Белый лев. Часть 5. Крупные неприятности

***

Крови было много. На стенах. На полу. На матрасе кровати Эдгара Бостафа. Впрочем, там же лежал и труп, так что лужа, потихоньку просачивающаяся на пол, была вполне естественна.
Стефани Тревис, с заткнутым кружевными трусиками ртом, лежала обнаженная, раскинув руки и ноги. Слабый загар не сглаживал густых пятен синяков на лице, плечах и запястьях, горло расчертил глубокий разрез от уха до уха. Смятая одежда женщины валялась рядом, в изголовье, потемнев от крови.
За спиной Бостафа тихо и невнятно выругались: начальник охраны сделал глотательное движение кадыком, сдерживая подкатывающую рвоту.
Бостаф стиснул кулаки и, отступив на шаг, прижался спиной к стене.
- Кто-то меня сильно не любит, - тихо и на удивление спокойно сказал он. - И как бы это ни выглядело, ее убил не я - последние полтора часа или около того я был в кафетерии. Это могут подтвердить минимум четверо, не считая персонала.
- Еще неизвестно, когда ее убили, - вырвалось у сопровождавшего его мужчины, но он быстро взял себя в руки, коротко извинившись. И вытащил наручники. - Мистер Бостаф, до возвращения на берег я вынужден настаивать на вашей изоляции.
Эдгар послушно протянул руки. Нет смысла брыкаться, в случае чего наручники его не удержат, а если этим олухам из охраны удастся найти убийцу... до берега его не довезут. Бостаф был готов даже пожертвовать своей безопасностью ради этого.

