Солнечный остров, глава десятая

Г л а в а   д е с я т а я

 ЛЕНИН,  ГРОЗНЫЙ
И ЮРКА СКУРАТОВ




Сразу же после первого звонка ряды распались, и школьники принялись штурмовать парадную дверь, торопясь в поход за познаниями. Лучшие парты оставались под сомнением, потому что каждый класс поднимался на новый этаж. Первый этаж был отдан первым, а четвертый – выпускникам начальной школы. Выпускники вели себя нагло, знали таблицу умножения и бранные слова. Десять лет от роду! Дьявол! Пять раз по десять – и ты старик! Старослужащие начальной школы последний год грохотали ботинками по тесным ее коридорам. Пахло той особенной смесью мела и нежной краски, которая случается только в самом начале жизни, и никогда уже не повторяется в ноздрях академиков и нобелевских лауреатов. Проживи они хоть тысячу лет – этот запах  уже не объявится, потому что выходит весь и навсегда, как пар под крышкой. Дети обгоняли друг друга, спешили, падали, гомонили, пищали, сшибали портфелями и мешочками с обувью, а знатоки использовали запретное оружие – фарфоровые чернильницы-непроливашки, которые в опытных руках били струями. Скоро парадная лестница залита фиолетовой кровью, усеяна костьми карандашей и отдельными школьными доспехами, а также бантами и платочками прекрасных дам. 
Четвертый «Е» перебегает от двери к двери, выискивая заветные буквы на табличке.
- Е! – голосит Сережка Шалышкин и рывком отпахивает дверь.
Дверь недавно окрашена и поэтому поддается не сразу. Тотчас на ней висят уже четыре Сережки Шалышкина, болтая ногами, стукаясь вихрастыми головами и старательно пыхтя. Непрестанные порывы одолеть упрямую дверь приводят их в ярость, и вот уже восемь Сережек Шалышкиных висит на крашеной ручке. Подошедшая Софья Гавриловна вынимает из сумочки огромный с бороздками ключ и вставляет в замочную скважину. Сережки рассыпаются на разные имена и перемигиваются – они и так будут первыми.
Солнце со всех окон ударяет им в глаза и счастливо ослепленный четвертый «Е» замирает на пороге. Новая жизнь в новых стенах щедро одаривает надеждами, и даже самый последний двоечник  верит в бытие без помарок. Солнечные зайцы отплясывают на изумрудных стенах, лучезарные стекла отбрасывают радугу на зеркальные парты, и глаза малышей наполняются мечтательной радугой.
На партах под толстыми слоями краски тонут обидные клички и пробитые стрелами сердца. Кто они были, навеки ушедшие отсюда? О чем мечтали? Кого любили? Как мучились у доски? Как с надеждой на скорый звонок вонзались взглядами в двери, а время замирало в учительской руке, занесенной над журналом!
Теперь их нет.
Они перешли теперь в среднюю школу, дальний квартал, и только скорбные надписи «Здесь был Вася» напоминают о них!
Это повторяется из года в год, никто обратно не возвращается, и есть ли жизнь после начальной школы – неизвестно.
Изредка призрак двоечника, говорят, восемь лет отсидевшего в младшей школе, пугает своим появлением мальчишек, тайно курящих в туалете. Он требует с них папироску, и, скашивая на огоньке глаза, втягивает сладостный дым. Со звонком он оглашает проклятиями расступающиеся перед ним стены и удаляется, пока не поймала учительница.
Учительница Софья Гавриловна не боится призраков. Она их ловит.
Софья Гавриловна – это единственный человек, которого страшатся школьные призраки. Потому что самых трудных учеников гонят по этапу с первого «А» по четвертый «Е».
За это Софья Гавриловна имеет право отбирать себе отовсюду парочку самых примерных отличников, каких не видывал свет.
Примерных отличников видно сразу.
У них навсегда расправлены и брови и плечи и душа. Это по ним Господь лепил всех школьников, но, видимо, время от времени отвлекался. Как мы помним, старательно выглаженный галстук – это косвенный признак примерного отличника. Некоторые хорошисты косят под них, используя старательно выглаженный галстук. Косвенным признаком примерного отличника может служить одиночество у окна на переменке, открытый дневник наготове и фатальная зависимость от похвал.
