Белый лев. Часть 7. Напарник

***

Огромный корабль был пуст. Ни было ни единой живой души ни в каютах, ни на палубах, ни в других помещениях. Не было ни призраков, ни зловещих теней и образов. Молчала техника, радио не ловило ни одной частоты, а за бортом безмолвно стелилась бескрайняя водная гладь.
Эдгар Бостаф остался один: с мерным шумом волн, запасом пищи и воды и несколькими листами и карандашом. Странно, но единственные вещи, исчезнувшие вместе с людьми, были принадлежности для письма и рисования, как краски, так и бумага.
А значит, клочки, принесенные Марой, были настоящим сокровищем. Впрочем, ничто не мешает рисовать на стенах любым пачкающим предметом или на крайний случай кровью. Эдгар хмыкнул, представив себе этот эквивалент сатанинского ритуала.
Убедившись, что корабль пуст, Эдгар расположился на палубе с парой сделанных на скорую руку бутербродов и пачкой сигарет. Пагубная привычка, от которой Бостаф избавился лет десять назад, во времена сильного волнения или глубокой задумчивости возвращалась - и исчезала сразу после пропажи источника, их вызвавшего.
Должно быть, со стороны это было поразительным зрелищем: один-единственный человек на целый океанский лайнер. Бостаф казался его полновластным повелителем, и, что забавно, находящимся в полной безопасности. От голода здесь было умереть проблематично в ближайшие месяц-полтора, от жажды - аналогично, против скуки были фильмы, пластинки и аудиокниги, да и спортзал никуда не делся. Постельного белья и того хватало на продолжительный срок.
Беглец и преступник внезапно обрел и прекрасное убежище, и тюрьму.
Время близилось к ночи, и на этот раз не было ледяного ветра и прочих неудобств. Что-то будто защищало "хозяина корабля".
Точнее, пленника. Чем ближе к ночи, тем более неуютно чувствовал себя Эдгар, тем острее становилось чувство собственной беспомощности и ненависть к кукловоду. Заглушить их могли только кофе в огромных количествах, сигареты в чуть меньших, так как ради них приходилось обыскивать чужие каюты... и чтение. Книги всегда были неплохим источником образов и вдохновения для работ Бостафа.
Дополнительным поводом задуматься, во что же такое он вляпался, были работающие лампы. Они светили не в полную силу, но для чтения вполне достаточно, и все же электричество без работающего генератора... Вот уж где корабль плевал на законы физики.
Плевал на них и Эдгар Бостаф, причем самим своим рождением и существованием. Разве что, дождавшись полуночи - ох уж эта любовь к театральным жестам, - направился в галерею и, погасив лампы, уселся на полу под рамой, в которой когда-то было "Возмездие" - одна из самых удачных картин, на которую появился покупатель в первый же день выставки.
Интересно, где он сейчас.
- Ну и что дальше? - спросил темноту художник.
Темнота смеялась над ним, удостаивая только молчанием. Если был расчет на волшебные появления, то Бостаф переоценил то ли себя, то ли природу самого явления.
В ближайшем из углов зашебуршало. Крохотные маленькие коготки зацокали по колу, сопровождаемые пронзительным писком. Крыса...
Бостаф презрительно скривился, но даже не пошевелился. Когда все вернется в норму, нужно будет подать жалобу капитану.
Коготки заскреблись уже не так далеко от художника, чтобы через несколько секунд зацепиться за его рукав и быстро поползти на плечо. Прыгучая тварь, теплая, размахивающая хвостом с бешеной скоростью, крупная, пропахшая помоями и чем-то тяжело-кислым, карабкалась с завидным упорством, не прекращая пищать.
Бостаф резким движением схватил тварь за туловище и отшвырнул в сторону.
Толстая крыса. С жесткой влажной шерстью и крепкими когтями, успевшими расцарапать мужчине ладонь. Вертлявая. Пищащая так громко, что начало сводить зубы. И очень настырная: шлепнувшись на пол, она побежала обратно и вновь совершила внушительный прыжок, упав на ногу и впиваясь в нее зубами прямо через штанину.
