Все пошло не по плану

  - Добрый день! Меня зовут Елизавета. Я начинающий журналист. Могли бы Вы уделить мне пару минут и ответить на несколько вопросов? - который раз повторяю один и тот же заученный текст в голове. Попробовала вслух. Звучит неуверенно, голос дрожит, но я предельно сосредоточена, ведь для меня это первое интервью.
 
   Мое нутро будоражит, как будто его сжали в кулак и пытаются вытащить. Ощущение не столько физической нестабильности, сколько моральной. Подобное чувство возникает во время первого свидания. И дело вовсе не в бабочках в животе, а в том, что голова полна мыслей о предстоящей встрече, беседе и поведении. Кажется, что все обязано пойти по задуманному плану, который исключит заминки и паузы молчания, создающие ощущение, словно падаешь с дерева вниз, тщетно пытаясь ухватиться за каждую ветку, но она только сильнее бьет и падать становится еще больнее. Так же и с молчанием. С незнакомыми людьми подобное явление как бич, хлещущий изнутри. Искреннее молчание доступно только с родственно и духовно близкими. Только с ними, встречаясь, возможно ограничиваться блаженством того самого, не ощущая смущения или тревоги от недосказанности. Но сейчас не об этом.      
   Тот объект, который я должна была заинтересовать и приобщить к беседе, был не родственник, не любимый человек и даже не приятель. Им должен стать абсолютно незнакомый абитуриент, желающий поступить на факультет журналистики Московского Государственного Университета им. М.В. Ломоносова. Несчастная жертва, обязанная отвечать на мои вопросы и никуда не отлучаться ровно столько, сколько нужно мне, иначе план прогорит. А если честно, то и план вовсе не мой, а редактора местного журнала, который и отправил меня на Моховую в здание факультета журналистики.
  12 октября. "День открытых дверей". Замечательная возможность не только выполнить поручение и вернуться "домой" в редакцию с полезной информацией, но и задать лично интересующие вопросы декану факультета Вартановой Елене Леонидовне. Все вопросы были записаны в моем блокноте. Я помнила каждый наизусть, но когда подошло время интервью, возникло ощущение, что я абсолютно не смыслю в том, что написано. Казалось, чернила внезапно стали невидимыми, а ультрафиолетовый фонарик для их проявления безвозвратно потерян, точно так же, как и обладание собственным разумом. Мое сознание поглотил густой туман страха. Мне оставалось только ждать, когда он рассеется. Ждать, когда сквозь его уже полупрозрачную пелену, я смогу разглядеть саму себя, ударить по щекам и дать наставления: "Соберись! Ты сможешь! Возьми себя в руки!".
   Когда дают право выбирать, не знаешь как поступить. Вот тебе и свобода выбора - с ума может свести. В моем случае все началось с поиска подходящего абитуриента. Разглядывая толпу учеников, прибывших в главный холл и ожидающих начала экскурсии по зданию факультета, запланированной на 12:00 часов, я выделила несколько девушек и одного молодого человека. Они выглядели довольно раскрепощено. Две молодые особы вели оживленный диалог, звонко смеялись и чувствовали себя "в своей тарелке", но в случае приближения к ним кого-то еще из гостей - замолкали, делали растерянные лица, отвечали, что не из Москвы и ничем не могут помочь, далее отходили в сторону. Почему-то, мне сразу показалось, что они не москвички, стало даже легче от этого, потому что мысль о том "какое тут все чужое" не покидала. Молодой парень же сидел на лавочке около гардеробной и читал буклет, который взял при входе. Он не выглядел абстрагированным, а всего лишь увлеченным и, казалось, готовым при возможности с кем-нибудь поболтать. Держался он уверенно, хоть и был совсем один. В поле моего зрения попадали множества компаний по два-три человека, но шумных и несерьезных, и некоторые "одиночки", но выглядевшие слишком потерянно и отчужденно.
