Бегство

-Беги на Запад, там еще остались живые люди,- губы столетнего старика, сидящего на пустынной дороге, с трудом шевелятся. Иссохшие руки теребят лохмотья выцветшего грязного халата. Старик без тени удивления или сочувствия смотрит на оборванного полуобнаженного мужчину молча уходящего на восток. И остается один на развилке дорог под мелким холодным дождем. Равнодушный и безучастный.
Он ползет по мокрой глинистой земле из последних сил, задыхаясь и уже почти теряя сознание. Им движет только болезненное желание увидеть хоть что-нибудь кроме голой степи. Слабеют руки, но он подтягивается на них и, отталкиваясь ногами, ползет и ползет дальше. Он упрям и очень хорошо знает это. Но конца пути нет, полумрак окружает его со всех сторон, бледная луна освещает только узкую полоску дороги. Склизская холодная грязь прилипает к телу, он касается длинными волосами земли, от жижи пряди безобразно слиплись и сосульками лезут ему в рот. Он невнятно, почти в бреду шепчет какие-то слова. Ночь поглощает их, а эхо безмолвствует. Когда последние силы оставляют его, он просто падает лицом в  грязь и затихает. Время останавливается. Он не спит и вполне осознает, что с ним происходит. С закрытыми глазами без движения, тяжело дыша, он лежит, наверное, очень долго, по меркам обыденности, но времени здесь нет, и он наконец свободен. Ощущать свободу кожей и нервами желанное, но слишком необычное для него ощущение, оно пьянит и будоражит , не давая забыться. Когда наконец он поднимает голову, хмельной от новых ощущений и усталости, над выжженной степью уже взошло солнце. Когда-то несущее тепло, сейчас оно хмуро обнимает землю, протягивая свои негреющие лучи. Они разливаются по мертвому пространству такими же негреющими потоками света. Он разлепляет ресницы и с удивлением, и ужасом смотрит на солнце. Отчаянье вырывает из его груди хриплый стон, тень пробегает по его лицу, какое-то воспоминание не дает ему покоя, щиплет веки и подергивает губы. Когда-то он видел уже мертвую степь и страшное разлагающееся солнце. Во сне или наяву.  Сознание изменено настолько, что он не уверен ни в чем, даже в том не спит ли он сейчас.
Неожиданно он находит силы встать и неуверенно делает первые шаги с трудом сохраняя равновесие. Потом закрывает глаза, чтобы не видеть жалкого солнца и шатаясь бредет по голому пространству. Поднимается ветер и треплет его когда-то рыжие, еще густые, но грязные и неровно стриженные волосы. Теперь он хорошо понимает, что вряд ли его путь имеет цель. Уставшее, довольно сильное тело просто хочет жить, отчаянно и любой ценой. Пугаясь своего животного начала и одновременно упиваясь им, он идет так очень долго, не встречая не только человека, но даже комара или назойливой мухи. Никто не жужжит и не стрекочет, пугающая вязкая тишина наваливается на него всей своей тяжестью, но можно привыкнуть ко всему, и постепенно он привыкает и к этой отвратительной обволакивающей тишине. Время от времени останавливается и отгоняет от себя мысль открыть глаза и осмотреться кругом.  Иногда приходится бороться и с другой  мыслью – найти острый камень и убить себя. Но кто-то или что-то словно удерживает его от этого. Три или четыре попытки оказываются неудачными. Но в почти отказывающий ему мозг вбуравливаются слова «Путь бессмысленен». Кажется он повторяет их вслух бескровными тонкими губами, пугаясь своего голоса, кажущегося незнакомым. Когда голод и особенно жажда становятся  невыносимыми, он открывает плохо видящие глаза и с  трудом различает, что его ноги стоят в грязной огромной луже и тогда упав на колени долго и жадно пьет. А потом, уронив голову на руки наконец забывается. Время снова замирает. Сквозь уплывающее словно, соскальзывающее куда-то сознание вдруг пробиваются странные звуки, похожие на плач, и вроде бы чья-то рука осторожно убирает с его лба слипшиеся грязные пряди…
Тогда он вновь, с отвращением и усилием открывает воспаленные глаза. Когда первые болезненные ощущения проходят, он различает склонившуюся над ним девушку в неопрятном когда-то белом платье…Его рука ныряет под разорванный подол и скользит по ровной девичьей ноге, ощущая на коже ладони что-то липкое и теплое…Всхлипнув от осознания собственной мерзости и бессилия он крепко прижимает ее к себе окровавленными дрожащими руками  и шепотом повторяет слова старика «На Западе еще остались люди» с трудом подавляя истерический смех… « остались люди…» как эхо произносит она, доверчиво приникая к его груди…С неожиданной силой и злобой он отталкивает ее, меркнущее сознание улавливает женский постепенно стихающий  крик…Шатаясь  он идет дальше…И снова тишина и возвратившаяся луна погружают его в состояние полусна-полузабытья. Ноги отказываются слушаться. Тогда он начинает считать свои неуверенные шаги хриплым и противным самому себе голосом…На восемьсот пятьдесят девятом шаге  запинается и валится навзничь…Когда солнце в очередной раз разливается по степи мутными потоками света, он уже ничего не видит и не чувствует, устремив в небо прозрачный застывший взгляд…
…Склонившись над телом она с болезненным жадным любопытством вглядывается в неподвижное бледное лицо, берет еще теплую израненную руку в свою и долго гладит ее…Потом встает, отряхивается и медленно бредет в сторону Запада…