Рязань

               
                Ольге.
Вчера приехала из Рязани. Где-то там родился мой дед – Иван Ефимович Воробьев.
    Мы гостили в деревне Тархань. Дивное, древнее и тихое место. Над этой Тарханью холмы, а вокруг  просторы. Смотришь вдаль, не насмотришься – до такой степени все вокруг широкое, родное, виденное и знаемое когда-то давным-давно. Может, это генетическая память вырывается из глубин подсознания? И болью отзывается сердце – слышит зов древней Родины? Зов той крови, что течет во мне, тех неизвестных близких, требующих любви и памяти?
  Над Тарханью - село Высокое – гуляют невозмутимые утки, куры, гуси с выводком – гусятами, похожими на цветущие ивовые почки. Собаки, которые ни на кого не лают и ластятся, как коты. А о котах нечего и говорить – их здесь балуют, как детей.
    Жителей не видать – праздник; в огородах, наверное. Живут здесь в, основном, пожилые люди.  Старые фотографии в их домах хранят лица такие красивые. И старики, даже самые древние здесь красивы; и дети. Тонкие правильные черты, глаза прекрасные.
    Высокое на высоком холме.  Сзади, за его плетнями, открывается немыслимой красоты вид. Начало холодного мая, и холмы покрыты крохотной травой с жёлтыми пятнышками гусиного лука. Внизу на ярком зеленом бархате пасётся табун. Дальше, на сколько хватает глаз - светлые луга.  Ивняк, леса тоже еще совсем светлые, пастельные. Верхушки деревьев и кустов лиловые, красноватые.  Движутся серебристой рябью реки, а в противоположную сторону -  отражают небо сияющей синевой. Главная река – Цна. Название, будто птица крикнула. 
    Сколько их здесь, птиц! Жаворонки, цапли, аисты, журавли, ласточки, соловьи, кукушки. Все это звучит, поет в мае, справляет праздник весны, любви, возрождающейся жизни. Но как знак, как memento mori, застыл в синеве хищник, высматривает добычу – ястреб? Коршун?
    Далеко внизу -  Свято-Николо-Чернеевский мужской монастырь, основанный в 1573 году иеромонахом Матфеем. Мы познакомились с его настоятелем  игуменом Феофаном.  Сказал, что в обители  монахов и послушников – всего восемь человек, прихожан обычно не более двадцати. Но за все -  слава Богу – нет суеты, можно пожить тихо, молитвенно. 
До сих пор стоят перед глазами чудесные белые рощи.  Вдоль шоссе, празднично оплетая его кружевной легкой тенью: светлые-светлые, насквозь просматриваемые, с позлащенными солнцем вершинами.  Как соборы дивные, нерукотворные среди полей, пересекая их полупрозрачными косыми грядами. И целыми лесами, порой, в  глубине смешиваясь с соснами.
     И тоскует душа и рвется обратно, не хочет забыть, будто что-то там оставила. Вернуться бы и пойти через рощу в пасхальном свете, куда глаза глядят, внимать птицам и тишине, вдыхать пряный березовый дух.
     Видела эвкалиптовые и апельсиновые рощи, розоводревесные леса в Калифорнии и японские садики, и крымские кипарисовые парки – все хорошо, а прекраснее березовых рощ нет ничего. Света такого, высоты, праздника нет нигде. Сохранить бы, уберечь.
        …Здесь-то, под Истрой, ничего уже не осталось.

2004 год.