Примерные отличники – штучный экземпляр. Ими нельзя швыряться в стены, хотя всякий троечник так и норовит это сделать. Примерных отличников приглашают на родительские собрания в качестве наглядного пособия.
Никому неизвестно, куда потом деваются примерные отличники. В мире их не существует.
- За мной! – завопил Сережка Шалышкин и бросился к третьей парте. Это была золотая середина, потому что в зоне особого внимания  учителя – первые и последние парты. Как мы уже говорили, все классные ниши распределены. Отличников и хорошистов на первых партах сменяют сомнительные личности в середине, с полными неудачниками в конце. Легкость сменяется невесомостью с вакуумом в конце, такая физика.
Следом за Сережкой на третью же парту плюхнулся Мишка. Он довольно вытер потное лицо, упихал свой портфель в пенал и хлопнул крышкой. Повернувшись к Сережке, он встретил немигающий взгляд.
- Ты чего? – отпрянул Мишка Зеленка и огляделся по сторонам. Однако же взгляд был предназначен ему, безо всякого сомнения. Сережка вынул его портфель из пенала и прямо-таки швырнул на парту за собой.
- Ты чего? – огорчился Мишка и встал. Жизнь его определенно катилась если и по рельсам, то в тупик.
Сережка, ничего не объясняя, взял Мишку под плечи и поднатужился, чтобы поднять.
- Ты чего? – расстроился Мишка и встал. Его как сомнамбулу подвели и усадили рядом с портфелем. В состоянии, близком к горестному помешательству, Мишка увидел, как Сережка размахивает руками и в восторженном крике разевает беззвучный рот. Звуки  проступили  сквозь вату, которой неожиданно заложило Мишкины уши.
- Юрка! Давай ко мне! Я тебе место подготовил!
Лучше бы Мишка этого не слышал. Он увидел Юрку в мотоциклетной каске, с тяжеленным портфелем в руке, безразлично внимающим радостным призывам. Майка Савицкая выталкивала Бореньку Буржуя и с натужной улыбкой делала Юрке пригласительные жесты. Боренька Буржуй сопротивлялся, и о чем-то торговался с Юркой. Юрка не слышал никого.
Он уверенно прошагал за свободную парту, вторую в среднем ряду, и сел, оказавшись следом за Майкой.
Разразился следующий скандал, в духе школьных театральных постановок.
Майка: (Бореньке) Куда ты лезешь?
Боренька: (сопя) Чего щепаешься?
Майка: (Бореньке)  Боров!
 Реплики повторяются непрестанно, сопровождаясь паровозными толчками с обеих сторон, отчего из портфелей сыплются учебники.
Сережка: (счастливо) Юрка! Ко мне!
Майка: (оборачиваясь, Юрке) Я тебе тут место держу! (Бореньке) Куда ты лезешь, боров? 
Боренька (сопя): Чего щепаешься?
Софья Гавриловна: Все расселись?
Сережка: (Петьке Головастику, свистящим шепотом) Помоги! Пусть Юрка ко мне садится!
Петька Головастик: (громко) Вот еще! Нашел помощника! 
Сережка показывает кулак, Петька Головастик отворачивается. Мишка Зеленка с тоской глядит в окно на березу, с которой каркает осенняя ворона. От этого зрелища на его глаза наворачиваются слезы. Рядом с Мишкой опускается Толька Березкин.
Березкин: Чего разревелся?
Мишка: У меня собака пропала! Куда-то делась. Утром встал, а ее уже нет.
Березкин философски молчит.
Сережка: Громы небесные! Софья Гавриловна! Пусть Скуратов со мной садится!
Боренька: (поворачивается к Юрке) Садись к нему! Пятнадцать копеек! Да.
Майка: (злобно) Он и тебя пытается купить! Буржуй!
Юрка безразлично вынимает учебники и укладывает портфель в пенал под партой.
Сережка: (отчаянно) Ладно! Тогда я иду к тебе! Мишка, за мной!
Мишка: (Березкину, со слезами) Она мне лапу давала, по утрам! Зачем я ее не кормил! Все кончено! Рекс или Матильда…
Березкин: (толкает локтем) Тебя Сережка зовет!
Сережка: (усаживаясь, Юрке) Здравствуй, милый друг! Хотел от меня отделаться? Не выйдет!
Юрка смотрит на него, как будто видит в первый раз и проверяет на ощупь книгу.
