Станция невозвращения. Глава 6. продолжение 2

   Павел стоял, не в силах вымолвить ни слова – язык прилип к гортани.
   Фил побледнел еще больше. Прищурившись, он впился в лицо Шорохова взглядом, словно бы пытался прожечь его.
  Какая-то нервная гримаса исказила лицо парня.
- Павлуха, ведь это ты?!
  Шорохов видел, как в каком-то лихорадочном смятении этот странный человек пытается опознать в нем того, с кем когда-то был знаком.
  В мозгу вдруг зародилось странное ощущение – необычное настолько, что окончательно обескуражило и без того сбитого с толку Павла.
  В глубине подсознания он чувствовал - более того, был почти уверен – что… когда-то знал этого человека!
  Они были друзьями!
  Но реальность упрямо отторгала это абсолютно иррациональное чувство, безмолвно крича, что стоявший напротив худой, грязный человек совершенно незнаком ему.
  Перед глазами невольно всплыл обрывок сна – полумрак тоннеля, костер, сидящие вокруг него люди. Павел протягивает к желтым язычкам огня озябшие руки и что-то говорит… говорит этому самому человеку!
  Но Шорохов точно знал, что никогда раньше не видел его!
  Не в силах терпеть раздиравшую сознание двойственность, он пошатнулся и провел рукой по лицу, смахивая выступившую холодную испарину.
  Фил, словно устав искать в лице Павла одни ему известные изменения, нервно сглотнул, и вдруг затараторил:
- Пашка, куда же ты пропал?! Комендант ищет тебя уже четыре дня! На станции чуть ли не военное положение! Ни тебя, ни твоего странного гостя! А ты… здесь!
  Парень тяжело дышал, словно бы слова давались ему с огромным трудом.
- Что это за место, Пашка? Откуда столько людей? Куда мы попали?!
  Он сделал шаг навстречу.
  Полицейский, слушавший эту тарабарщину с открытым ртом, тут же ухватил Фила за локоть.
- Вы знаете этого человека, товарищ старший лейтенант?- обратился он к Павлу.
  Шорохов стоял, не в силах ни пошевелиться, ни молвить слово. Его хватило лишь на то, чтобы неопределенно пожать плечами.
  Патрульный хмыкнул и поправил съехавшую на затылок кепку.
- Так, давай на выход, дружок!
  Старший сержант покрепче ухватил Фила за рукав и, кивнув напарнику, подтолкнул задержанного в сторону выхода.
- Паха!..- воскликнул тот, но полицейские не дали ему сказать больше ни слова, быстро потащив в сторону эскалатора.
  Фил извернулся в их руках и бросил на Павла полный непонимания и отчаяния взгляд. Через минуту они затерялись в снующей по платформе людской толпе.
  Сил не было.  Шорохов опустился на стоявшую рядом скамью.
  Его била нервная дрожь; полнейшее непонимание свершившегося события и раздиравшая сознание странная двойственность едва ли не вгоняли в ступор.
  Шумно выдохнув, он стащил с головы голубой берет и вытер им залитое потом лицо, на секунду зажмурившись.
  В следующую секунду мир изменился. Крохотное мгновение - и исчезли люди, пропали звуки, свет мигнул...
 Павел увидел, что находится на абсолютно пустой платформе. И не просто пустой, а заброшенной.
   Призрачный неживой свет лился между колонн, превращая густую застоявшуюся тьму в плотный сумрак. Стылый воздух, наполненный запахом тлена, холодил лицо.
Никто не  появлялся здесь  уже долгие годы - пыль толстым серым слоем легла на узоры колонн, окутала плотным покрывалом едва видимые в полумраке светильники и замерший эскалатор. Пространство вокруг было завалено разнообразным мусором и хламом, среди которого, в десяти шагах, Павел с содроганием различил человеческие останки в костюме химической защиты. Тусклым бликом сверкнуло стекло в окулярах старого противогаза, валявшегося рядом.
   Шорохов не успел толком испугаться, когда картинка сменилась, будто неведомый режиссер показывал ужасное кино.
   На этот раз он увидел замерший на развилке тоннелей поезд.
