Мила

Мы встретились совершенно случайно. В толчее рынка, на проходе, где бойкие торговки предлагали "хичины", шашлыки, чебуреки и прочую снедь, я вдруг был остановлен возгласом:

- Витя, привет! Как дела?

Я рассеянно посмотрел на миловидную особу, улыбавшуюся мне, мучительно пытаясь вспомнить, кто же это такая.

- Как мама, жива-здорова? – женщина смотрела мне в глаза, сквозь очки, с интересом и каким-то ожиданием, как мне показалось.

- Мама давно умерла... – Я старался как-то оттянуть время, чтобы не вынуждать себя признаться этой симпатичной дамочке, что я её в упор не признаю.

- Да? Ну, извини. А ты совсем не изменился. Ну как ты, где?

- Да вот работаю пока... Трое детей, трое внуков... – Я пытался перевести всё на стандартный, нейтральный лад, всё ещё не узнавая эту улыбчивую дамочку.

- У меня тоже трое. Младшей десять, а старшему тридцать. На работе говорят: "Людка, ты сошла с ума, такой поздний ребенок!"

Стоп! Людмила, да, Мила! Как же я сразу не догадался! Ну вот, теперь всё становилось на свои места.

- У нас в доме почти не осталось старожилов. Вот только я и Федяшины еще – Мила продолжала улыбаться мне в глаза. Мы стояли на проходе, диалог как-то затягивался, и я предложил:

- Давай отойдём немного в сторону.

Мы отошли к пустому прилавку, и Мила продолжила беседу:

- Мой старший живет в Ростове, у него там квартира, так себе, ничего особенного, а разве сейчас купишь больше чем однушку? Вот собираюсь поехать к нему. Поеду на автовокзал, куплю билет на автобус на завтра. Хоть и долго ехать, а на поезде нет мест на ближайшие дни, с этими каникулами, все куда-то едут, просто ужас, – Мила старалась побыстрее рассказать все свои новости, как бы боясь, что я могу куда-то испариться.

Я отрывками вставлял в паузах короткие сообщения из своей жизни, разглядывая собеседницу. Конечно, Мила выглядела уже не так эффектно, как когда-то в юности. Но глаза, карие, бархатные, хоть и подернутые в уголках морщинками, глядели весело и как-то озорно. За Милкой "бегали" почти все пацаны с нашего двора. Мне она тоже нравилась, я втайне мечтал поцеловаться с ней. В хулиганистом отрочестве даже как-то случилось задрать Миле юбчонку и рассмотреть синие в белый горошек трусики. На что я был обозван дураком, бесстыдником и нахалом. Милка прищуривала длинные ресницы, сердясь, и от этого её глаза выглядели ещё более выразительно.

Уже в восьмом классе во время каникул я попытался ухаживать за Милой, приглашая её играть в шашки – наше любимое дворовое развлечение, и она, как мне показалось, с интересом к этому относилась. Но тут появился Тимка Ким, кореец, он раньше жил в нашем дворе, а потом они переехали в новый микрорайон. И вот Тимка стал снова захаживать в наш двор, и интерес у него был, конечно же, к Милке.

Я тешил себя надеждой, что уж на корейца Милка не "западёт", ну что может быть у них общего? Тимка, однако, был настойчив в своих ухаживаниях, и Милка, о боже, стала ходить с ним. Рано или поздно наши отношения с Тимкой должны были выясниться, до драки дело не дошло, и мы по-джентльменски дали выбор самой Милке.

Сделанный ею выбор огорчил и расстроил меня. То ли Тимка оказался более удачливым, то ли Милка действительно была к нему неравнодушна, но мои ухаживания она оставила без внимания.

От отчаяния я перестал вообще выходить вечерами во двор, и спасение пришло только в виде поездки на море, которую организовали на заводском автобусе. В той поездке я познакомился со Светкой, девчонкой, которая вытеснила мои горести из души, и я даже осмелился взять её за руку, когда мы прохаживались вдоль морского берега.

Так или иначе, вернувшись с моря, я по-другому взглянул на свою недавнюю пассию. Ну что Милка? Ну с Тимкой, ну с корейцем, а мне-то что?

Милка же позволяла себе иногда кокетничать со мной, она вела себя так, как будто я по-прежнему входил в сферу её интересов.

Школа окончилась, наши пути разошлись, потом наша семья переехала по новому адресу, и общение с бывшими соседями свелось к случайным встречам.