Эдгар заорал и, преодолевая омерзение, снова схватил мерзкую тварь, только на этот раз не откинул, а принялся сжимать изо всех сил, стремясь переломать кости.
Его ладонь превращали в мочалку крохотные коготки, а вдоль стен зашуршало точно так же, как и минуту назад в углу. Но теперь в четырех... нет, шести местах! Бешеный писк умирающей крысы созвал ее приятелей.
Под пальцами хрустнуло. Эдгар отшвырнул крысу и, вскочив на ноги, рванул к выходу.
У самого порога ему под ногу попалась товарка раздавленной крысы, да так неудачно, что художник, запнувшись, влетел лицом в двери. Вопреки обыкновению они не распахнулись и даже не шелохнулись. Крепко запертые створки не поддавались, их будто заклинило.
Бостаф пару раз саданул по ним кулаком и нажал на выключатель.
Лампы моргнули, осветив помещение на несколько секунд, но погасли под сноп искр, рассыпавшийся под потолком. Показалось ли художнику, или он правда заметил краем глаза крысиное тельце на проводах?
Агония приборов освещения была недолгой: после натужного моргания погасло почти все. Только в дальнем конце зала горела тусклая лампа, освещая угол и кусок стены. До пола ее света почти не доставало.
Туда-то и побежал Эдгар, ощущая себя такой же крысой, как и эти мерзкие маленькие... Его передернуло от отвращения.
Бежать в темноте оказалось сложно почему-то, несмотря на ориентир, мужчина постоянно сбивался и даже несколько раз налетал на стену, иногда наступая на голохвостых обитателей корабля и запинаясь об рамы. Крысиный писк звенел в ушах, ныло ушибленное об стену плечо, а зал никак не заканчивался.
Как в кошмарном сне. Все, что мог Бостаф - бежать, бежать, бежать и не думать, что будет, если остановиться. Куда приятнее представлять, как мозги шутника разукрасят стену как только Эдгар до него доберется.
Безымянный палец левой руки пронзила внезапная боль, настолько острая, что запястье свело судорогой. Фалангу обхватили крохотные лапки, пытаясь удержать тушку повисшей крысы, обдирающей зубами кожу: зверек трепыхался и царапался, снимая ее едва ли не только за счет своего веса.
Эдгар с криком саданул рукой о стену и, схватив тварь, не сбавляя хода принялся отдирать ее от себя.
Цепкие лапы стягивали за собой лоскуты кожи, а после очередного рывка вошли над ногтем. Задетые нервные окончания ответили вспышкой дикой боли, и мужчина не сразу ощутил, что в его правый локоть вгрызлась еще одна голохвостая гадина, упорно передвигаясь к аппетитным пальцам.
Эдгар упал на пол и заорал в голос. Очередной удар по ощущениям расплющил первую крысу, ладони сжались в кулаки.
Еще два или три шерстяных комка запрыгнули ему на плечи, кусаясь с лютым бешенством и царапаясь так, будто Бостаф был их личным врагом. Ему прокусили ухо и разодрали когтями шею и ключицу, оглушительно визжа.
Мужчина пару раз прокатился по полу, нещадно давя мерзких тварей и, вскочив на ноги, снова рванул к свету.
На этот раз далекая лампа приближалась с нормальной скоростью, но когда мужчина добежал до угла, его рубашку пропитала кровь. Левая ладонь казалась чужой и плохо слушалась, а прокушенный локоть опух. Но теперь рядом была дверь на палубу - приоткрытая дверь, пропускающая отдаленный шум, - а крысиный писк затерялся позади.
Шатаясь от боли и слабости, Бостаф пнул дверь и, не сбавляя хода, рванул наверх.
В первые секунды, когда он выскочил на верхнюю ступень, его ослепили огни ярких, развешенных по периметру палубы фонариков, и оглушил грохот музыки и смех.
Множество людей, знакомых Бостафу по этому путешествию и никогда прежде им не виденных, танцевали фокстрот, беседовали, пили и не обращали ни малейшего внимания на новое лицо на их празднике. Изящные дамы и кавалеры словно сошли с экрана фильма о сороковых годах.
Эдгар привалился к стене, пытаясь отдышаться. Нужно найти аптечку и обработать раны, пока в кровь не проникла какая-нибудь зараза... если еще не проникла.
