Ведьмино гнездо

                … мне только странно, что на сегодняшнем бале я вижу упырей!

                А.К. Толстой. «Упырь».


                Ведьмино гнездо.



     Новый капитан фрегата упруго взбежал на мостик и бросил взгляд на реи. Капитан затвердел мужеством солёных миль и штормов далёких морей. Паруса его кораблей жёг Южный тропик, рвали сороковые широты, пытал саргасовый штиль, а форштевни крушили паковый лёд северных сияний. Смир-на-а! Капитан опустил сверкнувший отблеском клинка абордажной шпаги взгляд с реев на дравшую подбородки в равнении направо окаменевшую команду. Половина её ощутило мерзкую щекотку пеньки вокруг глотки. Жесток капитан. Упал белый взмах брабантских кружев в левой руке, грохнули двенадцатифунтовые кулеврины верхнего дека, и в эхе залпа взвился на грот первый помощник Дик Браун. Дёрнулось и, обмякши, повисло тело.

                *

    - Каждого пятого! – обозначил новый губернатор количество висельников. – На увольнение.
Молод и отважен назначенец, и Отечеством награждён не за хрен собачачий! За беспримерное бесстрашие в оранжевом шаре с круглыми окнами. В батискафе на дне океана побывал! Ледовитого. Там, где торчит в жуткой глубине северный конец планетарной оси. Смельчак! Областная администрация притихла и залегла на грунт, пока злой ветер сносил с надстроек белого дредноута на центральной площади прежних приближённых.
Не жареный ли петух упал соколом с поднебесья? Или в лесу что подохло? Но только свистнули раком на высокой горе, и принялось мести назначенное помело. Определённо иначе. Предыдущая-то метла к себе подгребала. К тому же, и ртом хватала, и ягодицами. Куда, как известно, петух и целится. Клюнул! Свершилась справедливость! Обыватель встрепенулся и возложил надежды. Возложенный начал оправдывать и правильные слова говорить. Сначала о Правительстве разговор зашёл. Не о том, что на высокой горе посвистывает, а о своём, доморощенном.
   - Удивляюсь, - сказал, - как до сих пор таковое не создано! Для улучшения жизни населения.
Вот, где причина бед вскрылась! Обыватель зашёлся в надеждах и воспарил в мечтах. Особенно, когда узнал, что в Правительство всех желающих принимают. Только бумагу напиши, куда следует. Кто и написал. Не от большого ума, а от чистого сердца.
    - Серьёзная реконструкция – способ решения поставленных задач, - в ответ сказано было. – В свете программного обращения о подготовке изменений в действующее постановление  соответственно новым реалиям и в полном объёме. Об исполнении доложить! Повторять не буду!
А хоть бы и повторил. Хрен ли кто понял!

