2 курс. 6 глава. Второй семестр

2 курс. 6 глава. Второй семестр, учеба.
С каникул мы возвращались, хоть и с тоской, но без ужаса, я б сказал буднично. Надо признать, что львиная доля ребят, сдавших зимнюю сессию второго курса, доучились до офицерских погон. Влияло на это несколько факторов: во-первых к службе уже привыкли все, во-вторых начинались интересные специальные предметы, в-третьих государство уже потратило на наше обучение кучу денег и мы уже стояли в кадровых планах министерства обороны, поэтому преподаватели и командиры начинали нас воспринимать как будущих коллег, то есть, наряду с жесткими испытаниями, появилось больше элементов обучения и воспитания будущих специалистов.  На одной из кафедр началось преподавание «металловедения» предмет, необходимый будущим мастерам ремонта артиллерийской техники. Преподавателя было два, и они являлись  абсолютными противоположностями. Один гражданский, другой военный, один флегма, другой брызгал энергией во все стороны. Гражданского звали Феликс и этого вполне достаточно. Человек, как и многие  в нашем училище, был влюблен в свою науку, рассказывал, как интереснейшую историю, глаза горят, а сердце бьется! Наверное, мы бы все заразились его оптимизмом, но, к сожалению, он воспринимал нас, как молодых ученых, априори находившихся без ума от металловедения. Сыпал терминами, историями их жизни металургов, смешными, на его взгляд, парадоксами в кубической структуре железа и чугуна. Большинство из нас сидело, широко открыв глаза и ни фига не понимало. Заинтересовались мы только теорией и практикой сварки, реально познавательно! До сих пор могу чего-нибудь простенькое наварить. А погонялово у Феликса была «брейк-данс». Как раз в те годы этот сложный танец завоевал любовь и уважение наших гражданских сверстников. Движение его были сложны и многообразны, на гране спортивной гимнастики, стилей  много, кто-то крутил «вертушку» ногами, стоя на голове, кто-то изображал сумасшедшего робота, дергал головой, ногами, пускал волну руками. У Феликса был сильный нервный тик, заключавшийся в энергичном и неожиданном подёргивании головой, вкупе с отсутствием шеи, непомерно длинными и подвижными руками и безумным взглядом, было стойкое ощущение, что он танцует верхний брейк и изображает  того самого сумасшедшего робота. Мы все время невольно ждали, что он сейчас рухнет на пол и закрутит невероятную  вертушку! Но, как нетрудно предположить, нижнего брейка мы так никогда и не дождались. Особенное удовольствие Феликс нам доставил, когда объяснял непосредственный процесс практической сварки. Он нацепил на себя соответствующую маску, вот это была бомба, класс практически грохнул от смеха, впечатление танцора усилилось многократно! Непонимающий Феликс понаставил тогда двоек и был прав, но было очень смешно. Второй преподаватель нравился нам  гораздо больше, только симпатии к нему жили скорее не в уме, а в сердце. Подполковник «димедрол». Мужик обладал невероятно флегматичным характером, добрым сердцем и голосом, который погружал в глубокий здоровый сон. Положение усугублялось тем, что занятия проходили в так называемых «теплых классах». Щитовое здание, по внутреннему периметру которого, были пущены толстенные трубы, по которым гоняли очень горячую воду, в силу близости к котельной. Представьте себе: приходят уставшие, после утренней зарядки, курсанты, замерзшие, потому что между корпусами не положено перемещаться в шинелях, заходит преподаватель  и своим низким уютным голосом говорит : «Здравствуйте, товарищи курсанты. Тема сегодняшнего заняааатия…». Глазки закрываются, в голове мелькают образы мамы, горячего молока и теплой чистой мягкой домашней кроватки. Вот уже и розовые слоники побежали по изумрудной траве, вот и друзья, все в белом, зовут купаться на прохладную речку, а вокруг, как птички, кружатся в бесконечном хороводе булочки, пирожки и коврижки… «Взвод встать! До свидания товарищи курсанты». Самое удивительное то, что он нас кое-чему научил, и экзамены мы сдали вполне прилично. Если «димедрол» был изобретателем новой методики обучения во сне, то мне это определенно нравится и у него получилось! Вот бы и другие брали  с него пример и все пять лет прошли бы так же, ан нет, другие были гораздо жестче. К лету нас допустили к непосредственной сварке в небольшом цеху при кафедре. Там за нас взялись настоящие работяги с добродушными матюгами и золотыми руками. Они нас научили управляться с электродом и маской, и навыки остались на всю жизнь.
