-паша лично возглавил одну из атак, хотел пробиться к Суворову, но не смог. Перестроил ряды своих воинов турецкий полководец и снова возглавил атаку. Нельзя ему проигрывать. Простит визирь, простят придворные, но вот султан не простит и заставит выпить кофе с толчеными алмазами, а то и просто пришлет шелковый шнурок на блюде.
Австрийцы чуть замешкались и подошли к другому турецкому лагерю, перед лесом Крынгу-Мейлор. Союзники образовали как бы прямой угол, в вершине которого находились гусары Андреаша Карачая. Визирь подметил это и решил разорвать австрийский строй, лишить их помощи от русских, разбить по одиночке сначала Кобурга, а потом и Суворова. С русским генералом это дело хлопотное, а вот австрийцев можно одним махом опрокинуть. Лишь одним взмахом руки визирь бросил в атаку двадцать тысяч конницы, стоявшей у деревни Богсы. Австрийский строй дрогнул.
Семь раз Карачай устремлялся в атаку и семь раз был отбит. Суворов бросил союзнику на помощь два батальона пехоты и турки остановились. Словно безумные, турки бросались под копыта коней, пытались остановить гусар, но так ничего и не смогли сделать. Сам Карачай бросился навстречу командиру спагов, сразил его и турки отошли, так и не прорвав фланги.
Словно по согласию бой прекратился на время, и Суворов дал армии отдых, возможность попить чистой воды из колодца, перевести дыхание и отдохнуть. А в Крынгу-Мейнорском лесу их ожидало почти двадцать тысяч турецких солдат.
*   *   *
Суворов осмотрел укрепления врага, отметил их бесполезность и удовлетворенно крякнул. Главные силы турок располагались вдоль опушки леса, напротив австрийцев. И Суворов решил не давать туркам опомниться и занять деревню Богсы. В час дня протрубил сигнал к атаке, и союзники двинулись к деревне.
Великий визирь собрал около сорока тысяч войска и возглавил их сам, хоть и был болен. Именно поэтому командовал из коляски, запряженной парой белых лошадей. Лавина окружила австрийское войско. По приказу Кобурга отбивались картечью и штыками, но турок было слишком много. Принц слал одного гонца за другим к Суворову, но тот отвечал, что и так все видит, и приказывал держаться.
Под сильным артиллерийским огнем Суворов вел свои войска к Богсу. Впервые русский полководец огнем артиллерии подавил сопротивление врага без рукопашной схватки и занял деревню. Не останавливаясь, на ходу, Суворов перестроил порядки своей армии, развернул каре, усилил его казаками и присоединил австрийских гусар. Не прекращая огня артиллерии, Александр Васильевич соединился с австрийцами и армии превратились в одну большую выгнутую линию. Полковник Золотухин прискакал к принцу с сообщением, в котором говорилось о начале одновременной атаки.
«Я велел атаковать, - сообщал в донесении Потемкину Суворов. – Сия пространная страшная линия, мещущая непрерывно с ее крыл из кареев смертоносные перуны, приблизившись к их пунктам сажен на четыреста, пустилась быстро в атаку. Не можно довольно описать сего приятного зрелища, как наша кавалерия перескочила их невозвышенный ретраншемент…»
Конница врубилась в оторопевших янычар и те бросились на кавалеристов, но вдруг за спинами раскатисто пронеслось: « Ура!». Русская пехота ударила в штыки, и турки дрогнули, побежали, бросая оружие и личное добро. Не помогло даже то, что больной визирь пытался остановить своих солдат с Кораном в руках. Турецкий полководец приказал стрелять из пушек по бегущим солдатам, но ничто не помогало. Обезумевшая толпа, просто затоптала обслугу артиллерийских орудий.
Турки бежали к Мертинесчи, где находился самый большой лагерь. Когда Суворов с Карачаем обогнули лес справа, а Кобург – слева, им открылась долина реки Рымник. Повальное бегство к переправе превратило долину в обитель смерти. Турки убивали друг друга, а донские казаки просто смотрели на все это. Армия визиря потеряла здесь солдат больше, чем за весь день сражения. Мост был загроможден обозами, и турки в панике бросались в воду, надеясь спастись.
Сам визирь успел переправиться через реку, но, не перенеся позора, тихо умер в какой-то захудалой деревушке. Весь его обоз: сто знамен, восемьдесят пушек и даже шатер, достались союзникам. Армия султана прекратила свое существование не позже четырех часов дня.
На другой день после победы при Рымнике, прямо на поле был отслужен благодарственный молебен. Русские солдаты, выстроившись в одно большое каре, украсили себя зелеными ветками. Сам же генерал-аншеф Суворов обратился к солдатам с речью, окончание которой прервалось раскатистым: «Ура!».