Прощай, страдание! Часть 4

      Она нашла в доме старый хозяйский тулуп из овчины. Он был огромный, её худенькое тело утопало в нем. Но, когда у неё не было сил пойти в лес по дрова, тулуп грел не хуже печки.
      Вот бы порадовался папаша, глядя на неё в таком виде - просто доходяжный мужик в тулупе, как раз, словно выросший мальчик, о котором он так мечтал, да ещё с лысой головой после химиотерапии. Ей стал нравиться мрачный черный юмор.
      Деньги в этом захолустье были почти ненужны, местные жители тратили заработанное тяжким сельским трудом на спиртное. Она оставила доверенность получать свою пенсию (почти в пятьсот долларов) дочери и вспоминала, как радовалась сначала своей 1-ой группе инвалидности. И работать не надо, и деньги платят. Правда, потом радость куда-то ушла...
      Она потеряла счет дням. От бессилия и лени, она заливала зерна пшеницы или овса водой, ставила на печь, жевала размякшие, проросшие ростки. Да и есть вообще не хотелось. Очень сильно хотелось пить. И она жадно, жадно пила студеную колодезную воду, словно жевала. Такой вкусной воды в городе не было. И ей казалось, что вода дает ей силы.
      Было много времени для раздумий - она поняла, что всю жизнь старалась быть хорошей дочерью для родителей, получить одобрение папы-алкоголика и безусловную любовь матери, которую раздражало в дочери все. И заболела-то от того, что не могла избавиться, переварить чувство вины за самоубийство протрезвевшего отца, не могла перенести инсульт и паралич матери, обвинявшей её во всех смертных грехах. Её собственная трезвая жизнь была мрачной и безрадостной, легчало только в кругу таких же бывших алкоголиков, всеми силами цеплявшихся за измученных ими жен и детей, деньги и жизнь.
      Вековой лес потихоньку исцелял её израненную душу. Она представляла, что он и дальше будет шелестеть в ветра темно-зелеными ветвями, даже когда её не будет. И эта мысль, как не парадоксально, радовала её, появлялась вера в вечность жизни во всех проявлениях.