Уверенности мне придавал бэйджик на груди, где помимо имени и фамилии значилось, что я "журналист-интервьюер" журнала "Золотой квадрат". Так вот, интервьюируемым лицом я выбрала того самого парня с буклетом. Я робко шагнула к нему. Когда поравнялась с лавочкой, на которой он сидел, остановилась в ожидании, что он обратит на меня внимание. Но, удивительно интересное пособие в его руках взяло свое, и он даже не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Пришлось применить "Прошу прощения" легонько откашливаясь, чтобы хоть как-то огласить свое присутствие. Казалось, от неожиданности, он подскочил на месте и уставился на меня в недоумении.
   - Привет, - кинул он мне, после чего опять опустил глаза в буклет.
Казалось, я его абсолютно не интересовала. - Извини, я не знаю когда начнется экскурсия. На втором этаже кто-то выступает с декламацией прозы. Это должно быть интересно. Сходи, послушай, - выпалил он, все еще не поднимая глаз.
   - Нет, ты меня не так понял, я не потерялась и не ищу развлечений. Я начинающий журналист и хотела бы взять у тебя интервью. Меня зовут Елизавета. И, добрый день! Мог бы ты уделить мне пару минут и ответить на несколько вопросов? - ожидая последующий ответ с тонким намеком на то, что мне не место около этой лавочки, я уже собиралась разворачиваться и направиться к тем двум веселушкам, но реакция моего собеседника поразила.
   - Что? Интервью? У меня? А почему у меня? Стой стой, давай все заново. Извини, если не заметил тебя сначала, зачитался. - он в сердцах откинул буклет в сторону, после чего почесал затылок, не зная что сказать.
   - Все в порядке, не переживай. Я просто слишком тихо подкралась к тебе. Это мое первое интервью и я не знала с чего начать. Пришлось откашляться, - на моем лице появилась извиняющаяся улыбка, я опустила глаза в блокнот и начала с первого вопроса по плану.
   - Если позволишь, давай начнем с банальных вопросов. Это необходимо, понимаешь?  - я почувствовала смущение, а потом раздражение самой себя из-за видимой попытки оправдаться за предстоящий скучный диалог.
   - Да брось. Конечно, я слушаю тебя! - казалось, это его еще больше воодушевило.
   - Тогда, официально начинаем! Скажи, пожалуйста, ты приехал на день открытых дверей в роли абитуриента или же твое присутствие здесь в качестве наблюдателя, например, ради удовлетворения личного интереса о том, что же все-таки происходит за стенами здания факультета журналистики МГУ, о котором все говорят?
   - Ну что ж, не такой уж и скучный вопрос для начала, особенно для начищающего журналиста, - он улыбнулся очаровательной улыбкой, потом резко сменил выражение лица на задумчивое, размышляя над ответом. - Не могу ответить однозначно, это и то и то в совокупности. Безусловно, я не случайный прохожий, заглянувший сюда по предоставившейся возможности, когда "двери открыты для всех". Конечно, я абитуриент, который как и многие, а точнее, я уверен, как и все из присутствующих здесь, хочет поступить на факультет журналистики. А что касается интереса? На мой взгляд, он присутствует всегда и везде. И даже если бы тут оказались бродяги, не смыслящие в журналистике, уверен, они бы не вышли отсюда сразу после того, как согрелись. Это место - целая история. Я не удивлюсь, если оно и тайну какую-то хранит.
   - Думаю, тебе это еще удастся узнать! Так значит, ты собираешься пополнить ряды первокурсников в следующем году?
   - Конечно! Я сделаю все возможное, чтобы осуществить свою мечту. Все зависит от меня, мне не на кого больше полагаться, - он тяжело вздохнул. - Это вовсе не секрет. А ведь некоторые буквально "открывают Америку", когда посредством долгих размышлений приходят к выводу о том, что у них нет никого кроме них самих, - он усмехнулся.
