Десять

Где я? что я и что здесь делаю?
ЧТО Я?!
кто?
и зачем?
мысли неслись в голове быстрее огненных коней колесницы Гелиоса. весь этот поток проскочил в голове меньше, чем за секунду.
местность, вроде, знакомая. из каких-то древних глубин всплыло, что это моя квартира. пробежался, заглядывая в каждую комнату: и правда.
в одной даже обнаружилась мать. но лучше бы ее там не было, она выглядела как огромный, серо-сизо-зеленый червь…
ее губы постоянно лепили жвачку, т.е. это можно назвать разговором. ее голос заполнял пространство, отдаваясь эхом и неприятным звоном в ушах.
почему мое жилище так выглядит? убогое, словно после фашистской бомбежки: обои клочьями, полы выщерблены кое-где… о, господи!
Вдруг, среди всего этого бедлама начинает верещать сотовый телефон, Green Day – American Idiot. I wanna be an American Idiot!.. – радостно вещает Билли Джо. его звук меня раздражает, он сотрясает стены жилища, не выдерживаю – жахаю об стенку. звук прекращается.
тут же в другой комнате прекращает жевать мать… я знаю, чувствую, что она направляется ко мне. оборачиваю – точно! – стоит за спиной. сине-зеленый червь, между челюстями натянута розовая жвачка, она постоянно меняется, меняет форму своего редкого плетения…
она что-то говорит, но я слышу лишь бесконечное «нва-нва-нва»… это еще ужаснее телефона.
я хотел бы ощутить в руках теплый кусочек дерева. например, деревянную игрушку, заботливо вырезанную и раскрашенную чьими-то руками. но, увы, понимаю, что в ЭТОМ мире места такому быть не может.
бегу в зал – в коридор – на кухню. мать всюду следует за мной…
выбегаю за дверь.
подъезд.
он еще более враждебен…
вместо обычных надписей на стенах что-то коричневое, похожее на слизь.
бегу вниз. перила, крашенные грязно-зеленым…
РЕЗКИЙ НАВЯЗЧИЙ ЗВУК!!!

реальность стремительно искажается. рвутся связи с серо-коричневыми домами, улицей, запрятанной за окном, с длинными и тонкими деревьями, обвисшими, словно макароны в бледной сметане, полутемной лестничной клеткой. вся ткань сна мгновенно идет стрелками, оставляя в прорехах только темную пустоту.
но это лишь на секунду.
дальше – секунда – и я просыпаюсь.

Фууух, вот это был сон!
куда более привычное серое северное утречко заглядывает в окошко. под ним так же привычно и буднично шелестят желтыми листиками тоненькие березки… слава Богу, это всего лишь кошмар…
но вставать все равно не хочется.
зачем? – навязчивый вопрос из сна. навязчивый вопрос всего моего существования.
ЗАЧЕМ я живу?
ЗАЧЕМ я? почему не кто-то другой?
А если бы я родился от других родителей, в, допустим, бедной пуэрториканской семье? или в семье богатых, жирных америкосов? КЕМ бы я был?
да-да, так много эгоизма. так много неудовлетворенного бытием Я.

встаю, тащусь в ванную.
мать еще спит, да и что ей делать?..