                *

… - Бояться его не надо, - сказала Нонна. - Безвредный человек. По нужде  шастает.
     - По маленькой? – спросил губернатор.
«Бестолковый!» – вздохнула про себя Нонна.
     - Нет, - вежливо поправила она. - Астральным телам физиологические процессы организма неведомы.
В высоком кабинете шёл диалог о призраках. О духах. С недавних пор в здании областной администрации завелись привидения.
Первой явилась ясно разборчивая глазом фигура старика в домотканной рубахе и холщовых портках. У старика замечался крупный мясистый нос и нечёсанная борода. Обнаружила его поздним вечером молодая уборщица Любаня в зале заседаний, где старик за столом президиума писал на пожелтевшей бумаге, макая в чернильницу стальное перо. Из-под стола виднелись босые ступни, кои он почёсывал одна об другую.
   - Кухарка! – произнёс старик, лизнув полоску клея на почтовом конверте и запечатав его. –  Знаешь ли ты, кухарка, что образование есть деятельность человека, имеющая своим основанием потребность к равенству? Не знаешь. А собралась государством управлять! Чем без дела ходить – ступай с письмом к Маняше. Передай – барин приказал письмо на почту снести, да чтоб графиня не прознала. В «Русский вестник» написал. О порочности образовательной системы. Вот пятак возьми - пряников купишь.
Любане старик показался ранее виденным.
   - Вы артист, дедушка?
   - Нет, милая барышня, не артист я. Клоун!
После чего ласково потрепал Любаню по крутой попке и растворился в воздухе, не забыв захватить письменные принадлежности.
   - Узнала! – клялась Любаня в раздевалке младшему обслуживающему персоналу. – Толстой! Сам великий писатель Лев Николаевич.
   - Где письмо? – допытывался начальник охраны, мимо которого по службе ни один слух неухваченным не пролетал.
   - Как велено, Маняше отдала.
Вызванная из канцелярии Маняша показала почтовую квитанцию на заказное с уведомлением. Начальник в убеждении, что его выставляют дураком, связался с редакцией.
   - Да, - подтвердили в «Вестнике», - получили. В завтрашний номер ставим. На весь разворот. И на сайте разместим. Очень своевременное письмо в ходе дискуссии о едином экзамене.
  - А дата? Дата какая под письмом? – обалдевал начальник.
  - Сентября девятьсот седьмого года. Одиннадцатого числа. Гений!
Граф в здании прижился. В столовой писателю бесплатно отпустили порцию салата из свежей капусты и морковные биточки. Бефстроганов он отверг, сказавшись вегетарианцем.
  - Да как же со знаменитого такого деньги брать?! – возмущалась упрёку кассирша. - И вид сильно запущенный, хуже бомжа вид! Не ходит, видать, за ним графиня. За писателем великим.
  - Какая графиня? Какой писатель?! Он сто лет как помер! – кипятился главный охранник.
  - Может, и помер… да только биточки ел – нахваливал!
Следом за писателем явился незрячий человек в юфтевых сапогах и зелёной плисовой косоворотке. Человека била мелкая дрожь.
  - Чтобы дать суд сироте и угнетённому, - бормотал человек, - да не устрашает более человек на земле.