И вот, спустя пятнадцать лет, я случайно столкнулся с Милой, проходя недалеко от дома, где когда-то прошла моя юность. Я тогда посещал курсы шоферов, занятия начинались в шесть вечера, так что после работы у меня был час, чтобы добраться в автошколу, и я обычно шел пешком. И вот как-то иду, погруженный в свои мысли, и вдруг меня окликает женский возглас:

- Витя, это ты? Привет!

- Привет, Мила! – я не сразу узнал соседку по двору.

- Боже, Витька, как ты располнел! – Мила немного с удивлением прищурила ресницы – ну точь-в-точь как когда-то в юности – Ну, рассказывай, как ты?

- Да вот, работаю... На курсы шоферов вот записался...

Я разглядывал Милу, стараясь угадать в ней ту девчонку, которая не давала мне покоя в пору мятежной юности. Конечно, она не была уже такой стройной, как тогда, вдобавок, начала носить очки, но глаза – эти волшебные глаза!

- А я вот так и живу в той же квартире, может, заглянешь? – предложила Мила как-то с надеждой, как мне показалось.

Я стоял и думал, как мне выйти из щекотливого положения. С одной стороны, Мила мне по-прежнему нравилась, и, видимо, её симпатии ко мне тоже не совсем угасли. С другой стороны – мы оба уже давно имеем свои собственные семьи, детей, и что осталось от той юношеской влюблённости, может только воображаемой?

Мне бы чуть больше настойчивости, что ли, может и жизнь сложилась бы иначе. Хотя, вот так прожить всю жизнь на одном месте?

Я задумался – столько в моей жизни пролетело событий с того памятного лета, когда я так желал иметь в лице Милы партнершу по шашкам... Только переездов по новым адресам я насчитал семь, а тут в той же квартире, в тех же стенах... Чудна жизнь!

Мы стояли возле старого дома, где мне, казалось, была известна каждая трещинка в стенах. И эти старые растрескавшиеся скамейки, и эта скрипучая дверь с давно оторванной пружиной...

- Да нет, наверное, в другой раз, я спешу на занятия...

Мила бросила на меня взгляд, который я так до сих пор и не разгадал, то ли симпатия, то ли какая-то жалость, то ли растерянность. Скорее всего, такая же ностальгия, что и мою душу тронула при воспоминании о юности.

И вот новая встреча, еще через пятнадцать лет. Судьба словно дразнит меня, сталкивая с давно ушедшими временами и старыми знакомыми, пробуждая давно замершие чувства.

- Витя, а как насчет моего давнего приглашения? – Мила вывела меня из сонма нахлынувших воспоминаний и мыслей. И как она легко перемахнула через пятнадцать лет, как будто наша встреча возле старого дома была только вчера... Значит, она не забыла, она все эти годы… Меня аж в жар бросило.

- А оно еще в силе?

- Пока да.

- Ну, пожалуй, соглашусь.

- Давай устроим вечер воспоминаний.

- А ты, это, ты одна живёшь?

- А какое это имеет значение? Или ты чего-то боишься? Или кого-то? – Мила задорно взглянула на меня. Ох уж этот взгляд! Прямо мне в душу.

- Да нет, уж отбоялся своё.

- Да, уж! – снова выразительный взгляд – Ну так жду тебя вечером, адрес, надеюсь, не забыл? – лукаво улыбнувшись, Мила упорхнула, смешавшись с людской толпой.

Так! Мысли заворочались в голове. Придумать на вечер невинное занятие, чтобы не вызывать подозрений Татьяны, не хватало еще ради туманных романтических грёз огорчать благоверную. Купить цветов, все женщины на это падки. Шампанского? Пожалуй, хотя я его и не люблю. Бог ты мой, как это сложно, готовиться к свиданию, да еще и с непредсказуемым результатом. Чего, в самом деле, я добиваюсь? Признания в давних чувствах, так и не перешедших в близкие отношения? Встречи с давно ушедшей юностью? Запоздалых откровений?

Вопросов, как всегда, больше чем ответов.

Что ж, доживём до вечера!

Вернувшись домой, и едва дождавшись вечера, я инициировал звонок на домашний телефон, организовав себе срочный вызов по случаю аварии обслуживаемого оборудования. Этим способом я иногда пользовался, если нужно было ускользнуть из дома, не вызывая подозрений благоверной. И в этот раз все прокатило гладко, и уже через пять минут я бодро шагал в гараж за машиной. Первоначальный замысел обойтись без авто ввиду предстоявшего употребления шампанского, я отверг, посчитав, что без вина я как-то обойдусь. Будет ли его пить моя визави, было под вопросом, а вот выбираться домой из того района, где находился бывший наш дом, и где проживала Мила, было большим неудобством.