- Чертовы куклы, - рыкнул художник вслух.
На него покосился подвыпивший мужчина в шляпе-котелке, с роскошными усами и совершенно мутным взглядом; оглядев незнакомца, он встряхнул головой и залпом допил содержимое своего стакана. Пахло водкой.
Заметил? Ну надо же.
- Сэр, не могли бы вы мне помочь?
- М-м? - зажмурившись и сморщившись, протянул мужчина. Соображал он с заметным трудом. - Д-да... сэр? Я вас внима... а-а, - зевнул он в кулак, тяжело хлопая покрасневшими глазами. - Внимательно слушаю.
- Мне нужна медицинская помощь. Не могли бы вы вызвать врача или послать за ним кого-нибудь из обслуги?
- О, что-то произошло? - Отойдя от стены, усатый господин кое-как кивнул, мутным взглядом обводя веселящуюся толпу. - Кого бы еще найти здесь... Сэр, - снова оглядели Бостафа, - вам помочь дойти? Эти чертовы недотепы всегда куда-то прячутся, когда нужны.
- Да, - кивнул Эдгар и подошел к новоявленному помощнику. Руками он старался лишний раз не шевелить.
Похоже, не замечая крови, усатый приобнял его за плечи, и повел, проталкиваясь, через толпу. Только дважды он притормозил: чтобы взять еще один стакан "Кровавой Мэри" и когда перед ними выскочила весело хохочущая Стефани Тревис.
- Простите, - буркнул усатый, когда художница, оттоптав ему ноги, толкнула Бостафа, пробираясь к официанту.
Бостаф оскалился, как бешеный зверь, и проводил художницу полным ненависти взглядом.
- Ведьма алкоголическая, - пробормотал его сопровождающий, продолжая путь. Правда, сказал он это только после того, как убедился, что женщина отошла на достаточное расстояние. - Снюхалась с этими... Чернокожими... Никакого самоуважения.
Эдгар насторожил уши.
- Снюхалась? Больше, чем в плане простого общения?
- Ходят слухи, что сюда эта фифа пробралась ради помощника повара. Ниггер натуральный, а все к белым лезет... Тьфу, - брезгливо сморщился усатый, отпивая коктейль прямо на ходу.
Бостаф посмотрел на него гораздо внимательнее. Неужели этот человек настолько пьян, что не замечает, в каком состоянии его новый собеседник? Глубокие царапины на ключице, разодранное ухо, ладонь, локоть, несколько саднящих порезов на лице... и все же нет, не видит.
Значит, нужно подыграть, пока есть силы.
- Вокруг этой особы вообще много странных слухов, иногда совершенно невероятных.
- Да что вы? - улыбнулся усатый, зевая в кулак. Идти дальше ему было чрезвычайно лень, но он все равно неторопливо передвигал конечности, обходя танцующих. - Неужели она и правда такая подстилка? Никогда бы не подумал, что ее родители настолько дурно ее воспитали. Но, - понизился голос до шепота, - рассказывают, что она продает свои картины... через постель.
- Ну это я могу подтвердить, - презрительно усмехнулся Бостаф. - Один мой знакомый так попался.
- Безумная женщина, - согласился усатый, сворачивая к входу в коридор со служебными помещениями. Бостафа придержали за локоть, помогая спуститься. - А ваш знакомый, случайно, не чернокожий?
- Я похож на человека, имеющего связи с неграми? - достаточно убедительно оскорбился Эдгар.
- Простите, сэр, - вполне искренне, хоть и с пьяным излишеством в эмоциях извинился усатый, - но эти мошенники пытаются пролезть в жизнь честных граждан, как тараканы. Правда, есть здесь одна дамочка, та еще штучка, получила художественное образование. На редкость наглая, хоть и не без таланта, - недовольно признал он, явно имея в виду Элизабет Норрингтон, портретистку из Сан-Франциско.
- Та еще штучка, как я слышал, - кивнул Бостаф, но тут же скривился от боли в ключице. - Она тоже здесь? Не видел ее среди гостей.
