Пуп без ямки. Пестрые рассказы

   Вячеслав Николаевич ехал в электричке из мегаполиса в свой уютный городок под впечатлением от встречи с молодым, набирающим известность прозаиком из столичных. Встречу организовал ПЕН-клуб, а это всегда гарантирует собрание амбициозных личностей, которые сами по себе – между ними как бы стеклянные перегородки. Нет, кое-что, конечно, слушают и слышат, но каждый о своем. Такая избирательная интеллигентная транспорентность.
 Что должен подумать немолодой интеллигентный мужчина, когда в электричке на него пристально взглядывает неопрятно одетый, немодно небритый, не первой молодости вроде как бомж?
Вячеслав Николаевич взгляд замечал, что-нибудь поправлял на себе и вновь погружался в переживание впечатлений. Наконец «бомж» преодолел разделявшие их метры:
- Не узнаешь?
- Нет…
- Я – Витька! Я тебя тоже не сразу узнал, стерлось немного сходство.
Вячеслав Николаевич не был бы писателем, если бы не понял: раз Витька, значит, память надо окунать в детство. И сразу проблеск:
- Так ведь и у тебя вон сколько растительности завелось, Пуп без ямки!
Обниматься они не стали, но руку друг другу жали долго и крепко. До остановки, где выходил Вячеслав Николаевич, оставались считанные минуты.
- Я сейчас приеду. Ты дальше?
- Много дальше.
- Выйдешь?
- Не могу. Давай адрес, как смогу – приеду. И телефон.
Электричка уже остановилась. Вячеслав Николаевич только и успел, что передать визитку.
Понимая, что произошло событие, он все же не мог сразу переключиться с впечатлений от ПЕН-клуба и приятного прозаика с неприятной фамилией Шаркунов. В этой приятности что-то смущало.
У Вячеслава Николаевича был такой прием – он давал волю глупости. Иначе говоря, не удерживал мысль до конца, а позволял ей бездумно приходить и уходить. Уж потом в ассоциативном ряду вылущивались смыслы. Вдруг всплыла исполнительница народных песен и ее высказывание об осовременивании хороводов. Явилось словечко «ремейк». Вот оно! Ремейк – это сдвинутая копия, за которой мерцает былой оригинал, ставший архаичным. Но Шаркунов-то пишет об актуальной реальности. И конечно, он ее знает…  В чем проблема? Он в нее не погружен! Ему эта реальность любопытна, но она ему чужая. Писатель-народник из поповичей. Этот дорогих слов не употребит.
 Дорогими в тусовке называли четыре матерных слова, за использование которых в публикациях полагался большой штраф. Плати и доказывай потом художественную целесообразность.
  За всем этим фоном оставалось событие, отложенное, чтобы не мельтешить на ходу.
Дома вечером Вячеслав Николаевич достал самый старый альбом с фотографиями. Сейчас принято обильно в разных проекциях фотографировать детей-голопузиков. Слава богу, таких фотографий в альбоме не было. Больше всего семейных застолий. Потом пошли школьные. Дворовых мало. Вот Витька лет двенадцати. Старше нет. Потом они уехали далеко. Отца-железнодорожника перевели по работе. Надо же! Он меня узнал! Вячеслав Николаевич всматривался в фотографию. Худенький мальчишка сидит на скамейке в беседке. Тельце печально серенькое. Да, цветные фотографии тогда были редкостью. Беседку эту под бояркой вспомнить было легко. А больше и нечего. С Витькой они были вроде как друзьями. Впрочем, и не очень. Только и запомнилось это. У всех пупы были с ямкой. В жару там даже скапливалась-скатывалась грязца. Мама говорила: и пуп хорошенько вымой. А у Витьки был только ободок от пупа на животе. Да еще у него у первого на лобке вырос волос. Один и длинный. Похоже, все это в памяти и выстрелило в первый момент узнавания. Впрочем, нельзя сказать, что он Витьку узнал. Не узнал, вспомнил. Вероятно, встретятся, разговорятся – память развернется активнее.
Шаркунов родился в Москве и вырос в Москве. Когда он пишет о сверстниках, живущих где-нибудь  в захолустье, он не может понять, что для них ближайший город почти столица, а Москва – телекартинка. У него с ними разная память. Вот и получается физиологический очерк в духе середины девятнадцатого века. Да еще нарочитый подбор экзотизмов. Для него экзотика то, что для них привычная реальность.
Между  «пупом без ямки» и Витькой в электричке жизненный путь. И на этом пути есть он, Вячеслав Николаевич, раз Витька его узнал. А вот на жизненном пути Вячеслава Николаевича Витьки нет. И узнать было невозможно.
Писатель вновь вглядывался в старую фотографию. В памяти ничего не всплывало. А Витька так и не приехал, и не позвонил. Должно быть, понял, что нет в нем нужды.
А нужда-то как раз появилась. И через год Вячеслав Николаевич сокрушался, что он не Лев Толстой. Тот не упустил бы события. А он понял, что событие, и упустил. Ну, проехал бы мимо своей станции, поговорили бы…

Таганрог                2014    Апрель