Заехав по пути на цветочный базар, заказал цветочнице "ассорти", не зная вкусов и предпочтений Милы. Затем отправился в супермаркет, прикупив там коробку конфет, шоколадку и бутылку полусладкого шампанского "Мартини", (что было удивительно, ведь я привык видеть под этой маркой только вермут).

И вот я прибыл на улицу Буденного к дому номер 38-А.

Этот дом заслуживает того, чтобы описать его подробнее. Построен он был в начале 60-х, будучи одним из первых в новом тогда микрорайоне "Одуванчик". Свое название микрорайон, по слухам, получил из-за обилия одуванчиков на пустыре, где начиналось его строительство. Строил дом электромеханический завод, где директором был Яков Бродский, сэкономивший на этой стройке весьма значительно, так что, например, балконов в доме таки не сделали. Сама планировка была настолько тесной, что даже в трехкомнатных квартирах ванны не было, только душевая. Правда, ко времени сдачи дома Яшу Бродского посадили – выяснились его темные делишки, когда он продавал трансформаторное железо в пригородные колхозы как кровельный материал. Но переделать дом и придать ему божеский вид уже не представлялось возможным, так что его и сдали в эксплуатацию "как есть", без балконов и с убогой планировкой. Если строившиеся тогда дома называют "хрущевками", то этот дом вполне заслужил бы имя "хрущевка в квадрате", настолько он был экономным. В своем отрочестве я сполна познал прелести жизни в этом доме, когда в одном из подъездов была жара, а в другом люди мерзли, когда на кухне наша семья обедала по очереди, не помещаясь целиком, и когда приходилось "танцевать" перед дверью совмещенного туалета с душевой, если кто-то купался… Да многое можно было бы еще вспомнить из того времени, хотя жили дружно и никто особо не жаловался, благодарили судьбу, Хрущева и, конечно, Яшу Бродского за то, что выбрались из полуподвалов и коммуналок.

Подъехав к дому, я стал искать место для парковки. Бывший наш немаленький двор, где мы пацанами умудрялись играть в футбол, где были еще детская площадка, гаражи, беседка и газоны – теперь был уставлен несколькими киосками, посреди двора выросло здание конторы по недвижимости, весь первый этаж занимали бутики, офисы и лавочки. Была даже парикмахерская. Все, конечно, тесноватое, но ярко раскрашенное, с подсветкой, рекламами и слоганами – живое воплощение капитализма в нашем пост-совковом исполнении.

Кое-как припарковавшись, я, вооруженный букетом цветов и пакетом с вином и конфетами, двинулся в первый подъезд, где на третьем этаже и находилась квартира Милы. То есть, конечно, квартира была родительская и перешла к новой хозяйке по наследству.

Двери в подъезд, когда-то раздолбанные и скрипучие, были заменены на новые, железные. Видимо, расстарались хозяева лавочек с первого этажа. На стенке рядом с дверями мерцала табличка с кнопками – домофон. Отыскав нужную мне кнопку с цифрой "12", я позвонил. Громкое "Алло" эхом отдалось в стенках дворовых строений.

- Алло, это Мила? – я почему-то воспринимал домофон как телефон.

- Ой, вы, наверное, Виктор? Я сейчас открою.

Я немного насторожился, в планах я предполагал, что Мила окажется не одна, мысленно я готов был встретиться с кем-то из её семьи, хотя тайно надеялся на встречу тет-а-тет. Однако, раздумывать было некогда, щёлкнул замок, и я вошел в подъезд. Двери первого этажа были все сплошь стальными. И их было только три. Я же отчетливо помню, что дверей было четыре, видимо кто-то сделал перепланировку.

Когда-то здесь жили четыре семьи, из которых выделялась пожилая еврейская супружеская пара, заводские юристы, к которым часто люди обращались с какими-либо просьбами, и им никогда не отказывали. Старый Вениамин часто выходил на крыльцо подъезда, совершая неспешные гимнастические упражнения и глубоко при этом дыша. Квартира их была двухкомнатной, с ними жил сын, Робик, и, хотя по тогдашним правилам двухкомнатные квартиры на троих не давали, здесь, видимо, был особый случай. Сейчас в этой квартире расположилась адвокатская контора, ну и конечно, они "прирезали" себе и соседнюю квартиру, образовав в ней что-то вроде приемной. Удивительное дело: в этой квартире как поселился юридический дух еще с начала 60-х, так и живет по сей день!