Майка: (Юрке, сердито) Ты сядешь или нет? (Бореньке, зло) Ты встанешь или нет?
Боренька: (поворачивается к Юрке) Пятнадцать копеек потерял! А мог и пересесть, чтобы она не ерепенилась! Да.
Майка: (зло, обоим) Я не она! Сидите, как хотите, идиоты!
Мишка Зеленка плюхается за Сережкой и Юркой и снова запихивает в парту портфель. Мир поделен, спектакль окончен. Боренька довольно восседает рядом с Майкой Савицкой, Сережка разделяет соседство с Юркой, его оруженосец Мишка, тоскливо подперев щеку, уставляется в далекое окно, в котором уже разбежались дождливые тучки. Осенняя ворона каркает и кланяется к верной вороньей свадьбе.
- А что это у тебя из портфеля торчит? – Сережка заглядывает в парту. – Ручка какая-то! Это пистолет?
Юрка долго  и глубоко вдыхает воздух. Кажется, ему надоели расспросы, хотя на деле это время подумать.
- Пистолет! – отвечает Юрка.
По классу перекатывается нарастающая волна.
- Пистолет! – отзывается Сережка на Мишкин толчок.
- Юрка с пистолетом пришел! – оборачивается Мишка к Петьке Головастику. – Говорил, добром не закончится! Всех перестреляет, клянусь собакой!
- Что там? Что там? – толкают Головастика сзади.
- Сейчас пальба начнется! – шепчет Головастик подмышку. – Следите – как только он каску наденет! Предупредил, что всех перестреляет!
- И Софью Гавриловну? – ужасаются сзади.
Петька сглатывает от ужаса и кивает.
- Ну ее еще ладно! – возмущаются сзади. – А нас-то за что?
- За что, за что? – сетует Петька. – А за что он прошлую школу расстрелял? Как вы думаете, недотепы!
Недотепы каменеют.
- Что там? Что там? – пихают их задние ряды.
- Прошлую школу расстрелял! – шепчут непослушные губы. – До нас добрался! Каска – условный знак! Чтобы в своих не влепешить!
- Каска – условный  знак! – летит по рядам, взгляды всех прилепляются к каске. Никто не попрощался с родными, у многих остались дома попугаи и рыбки, у всех были планы на осенние каникулы. Некоторые принимаются громко плакать, им зажимают рты, чтобы террорист не взбесился.
Сережка на удивление спокойно сидит рядом со смертью, как шкипер с горящей трубкой на бочке с порохом.
- Шлем! – трогает он огненную поверхность. – Дай поносить!
Юрка хватает шлем и задние ряды ныряют под парты. В мертвой тишине поскрипывает перышко Софьи Гавриловны.
- Приготовимся к Ленинскому уроку! – не поднимая глаз, отвечает Софья Гавриловна. – Кто начнет с рассказа о Ленине?
Первый урок в учебном году всегда был Ленинским. В этом мистическом обряде участвовали все ученики, от первой до последней парты. Первые  солировали с партией о том, какой был Ленин маленький, с кудрявой головой, далее по Библии. Последним партам оставалось хоровое заклинание «Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин», на большее они не годились.
Софья Гавриловна подняла глаза. Последние парты отсутствовали, то есть – абсолютно. На них не виднелась жизнь, как на Марсе. Жизнь пряталась под толстыми крышками парт. Софья Гавриловна заглянула под стол. В нее уставились множественные перепуганные глаза, как будто бы под верхним  слоем ворочал своими щупальцами огромный осьминог.
Софья Гавриловна села прямо. Над партами с наивным видом возвышались Боренька Буржуй, Майка Савицкая, Сережка Шалышкин и Юрка Скуратов. Юрка положил ладонь на шлем, Сережка продолжал к нему тянуться.
Софья Гавриловна вернулась под стол. Осьминог заморгал глазами.
- Вы чего? – прошептала Софья Гавриловна.
- А он чего? – прошептал осьминог. – Каска на месте? Или уже на голове?
Софья Гавриловна вынырнула на поверхность и осмотрелась как подводная лодка.
- На месте! – вернулась она в глубину. – На столе. А что?
С медленным выдохом, осторожно всплыли все остальные подлодки.
- Скуратов! – возмутилась Софья Гавриловна. – А что это у тебя каска на столе?