Его опознал директор краеведческого музея, направляясь в финуправление для утверждения сметы на ремонт.
   - Болотников Иван Исаевич. Предводитель крестьянского восстания, - пояснил директор малосведущим в исторических перепетиях финансовым дамам. – Схвачен Василием Шуйским в здешнем кремле, вывезен в город Каргополь, где ослеплён и подвергнут утоплению в проруби.
   - Ужас!
Также были замечены:
- поэт Василий Жуковский во фраке и при трости эбенового дерева с позолоченным набалдашником в виде львиной головы. Он оставил автограф в книжном киоске на подарочном издании своих сочинений;
- крайне болезненного состояния ума и вызывавший общую жалость писатель Глеб Успенский в сером больничном халате, подхваченным верёвочным плетёным пояском;
- молодящаяся румянами хозяйка публичного дома в Грязевском переулке и при ней трое вполне себе ничего девок в исподних юбках и белых лифах;
- два ратника в кольчугах и шлемах с шишаками, пеше добравшиеся от междуречья Дона и Непрядвы;
- генерал-майор Сергей Иванович Мосин в эполетах и с трёхлинейной винтовкой образца 1891 года собственного изобретения, по виду явно уступавший своему бюсту скульптора Веры Мухиной в сквере  неподалёку;
- два красноармейца в шинелях и с линялыми сатиновыми звёздами на будёновках, откликавшиеся на фамилию Жабровы;
-  прикрывший голизну кожаным передником и кузнечным ручником Никита Демидович Антуфьев, известный более как Демидов – владелец оружейной фабрики
и
композитор Александр Даргомыжский с неоконченной партитурой оперы «Каменный гость».
Компания, таким образом, подобралась местная. Из земляков. Кто по рождению, кто по службе, в городе пожил. Гостей поначалу побаивались и сторонились, но, поскольку вреда от них замечено не было, привыкли. В тёмных поворотах коридоров докучал лишь предгубисполкома в потрескавшейся кожанке и матерчатой фуражке с переломленным козырьком - его фотография имелась на стенде в фойе. Противно законам потустороннего мира Григорий Наумыч болтался по этажам с раннего утра, хватал чиновников за лацканы, липко плюясь и обзываясь перерожденцами.
    - За что боролись?! – совал он голову сквозь закрытую дверь в кабинку женской уборной.
В кабинке визжали.
Вялая работа департаментов прекратилась вовсе. В киоске раскупили «Анну Каренину», «Севастопольские рассказы» и «Нравы Растеряевой улицы». Записывались автобусом в столицу на премьеру оперы «Русалка». Соседняя жизнь занимательно обсуждалась.
    - Мадам вчера с солдатиком видели. На пятом, возле лифта.
Местных дам из интеллигентных Жуковский очаровал воспитанием и обхождением.
    - Василий Андреич в бухгалтерии «Светлану» декламировал. В обед. Очень проникновенно. Девчонки даже в буфет не пошли.
    - Успенский во вторник в память ненадолго вернулся и Белинского сукой изругал. Мы его бананом угостили. Успокоился.
Даргомыжский в департаменте культуры посетовал, что не ко времени помер. Из-за чего Римский-Корсаков и Цезарь Кюи незавершённую им оперу дописали нехорошим образом. Ратные люди были замечены в холле перед телевизором за трансляцией футбольного матча.