На втором этаже выделялся очень колоритный персонаж – крупный толстый мужчина, которого мы знали под фамилией Нежнов, и только через время выяснилось, что его фамилия Цортлих, и он немец. Некоторые подозрения, конечно, были, когда мужики-доминошники, проигрывая партию, зло отзывались о Нежнове, кляня его недобитым фашистом. Звали Нежнова Геной, хотя настоящее имя было Генрих. Да и жена его была вовсе не Женя, а Жозефина, немка. Эта Женя-Жозефина поражала наше мальчишеское воображение тем, что могла выйти вешать белье в коротеньком халатике, и ничуть не стеснялась, когда тянулась вверх, и этот халатик задирался, открывая стройные точеные женские ножки, отчего у пацанов просто мутилось в голове. Сейчас-то, с высоты лет и опыта понятно, что Жозефина была обыкновенной фрау, воспитанной в том духе, что раздеваться перед противоположным полом вовсе не стыдно, но тогда для нас это было откровением. У Генриха была своеобразная лексика, нас, мелких мальчишек он часто величал "насекомыми". Не было, пожалуй, ни одного мало-мальски значимого события во дворе, где бы не отметился Гена Нежнов.

В то время телевизоры были еще редкостью, и среди пацанов считалось в порядке вещей посещать соседей на предмет просмотра телевизионных передач и фильмов. У нас это называлось "сходить на телевизор". Так вот, однажды, когда у соседей с третьего этажа собралась большая компания детворы "на телевизор", кто-то из шутников собрал все туфли и сандалии, оставленные на лестничной клетке, связал веревкой и вывесил между этажами. Все бы ничего, но веревка не выдержала, и вся груда обуви рухнула вниз. И надо же было случиться, что в этот момент по лестнице понимался Генрих, и башмаки посыпались прямо ему на голову. В ту же секунду мы услышали его громогласные проклятия в адрес "этих насекомых", приправленные ненормативной лексикой, так что задрожали стены подъезда. Надо ли говорить, что наша культурная программа по просмотру телевизора была на этом свернута.

Итак, я поднялся, наконец, на третий этаж, где в "двушке" жило семейство Милы Загорской. Отец её был фармацевтом, работал старшим провизором на аптечном складе, и Милку часто пацаны дразнили "антибиотиком". Вообще, замечено, что чем больше внимания достается со стороны мальчишек той или иной девчонке, тем более обидными и даже грубыми бывают выпады в её адрес. Это уж потом, по мере взросления, девчонка становится желанной и обворожительной, а в возрасте "гадкого утёнка" только ленивый не стремится кинуть камень в ее огород. Такова уж жизнь.

Постояв перед дверью квартиры 12, с прикрученным синим почтовым ящиком, хранящим следы советского прошлого, когда на него наклеивали заголовки газет, выписанных хозяевами, я нажал кнопку звонка. И дверь квартиры, и почтовый ящик, и вся обстановка третьего этажа – являли собой картинку из прошлого, а уж давно забытая электрическая трель звонка просто таки заставила вздрогнуть.

- Иду, иду! – послышалось за дверью, и через секунду замок щелкнул, и в проеме показалась стройная женская фигура в очках. Я аж вздрогнул: Мила, но нет, не Мила, хотя очень похожа, хотя и моложе лет на дцать... На ней было строгое малиновое платье ниже колен, почти макси, с длинным рукавом, застегнутое на все пуговицы, волосы подобраны и скреплены сзади крабиком, она очень походила на школьную учительницу.

- Мама просила Вас встретить, она задерживается, входите, пожалуйста.

Я сообразил, что это дочка Милы, но как похожа и непохожа! Те же манеры, та же фигура, вот только глаза – роскосые, азиатские, боже, значит, Милка таки вышла замуж за Тимку Кима!

Я неловко топтался возле двери, мой букет и пакет с шампанским и конфетами показались мне какими-то неуместными. "Ну прямо кандидат в женихи!" – сердито думал я о себе.

- Ну что же вы стоите, входите.

- Вот – это вам, то есть маме, конечно – пробормотал я, протянув девице цветы, и она, немного смутившись, приняла мой презент.

Я прошел в прихожую, разглядывая по ходу все, что попадалось на глаза. Впечатление давно забытой подъездной обстановки дополнилось видом старинной вешалки, ящика для обуви, зеркала с полочкой и вышитой скатеркой, на которой только что не хватало выстроенных по росту пластмассовых слоников.

