Семёновы. Лубок

На фотографии Павел и Алёна Семёновы с родственниками
у своей хаты в Рубановке

...Если поразмыслить, то в жизни у Семёновых ничего особого и не происходило.

Золоченых звёзд с небес не досталось.

До чинов высоких не дослужились. И палат царских не нажили.

Книжек умных тоже читать особо не довелось. Да и без нужды. Разве что в газетах – по ведению хозяйства. От газет хоть польза: всегда для растопки сгодится или на гвоздь в известное место, куда и цари до ветру в урочный час ходят.

Жили себе на земле да в землю пот проливали. А она урожаем по осени благодарила.

Всё просто. Даже задумываться над этим особо не успевали. И не кручинились. Ведь и сама жизнь такая. Круговерть – одно слово! После осени – зима с морозами. Потом – почки набухают, севу начало. А чуть погодя уже и жнива. Только успевай – поворачивайся. Не до кручины и мыслей праздных…

ЛЕЙБ-ГВАРДЕЕЦ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА
…Павел Семенов родился ещё крепостным. В саманной хате под камышом. А только подрос – в рекруты забрили.

Служить пришлось в Санкт-Петербурге. При царском дворе.

А куда ещё мог попасть статный с недюжинной силой крестьянский сын? Да ещё с такой фамилией. Семенову – самое место в Семёновском лейб-гвардии Его Императорского Высочества полку.

Отслужил, как положено, полных двадцать пять годков и от гиблой балтийской мороси назад в херсонские степи подался. В село Рубановку.

Посватался к Алёне, первой сельской красавице. А разве перед гвардейцем сердце женское устоит? Свадьбу сыграли. Как раз в начале нового столетия, что от рождества Христова.

Через год сын первый родился. Алёша. И Егор следом. И Петр. И Захар. И дочка, Мария. Уж больно имя хорошее. Благостное. Богородицу так звали. А иного для девочки и не мыслили.

КОНАРМЕЕЦ
В семнадцатом царя скинули.

Только Павел не сильно расстроился. Столичную муштру и зуботычины офицерские навсегда запомнил.

Так что, когда Лёшка в конармейцы к Буденному подался беляков рубать, не серчал особо.

Правда, ладанку под рубаху сыну надел. И перекрестил вдогонку.

Вернулся живой Лёшка. Из-под самой Варшавы вернулся.

А братиков его, Егорку и Петра, дома не сберегли. Похоронили в голодном двадцать первом.

Лёшка, теперь уже Алексей Павлович, злой вернулся до крестьянской работы, с охоткой за дело взялся. Наладил хозяйство. А если есть хоть три коровы, то уже и для себя хватит и для продажи останется. Для развития. Справный стал хозяин.

А раз хозяин, так и хозяйка под стать нужна.

И за этим дело не стало. Разве кавалерист-будёновец себе дивчину не найдёт? И не какую нибудь, завалящую, а самую что ни на есть первую раскрасавицу. Такой в селе Зинаида, Герасима Семенова дочка, слыла.

Что Семенова – не удивительно: ведь у них через двор – если не Рубановы, то Семёновы. А других фамилий в селе спокон веку не было.

Хороша Зинаида. И Алексей ей приглянулся. Быстро сладилось. Заслали к Герасиму сватов.

…Свадьбу весело гуляли. Всем селом.

Гости желали, чтоб жили вместе долго. Полвека, не меньше. До самой могильной березки.

Через год, в двадцать пятом, у Алексея с Зинаидой сын родился. Николай. А в двадцать седьмом – дочка. Назвали, конечно, – Марией.

Зинаида смеялась: другое имя свекровь бы и не стерпела.

В коллективизацию Алексей с коня на трактор пересел.

Механизаторы тогда в цене были. Почётное дело.

И семье спокойнее. Начальство теперь не кулаком грозило, а с уважением разговаривало.

А работа крестьянская она вся едина – что на сивке, что на пахнущем керосином "фордзоне".

СКВОЗЬ ОГОНЬ ДА ПОЛЫМЯ
В конце тридцатых Алексей с семьёй, а с ними и Захар с Марией от родителей отделились.