   - Что ж, наверное, им сложно будет дальше. По крайней мере, на первых порах. Ведь в конце концов все равно всех затягивает эта игра и правила ее становятся досконально понятны. Кто-то умудряемся даже мухлевать. Они играют в жизнь и мухлюют. Даже тут врут. Если бы только другим, а то себе же врут в первую очередь, - такое ощущение, как будто оковы рухнули и я почувствовал абсолютную свободу слова. Я общалась с тем парнем всего лишь пару минут, а такое ощущение, что мы знакомы всю жизнь. Глаза его стали печальными. Как будто хочет что-то рассказать, чем-то поделиться, но не может, только периодически глубоко вздыхает. Все пошло не по плану, мне захотелось выбросить блокнот, в котором я фиксировала все свои вопросы и его ответы и просто поговорить о чем-то душевном, рассказать о себе и узнать о нем. Но я не могла, я попыталась сосредоточиться на вопросах по записной книжке и задала следующий.
   - Так почему же ты выбрал этот путь? Журналистика это как длинный коридор с множеством дверей по обе стороны - за каждой можно найти что-то свое, что тебе по душе. Что выберешь ты?
   - Знаешь, я занимаюсь писательством с ранних лет. Как бы тривиально это не прозвучало, но это действительно смысл моей жизни. Наверное, это не создается искусственно, а естественно рождается, где-то внутри нас. Этот самый навык, это призвание, которое дается не многим. Я люблю писать. Может быть потому, что мне действительно есть что сказать людям. Не знаю. Но, как говориться, истинные писатели лишь те, что прошли трудный жизненный путь, иначе книги их - ложь, спрошенной блеф, выдумка ради денег и славы. Я думаю так.
   - Сложно говорит об этом. Еще сложнее, когда читая книгу, знаешь, что все события, описанные в ней, произошли с автором. Это грустно и страшно… А ты бы писал правду? То есть, позволил бы читателям узнать всю правду о твоей жизни? Хотел бы, чтобы тебя или твоего лирического героя жалели и оплакивали в конце книги?
   - Не пойми меня неправильно, пожалуйста. Я не жажду жалости, я требую от людей ясного понимания того, что со всяким может произойти то, о чем пишут в книгах, если писатель говорит правду. Я хочу писать правду, но этого мало, я хочу добиться правильного понимания моей правды. Ты понимаешь о чем я говорю? Я хочу написать книгу и назвать ее "Правда", ведь все равно каждый поймет ее по-своему, потому что...
   - Потому что правда у каждого своя, верно?
   - Схватываешь на лету, - он ждал следующего вопроса,
   - Так значит, Вы, молодой человек, будущий писатель? Интересно! Как же удачно я наткнулась на Вас в этом огромной холле. Судьба, да и только! - я воспользовались попыткой перевести разговор на шуточный лад. - Но вот еще вопрос: а почему же именно ЖурФак МГУ? Почему ты выбрал это место?
   - Я люблю Москву! Люблю улицу Моховую и это здание. Люблю приезжать сюда, когда хочется что-то написать, а голова пустует, когда все мысли куда-то разбегаются, играя в прятки с моей головой. Тогда настает, так называемый, творческий кризис. Но, знаешь, есть лекарство - это место. Когда я приезжаю сюда, сосуд внутри меня как будто восполняют жизнью. Я люблю сидеть на лавочке, наблюдая за величественно восседавшим передо мной Ломоносовым. Ты знаешь, он иногда подкидывает неплохие идейки для новых работ, серьезно, - он расхохотался. - А на самом деле, это место мне как приют, когда сбегаю из дома. А я это частенько делаю.
   - И на многое тебя уже вдохновил Михаил Васильевич?
   - Не то чтобы, но есть пару работ. Он любит слушать меня, когда я сижу и тихонечко читаю вслух, что смог написать, чтобы было не стыдно прочитать великому учителю.