Я снял туфли, ожидая и опасаясь того, что мне будут предложены шлепанцы, в изобилии торчащие из обувного комода, сделал шаг в сторону двери, ведущей в зал и на кухню, и стоял так, переминаясь с ноги на ногу.

- Ой, пожалуйста, проходите в зал, меня зовут Венера, я сейчас поставлю чайник, наденьте вот тапки – девушка стояла передо мной, держа в руках вазу, куда она успела поместить мой букет.

- Спасибо, я не люблю тапки. А это вот к чаю – я протянул пакет с конфетами, шоколадом и шампанским.

- Ох, ну что вы, Виктор…

- Алексеевич – подсказал я

- Виктор Алексеевич, мама скоро придет, вы пока проходите в зал – Венера распахнула дверь в гостиную.

Девушка юркнула в кухню, а я прошел в комнату. Боже, как все-таки тесновато. После нашего в 30 с лишним метров зала, куда могла уместиться вся эта квартира, здешняя гостиная смотрелась как будто игрушечная. Посередине комнаты стоял круглый стол, почти антикварная вещь, на тумбочке в углу телевизор с лучевой трубкой, вдоль стены – диван и с другой стороны небольшой сервантик в стиле 60-х, по стенам множество рамок с фотографиями. Да, определенно, время здесь остановилось лет сорок назад. Не хватало только слоя пыли, однако, вся мебель, полы, рамки – сияли, видимо, хозяйка следила за чистотой.

Внимание привлекли фотографии. Вот Мила в детстве, тут вся семья Загорских, во главе с веселым и заводным Евгением Натановичем. Отец Милы слыл балагуром. Помнится, когда мы с отцом возводили железный гараж, он часто подходил, интересовался, как идет стройка, рассказывал байку о кулаке и бедняке. Кулак-де с утра до вечера трудится, почти без отдыха, а бедняк лежит на солнышке, и когда ему сквозь прореху в штанах припекает в задницу луч, он лишь поправляет рогожку. Я тогда так и не понял, кому же симпатизирует дядя Женя, как его звали во дворе пацаны.

Вот свадебное фото Милы, боже, Тимка Ким, какой он смешной в костюме жениха! Я рассматривал черно-белые, местами пожелтевшие фотографии, все более углубляясь в историю этой, по своему типичной семьи, ловя себя на мысли о некоторой неуместности моего вмешательства в эту жизнь, все более осознавая бездну между моими мечтами и реальностью.

"Зачем я здесь? Нужен ли на самом деле, и в каком качестве?" – мысли навязчиво крутились вокруг цели моего визита. "Но ведь Мила, вроде бы приглашала меня" – внутренний голос пытался меня успокоить.

Я продолжал машинально скользить взглядом по старым фотографиям, как вдруг меня будто обожгло: я увидел - в уголке большой рамки с портретом Милки времен окончания школы - свое фото, аккуратно вырезанное из общей дворовой фотографии, когда я, уезжая на учебу, попросил сфоткать меня в компании с пацанами нашего двора.

"Боже, откуда у Милки это фото?" – удивился я – "Ну да, я же тогда раздал всем по экземпляру, в том числе и Тимке". Как бы там ни было, с Тимкой мы оставались приятелями, и это не было необычным.

"Вот как оно вышло…" – я стоял в растерянности, мысленно представляя себя рядом с этой улыбчивой девушкой с большими выразительными глазами. "Ох, Мила, Мила!" – к горлу подступил комок. "Как могло бы все быть иначе!" Я отчетливо вспомнил, как провожал взглядом ладную девическую фигурку, торопливо шагавшую с портфелем в сторону трамвайной остановки. Как мечтал написать Миле красивое письмо, даже вырисовывал заголовок акварелью "Милая Мила!". О том, что там должно было идти дальше, я даже не задумывался, достаточно было читать и перечитывать волшебную строчку с именем воображаемой любимой!

Время как будто остановилось, я продолжал осматривать старые фото, но взгляд неуклонно возвращался к той рамке, где были наши с Милой фотки, и мы, хоть и виртуально, находились рядом.

В коридоре зазвонил телефон. Венера сняла трубку:

- Да, мама, Виктор Алексеевич у нас, он в зале. Что, задерживаешься? Сейчас спрошу.

Венера заглянула в гостиную.