Наконец нас допустили, как людей в будущем имеющим отношение к артиллерии, к эрзац-стрельбам, то есть к артиллерийскому учебному центру, чудное, почти сказочное сооружение. Двухэтажное здание, на втором уровне располагался сам класс, с одной стороны которого, была полностью застекленная стенка, с расставленными вдоль столами. И оттуда открывался прекрасный вид на первый этаж, а там… А там находилась огромная, метров 20 на 20, изумрудная поляна, которая воспроизводила фрагмент местности с игрушечными деревнями, дорогами, перелесками, небольшими горками, железной дорогой с паровозиком. Противника изображали миниатюрные пушечки, машинки и солдатики,  умело, спрятанные в складках местности. Стрельбы осуществлялись следующим образом: на столах крепились несколько духовых винтовок с артиллерийскими прицелами, преподаватель давал координаты цели и мы, с помощью артиллерийских таблиц, выставляли  нужные значения и…, после команды «выстрел!» нажимали на спусковые крючки. Несмотря на то, что вместо гаубиц у нас были только винтовки из тира, это было действительно интересно! Например, мы узнали, что же такое «вилка», то есть удачной считалась стрельба, если цель уничтожалась с третьего выстрела (недолет, перелет, попадание). На гладкой поролоновой поверхности макета, конечно, не оставалось дымящихся воронок, развороченной техники и пылающих танков, но мы все же чуть-чуть чувствовали себя причастными к настоящей боевой работе. Выпускники Тульского училища не шли потом командирами батарей и орудий, поэтому занятия наши были больше ознакомительными, чтобы инженеры-ремонтники уж совсем не позорились в войсках, а на четвертом курсе случились уже настоящие стрельбы, но об этом ниже.
По-моему как раз во втором полугодии второго же курса, меня пытались научить основам предмета, который навсегда так и остался непознанным: теоретическая механика. Честное слово, за всю мою жизнь  это единственная наука, где я не понял ни строчки. Бывали и до этого и после предметы и сложнее, но там я хоть что-то соображал, в этом случае вообще в голове тишина и покой, ни ветерка, ни мысли. Открыл я, помню,  книжку и на первых же строках ум зашел за разум, извилины приняли позу пьющего оленя и отказались работать. В общем, не сложились мои взаимоотношения с моментами сил и векторами движения. Учебник был закрыт и знаменитый русский «авось» меня принял в свои многообещающие объятия. Преподаватель «кролик» в целом мужик был беззлобный и мягкий, учить не заставлял, лекции читал скороговоркой и отчаянно картавил. И так непростая наука для меня превратилась в бессвязную нуднятину. Экзамен проходил для меня многочасово и сложно. В вытянутом билете я не нашел ни одного знакомого слова и тоскливо обратил свой взор на курсового офицера Козлова. Быстро, по-военному, оценив обстановку, он взглянул на билет и, пока комбат отвлекал препода рассказами о случаях из жизни, переписал условия задачи. В соседней аудитории уже сидел сосредоточенный Влад Соустов и ждал сигналов «sos» от своих бестолковых товарищей. Через некоторое время Козлов принес мне долгожданную шпаргалку. Что-что, а на память я тогда не жаловался. Быстренько запомнив теоритическую часть, я попытался выучить решение задачки. «Ну, что Петгов, готов?», - спросил меня кролик небрежно, он то знал, как я изучал Теормех. «Готов!»,  - и я смело выдвинулся к доске, под одобрительным взглядом Юрия Михайловича. Он нас учил отвечать четко, громко и много, несмотря на полное отсутствие знаний. Теоретические вопросы я кое-как промямлил, к изумлению преподавателя, оставалось озвучить уже решенную задачку, тут и произошел сбой. Я написал условие на доске и Кролик аж весь засветился, мне показалось это недобрым знаком. Дело в том, что условия задачки выглядели следующим образом, сначала писалось то, что дано, то есть значения сил, скоростей и т.д., далее следовала черта, под которой рисовалось обозначение искомого параметра, а напротив знак вопроса, кто помнит школьную физику и математику, наверняка в курсе. От волнения ли, от общей тупости или от излишнего старания в точности воспроизвести Соустярины писульки, но напротив искомого я написал латинскую буковку «S», согласитесь , она похожа на знак вопроса. Указывая на мою красиво изображенную буковку «S», «кролик» спросил сладким голосом: «А это что?», ответ мой был лаконичен и громок: «Это латинское «эс»!». Преподаватель молча двинулся к экзаменационной ведомости, дабы поставить вполне заслуженную пару. И тут случилось невероятное, Архипов буквально лег животом на ведомость, с криками : «Не надо!». Если бы я не находился на грани обморока, от перспективки опять не поехать в отпуск, то наверняка бы посмеялся. Два человека, коренастых и невысоких, вели отчаянную борьбу за бумагу. Преподаватель старался выдрать из-под Михалыча документ, а тот, как настоящий греко-римский борец, удерживал ведомость в партере. Поняв, что физически уступает, «Кролик» занялся увещеваниями: «Ведь он ничего не знает! Вот подготовится и сдаст!». «Нет!», - кричал комбат: «Это случайность! И вообще парень он хороший!». В течение четверти часа продолжалась схватка на разных уровнях, Юрий Михайлович победил! Я выполз из кабинета, весь в мелу, мокрый, дрожащий и с тройкой за душой. Не знаю, что послужило мотивом для Архипова, то ли азарт, то ли беспокойство за общую успеваемость, а может быть он меня зауважал за мое решение продолжать учебу и службу после провала зимней сессии, теперь уже все равно, поэтому: «Спасибо, комбат!».