привычно теплая вода из крана, привычный взгляд в зеркале. сегодня оно кажется чуть более серым… знаете, такая ванильно-бледная картинка плохого качества, с полосами и кое-какими цветами? вооот.
странно. ведь в реальности так быть не может.
но вода течет так же…
может, это опять сон?.
хм.
надо проверить. беру бритву, которой брею подмышки, ноги и, конечно же, лобок на ****е. как доказательство правдивости происходящего из нее там и тут торчат коротенькие темные волоски. может, действительно, все правда? вынимаю кассетку с лезвиями, раскусываю, вытряхиваю тоненькие полосочки на ладонь. две сразу ложу на край раковины… оставшуюся подношу к руке. кожа светлая, видно темные, опять же таки, волоски, маленькие поры, какой-то непонятный шрамик… сильно нажимая провожу полоской по бледной ткани своего покрытия. оно тут же угодливо раздвигается, дает свободу другой материи – красной, густо струящейся, словно вишневый сироп… красиво течет, только больно обильно. сгибаю руку в локте, поток становится не таким сильным… накопившаяся жидкость, или, вернее, полужидкость, мешает разглядеть масштабы творения.
в комнате какие-то звуки – мать проснулась.
опускаю рукав пижамной кофты, она черная и ничего не видно, даже мгновенно впитавшейся и притянувшей кофту к ране крови.
захожу в зал. мама возиться с постелью. говорю:
- доброе утро.
- доброе, - отвечает она благожелательно.
- я сегодня никуда не пойду.
- почему опять? – испытующий взгляд.
- не пойду, - и ухожу.
заваливаюсь в своей комнате на кровать и снова засыпаю. сниться лес, большой, просторный, много места и воздуха… снятся люди. подруга, друг… да не, нахуй. каким-то левым чувством ощущаю, что это сон, ощущаю себя в нем, но ноги непроизвольно несут уже к стройке, затопленной грязной вонючей водой.
чтобы перебраться на тот берег, нужно ее переплыть.
вдох. еще вдох…
прыгаю. тело мгновенно оказывается в теплой жиже. я знаю, что где-то в ней плавают трупы животных и больше всего боюсь столкнуться с ними. там, неглубоко под ногами, валяются насквозь промокшие доски с вбитыми гвоздями, арматурины и прочий строительный мусор. неглубоко, но почему-то не касается даже ступней.
наконец, выплываю на какие-то развалины, карабкаюсь по ним и выхожу аккурат на территории городского храма.
ночь.
белый храм стоит, словно яичко на черной скатерти. купола черно отливают золотом, отражают темное небо… к чему бы это во сне? колокола молчат. понимаю, что до дома очень далеко, а денег нет совсем.
РЕЗКИЙ НАВЯЗЧИЙ ЗВУК.
телефон.
домашний телефон. подрываюсь с кровати, бегу как бешеный, хватаю трубку, забыв о согнутой руке с прилипшей к ней кофтой. дергаю, ткань резко отрывается, рана обнажается и начинает кровить заново. от неожиданно теплой крови роняю трубку, тут же вспоминаю, подбираю и выпаливаю резко:
- алло!
- че там у тебя за Содом? – удивляются на той стороне. Ее зовут Света. и ей 19.
- да ***ня война
- точно? – она подозрительна и знает меня, как 5 своих пальцев.
- да!
- есть курить? – правда, много курит, слишком много. и часто кашляет.
- нету.
- слушай, а ты че не в универе?
- а ты? – я тоже ее знаю.
- нууу… не получилось.
- ммм.
- давай приду?
- приходи. сигарет настреляй по дороге.

мое, ****ь, никуда от меня не уйдет и я это знаю. только как, *****, разобраться, где мое, если вокруг столько всего? мир как огромная абсурдная сюрреалистическая картина: событие перетекает в событие, мысль в мысль, все они закручиваются и образуют свой собственный микрокосм, ни на что не похожий, но до того целостный, что ты даже не можешь найти точку отсчета всего этого дерьма.

вот я сижу на лавочке.
пью, конечно.
горькая дешевая сигарета во рту. состояние – как раз на стольник, убитый для достижения желаемого.
рядом сидит Светка. такая же удолбанная… рядом с ней – ее парень. консистенция – как у нас двоих.
светит весеннее яркое солнышко, и я понимаю, насколько прекрасен этот мир. мне нравиться слушать о гадостях, которые живописует подругин хахаль. нравиться, что где-то люди пускают по вене, жрут таблетки и бухают до свинячьего визга…
это – мой мир. он такой…
и он ужасно недолговечен…

звонок в дверь. Света. лицо такое же серое, как у меня, она еще со вчерашней похмелюги.
гыг. наверное, мы похожи на двух бомжих, основательно потрепанных жизнью, а не на девочек-студенток.
хотя ими и являемся. в принципе.