В Нижний Рогачик перебрались. Только карточку с собой родительскую забрали.

Ну не век же батькины подзатыльники терпеть? Стыдно – уже свои дети
подрастают.

Павел, конечно, скучал, но виду не подавал. Он вообще кремень был.
Одно слово – гвардеец. До ста пяти лет ус седой крутил да чарку поднять мог.

Он бы и дольше пожил, но удумал на старости с быком бороться.

Раньше получалось. НО в тот раз перебросил его бык через тын.

А фельдшер, что бабка Алёна вызвала, в далёкую Рубановку нескоро добрался.

Одна карточка осталась. На полке стояла. Да и на той Зинаида второпях племяннице важные указания по хозяйству записала. И смех, и грех!

Когда война началась, Алексея на фронт не взяли.

И возраст уже, и бронь механизаторам давали: должен же кто-то хлебушек для армии убирать.

А в эвакуацию не успели: погнали трактора, да назад вернулись – уж больно немец прытко наступал.

В хате у Семёновых армейский офицер поселился.

Ничего плохого сказать нельзя: обходительный был, тихий.

И всегда об облавах предупреждал. Завтра, говорит, ждите гостей, прячьте дочку. Алексей для этого под свинарником яму вырыл.

Самое безопасное место: свиней-то в первый же день отобрали.

И кабы немцы! Свои, сельские – те, кто к ним в услужение подался.

Таких, комсомольцев бывших, немало было. Они-то больше всех и лютовали.

В сорок втором забрали немцы и Алексея, и Николая.

Сперва в лагерь, что в пятнадцати километрах от Рогачика был.

А потом дальше повезли. В Польшу. И ещё дальше – во Францию.

Спасибо, не разлучили с сыном. Так все эти годы вместе и были в рабстве.

Подсобляли друг другу. Поддерживали. А когда союзники Париж взяли – домой вернулись.

И тоже кружным путем. Поначалу поместили в лагерь для перемещённых лиц в Турции, оттуда на пароходе в Англию отвезли, а уже из Англии, когда оставаться у британцев отказались, советским властям передали.

К зиме сорок пятого домой вернулись. Алексей – снова на трактор. А Николай – за баранку. Шоферил. А потом двадцать лет рыбачил. Это когда почти весь Рогачик под воду ушёл.

Тогда, в пятидесятые, и пашни, и улицы – всё на дне водохранилища оказалось.

Эх, и чудные плавни были у села до того, как большая вода пришла. В тихие заводи белуга на нерест заходила – бери руками. А как море сделали – ушла ценная рыба. Сетями всё больше мелочь таскали.

А дочку Алексей учиться отправил.

Она после войны в Никополе в педучилище поступила.

А потом в Запорожье перебралась, к дядьке Захару, что тогда возле огнеупорного завода в бараке жил.
Там и судьбу свою встретила. Фронтовика демобилизованного, что у Захара угол снимал.

Поженились вскоре. Дочек двоих родили. Квартиру получили в доме, что немцы пленные строили.

Григорий, зять Алексея, формовщиком на металлургическом комбинате работал.

Не крестьянский труд, конечно, но тоже не сахар – завидовать особо нечему.

Обычная судьба. Как и сама жизнь. Круговерть, одним словом. Не успеешь оглянуться – а уже внуки. А то, глядишь, и правнуки.

В ПАМЯТЬ О ПРАРОДИТЕЛЯХ
Николай внучку в честь бабки своей предложил назвать – Аленой.

Батюшка на крестинах противился: Елена, говорит, в святках есть. А Аленка – это, Господи прости, шоколадка для забавы детской.

Нарёк – Еленой.

Только Семеновы всё равно по-своему сделали: в бумагах Алёной записали.

И Мария своего внука Павлом окрестила.

Так что память о прародителях сохранили.

А Алексей с Зинаидой, как и предсказывали, золотой юбилей справили.

Тогда ещё колхоз был. Организовали торжественно. От чистого сердца.

Всё село праздновало. Не каждый же день у нас случается, чтобы полвека вместе – и всё душа в душу.

С юности и до самой смертной березки.