дерьмо

Обшарпанные стены, дряной тусклый свет, под потолком - лампа с вентилятором, лопасти лениво перебирают застоявшийся воздух. Женщина в летах, с усталым лицом, собирает посылку. Две дочери - крупные девицы, одна в цветастой кофточке, другая в сетчатой - возятся с тряпками.
- Жанне это понравится!
- Ты это прямо как для меня купила, - мать теребит тёмно-синий костюм с розовым воротником.
- Да, у тебя такой есть, похожий. Только у этого размер побольше, для Жанны в самый раз.
Жанна ушла из дома больше года назад. Когда уходила, её звали Георгием. Отец семейства, 65 лет, вдруг понял, что жить ему мешал х*й и решил стать женщиной.
На фотографиях в семейном альбомчике - толстая книжонка, глянцевые фотки 9х13, -застенчиво и миролюбиво улыбающийся дядька, лысеющий, с брюшком. Вот он в обнимку с женой Верой позирует на фоне входа в Храм гроба Господня, вот с дочками апельсины собирает.
- Он в ГИТИСе учился, потом работал с Петросяном, Хазановым. Когда приехали в 94-м в Израиль, очень переживал, не мог работы найти. Кем только не работал: и слесарем, и в магазине. А на самом деле он - артист.
Артист разговорного жанра Георгий П. в новой жизни, сладкой и манящей, никак устроиться не смог, как и десятки тысяч иммигрантов из бывшего СССР. Надорвался на тяжёлой работе, заработал инфаркт, провалялся на больничной койке, после шунтрирования восстанавливаться долго не пришлось: "ограничений нет, ступайте, работайте". Нервный срыв, скандалы дома. Георгий уехал в Киев. Зачем - Вера поняла когда получила по почте бумаги от психиатора:
- Там говорилось, что он считает себя женщиной и что сделать с этим ничего нельзя, только оперироваться. Я плакала, полгода не могла с этим смириться. А потом поняла - ничего же не меняется, просто она однажды мне сказала по телефону, что ей не нравится, когда я её называю в мужском роде. И я стала называть её Жанна, как просила.
Дочь Лена пожалуй гордится тем, что узнала о планах отца первая:
- Он мне первый сказал, то есть она... И я сразу её поняла, мы ведь живём в современном обществе!
Вера кормит йогуртом внучку, маленькую Николь:
- Кушай, вот ложечка за маму, за папу. А вот за бабушку Веру. А теперь давай за бабушку Жанну, самую большую ложечку. Ей это очень надо. Вот приедет - будет с внучкой в садик ходить, будет внучке кашку варить. Знаете, всё на самом деле нормально, всё хорошо. НУ был у меня муж 25 лет, его отняли, теперь будет подруга, сестра.
Вера очень часто повторяет это "нормально" и "хорошо". И когда набирает телефонный номер Жанны - в московскую гостиницу, в Москве Жанна проходит гормональную терапию, ждёт операцию - у Веры дрожат руки.
- Всё очень плохо было, он мог до самоубийства дойти. Почему не расстались? Да не хотела. Как можно, его же жалко страшно. Всё хорошо будет. Вы не смотрите, я не плачу. У нас просто душно, да и грипп был - просто глаза слезятся.
Дочери, современно мыслящие и терпимые, всё ещё сбиваются на "папу", когда говорят о Жанне. У Николь, внучки, когда она вырастет, таких проблем не будет - бабушка и бабушка. Если конечно Жанна эта доживёт до дня, когда внучка пойдёт в школу - все в этом доме стараются убедить себя, что после операции в дом придёт покой и счастье.
Ведь на самом деле у Жанны работы так и не появится, теперь оно всегда будет сидеть на гормонах, его жена не знает как себя с этим вести и как ей с этим спать, дочери не уверены, что знают как называть отца.
- Жанночка, как ты там? - Вера дозвонилась до Москвы, разговаривает с мужем. - Макияж тебе сделали? Ты теперь красивая? Где ты? В обувном? Я же говорила, 43-й - только на заказ, так не найдёшь.
После того, как положила трубку, сидит в кресле неподвижно, руки на коленях.
- Всё у неё хорошо, всё нормально, виделась сегодня с хирургом, назначили операцию. Я его понимаю, это такая сила, противостоять которой он не может. Когда-нибудь настанет время, когда люди будут понимать такие вещи, и всё будет совсем хорошо. Вот сейчас я с девочками ей советы даю, по макияжу, по тому, как борщ варить. - Вера снимает очки, вытирает салфеткой уголки глаз. - Мы же современные люди.
Показывает новые фотографии: на кухне у плиты стоит крашенный пожилой мужик в парике.
- Красивая, правда?
Они современные люди, без предрассудков. Они очень жалкие люди, их жалко до боли.
В душном доме пахнет смертью. Эта история будет иметь продолжение, но не в этом журнале. Другой вариант покажет Зиненко в совей "профессии-репортёр", наверное в следующую субботу. Там всё будет гламурно и оптимистично: семья приняла решение отца, всё счастливы, слёзы радости и happy end. Политкорректно. Я уезжаю домой с мигренью, хочется умыться, смыть с себя удушливый запах этого дома, как после прогулки по чумному бараку. Хочется в Газу, на пару недель, и проспиртоваться.