- Она в лазарете, - с нехорошей удовлетворенностью кивнул усач, замедляя шаг, чтобы спутник не тратил много сил. - Говорят, пыталась отравиться снотворным из-за какой-то картины. То ли сжег ее кто, то ли порезал, не помню.
- Правда? - еще больше насторожился Бостаф. - Значит, на корабле кто-то портит картины?
- Разве же это "портит"? Просто поставили бабенку на место, - хладнокровно пожал плечами мужчина, открывая перед ним дверь большой каюты, отведенной под медпункт. Внутри было чисто, как и раньше, хоть и изменилась сама обстановка, постарев лет на пятьдесят, а за столом сидел немолодой светловолосый мужчина, перебирающий листы.
- Садитесь, рассказывайте, что случилось, - не поднимая взгляда, произнес он.
Бостаф опустился на стул.
- Крысы в трюме покусали.
- О, - тут же подобрался врач, - действительно? И... где же? Раздевайтесь, - указал он на ширму и кушетку, - показывайте.
Эдгар принялся, морщась и шипя от боли, стягивать рубашку и штаны.
- Кто-то украл мой альбом. Я не разглядел, кто, но увидел, куда он побежал. Последовал за ним куда-то вниз, к машинному отделению, забежал в трюм, а там темно, хоть глаз выколи, и с десяток этих гадин. Не знаю, с чего они на меня кинулись, может, наступил одной на хвост.
- А вы художник? Забавно, я не видел вас в порту... - Врач подошел к нему, прихватив коробку со склянками и бинтами, и, пристроив ее на тумбе, настороженно поглядел на пациента. - Так где там ваши укусы? - с откровенным недоумением поглядел он на Бостафа.
Эдгар опустил взгляд на прокушенную ладонь.
Кожа была располосована когтями и почти снята с указательного пальца, кровь до сих сочилась там, где не успела покрыть плоть коркой. Врач ни этого, ни других повреждений явно не видел и смотрел на Босафа со все возрастающим раздражением.
- Что за шутки? - прошипел он, переплетая руки на груди. - Какой дурной тон - отвлекать занятого человека!
- Простите, - кое-как справившись с накатившим бешенством, проговорил Бостаф. - Видимо, это реакция на испуг, что-то вроде фантомных болей. Можете дать мне успокоительное? И я бы был очень благодарен, если бы вы также одолжили мне какой-нибудь ненужный блокнот и ручку.
- И, пожалуй, что-нибудь от горячки, - не сдержал язвительность врач, но отошел к шкафу, перебирая лекарства. - Здесь просто эпидемия пьянства. Вот, - улыбнулся он недовольно и саркастично, выставив пузырек и стакан, наполняя водой, - вот ваше успокоительное. По десять капель каждый час, на ночь двадцать. И не шатайтесь там, где не надо. И... блокнот?
Вздохнув, он открыл ящик стола, выудив тетрадь на пружинке и простенькую ручку.
- Спасибо, сэр, - Эдгар поднялся, оделся, стараясь не морщиться, и, взяв блокнот и лекарства, спросил: - Я могу поговорить с мисс Норрингтон?
- Зачем вам эта шлюха? - невольно и очень единодушно спросили оба мужчины, только если усатый - очень удивленно, то врач почти с отвращением.
- Профессиональная солидарность. Мою картину как-то раз облили краской прямо на выставке.
- А я подумал, что речь о другом... Ну да ладно, третья каюта направо, мистер... Впрочем, отметитесь на обратном пути.
Усач остался в кабинете врача, тоже теперь глядя на знакомца с недоверием. Пройти к больной ему не мешали. В отведенной ей каюте было вполне достойно, видимо, местный костоправ считал ниже своего достоинства выделять пациентов. Элизабет Норрингтон лежала, подложив под спину груду подушек и тихо дремала, серая, с синеватыми кругами под глазами. Воздух пропах лекарствами.
Эдгар придвинул к постели стул и, не тревожа пациентку, принялся рисовать.
Автопортрет. Схематический, но детальный и без ран от крысиных укусов. Если его способности здесь действуют, он излечится, и боль уйдет. Чертовы пальцы...