   Тусклый, нереальный свет, сочившийся непонятно откуда, не позволял толком рассмотреть ужасную картину. Однако Павла бросило в дрожь от того, что он сумел различить в полутьме.
   Метропоезд слетел с рельс, ударившись о бетонную стену и пробив в ней длинную борозду. Искореженный головной вагон зарылся в огромную кучу каменного мусора вперемешку с обломками шпал, кабелей и щебня. В смятой до неузнаваемости кабине через деформированное боковое окно можно было различить останки машиниста. Поблекшие клочки некогда ярко-синей формы проглядывали сквозь россыпь каменного крошева, осколков стекла и лохмотьев искореженного металла. Изжелта-серый череп с остатками волос скалился ужасной полуулыбкой, будто приветствуя единственного за многие годы зрителя.
  Павел почувствовал, как судорога животного ужаса свела тело.
  В вагонах лежали люди. Они умерли очень давно и застоявшийся мрак – единственный молчаливый свидетель свершившейся катастрофы - скрывал эту жуткую картину долгие годы.
  Павел был первым, кому неведомые силы показали подземное кладбище неупокоенных душ. Призрачный, неживой свет сорвал сердобольное полотно мрака, проникнув в искореженные вагоны через провалы выбитых окон.
  Их были десятки - они лежали одной бесформенной кучей, отброшенные чудовищной силой в момент удара в переднюю часть вагона.
   Невообразимая мешанина из неестественно изломанных тел – истлевших, высохших, с раскрытыми в немом крике ртами. Потускневшие лохмотья одежды изредка шевелил проносящийся сквозняк, из-за чего в неверном свете казалось, будто мертвецы пытаются подняться, словно пробуждаясь от затянувшегося сна.
  Павлу хотелось кричать от увиденной картины всеобщей  гибели. Пустые глазницы черепов смотрели на него темными провалами.
  Но из сведенного спазмом горла вырвался лишь слабый хрип.
  Время, казалось, застыло, прекратив свой извечный бег…
  Легкий укол в мозгу вывел Шорохова из состояния ступора.
  Охвативший его ужас исчез, растворился, смытый накатившей ниоткуда теплой волной.
  Сознание стало кристально чистым.
«Умей ценить свое настоящее, ибо оно может быть во много раз хуже», - раздался в мозгу безликий голос.
  Теплая волна превратилась в настоящее цунами, затопив разум; Павел вздрогнул, и…
… Шум людской толпы оглушил его. Люди вокруг спешили по своим делам, с басовитым гудением к платформе подошел метропоезд.
   Шорохов тряхнул головой, прогоняя сонную одурь, и недоуменно посмотрел по сторонам. Он помнил, что присел передохнуть, но как умудрился задремать – это являлось загадкой.
- Ну и дела! - пробормотал Павел и потер ладонями лицо.- Надо было ехать поездом – хоть нормально выспался бы!
  Бросив короткий взгляд на циферблат часов, он быстро подхватил сумку.
- Ну и влетит же мне от начальства!
  Через минуту он смешался с яркой людской толпой.


    Орловский часто приходил сюда. Если быть точным – то каждый день. Возвращаясь с работы, он специально делал небольшой крюк на метро и выходил на Полянке. Садился на ближайшую скамейку на платформе и просто сидел, смотря на гомонящую, никогда не затихающую, людскую толпу.
   Зачем он это делает, профессор и сам не знал. Наверное, в глубине души, он все еще не верил в свое удивительное спасение, да и в невообразимое приключение, выдернувшее его из привычного мира на двое суток, тоже. Каждый раз, приезжая на Полянку, он словно бы искал подтверждение тому, что случилось с ним полтора месяца назад. Хотя какие могут быть подтверждения, если даже никому и словом обмолвиться нельзя – сразу примут за сумасшедшего. Что он пытался здесь найти? Ответа не было.
  Однажды он подумал - может, мысленно обратиться к тому неведомому существу, с которым беседовал в последний момент? Идея попахивала откровенной паранойей, но Алексей Владимирович все же постарался сосредоточиться и представить платформу станции, какой он видел ее последний раз тогда. И безликий голос в сознании…
Усилия не увенчались успехом, и профессор действительно ощутил себя по-идиотски.