Во второй половине второго же курса, командование стало уделять особое внимание физической подготовке курсантов. Наверное, решили, что полутора лет вполне достаточно для развития даже откровенно отстающих. Надо признать, что в этом отношении в училище допускалась некоторая расхлябанность, некоторые так и выпускались, не выполняя нормативов. Таких было конечно единицы, но факт остается фактом. Трудно себе представить выпускника какого-нибудь командного училища, не могущего подтянуться больше пяти раз, а инженера вполне. У меня вроде более менее наладилось к весне 1987 года, вот только никак не давался подъем-переворот, специальное упражнение на силу и координацию, что-то я не улавливал в ритме упражнения. А бег, постепенно, становился все быстрее и дольше. К маю месяцу командование решило, наконец, отсеять откровенных «задохликов» и собрало таковых со всех факультетов со 2 по 4 курс. Народу набралось человек 40, в их числе и мы с Сэмом. Нам было объявлено, что тот, кто не уложится в норматив по кроссу на 3 километра, дальше может уже не беспокоится и пришивать погоны рядового СА. Бежать предстояло восемь кругов, вокруг спортивного городка. Старт! И я рванул, уж больно мне не хотелось бросать училище, после неудачной зимы. Я оставил всех далеко позади себя и мчался к финишу, обгоняя моих собратьев по несчастью минимум на круг. Ленточку я пересекал бодрый и счастливый. Когда объявили мой результат, слёзы чуть не брызнули из глаз, на тройку мне не хватило секунд десяти, это при том, что я был первым из всех, с солидным запасом! Путь до казармы был тяжел, сапоги казались пудовыми, а плечи клонились к земле. Мне было обидно и стыдно, стыдно перед родителями, собой и ребятами. Мои однокурсники провожали нас с Сэмом, желая удачи и искренне  переживали, мы уже стали к тому времени настоящими боевыми друзьями. В этом заключалась удивительная армейская сплоченность, когда отношения из конкурентных превратилось в почти семейные. В том большая заслуга не только отцов-командиров, но и моих друзей, они были и остаются настоящими хорошими советскими парнями, русскими, грузинами, азербайджанцами, узбеками, украинцами, но настоящими! Мишка спросил: «Ну и чего?», я опустил глаза, Фатик даже спрашивать не стал, Игорь Антипов и Андрюха Сорокин, произнесли короткое, разочарованное: «…ляаааа…..» Соустов, Савченков, Приходченко, Игнатов, Дудко, Колбая, Юлдашев, Наумов, буквально все были расстроены. Я сел в родном кубрике в полной прострации, Юра Дудко пытался меня взбодрить, а мне было все равно. Я даже не среагировал на команду: «Строится» и продолжал находиться в «коматозе». В помещение вошел Козлов и сказал: «Ну, вот что, Петров, пока ты не отчислен, марш в строй! А мы ещё поборемся!». Потом оказалось, что не выгнали никого, но психологический прием сработал, и подавляющее большинство отстающих перестали таковыми быть.  На мое счастье  из норматива к лету исключили подъем-переворот и заменили его подтягиванием, то, что нужно! Проблем с этим упражнением я уже не испытывал, да и бег постепенно пришел в норму, через два года я даже выполнил спортивный разряд по легкой атлетике и военно-спортивному комплексу.