   - А помнишь свой первый опыт в писательской деятельности? Как ты вообще понял, что наконец-то нашел в себе это самое? - я совсем перестала подсматривать в свой блокнот, вопросы непроизвольно воспроизводились мной. Это уже перестало быть заданием редактора, по крайней мере я забыла о нем напрочь. У меня нарастал интерес к человеку загадочному, но открытому, который дает возможность  "прочитать" себя за пару минут, но исключительно то, что сам считает нужным предоставить к "прочтению".
   - Я понял, что обрел его, когда написал письмо маме, в котором извинялся за то, что разбил ее любимую хрустальную вазу. Она долго обижалась на меня, а я ничего оригинальнее, кроме как написать ей письмо, не придумал. Когда я отдал его, думал, что она еще больше разозлиться от того, что оно сплошь кишело ошибками, и вообще написано было корявым почерком. Но знаешь, я никогда не видел маму такой, какая она было после прочтения письма. Она и плакала, и смеялась, а я сидел и не знал ,что мне делать дальше. Мне казалось, что она смеется надо мной и моими ошибками, а плачет от обиды. Она долго держала письмо в руках, а я все это время сидел перед ней, потом не выдержал и убежал в комнату. Я закрыл лицо руками и сам стал хныкать, я боялся, что сделал ей еще больнее. Через некоторое время она молча зашла в мою комнату, обняла, поцеловала в макушку. Ее плечи опять затряслись. Вот так мы и просидели весь вечер. Она все сильнее прижимала меня к себе, все чаще всхлипывала, а ее слезы стекали мне на шею.
   Эта история поразила меня. Настолько легко и непринужденно он ее рассказал, но в то же время было видно, как играют мускулы на его лице и пальцы нервно теребят друг друга.
   - Я готов на все ради того, чтобы каждый день любоваться этим видом с лавочки напротив памятника, каждый день подниматься по этой лестнице, как будто в замке, и изучать портреты вдоль коридоров. Я готов на все, но достаточно ли этого? - он опустил глаза и продолжил говорить в пол. - Знаешь, я не уверен в себе. Я не знаю, смогу ли я поступить. Ведь это почти невозможно. Я ведь самоучка, самородок, читаю книги, но не знаю что из этого выйдет. Совсем не знаю.
   - Тебе будет легче, если я скажу, что у тебя все получится? Знаешь, когда я чувствую неуверенность, я мысленно представляю вторую себя, которая подходит вплотную ко мне, бьет по щекам и говорит, что я справлюсь. Попробуй и ты. Пойдем к зеркалу. Тебе просто нужно увидеть свое отражение, посмотреть ему в глаза, а потом  заглянуть глубже. Поверь, там ты найдешь то, что поможет тебе. Это сидит внутри у всех, но мало кто умеет им пользоваться. А ты научись, подружись со своим вторым "Я" и периодически проси его о хорошенькой встряске, которая приведет тебя в чувства. Только ради Бога, не подумай, что я сумасшедшая, - я начала смущаться от того, что дала волю чувствам и тому голосу, который идет изнутри, и совсем забыла про тот, что словно запись с диктофона, когда заучиваешь речь, которая должна "отлетать от зубов". Говорят, что так, как поступила я - непрофессионально и якобы неприемлемо во время интервью, но тогда меня это не волновало. Меня не волновало то, что наше общение имело характер теплой беседы, которая согревает душу, а не максимально конструктивно выстроенного диалога интервьюера и интервьюируемого лица.
   - Спасибо тебе. За последнее время я так редко встречал таких людей, как ты. Обычно, все избегают меня и не желают общаться. Наверное, в этом моя вина, я сам не иду на контакт. Но ты другая. Такое ощущение, что я смотрю в твои глаза и могу заглянуть вглубь, ведь ты тоже скрываешь там, внутри, что-то грустное. До сегодняшнего дня до меня никому не было дела, а тут появилась ты, - он смотрел в мои глаза и, казалось, будто бы и правда научился заглядывать вглубь. Мурашки рассыпались по моему телу. Но это не тот взгляд, от которого не по себе, он был подобен ласковым лучам, согревающим по утрам.