   - Чёрт-те что творится! – возмутился губернатор.
В коробе вентиляционной системы согласно завыли.
   - Может, попа пригласить? – спросил начальник охраны. – Водичкой побрызгать?
   - Не люблю я попов. Колдун нужен. Сильный колдун.
В областном наличии имелась Оглы Ася Кукуевна, вызывающая видения посредством особенной травы и белого порошка, а в свободное от милицейских обысков время промышлявшая гаданием. Отвергли также и народную целительницу Серафиму Осклизкую, врачевавшую пациентов уриной. Пациентов же. Вспомнили! Из района в лимузине и с машиной сопровождения доставили Прохора. На заседание координационного совета.
   - Вообще-то, я по вурдалакам, - сообщил он, сочно рыгнув чесночным духом.
Директор департамента здравоохранения грохнулась в обморок.
   - С почином! – крякнул колдун, пристукнув об пол осиновым колом.
После чего сделал некоторые пояснения.
   - В нынешний день он не тот, что прежде, - со вниманием оглядел Прохор лица за длинным столом. - К солнечному свету боязни не испытывает и с мерзкими делами ясным днём вполне управляется. Петух на рассвете опять же ему по бороде. Поскольку теперешний упырь ночами не шляется, а натурально спит. И вообще, от обычного человека простым глазом неотличимый. Ну, да у меня глаз – алмаз!
Вспомнили после, что губернатор пришёл тут в некоторое напряжение и пальцами нервно забегал. А заместитель по правовым отношениям клацнул клыками и, извернувшись спиралью, усочился в окно. С потолка спорхнуло заявление об отставке. За день их было подписано полтора десятка. После чего Прохор открестился от призраков, как от существ вовсе безвредных для живущих, расписался в платёжной ведомости и отбыл на рейсовом автобусе. Позже припомнили, что жаловался он на старческую немощь, и вследствие её на невозможность дело закончить.
  - Эх, - тужил, - пулю бы серебряную отлить… Для завершения процессу.
И вскользь обронил, что помощи разве от потусторонней публики ожидать, потому как вампиры у ей не в чести.