...красивые, его красивые пальцы. Нарисованные, но почти как настоящие. Как сильно желал мужчина, чтобы его тело исцелилось? Без сомнения, так, как только можно. Но представил ли он хотя бы на миг, как это происходит? Ощутил ли хотя бы краем воображения?
Жжение от срастающихся сосудов и нервных окончаний. Нестерпимый зуд от восстанавливающихся мышечных волокон и кожи. Белесая жижа, соленая даже на вид, сочащаяся из ран, вымывающая возможную заразу, и тонкая желтоватая корка, приходящая ей на смену, твердеющая, темнеющая и в конце концов отпадающая.
Почти не больно. Только очень жарко.
Это было лишь отдаленно похожим на испытанное Бостафом когда-то ранее. Казалось бы, подобное исцеление само по себе чудо, и оттенков у него быть не может, но, как оказалось, нет: на некоторые, очень краткие промежутки в теле вспыхивало ощущение невесомости, а когда затянулось последнее - прокушенный ушной хрящ, - в затылке и над бровями запульсировала боль.
Эдгар издал громкий судорожный вздох и, обхватив голову ладонями и зажмурившись, склонился к коленям. Раньше не было так... тяжело. Что-то искажает, почти блокирует способности, и вот это по-настоящему паршиво.
Кровать скрипнула: Элизабет смотрела на гостя из-под полуопущенных век, внимательно, хоть и немного рассеянным после сна взглядом. Как давно она проснулась и видела ли чудесное излечение? Она не выглядела удивленной...
- Мисс Норрингтон, - Бостаф с заметным усилием выпрямился и натянуто улыбнулся. - Меня зовут Эдгар Бостаф. Я бы хотел поговорить с вами о картине.
- Я... помню вас, Эдгар. - Язык слушался ее плохо - видимо, после попытки отравиться местный костоправ позаботился, чтобы она больше не сделала с собой ничего подобного. - Картина... Не надо. Пожалуйста.
По темным щекам потекли слезы, но криков и истерических припадков не было. Успокоительного здесь не жалели.
- Мою картину тоже уничтожили, Элизабет, - мягко, но настойчиво сказал Бостаф. - Слишком подозрительное совпадение, не находите? Помогите мне, и я помогу вам.
- Чем? - прошептала художница, отвернув лицо к стене. Двигаться не хотелось. Только спать и видеть сны, в которых все хорошо. - Сложите ее из пепла?
- Я могу помочь вам умереть.
Улыбка на темных губах вышла саркастично-горькой.
- Так же, как вернули себе нормальные руки?
Эдгар покачал головой.
- Это было бы слишком опасно для меня. Но я могу забыть пузырек с успокоительным у вашей постели. У вас будет второй шанс.
Молчание. Норрингтон продолжала буравить стену взглядом, и это обещало затянуться, но...
- Я могу изменять сны. Не бог весть какой дар, но все же. Заставлять меняться сны или галлюцинации. Я думала, что сошла с ума и пыталась... исправить то, что вижу. - Она с трудом подбирала слова. - И все пошло... не так. Все начало меняться. Меня затянуло в такой водоворот... и я оказалась здесь. На этом безумном празднике в стиле сороковых. И больше ничего не могла сделать.
- Расскажите все с самого начала. С кем вы говорили накануне дня, когда все изменилось, что происходило потом. Как именно вы здесь очутились, были ли угрозы. - Эдгар придвинул стул ближе и облокотился на колени. - Расскажите все, Элизабет.
- Ничего не было, - не глядела на него женщина. Щеки ее были лишены всякой краски и казались темным воском. - Ни угроз, ни чего-то странного. Просто что-то... стало не таким, как обычно. Я почувствовала себя так... неуютно, будто на меня все время смотрят. А после оказалось, что в галерее похозяйничал какой-то вандал, и я... я просто не выдержала. Это казалось таким безумием, что я использовала свой дар. Мне сложно говорить, в голове ужасная каша. Извините, Эдгар.
- А вы не подумали, что все это может быть иллюзией? Мою картину уничтожили вчера днем. И до того никаких пожаров в галерее не было. И после тоже.
- Подожгли только мои работы. Я решила выставить наш семейный портрет, его начал мой отец, а завершила я. И его подожгли. Я чувствовала запах гари, я прикасалась к пеплу, к остаткам рамы... Не бывает таких иллюзий, Эдгар, я кое-что понимаю в этом.