Юрка дернул мотоциклетной каской и четвертый «Е» с бульканьем нырнул в глубину. Каска снова не поместилась в парте и была помилована кивком головы.
- Хорошо! – сказала Софья Гавриловна. – Кто начнет с рассказа о Ленине?
Майка Савицкая потрясала рукой битый час. Ее голова была набита святочными лубками с образом вождя, и как офеня на ярмарке, она спешила выставить все. Софья Гавриловна было уже смирилась с унылой участью, но вдруг ей почудилось оживление в Юркиных глазах.
Она недоверчиво помедлила.
- Скуратов?
Сережка закашлялся и прихватил ладонями рот. Этого еще только не хватало! Что за ересь эти рассказы о Ленине! Ну, родился идеальный человек, но что еще нового можно о нем придумать! Всякий знает, что Ленин был всегда, что жизни до Ленина не было, и что он един в трех лицах – Маркс, Ленин и Сталин.
- Скуратов! – напомнила Софья Гавриловна. – Ты – хочешь нам рассказать о Ленине? Интересно. Или мне показалось?
Юрка встал, кособочась – это считалось независимой осанкой.
- А что рассказывать? – лениво протянул он, как делала центровая шпана. – Ну, Ленин! Ну, с моим дедом разговаривал! Когда приехал революцию делать.
Подводный флот показал свои рубки.
Софья Гавриловна подняла брови – где Ленин и где твой дед!
Но ответила деликатно:
- Это тебе, наверное, приснилось.
Юрка усмехнулся. Учителя забавный народ. Если говорить им правду – ни за что не поверят. А уж обмануть их проще простого, только жалко.
- Я знаю! – ответил Юрка. – Ленин был рыжий. Проверьте – в учебниках это не написано.
- Рыжий он! – Шалышкин двинул кулаком по парте. – Сам видел! В мавзолее! Когда папкин орден вручали!
- Кто еще был в Мавзолее? – растерялась Софья Гавриловна.
Боренька Буржуй поднялся и молча кивнул.
- Рыжий?  - спросила Софья Гавриловна.
- Честно? – спросил ее Боренька в ответ.
Софья Гавриловна молча кивнула, будто бы  поменялась ролями с учеником – так с ней бывало в растерянности, она терялась.
- Я жмурился! – признался Боренька Буржуй. – Он мертвый. Да.
- Ленин и теперь живее всех живых! – вскочила Майка Савицкая. – Так нельзя про Ленина говорить! Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!
Она посмотрела на Софью Гавриловну и отдала ей пионерский салют.
Софья Гавриловна скривила губу. Не то, чтобы она верила, что Ленин жив, она просто не хотела идти против Коммунистической партии. Если партия говорила, что Ленин жив, а он лежал себе в мавзолее, надо было или закрыть глаза на раздвоение великой личности (жив и мертв), или уходить от этого вопроса на задней скорости.
Петька Головастик затряс длиннющей ладонью, очевидно,  припомнив, что тоже был в мавзолее.
- Скуратов! – решительно захлопнула тему Софья Гавриловна. – Хватит про волосы Ильича! Лучше расскажи, как  он с дедом твоим разговаривал! Даже не верится – кто Ленин и кто твой дед!
- Так получилось! – развел руками Юрка. – Надо было с кем-то посоветоваться. Думаете, легко революцию делать? Справа – буржуи…
Боренька вздрогнул.
-  Слева – белые! Вот он у дедушки и спросил.
- А что спросил-то? – не выдержал откровенного вранья Петька Головастик. – Нигде в истории не написано, что он с твоим дедом разговаривал!
- А ты в Энциклопедии посмотри! – не оборачиваясь, отозвался Юрка. – На фамилии «Скуратов».
- Есть в энциклопедии Скуратов! – согласился Головастик. – Только там Малюта Скуратов, заместитель Ивана Грозного! Тоже скажешь, твой родственник?
- Прадед! – кивнул, не оборачиваясь Юрка. – У нас и всякие грамоты есть.
По классу перекатился шумок. Не то было важно, что заместитель царя, а что Скуратов есть в энциклопедии. Некоторые сдуру предположили, что Юркино отчество Малютович, другие сказали, что не отец. А дед, который с Лениным разговаривал. А что? Был у Ленина разговор с царем. Дай свою власть, сказал, народу. Советам рабочих и крестьянских депутатов. А мы электростанции построим и вкрутим лампочки Ильича. Не знаю, ответил царь, мне все равно, вы это с моим заместителем решайте, у него, мол, свободного времени поболее будет. Ленин торкнул ногой в кабинет заместителя, тут Малюта Скуратов и вышел.