На борьбу с привидениями, инициативно катая шары бицепсов и поддёргивая трусы пластинами брюшного пресса, вышел помощник по спорту, присвоивший всеобще известное имя князя, славного победным утоплением тевтонских рыцарей. В кулуарах передавали, что случилось помощнику в пригороде американского города Лос-Анжелес под названием Голливуд надавать щелбанов и саечек за испуг самому Арнольду Шварценеггеру.
Возвратился помощник из цокольного этажа изрядно помятый ратниками за незаслуженный псевдоним. Наковыряли. От души! Конкретно, до соплей кровавых.
  - Силушки сильной накопи спервоначалу, Хуливуд! Посля воеводой рядись, едрить твои коляски! – напутствовали ратники.
Помощник наложил крем цвета загара на подсвеченную физиономию и отбыл по месту прописки в свой пригород. Тут же с радостью составилось мнение, что всё иначе случилось – щелбанов и саечек никаких не было вовсе, а если что и было, так наоборот. От противоположной стороны. Что, согласились, тоже почётно.
Тогда и призвана была столичная прорицательница Нонна в звании народной ясновидящей, подтверждённом высоким гонораром. Она прошлась по коридорам, подкручивая усы, лезшие от переизбытка тестостерона, и вращая замысловатые проволочные конструкции из меди. Обнаружив в приёмной среди лиц кавказской наружности, отзывавшихся на имя Гамлет, плотную тень благообразного господина в коричневом сюртуке, известно доложила.
    - Нужда у него, - сообщила Нонна.
    - Чего просит? – спросил губернатор.
    - Сейчас узнаю!
Нонна придала усам молодцеватый вид и ввинтилась из вершины конуса в астрал, используя для оставления тела вихревой метод. Обернувшись весьма скоро, ясновидящая сообщила, что господин является купцом и известным меценатом Ваныкиным, завещавшим некоторую часть состояния, а именно, триста двадцать пять тысяч рублей серебром на строительство городской больницы. Век назад. Губернатор, уверенно торчавший в сотне «Форбс», произвёл примерную калькуляцию купеческого состояния с учётом изменений валютных курсов, великих и малых депрессий, стагнаций и дефолта девяносто восьмого года. И пришёл в уныние от сравнения. Ибо ощутил себя мелким цеховиком эпохи деструктивного социализма перед империалистической акулой.
  - Не иначе, вернуть желает? –  с подозрением спросил. – Так построили же!
  - Просит, чтобы у больницы его имени имя это изъяли. В виду ветхого состояния строений и безобразного пьянства персонала. Которое перемежается срамными отношениями среди себя.
   - Кого среди?
«Бестолковый», - вздохнула, как давеча, Нонна.
   - Среди медицинских работников, - пояснила она. – Без стеснения. Ещё о худых крышах печалился. Текут крыши, говорил. Стыдил.
После чего заключила, что упрёков от инфернальных сил терпеть не в состоянии, а потому намерена немедленно отъехать в обратном направлении.
 Губернатор вызвал помощника.
   - У того, кто ничего не делает, - сказал из шкафа писатель Толстой, - всегда много помощников!

   Позднее-то сопоставляли, вспоминали. Когда началось? Кто на Нонну указал – ясновидящая  губернатора попутала. Порчу навела.
Нет! – отвечали. Повстречался всё ж губернатор с уринотерапевтом Серафимой, и её лекарство в голову ударило!
Кто спорил – дескать, причуда у главного ранее обрелась. Точнее, когда на дне океана очутился, и толща льдов над оранжевым шаром сомкнулась - тут и произошло замыкание. С испугу.
   - Нет, - говорили. –  В Африке помутнение случилось. На горе Фернандо По.
Попутал злой колдун племени банту, у которого учился губернатор инородному языку суахили. Точно! Смельчак-то отважный прежней службой в шпионах подвизался. По-нашему, в разведчиках. На берегах реки Лимпопо. Где разрушил коварные негритянские планы республики Мозамбик и обратно орден получил.
Возражали.
  - Совестливый человек, – говорили. – Купец его уязвил. Крышами дырявыми.
Подлинно ничего сообщить невозможно, и неясно - был ли обследован больной на предмет мании; только с этого момента других разговоров, как о крышах, и не велось. Где ни появится в вверенных весях – первым долгом о крышах интересуется: не текут ли? Не кричит, голоса не повышает. Только от кровожадного спокойствия начальники городков и посёлков таблетки употребляют. Против медвежьей болезни. Потому что задаётся вопрос не под сенью кабинета, а при большом стечении обывателя, которому публичная казнь в большую радость. А губернатор в системе кровообращения подчинённых досконально разбирается: улыбнётся, тихое слово скажет, и бледнеет человек смертельной белизной. Без кровиночки в лице стоит и топчется виновато, а потом исчезает бесследно, будто и не было его. И выбегают начальники ежечасно на дорогу, и вдаль смотрят – не едет ли, неровён час, Главный Ездюк? Ужас, как страшно!
Тут с горестным вздохом прежнего и вспомнили. Того, что под сомнительное денежное дело повязали и в тюрьму свели. И вспомнили добрым словом честного человека прекрасной души и пришли в смущение за былую неприязнь. Подношения? Были! Но тратил их исключительно на полезное дело, призвание к которому имел с юных лет, а в отставке отдался со всей возможной энергией. Тут и луга заливные, загодя приобретённые, в оборот пригодились. Теснятся на лугах, пасутся тучные стада. Кроликов! Понятно, кролик - не корова, но берёт многочисленным приплодом, поскольку, пожравши, желаний, кроме перепихнуться, не имеет. Да и кролик особенный. Крупный акселерат. Ростом с овцу, а мех – полный песец. А как иначе, если за хорошим хозяином живёт? Добрый хозяин-то прежний был!
И то ли шёпот, то ли разговор тихий, загулял по коридорам. Кто? Кто первым связал появление нечисти с новым назначением? Самый начитанный. Раскопал директор музея старинную книгу готического шрифта с магическими знаками и треугольниками. По книге выходило, что не к добру привидения явились. Понятное дело! Когда ж духи хорошим признаком бывают?
   - К беде.
   - Нет, - объяснил директор. - Призраки, как и люди, разными случаются.
Положительные как раз и возникают, когда на этом свете неладно. Для помощи. И вспомнили оброненные слова. Что охотник на вурдалаков произнёс.
Вот те на! Это кто ж у нас по кровушке прогуляться любит? Неужели?

