Ключи

телефон молчит 21 час подряд. в комнате накурено. дома грязь.
а на улице воробьи и теплынь и пьяные собаки и чёрный снег. и дышится.

- но фильминг, плиз, но фильминг! - они смягчают звуки английского.
- ok, ahmed, we won't film it, but that's not a military staff, i guess?
- оу, плииз, донт фильм ит!
- да ладно, генацвале, не ссы, не будем. - всё равно не понимает.
подмигиваю оператору. он поворачивает камеру куда надо и нажимает record.
- ю донт фильм! - в голосе искусствоведа возмущение.
- i don't, ahmed, you see! - оператор поднимает руки и показывает ладони. отходит от камеры на несколько шагов. улыбается.
в кадре грязный пацан яростно чистит ботинки майору. на фоне памятника Папе. перед пацаном - сияющий дешёвый ботинок на приступке. за спиной - огромный каменный.
переглядываемся: "ну как" - "готово". оператор подходит к камере, снимает её со штатива и незаметно останавливает запись.
- ok, ahmed, as you told - no filming, let's go.

телефон молчит 22 часа. у метро баррикадная патруль ловит солдат. на садовой перемигиваются светофоры. маяковский ежится - в пиджачке холодно. всё-таки не весна. и бабки в сырых пальто торгуют тюльпанами. они совсем прозрачные. ты любишь тюльпаны?

у оператора витьки есть дед. жилистый и злой к чужим старик. "витька, - просит он внука, - ну дай мне револьвер с железными пулями". мы пьём за его здоровье.

в пирогах дуют разбавленное пиво, пид*ят о контекстах, и ктокогоебёт. в лавке новый Вуди Аллен. юзер N опять заснул. его будят и грузят в тачку. парковщик по тротуару ковыляет к новой жертве. но его опять посылают.

просыпаюсь от грохота. ещё не открыл глаза - сквозь веки вижу яркую вспышку. прыгаю, пытаюсь натянуть джинсы и стучу в стену: "витька! подъём! работа есть!" выглядываю из окна - тихо, фонари. ни дыма, ни огня. безлюдно. непонятно. бегу в номер оператора.
- витька, налёт! собирай камеру, бежим на улицу!
- сандро, ты охуел?! ты часы видел? три ночи! ты в окно посмотри, уёбок чёртов! нахуй иди! - ревёт витька.
- сам иди нахуй! - снова подбегаю к окну. и правда тихо.
сажусь на пол и начинаю ржать. это грузовик мимо ехал, громыхнул пустыми газовыми баллонами. фарами по окнам резанул.
бл*дь, какая скука. и сколько можно пить.

телефон молчит 23 часа.
я хотел бы заблудиться в нескучном саду. мне с детства казалось, что в нём особенные тропинки. они не выводят к проспекту ленина или в парк горького. они просто ведут вдоль реки, ведут и никуда не выводят. они, значит. никуда не ведут. они значит, просто идут. и там сейчас пахнет деревом. землёй не пахнет - ещё снег. но совсем скоро.

в больнице "аль мансур" ищут оружие. а мы ходим по палатам и маленький ординатор показывает рукой. "этот мальчик с юга, он из-под басры. полтора года. наследственный рак костных тканей. низкий иммунитет, нам пришлось ампутировать ему правую руку". мать закрывает лицо. витька, пиши звук. не нужно "удочки", пиши звук прямо на накамерную "пушку". как молится пиши. и как плачет. этот стон тоже запиши.
- какого хера мы сюда пришли, ну вот скажи?
- так надо, витька. что со звуком?
сюжет выпуску не нужен. очень тяжело, говорят. лучше автомастерские. лучше так лучше. сегодня мы ещё пойдём на свадьбу - иракцы зовут. снова напьёмся.

24 часа. если долго бродить - от тебя всё как-то отсыхает. сначала думаешь. что шелуха. а потом понимаешь, что люди. в грязном окне кафе на никитском - тени. сейчас выйти к ним и снова их обходить.
перебираю в кармане ключи. пора домой.

- витька, когда же начнётся эта бл*дская война!
- сандро, отъебись, экстремист херов! - оператор смеётся, наливает джин.
- а потом, после войны, вернусь домой, вот, смотри. я ключи всегда с собой ношу. открою дверь и завалюсь спать. а потом, на следующий день, - в загул!
- дурак ты, я тебе скажу. мне вот не надо ключи доставать. я их и не вожу с собой. я просто домой приеду, понял?