- Виктор Алексеевич, звонит мама, говорит, раньше десяти приехать не сможет, подождете?

- Да нет, к сожалению, не могу.

"Наверное, не судьба свидеться в этот раз" – с грустью подумал я. Постояв еще немного и окинув, как бы на прощанье, все убранство аккуратной маленькой гостиной, я вышел в коридор.

- Венера, мне пора, извините меня.

- А как же чай, конфеты? Да и вино, что вы принесли…

- Оставьте себе, выпьете потом с мамой.

- Ой, что вы, мы не пьем. Когда папа ушел из жизни из-за этого проклятого зелья, мама поклялась не брать в рот ни капли.

- А что, до этого было по-другому?

- Ну, как вам сказать… Дедушка... Евгений Натанович... любил по выходным "расслабиться". Да и бутыль с медицинским спиртом у нас всегда стояла в кладовке. Вот и папа, царство ему небесное, тоже приобщился… Ой, извините, мне не следовало бы вам все это говорить…

- Ну что вы, Венера, это ваши семейные дела, мне нет к ним никакого интереса.

Я засобирался уходить, надевая туфли.

- Может, чаю попьете? – Венера виновато улыбнулась.

- Да нет, в следующий раз, спасибо!

Венера сунула мне пакет. Я вынул конфеты и шоколадку:

- Возьмите вот, к чаю, а вино, раз уж так, я заберу.

- Что же я скажу маме?

- Скажите, что я перезвоню, потом, на днях. До свиданья!

Выйдя из подъезда, я машинально пошёл на трамвайную остановку. "Ох, боже, я же на машине" – сообразил я, остановившись и глядя поверх домов и людей куда-то вдаль.

Подошел к своему авто, открыл дверцу, сел в машину и стал соображать, что делать, обдумывая произошедшее и приводя в порядок внезапно перепутавшиеся мысли.

Мечты расставить все по местам, выяснить отношения, может, предаться ностальгии, улетучились, оставляя лишь комок запутанных обрывков свежих впечатлений и давних воспоминаний.

Отчетливо вспомнилось, как дядя Женя как-то зазвал отца, чтобы починить проводку, и как отец пришел домой, едва держась на ногах, а мама ему выговаривала, что напился какой-то дряни, и от него несет как из винной бочки.

Среди соседей ходили слухи о том, что Загорские часто злоупотребляют, но на людях это всегда были приветливые вежливые соседи, а дядя Женя вообще слыл шутником и оптимистом.

Как-то с пацанами мы высматривали, у кого из соседей виден голубой свет в окнах, признак того, что они смотрят телевизор. Было обычной практикой напроситься к кому-то из таких соседей "на телевизор". И вот мы с дружбаном Колькой, заметив голубой отсвет в окне Загорских, решили подняться к ним на третий этаж. Дверь открыла Милка и сказала, что к ним нельзя, потому что "папа не одет и вообще не здоров". Тогда мы не придали этому никакого значения, а теперь вся картина высветилась совсем другим светом.

Да, все правильно, все это заслуживает порицания, судьба, видимо, и так наказала эту семью, но вот как быть с той вырезанной фоткой из юности, что провела все эти годы рядом с другой, тоже из юности?

Может, не надо ничего менять, пусть все остается там, где оно было, не трогать хрупкие воспоминания и не переносить тогдашнюю жизнь в сегодняшние дни.

Я завел мотор и поехал домой.

- Ну как, справился с аварией? – участливо спросила Татьяна.

- И да и нет.

- Это как?

- Понимаешь, там застарелые проблемы, нужно либо все менять, но это опасно, можно сломать рабочую систему, либо ничего не трогать. Ну, я устранил внешние проявления, даст бог, еще поработает.

- А ты не забыл, какой сегодня день?

Мысли заработали отчетливо – ну да, конечно, сегодня годовщина нашей помолвки с Татьяной.

- Ой, я сейчас.

Я метнулся к машине, взял пакет с шампанским и вернулся в квартиру.

- Вот, давай отметим нашу некруглую дату.

- А я думала, что ты не вспомнишь.

- Ну что ты, Танюша, как можно.

Мы допоздна сидели на кухне, я слушал в пол-уха, как щебечет моя благоверная, смотрел на нее, на всю окружающую обстановку, ощущая тепло и комфорт. Мысли о давней юношеской влюбленности, столь неожиданно всплывшей в моей жизни, постепенно уходили куда-то вдаль.

Я понял, что никогда уже не позвоню девушке, которой когда-то писал "Милая Мила".