- Курить? – улыбается подруга и протягивает сигарету. у нее там целый пучок разномастных: от Явы до Парламента – настреляла. Идем в подъезд и долго молча курим. То ли не о чем говорить, то ли… потом приходим в квартиру, каждая начинает заниматься своим делом: Сетка смотреть телек, я пить чай. позже, как бы чувствуя одиночество и разобщенность друг друга мы, как капельки воды, стекаемся в одно место – в мою комнату.
Когда я захожу, подруга ковыряет красное пятно на простыни.
- Что это? – спрашивает она.
- Ничего, - и отворачиваюсь, чтобы не было видно, как скривилось от стыда и омерзения лицо.
- Опять? – почти грустно спрашивает она.
- Нет.
И заключает:
- Опять.
единственный человечек, котрому бы так не хотелось делать больно – и вот, получается.
- Зачем? – спрашивает Света. я вижу слезы на ее глазах.

…тот парень, любитель порассказывать о  мерзостях жизни, он действительно любил ее. и Света, думаю, его любила. их вряд ли ждала долгая и счастливая жизнь, потому что в силу происхождения они просто не могли быть счастливы.
вскоре после того солнечного дня она бросила его.
конечно, отношения при наличии чувств хотя бы с одной стороны не заканчиваются так просто.
он ходил за ней попятам. откровенно заебывал. приседал на уши. и, в конце концов, заебал всех нас – ее окружение.
я первая сказала: отстань, ты ей не нужен. потом еще кто-то и еще… наверное, у человека есть предел терпения, потому что выслушав все это, Светин обожатель удалился. на тот свет.
говорят, зрелище было отвратительное: треснувший череп, мозг, разбрызганный по мокрому в тот день асфальту, и много крови почему-то… человека не стало.
я не признаюсь Свете, но иногда скучаю по ее навязчивому хахалю. а она, не признаваясь мне, винит себя во всем и ненавидит нас всех.

- Света… - вяло начинаю я.
- Зачем… - слезы непроизвольно текут по лицу. такие естественные в сером северном полудне. – Ты просто не понимаешь, что такое жизнь, - мямлит она сквозь плач. – Сколько значит… Вы все этого не понимаете… хы, хы…
может, она наконец скажет?
- Почему? – холодно интересуюсь.
Она, сначала не поняв вопроса, медленно поднимает лицо, потом осознает:
- Да потому, что никогда не видели смерть! Ты думаешь, это игрушка? Можно умереть вот так вот и потом воскреснуть, да?!
- Нет. я знаю, что умирают всего лишь один раз.
- И продолжаешь свои игрушки?
- Свет, я просто думал, что это сон… - я подхожу и с какой-то неясной обреченной безнадежностью ложу голову ей на колени, одной рукой обхватив талию. Всхлипы раздаются где-то вверху.
- А помнишь, как мы были счастливы?
- Когда?
- В тот солнечный день, когда пили дешевую ***ню на лавочке. и до этого, много-много месяцев до этого. помнишь, Свет? как на учебу не ходили, торчали в каких-то непонятных квартирах… творили все, что душе угодно и просто радовались.
Молчание.
молчание…
молчание. молчание. молчание…
и холодное:
- это в прошлом.
Светка безжалостно стряхивает меня с колен, ловко вывернувшись из объятий, и идет шуршать в прихожую.
выхожу – она стоит уже одетая, мотает свой платок на шею.
- закрывайся, - говорит. и уходит, даже не чмокнув на прощание.
мне почему-то кажется, что это – начало конца. ..

сижу, курю, подпевая любимой песенке Jane air: там че-то про шаткий карниз и мозги на асфальте. забавно, сразу вспоминается Светкин…
в чем же дело, почему вокруг одно дерьмо – осень или просто, такое время?
наверное, дело в том, что я остался совсем один.
дело в том, что, повторяя пресловутую фразу: что имеем – не храним.
дело в том, что…
«***ня ты» - сказал сам себе и затушил сигарету.