   - Твои глаза сияют, но если всмотреться, они грустные и холодные. Почему? - вопрос прозвучал сам собой, я не знала, что мной управляло в этот момент. Я мысленно упрекала себя в том, что задала его, но ответа все же ждала.
   - Знаешь, а ты теряешь компетентность профессионального журналиста, - он натянуто улыбнулся. - Но мне легко с тобой, кажется, я даже начал доверять. Возьми блокнот, ты давно ничего туда не записывала, неужели все в голове?
   - Думаешь, я все еще преследую идею удачного интервью с абитуриентом? - единственное, что мне хотелось, так это чтобы он забыл слово "интервью".
   - Тебе видней. Что ж, кажется, тебя интересует мое душевное состояние? Не знаю, что сказать на это. Даже не хочется разрушать образ загадочного парня, глаза которого полны печали, а на душе тоска, - он рассмеялся. - А вообще, наверное, мое пребывание в этом месте символично. Моя мама когда-то училась здесь, она очень много рассказывала мне историй этого здания. Ее любимое место, где она проводила все свободное время в хорошую погоду, была лавочка напротив памятника. Мама говорила, она волшебная, и если сесть на нее в определенное время, то она перевернется, и я окажусь в маленьком городишке сладостей. Я любил слушать ее сказки, которые она придумывала налету, а потом записывала на белых листах самые удачные, после чего прикрепляла новый к пачке написанных ранее и убирала куда-то далеко в стол. Она говорила, что если папа найдет, то разорвет ее работы, а то и вовсе в огонь кинет, не дай Бог пожар. Казалось, эту кипу макулатуры она любила так же, как и нас. А мы любили ее. Каждая сказка в ее исполнении - волшебный мир эльфов, гномов, волшебниц и храбрых рыцарей, спасающих возлюбленных принцесс. Сама она любила образ сказочницы-рассказчицы. А я любил ее. Я очень ее любил, - он абсолютно поменялся в лице, челюсть твердо стиснулась, проступили мощные мышцы скул. - Где она теперь, я не знаю. Надеюсь, для себя она придумала самую лучшую сказку. Когда-нибудь и мне выпишут билет на поезд в никуда, тогда я увижу маму. Я верю, что попаду в ее сказку, верю в то, что она снова будет сидеть рядом, обнимать мои плечи, тихо покачиваясь вперед-назад, и говорить, говорить, говорить. А я буду слушать, слушать и слушать, слушать бесконечно, пока хватит сил, - на его глазах проступили слезы. - Я прихожу сюда каждый день, сижу на лавочке и жду, что она когда-нибудь все-таки перевернется, и я увижу смеющееся лицо мамы, которая восклицает радостные "Я же говорила она волшебная" и хлопает в ладоши как ребенок. А я буду смотреть на нее и любоваться каждым волоском на ее голове, каждому взлету ресниц и блеску глаз, которые больше никогда не увижу,  - одинокая слеза скатилась по его щеке.
   Он резко встал и направился к выходу. Я вскочила вслед за ним, уронив на пол блокнот и ручку, которая медленно покатилась в сторону, а потом была безжалостно раздавлена каким-то прохожим мужчиной в ботинках с грубой подошвой. Я уже бежала. Толпа заполонила холл, и невозможно было протиснуться даже к выходу. Я могла разглядеть только убегающую куда-то вдаль фигуру, постоянно оглядывающуюся назад. Я хотела окликнуть его, но только в тот момент поняла, что даже не узнала его имени. Черты его фигуры все стремительнее расплывались, а вскоре приобрели форму пятна. Я так и не успела напоследок заглянуть ему в глаза, а ему не удалось найти в толпе мои.