Бостаф скривился, как от боли.
- Понимаю. И все же я не стал бы торопиться... но дело ваше. - Он достал из кармана брюк успокоительное и поставил на тумбу. - Это если вы готовы сдаться и спустить загадочному наблюдателю уничтожение дела вашей жизни. А если вы все же готовы накрутить ему хвост... - Эдгар поднялся на ноги. - Я буду ждать вас в кафетерии. Приходите сами или пришлите кого-нибудь, и мы что-то да придумаем.
Норрингтон повернулась к нему, глядя устало, но немного живее. Подумав, кивнула.
- Мне нужно немного прийти в себя. Но я согласна. Эдгар, - тише прибавила она, - не покидайте открытого пространства, когда почувствуете, что... - Она замялась, подыскивая слова. - Что не одни. Мне кажется, тот, кто все это делает, ждет момента, чтобы провернуть свои дела незаметно, когда мы этого не видим. Возможно, он уже это сделал.
- С рук ему это в любом случае не сойдет, - кивнул Бостаф. - Мне остаться с вами? Поодиночке с нами легче справиться.
- Если не боитесь за репутацию. Чернокожих здесь... не любят.
- Меня тоже не особо жалуют, и не только здесь, - Эдгар снова сел и, откинувшись на спинку, скрестил руки на груди. - Кроме того, я давно не говорил ни с кем из... наших. Одаренных.
- Не так уж много потеряли, - бледно усмехнулась женщина, прикрыв глаза. - Все та же болтовня, только приправленная фразами вроде "а вчера я подожгла мужа, когда он стал на меня кричать, как теперь ему все объяснить?". Как бы ни были одарены люди, они остаются теми же людьми.
- Зато им не нужно ничего объяснять.
- Часто сталкивались с этим? Моя семья узнала о моих способностях только семь лет назад и была не слишком в восторге, но... привыкли. - Не открывая глаз, она улыбнулась. - А у вас с кем-то было так? Родители, женщина?
- Сестра, - криво усмехнулся Эдгар. - А опекунам я вообще так и не сказал. В некотором роде мне повезло - я почти сразу нашел таких, как я, и многому у них научился.
- А вы умеете оживлять нарисованное или что-то в этом роде? Никогда не слышала о людях с таким даром...
- Разновидность телекинеза, как мне объяснили, - пожал плечами Бостаф. - Я не столько оживляю, сколько воздействую на объект через рисунок. Что-то вроде вуду.
- Проекция... Занятно. - Женщина, тяжело вздохнув, приподнялась на подушках, разглядывая Бостафа. - Вы счастливчик. Такой дар - огромная удача, Эдгар. И почему-то я так и думала, что у вас есть что-то вроде этого. Какая-то тайна из нашей, особой области.
- Что же меня выдало?
- Повадки, - невольно приподнялись уголки губ Элизабет. Заправив за ухо кудрявую прядь, она с трудом перелегла набок, улыбаясь мужчине. - Повадки загнанного зверя, нацепившего на себя чужую шкуру. Мне это знакомо.
Эдгар улыбнулся.
- Может, у меня просто было тяжелое детство? Или я когда-то торговал наркотиками и теперь боюсь, что меня загребут?
- Вы бы тогда не были таким подчеркнуто-особенным. Со стороны вы выглядите человеком из богатой семьи, который почему-то потерял дорогу домой и теперь вынужден ютиться в нашем сером мирке, но при этом... - Она шевельнула пальцами в воздухе. - Ну, вы же видели себя в зеркало.
- Стараюсь смотреть в них как можно реже, - улыбка художника стала чуть шире. - Сами знаете, чем это чревато. Со мной сюда попал еще один человек, Леви Розенфельд. Он утверждает, что не обладает никакими способностями, но я подозреваю, что это не совсем так. Или он просто чертовки проницателен.
- Этот милый русский мальчик? - отчего-то очень задумчиво и мягко заулыбалась женщина, подложив ладонь под щеку. - Не замечала за ним ничего подобного. Он ужасно наивный, и у меня в голове не укладывается, чтобы он сумел удержать при себе такую тайну.