***

Время тянулось мучительно медленно. За стенами импровизированной камеры все полнилось слухами, просочившимися мимо, как оказалось, не слишком-то и бдительной охраны. "Белый лев" менял курс, готовясь возвращаться в порт.
Бостафу не дали ничего, даже бумагу и карандаш, зато исправно приносили поесть и делились новостями. Похоже, никто не верил, что художник и правда убил кокетку, но слишком мрачный образ брал свое, и Эдгару не доверяли. И все было бы тихо и спокойно, если бы под вечер, когда страсти немного, но улеглись или залились алкоголем, в каюту не зашла незнакомая женщина.
Это было странно. На самом деле странно. Она казалась красивой, и не заметить такую было бы проблематично. Возможно, она работала поваром или кем-то настолько же неприметным, но почему-то эта версия казалась неубедительной.
Одетая в потрепанные джинсы и серую обтягивающую майку, она совершенно не вписывалась в богемную атмосферу "Белого льва". И все же темно-синие глаза и длинные льняные волосы... вызывали какую-то глубинную дрожь. Затаенное восхищение.
Она не сказала ни слова, только бросила Бостафу на колени свернутые в трубочку и перетянутые резинкой альбомные листы и обкусанный карандаш и вышла, защелкнув дверь на замок.
Эдгар проводил ее пристальным взглядом и только убедившись, что женщина ушла, расправил листы на коленях. Больше он ничего не предпринимал, ожидая непонятно чего. Знака? Указаний?
За прошедшие часы он успел о многом подумать, в том числе и о том, что его наконец нашли. Но явно не теховцы, иначе его бы забрали тихо и без шума. Нет, дело было явно в другом - в молодом художнике со слабым зрением и острым умом, но связь между ним и последними событиями была слишком эфемерной.
Минуты... текли. Стекали, как на сюрреалистичных картинах, ощутимые и липкие, превращающиеся в капли беспокойства. Бездействие становилось гнетущим, и вскоре заныли даже мышцы. Хотелось вскочить и размяться, что-то сделать... но хватило неосторожного движения, чтобы это внезапно начавшееся бурление крови стихло, заломив в висках.
Лоб мужчины был раскаленным. Сказывалось вечернее сидение на ветру.
Один знакомый телепат давным-давно научил Эдгара фокусу "думать вслух". Сосредоточиться на одной-единственной мысли и раз за разом проговаривать ее про себя до ощущения, что вот-вот - и слова сами слетят с языка. Для телепата это не хуже прямого послания, и сейчас Бостаф повторял: "Иди сюда. Поболтаем".
Странное ощущение времени и "гул" в теле вернулись, но теперь их сопровождало нечто иное, похожее на незримый пресс, начавший опускаться на мужчину... со всех сторон. Даже снизу.
Должно быть, так себя чувствуют клаустрофобы.
Не было никакой ответной мысли, даже отголоска. Только усиливающаяся паника, обматывающая тело в мокрую пленку, под которой почти невозможно дышать.
- Эй! - крикнул Бостаф. - Кто-нибудь!
Тишина. Что-то было не так. Что-то не та...
Его словно сжало, смяло без жалости, и отпустило - опустошенного, беспомощного, с кружащейся головой. Нечто вытянуло из него все силы и волю, оставив притупленное животное чувство страха, которое, должно быть, тысячи лет назад спасало первых людей, заставляя прятаться, а не бросаться в бой.
Тишина. От тишины заложило уши.
Грязно выругавшись, Бостаф трясущимися руками нарисовал цепь наручников и резким, как удар ножа, штрихом, перерезал ее. Разрубленное звено со звоном упало на пол, а Эдгар, прорывая бумагу и то и дело норовя выпустить карандаш из рук, стал делать набросок двери.
С каждым штрихом становилось легче. Он не беспомощен. Он может выбраться - и защититься, если придется.
Скорее всего.
В коридоре никого не было, и уж тем более в самой каюте, но при этом через некоторое время то, что чувствовал Эдгар, вернулось, на этот раз ограничившись пассивной ролью наблюдателя. Чужой взгляд сверлил мужчину со всех сторон, исподволь пытаясь проникнуть в мысли. В этом ощущалось недоброе любопытство затаившегося хищника.
Одного он не учел - Бостаф и сам был не невинным ягненком, не имеющим представления о происходящем. Сунув бумагу и карандаш в задний карман брюк, мужчина направился к посту охраны.
Из переносного радио доносилось мурлыканье какой-то джазовой певички. На всем огромном корабле - глуповато-наивная песенка. В тишине.
В тишине... На кораблях, а уж тем более огромных лайнерах, не бывает тихо.
Песенка. Шаги Эдгара. Тишина. Песенка. Шаги. Тишина. Шаги...
Музыка оборвалась, даже немного посвистев, как могла бы приторможенная пальцами пластинка. И продолжилась так же резко и с неприятным присвистыванием, но с середины куплета. И снова песенка, шаги и тишина вокруг.
Охранников не было. Они оставили недопитую колу и пакет сока, оставили исписанные бумажки на столах и куда-то ушли. Пусто оказалось и в кабинете начальника охраны.
Все это попахивало так ненавистной Эдгару чертовщиной, но деваться было некуда - ему дали оружие и его выпустили на волю, как крысу в вольер. Теперь осталось понять, чего этот гребаный экспериментатор хочет. Хотя... это и так ясно.
Проверить, на что способен Эдгар Бостаф.
Художник принялся методично обходить каюты, открывая каждую доступную дверь и двигаясь в сторону главного зала. Если и есть место, куда согнали огромное количество людей, то только туда. Ну, или за борт.
Чем ближе он подходил к выходу на палубу, тем больше оживал мир. Кожу щекотал холодный ветер, слышался шум волн, перекрывающий навязчивую до вязкости песню. Сейчас она повторялась четвертый раз и останавливаться не собиралась.
На палубе гулял ветер, разбрасывая какие-то листы, разложенные на каждом столе. На половине пути к дверям зала под ноги Бостафу упал один из листов. Плотная бумага и характерная техника узнавались сразу: мужчина наступил на четвертую картину цикла "Тени зимы" - розовую грозу Розенфельда.
Эдгар остановился, глядя на картину сверху вниз, как завоеватель на поверженного врага, и тихо рассмеялся. Картина. Он планировал порезать самого Розенфельда в лоскуты, если бы хоть десятая доля подозрений оказалась правдой, но картина... К ней он не мог и пальцем прикоснуться. Даже из мести.