                *

  Пока губернатор умножал количество посещённых мест, в цитадели на площади события на месте не стояли. Ну, в том, что прибыл из своего имения верстах в двадцати по Московской дороге Хомяков Алексей Степанович ничего удивительного не обнаружили. Напротив, ранее сетовали, что известный земляк общество стороной обходит. Славянофил учтиво извинился за опоздание, оправдавшись празднованием собственного юбилея. Двухсотлетнего. Поздравили. Надо сказать, что к этому времени внешний вид сакральных обитателей  изменился. Благодаря живущим. Графу справили рязанской фабрики полуботинки по причине холодных каменных полов и брюки с манжетами. Девки охали прозрачным колготкам, косметике, трусикам из пары верёвочек и прокладкам олвейс-плюс. Писателю Успенскому начальник охраны тайком от жены презентовал ношеный, но приличный костюм, который пришёлся впору. Ратников вынули из тяжёлых кольчуг и прикинули в синтетический китайский адидас с центрального рынка, включая кроссовки цветного кожзаменителя. Григорий Наумыч вкупе с красноармейцами принять приличный вид отказался. В грубой форме.
   - Таки нет, - сказал. - Пока страна в опасности, большевик не имеет права думать о личном благе.
И пояснил: готовит-де расстрельные списки. Для назначенного правительства. Оп-па! Правительство-то моментом составилось безо всяких выборных демократий. В кого губернатор пальцем ткнул - тем таблички на дверях кабинетов и прикрутили. А демократию можно по телевизору посмотреть. Кто же по скудоумию письма с желаниями писал - пометили, где положено. С предгубисполкома и закрутилось. Долго урезонивали против негуманных методов. До пены у писателя Успенского. Лишь графа Толстого послушался – тот у большевиков в авторитете состоял.
   - Вы, - говорит, - фигура известная. Про вас сам Ленин уважительную статью написал.
От произнесённого имени его сиятельство плюнули по-мужицки и слова сказали такие, что даже дамы из Грязевского переулка вспыхнули краской, а Григорий Наумыч графа безоговорочно за главного признал.
В ночь сели. В комнате для переговоров. Любаня чаю принесла да так и осталась – пристроилась в уголке, благо не гнали. Много, чего не поняла, но всё равно интересно.
   - Э-ээ, уважаемый Алексей Степанович! Слова эти от вас слышаны мною, дай Бог памяти, годов тому сто пятьдесят. Не ошибусь, в Английском клубе ратовали за общинность и монархию.
   - И то верно, Василий Андреевич. От слов своих не отказываюсь, более того…
   - Слово есть поступок, - вмешался его сиятельство.
И пошла дискуссия. Любаня заскучала было, но разговор принял практический характер, да такой удивительный! Под протокол с подписями!
Начальник охраны копию стенограммы прочитал и захотелось ему очутиться от областного центра возможно дальше. Но предварительно в церковь сходить. «А где ещё поверят?» - подумал. Кому только служить не приходилось, но чтоб… По бумаге выходило - надоело выдающимся личностям прошлых времён наблюдать за повсеместным бардаком… (Неприличное слово произнёс предгубисполкома. Мадам обиделась и сказала, что в её борделе завсегда порядок был: и бельишко на девочках свежее, и простыни в неделю раз меняли… - Прекратите, мадам! – сказали. – С толку мысли сбиваете!) …и потому принято губернию спасать без промедления. Поскольку нынешняя губерния - не то от бублика дырка, не то от жилетки рукава. И правительство! Сей же момент создать. С учётом собственных заблуждений и совершённых ошибок. Для противодействия тёмным силам. (- Которые злобно гнетут, - уточнил Наумыч). Главный охранник понял, что впадает в идиотию хеллоуинскую, и первоначальные желания поменял - почувствовал, как неведомые флюиды настойчиво увлекают в запой. Поддавшись флюидам, он опорожнил стакан «Посольской» водки и обрёл духу для завершения чтения. «Бляха-муха! И создали!» Первым министром – непротивленца великого. Единогласно. Тот во вступительной речи сообщил, что от своей философии повинным образом отрёкся, был прощён, и желает примыкнуть к левому крылу. (- Ага! – сказали красноармейцы). Граф посмотрел строго и объяснил, что революций обделались уже, и спасение единственно в работе. Работать, господа! С тем генерал – майор и оружейный хозяин Демидов получили назначение заводы задымить до прежнего прибытка. Купца Ваныкина на финансы поставили. «Толково!» - одобрил начальник охраны и в охотку засадил второй стакан. Крестьянского вождя за обострённое чувство справедливости определили в судебный департамент, поэта Жуковского в культурный (композитор Даргомыжский заблаговременно прошение подал о временной невозможности участвовать в общественном устроении по причине завершения «Каменного гостя»), Алексея Степановича в образовательный.
  -  Ваше здоровье, господа! - восхитился начальник охраны, прикончив «Посольскую».
Та-ак… Писателя Успенского решено при себе придержать, пока больничные дела на лад не станут, а для успокоения душевного рацион из бананов составить. Мадам? – на работу с молодёжью! В традиционном аспекте. Ибо получили распространение отношения противу естества, которые таковыми, как бы, уже и не считаются. Напротив, в моду входят.
  - Калёным железом! – стукнул кулаком бывший предгубисполкома, определённый по полицейскому ведомству.
  - Поддерживаю безоговорочно, - кивнул граф, бросив проникновенный взгляд на уборщицу, которую с некоторых пор называл – ангел мой Любушка и ещё - душенька.
Потом обсуждение зашло о главной помехе к благоденствию (- Даже до века не узрит света, – пробормотал Болотников), и общее мнение составилось, что спешить не следует.
  - В ходе историческом мелкая случайность неожиданный поворот произвести способна.
На том заседание и завершилось.
«А что? – подумал начальник охраны, укладываясь на диванчик в кабинете. - Нормальное правительство. Теневое, гля. В мире теней».