- Я не знаю! – усомнился Сережка Шалышкин. – Есть ли там Скуратов в энциклопедии? Я в прошлом году смотрел Шалышкина – не было!
Майка Савицкая обернулась на него и повертела пальчиком у виска. Этот новый жест у нее получался не хуже, чем фырканье.
- Тоже мне! – фыркнула Майка Савицкая. – Сравнил себя со Скуратовым!
- Это комплимент! – уважительно пробормотал Головастик. Ему очень нравилось слово «комплимент», которое из-за редкого применения он опасался забыть.
- Что же дальше? – спросила Софья Гавриловна. – Если верить, что Ленин с ним разговаривал.
- Дальше? – задумался Юрка. – Он ему все рассказал про революцию, деду, значит…
- Ах! – успокоился Петька Головастик. – Я уже испугался, что Ленину.
- Ну и разошлись! – закончил Юрка. – Только Ленин речь не с броневика говорил! А просто в комнате, дедушке! У нас и воспоминания есть.
- Чьи воспоминания? – нахмурилась Софья Гавриловна.
- Дедушкины.
- Так! – вскочила Софья Гавриловна. – Чтобы я больше этого не слышала! Так ты договоришься!
- Я видел! – поддержал ее Боренька Буржуй. – С броневика говорил! Два раза видел. «Ленин в Октябре»! Да!
- Так то ж кино! – возмутился Юрка. – А то мой дед. Своими глазами. И ушами. И  Ленину руку жал.
Класс настороженно молчал. Юрка заимел все шансы быть записанным в отъявленные вруны, и красная каска не помогла бы!
- Скорей соглашайся про броневик! – бросился спасать его Сережка. – От деда отказывайся, пока не поздно! А я скажу, что Скуратова в энциклопедии нет! Замнем, приятель!
- Петька! – повернулся он к Головастику. – Надо Юрку спасать! Потом объясню.
Петька иногда был покладистым.
- Софья Гавриловна! – поднял он руку. – Разрешите, я внесу полную ясность, а не  чтобы спасти!
Софья Гавриловна растерянно кивнула.
- Этим летом! – поднялся Петька. – Как-то забрел я в городской архив…
Как-то забрел он в городской архив этим летом. Стояла жара, а автомат с газировкой был только в городском архиве. Газировкой, что существенно, бесплатной, хотя и без сиропа. Петька притворился краевым следопытом и выпил кряду пять стаканов ледяной с пузырьками. В перерывах библиотекари его пытали, какую именно тему исследует краевой следопыт. Петька возьми да брякни про участие забайкальских казаков в революции. Ах, революции, обрадовались библиотекари и архивисты, тогда это Иван Флегонтович Скуратов, который с Лениным за руку здоровался и знаменитую речь о необходимости революции с глазу на глаз и выслушал. Было, мол, в комнате всего три человека, а все остальное – ЦИК. Три – Скуратов, Ленин и этот, как его, третий. Все это так  и описано в «Воспоминаниях старых большевиков». Кто был третьим? Как же его фамилия…
- А разве же Юра не знает? – удивилась Софья Гавриловна. – Дедушка-то его!
Юрка нахмурился до предела, будто бы помчал обратно в сон. Знает, конечно же, знает!
- Солдат… - протянул он.
- Солдат! – обрадовался Головастик.
- Уродовский! – брякнул Юрка, такие игры у памяти.
- Уродовский! – воскликнул  Головастик. – Известный, между прочим, в  Забайкалье большевик!
Сережка, разинув рот, водил головой за приятелями. Он совсем запутался в яви и небылицах. И такое с ним уже бывало! – стоило  любую историю повторить два раза подряд, как она становилась правдой!
- Уродовский? – переспросила Софья Гавриловна, потому что больше вопросов у нее не было.
- И Ленин – рыжий! – добавил Головастик и сел.
Он победно посмотрел на Сережку и, не дождавшись ответа, поторопил:
- Ну как? 
- Это-пра-вда? – пролепетал Сережка.
Класс разразился аплодисментами. Софья Гавриловна этим летом трижды водила четвертый «Е» в театр.