- Или очень хорошо притворяется. Он явно не так прост, как кажется.
- Можно поступить, как принято у них в стране, и бить его по почкам до тех пор, пока не признается, - тихим грудным смехом рассмеялась Элизабет. Она начала растирать лицо, пытаясь отогнать вязкую сонливость.
- Я подумываю об этом. Может, попробую, когда выберемся.
Женщина поумерила смех, а после и вовсе замолчала, во все глаза глядя на Бостафа, неуверенно улыбаясь.
- Ну... Я надеюсь, до этого не дойдет. Мне нравится этот мальчик, он выглядит очень... беззлобным, что ли? - Со вздохом она кое-как села, разминая ладони и запястья. Взгляд, упершийся в пол, снова стал сосредоточенным. - Мне кажется, нужно найти список гостей и персонала. Там мы сможем систематизировать поиски.
- Я тоже об этом подумал, - кивнул Эдгар. - Но понадеялся, что тому, кто все это затеял, мое безделье надоест раньше, чем мне - его фокусы. У вас есть какие-нибудь подозрения? Может, вы с кем-то ссорились, или кто-то проявлял к вам повышенный интерес?
- Выпила чаю с Розенфельдом, потанцевала с Розой Левински, после немного поспорила о поэзии с Билли Коулсоном... Все, как обычно на таких тусовках. Очень милые люди.
Бостаф прикрыл глаза. Значит, точка соприкосновения все же только жид... Очень интересно.
- Розенфельд нарисовал меня женщиной. Можете себе представить?
- Симпатичной? - тут же заулыбалась Норрингтон, будто ей рассказали какую-то очаровательную шутку. - Я слышала, он любит баловаться такими перевоплощениями, а однажды даже видела подборку рисунков по комиксам, очень в его манере. Такое очарование... Надеюсь, вы в отместку не нарисовали его в клетке?
- Нет, оставил его дрыхнуть в каюте, - усмехнулся Эдгар. - И да, бабенка была симпатичная. Даже немного жаль, что я ее убил.
- Оу, - приподняла брови женщина, зябко поведя плечами, - как легко вы говорите это... Или за вами бегала плоская нарисованная кукла?
- Нет, выглядела она вполне как человек, а вот вела себя, как фрагмент зажеванной кинопленки, - пожал плечами художник. - Каждый раз повторяла одно и то же.
- Да вы - безжалостный убийца, - бледно, но вроде бы искренне улыбнулась художница, подтягивая колени к груди и закутываясь до подбородка. Бледная и уставшая, она была трогательно хороша. - Я бы, например, никогда не смогла убить кого-то, даже зная, что он не настоящий.
- Даже после того, как вашу картину уничтожили, а в вашей комнате нашли свежий труп?
Элизабет вздрогнула, сжимаясь. В глазах плеснулась такая ярость, что невольно становилось неуютно.
- Не будем об этом, - тихо попросила женщина. На темном лбу выступил пот. Крепко переплетая пальцы под одеялом, она слабо покачала головой, не находя слов, чтобы выразить всколыхнувшиеся эмоции. - Слишком... дико для меня.
- Простите, - с не свойственной ему мягкостью улыбнулся Бостаф. - Не хотел вас расстроить. Кстати, Розенфельда тоже надо будет отыскать, он может пригодиться.
- Только если соберетесь пытать, делайте это не при мне, - покачала головой женщина. Подняться на ноги было сложно, но необходимо: после слов Бостафа энергия требовала выхода, кое-как разгоняя вялую сонливость. Цепляясь за стену и изголовье кровати, художница выпуталась из одеяла и встала, расправляя ночную рубашку до колен, белую и в нелепый красный горошек.
Эдгар тоже встал.
- Я подожду за дверью, пока вы переоденетесь.
- Они забрали мою одежду, - отмахнулась Элизабет, сосредоточенно хмуря лоб и разминая руки и ноги. Ее заметно пошатывало. - Если нас поймают на чем-то подозрительном, сможете сказать, что я помешалась, а вы пытались меня образумить.
Бостаф поморщился и протянул девушке руку.
- Тогда пойдемте.