                *

  Нагрянул Ездец Главный! Обыватель в предвкушении слюну сглатывает. Весь городок в Дом культуры набился. Хотя из культуры, кроме буфета с пивом «Балтика» не осталось ничего, да и от дома одно название. Городского начальника на авансцену поставил лицом к народу. Ответ держать. Вопросы же Сам задаёт.
   - Ну, - со спины спрашивает, - текут крыши?
   - Текут, - начальник отвечает, смущения, однако, не обнаруживая. - А чего им не течь, если дождь на дворе? Вода дырочку всегда найдёт.
   - В бюджете средства на ремонт предусмотрены?
   - А хоть бы! В бюджете мыши церковной предложить нечего.
Посуровел губернатор, насупился.
   - Вы, помнится, ранее офицерского звания были, - говорит. – На вашем месте застрелился бы я немедленно.
Зал дыхание перехватил и затаился.
   - Нет проблем, - начальник отвечает. – За место не держусь. Кресло моё от вас с левой стороны находится. Присаживайтесь. И стреляйтесь, на здоровье, сколько угодно. Коль такая охота пришла.
Из-под пиджака пистолет вынул и губернатору протянул. От такого сюжета неживая тишина настала. Но за начальника народу приятно – какой-никакой, а свой, и лицом в грязь не попал! Как высокий гость из положения выкрутится? Губернатор поднялся и, беспокойства не проявляя, взял оружие привычной рукой. С предохранителя снял, затвор передёрнул и в указанное кресло опустился. Замерло окончательно. Губернатор же руку на стол облокотил и ствол в висок ткнул. Ой! Кто и зажмурился и выстрел только услышал. А у кого нервы покрепче - увидели! Как надавил указательный палец спусковой крючок… и бухнуло! и дёрнулась губернаторская голова! Потом дырка на виске и кровь!
   - Ой! – завизжали бабы на первых рядах.
   - Ой! – откликнулись с задних. - Чё деется!
А ничего и не сделалось. Губернатор пистолет положил, встал, галстук поправил... А дырка? На глазах исчезла! И кровь… как не было. Тут уж городской начальник бледностью покрылся, помялся нерешительно и пропал. Да на него и не смотрел никто! Губернатор без малейшего волнения к народу обратился, обещал крыши починить и с тем отбыл при всеобщем замешательстве.
Опомнились. Какие на хрен крыши?! Это кого ж нами управлять поставили? За дураков держат?! 
Крест троекратно наложили и на базар кинулись. Чеснок моментом расхватали. Связками. После - в лес. За осиной. Кто-то спохватился и про пулю вспомнил. Серебряную.
  - Не берёт его свинец!
  - Тащите серебро, – кричат, - у кого есть. Для боеприпасов.
  - Чтоб, значит, патронов на всех хватило.
  - Попили кровушки нашей! Будет!
  - Этого сперва прищучим, а после – ходом.
  - На столицу пойдём!
  - Кровососов разом кончать!
Во ёптать! как история покатилась! А не свистнули бы на высокой горе? Глядишь, и обошлось…

                *

 … На баке капитан зажёг трубку и, опершись о дубовую обшивку, предался размышлениям. Поскрипывая такелажем, рейд накрыла ночь, поглотившая верхушки мачт и тела на реях. Поутру их снимут, свяжут попарно спинами, примотают чугунные ядра в джутовых сетках к одеревеневшим ногам, и двадцать негодяев отправятся к рыбам. А фрегат, минуя эддинтонские скалы, ляжет курсом зюйд-зюйд-вест, где неповоротливые испанские галеоны везут золото Вест-Индии. И спаянная жестоким капитаном команда после третьего залпа орудий под треск бортов ринется в весёлой злости на беззащитную добычу с перебитым баллером руля, оборванными штуртросами и рухнувшей бизанью. Золото! Много золота доставит фрегат в казну его величества. Грезится, грезится королевским шкиперам фортуна удачливого корсара сэра Фрэнсиса Дрейка. И видит себя капитан с рыцарской шпагой на перевязи. На носу линейного стотридцатипушечника с флагманским адмиральским вымпелом. И с новым орденом за беспримерное бесстрашие на левой стороне бархатного камзола…
Скрипнула под осторожной ногой палубная доска, и не успел обернуться капитан, как грубая ладонь перехватила короткий вскрик перед резким махом до звона отточенного лезвия навахи, полоснувшего глотку от уха до уха.
  - Ты отмщён, брат мой Дик!
И уже не почувствовал капитан, как та же грубая рука обшаривает карманы и вытягивает тиснёный вензелем кожаный кошелёк с горстью гиней, как переваливается его, ставшее никчёмным, тело через высокий борт. Всхлипнула внизу вода, принимая командира фрегата, и сомкнулась чёрным покоем.


                Октябрь 2011.