Семьдесят восемь

…как-то утром я подумал, зачем и как живу? Ответ был тут же: живу, практически каждый день наблюдая чужие похмельные кухни. иногда нахожу себя в них моющей чужую посуду, протирающей стаканы. иногда – спящей на чужих диванах с чужими же руками на моей талии… тиражирую себя по неизвестной причине. тиражирую – и не имею никакого процент от продаж. Самое забавное: я вполне доволен! Существование день от дня подкидывает если ни приятные, то хотя бы удивительные сюрпризы. И я со всей искренностью изумляюсь, удивляюсь бытию и его мозаичной разности.
  Знаете, оказывается, большинство писателей и, вообще, людей творческих в жизни  закоренелые неудачники; взять того же Стендаля: робкий, неумеющий вести себя с женщинами – он написал чудный трактат «О любви»… в своих книгах, рассказах, романах и т.п. эти неудачники, едва ли не человеческие отбросы, счастливо женятся, любят, отдают и получают – в общем, творят свою альтернативную реальность. А может ли бессонница и алкоголь сделать писателя из любого? да вряд ли. вот психа – точно может. Это я к тому, что… впрочем, это просто так. Вот и теперь: два часа ночи – завтра дел по горло – начинаю думать, что времени спать мало, соответственно, спать бессмысленно… для меня НОРМАЛЬНО  выспаться – это часов десять-двенадцать, тогда сны красивее, диван удобнее и времени на хорошее дело не жалко. А так… жалкие пять часов. Вот честно, от этого осознания становится как-то досадно, обидно что мерзкое никчемное общество тупых ****юг всех полов и возрастов посягает на единственное дорогое, что у меня осталось – на альтернативную реальность сна. ****юги – до чего ж красивое слово… Завтра не наступит. Когда толпы горожан ломанутся на работы, пытаясь просто прожить еще один день, я все еще буду в сегодняшнем дне… Забавно? если посчитать, сколько завтра не наступило, то мне, максимум, лет восемнадцать. и роковой рубеж еще не пройден…

Вчера опять проснулась на чужой хате. Мозг вышел погулять.
Проснулась – холодно. слева – храп, справа – подлокотник дивана. повернулась: друг спит – посмотрела на него влюбленными глазами, заметила, что плохое сниться – погладила – успокоился. Это такое особое, совершенно особое выражение любви.

…судьба подкидывает иногда охуенные сюрпризы. Думаешь: все, больше не могу, тяжело! – и приходит кто-то очень нужный, очень кстати – ты продолжаешь идти.
- Всё, больше не могу! – выдала я на кухне своей старой-престарой подруге, проверенной и временем, и всем, чем можно. Между нами – бутылка вина, пепельница, облако дыма. Она курит на моей кухне, в зале – мама и она совсем не против того, что мы так вот по дружески киряем и дымим прямо в доме…
- Можешь! – выдает Елизавета. – Не просто можешь – должна. Тебе вообще, - глоток вина, - кто сказал, что жизнь будет легкой, а?! Делай, то что должна хорошо и все…
Я качала головой и пила, пила, пила…
-…знаешь, очень хотелось его догнать тогда. Дернуть за эту чертову куртку, треснуть по роже наглой и сказать: ну че, получил? и тебя жизнь наебала?!
- Ой, да прекрати ты уже этот бред! Два часа обсасываешь, как мужик уходил, а ты его не остановила! – такая вот, не любит сильный пол. – Ты, ****ь, трахалась с этим придурком ****утым! А он тебя просто тупо, - ой, как она это сказала! Сочно: ТУПО! – трахал! Пользовался твоей дыркой, пока ты его любила. Пусть теперь свое получает.
- Он же совсем один, понимаешь? Совсем один. У него никого нет и…
Перебивает:
- Значит, не заслужил! Что ты прям вечно вокруг себя всякое отребье собираешь! Быдло! Ты же им нахуй не нужна, так, пользуются, ноги вытирают, а ты?!

Дорогая! Как же была ты права. Пользуются.
А я падаю.
Все ниже.
Ниже…
Совсем под плинтус.
Хах, как мальчику из одноименного произведения, тоже охота: похороните меня за плинтусом. Пожалуйста!

Осень разрывает мою душу на части. Иду по ней: черное, черное, черное… Черное пальто, черные сапоги, черные волосы, перчатки – вообще, вся одежда. О, Господи! Что же в нем, в этом черном? Глубина! Глубина которой так не хватает повседневности.

- Ты стала лучше выглядеть!
- Да, спасибо.
- В чем секрет?
- Хм. Возможно в том, что теперь я не вкидываюсь каждый день как свинья. И не начинаю звонить другой свинье, чтобы с кем-то разделить это животное состояние…
- Ааа… - что тут еще скажешь?

- Привет. – Голос пьян до самого основания.
- Привет. Что-то случилось?
- Случилось! – я икаю, как парижский бомж. – Случилось! Тебя хочу увидеть!
- Нахера?
- Хо-чу!
- Бляя, не сегодня.
- Нет, сегодня! Хочу тебя увидеть!
- ****ь, заебешь!
- Заебу! Давай увидимся?
- Нахера?
- ****ь, я хочу с тобой трахнуться!
- Хоти.
- А ты со мной не хочешь? – чувствую, что сейчас заплачу. Слёзы стоят в глазах, гадкая соль разъедает внутренний контур века.
- Нет.
- Почему?
- Иди на ***.
Сижу на земле с бутылкой дешевого пива и плачу. скулю, как собака. ни о чем… грязное черное пальто, пропитая рожа… Господи, мне 19 лет!

Я без него умираю. Но он об этом не узнает никогда.

…и вот сейчас, когда прошло уже достаточно много времени и ей было уже глубоко наплевать на то, что было, они стояли вдвоем в подъезде, глядя как будто на морозные стекла. На улице был холодный и странно свежий ноябрь. Два человека друг напротив друга на лестничном пролете…
- А помнишь, ты сказала как-то, что любишь меня? – спросил он.
- Агааа…
- Ты перепитая была еще, вообще в жопу.
- Еще бы! На трезвую голову такие вещи сложно говорить…
- Хе… ты ж ****ела, наверно?
- ****ела бы, не притащила бы тогда тебя домой. Любила ведь. Слава богу, в прошедшем времени.
 - Чееее? - ему так хотелось поцеловать ее…
Я, т.е. та самая «она» просто улыбнулась, взяв некогда объект своего обожания за плечо:
- Ты мне больше не нужен. Нет, нужен, конечно, как друг, но как любимый человек – нет.
Есть такая категория людей – у них все эмоции на лице. Он сразу опустил голову, посмотрел в непременный в подобных случаях левый угол.
- Все надо делать вовремя, - мягко продолжала я.
- Да… - он кивнул, спустился по лестнице и, хлопнув дверью, вышел на улицу. Догнать? Да нет же, зачем гоняться за прошлым. И я смотрела, спокойно смотрела как он уходит, смотрела на эту некогда любимую рас****яйскую походку… Иди с миром.