«Хорошо, что никто не может читать мои мысли», - усмехнулся Орловский.- «Иначе дурка мне обеспечена».
   Окинув взглядом платформу, он поднялся – нужно было возвращаться домой. Но сделав несколько шагов, профессор почувствовал - что-то не так.
   Именно почувствовал, а не увидел.
   Бросив короткий взгляд вокруг и, убедившись, что привычный мир никуда не исчез, Орловский подумал, что, видимо, переусердствовал в своих «мысленных» упражнениях.
   Однако, странное ощущение не отпускало.
   Оно крепло с каждой секундой.
   Профессор вдруг ощутил, как воздух будто бы уплотнился, превратившись в невидимую упругую среду.
   Холодок страха пробежал вдоль спины.
   В мозгу мелькнула мысль: «Неужели опять?!»
   Снующие вокруг люди вдруг стали терять очертания, словно бы истаивая в пространстве как облака сигаретного дыма.
   Пара мгновений – и он остался один на пустой платформе.
   Сердце гулко стучало в груди, на лице выступила холодная испарина.
   Орловский, не в силах совладать с дрожью во всем теле, невольно шагнул назад, коснувшись спиной в поверхности колонны.
   Тишина пустой платформы оглушала. Мгновение – и она взорвалась людскими криками и топотом ног.
   Словно бы кто-то переключил кадр в неведомом кино - станция моментально наполнилась людьми.
   Где-то в подсознании Алексей владимирович понял – он попал в тот день, когда свершился ядерный апокалипсис.
   Осознание этой страшной истины оглушило и без того впавшее в ступор сознание. Ноги мгновенно стали ватными, ледяная дрожь страха пробежала по телу, и он наверняка упал бы, если бы не прижался к шершавой поверхности колонны.
   Отчаяние, ужас и боль читались на лицах людей. Они были совсем рядом, но не видели его – лихорадочные, безумные взгляды, не останавливаясь, пробегали по тому месту где он стоял, будто бы сейчас он являлся бесплотным призраком.
  Гул голосов нарастал, люди прибывали, заполнив почти всю платформу.
  Раздавшийся мощный басовитый гул перекрыл гомон толпы.
  Люди в едином порыве повернулись в сторону звука.
  Огромная стальная плита гермозатвора, с хрустом взломав декоративную обшивку стены, поползла по металлическим направляющим.
  Кто-то истерично завизжал, людская толпа взвыла нестройным многоголосьем.
- Герма закрывается! – раздался чей-то крик. - Скорее!
  Этот вопль, озвучивший и без того очевидное событие, сработал как катализатор.
  Сотни людей рванулись вперед, сбивая и растаптывая себе подобных, стремясь успеть протиснуться в быстро уменьшавшийся проход.
  Рев толпы стал оглушительным.
  Паника распространилась мгновенно, сорвав с людей хрупкий налет цивилизованности. Теперь ими владело только одно желание – выжить. Инстинкт самосохранения, дремавший на донышке сознания, бросал вперед; на лицах - животный страх  и злоба.
   Но заложенные природой инстинкты оказались бессильны перед бездушной автоматикой.
  Орловский стиснул зубы, с трудом сдержав накатившую волну отвращения, когда увидел, как бронированная плита гермозатвора сомкнулась, с хлюпающим звуком расплющив тела нескольких слишком торопливых человек. Отрубленная рука отлетела в сторону обезображенным куском плоти. Кровь брызнула широким веером, разукрасив мраморные стены ярко-красными каплями и упав на лица людей багровым дождем, добавив в многоголосый гул тонкие ноты истеричного визга. Изуродованные куски тел тут же исчезли под ногами беснующейся толпы.
  В воздухе повис отвратительный сладковатый запах. Людская толпа ревела нестройным многоголосьем; десятки рук колотили серую плиту гермозатвора, превратившуюся в неподвижный монолит на многие годы.
   Одни истерично кричали, другие выли, не в силах терпеть разразившийся кошмар, третьи просто закрыли голову руками, стараясь отгородится от ужасной реальности…
  Орловский зажмурился, с судорожным свистом втягивая ставший густым и липким воздух – он не хотел этого видеть!
 Это был ад – страшный в своей простоте.
 Ад, который сотворили люди…