В степи под Cталинградом

15 ноября 1942 г.

Голос в телефонной трубке звучал резко, а фразы, слегка искаженные металлическими обертонами мембраны, чеканились с неумолимой категоричностью:
– Если завтра к 13 часам не доставишь информацию, пойдешь под требунал!
Командир 8-го отдельного дальнеразведывательного авиационного полка подполковник Ситкин положил трубку. Тускло освещенная штабная землянка выглядела убого. А сам вид чисто прибранного стола, на котором не было ни карт, ни штабных документов, вызывал тоску, создавал ощущение чего-то незавершенного, недоделанного.
Сегодня утром он получил срочный приказ отправить один экипаж в дальнюю разведку. Сначала полет должен проходить почти параллельно линии фронта, затем самолет, постепенно отворачивая, должен двигаться влево к югу, к Ростову и Батайску. После чего надлежало по широкой дуге держать курс на восток, к Зимовникам, затем на северо-восток к Сталинграду, домой к себе на аэродром. Самолет вылетел в 9 часов 11 минут. Полет в целом проходил нормально. Даже в районе Ростова-на-Дону, по-видимому, из-за внезапности и ограниченной видимости, немцы не смогли навести на наш разведчик Пе 2 свои истребители, их зенитная артиллерия также молчала. И только перед линией фронта пара «Мессершмиттов» атаковала Пе 2. Летчик старший лейтенант Рожков успел увести машину в облака. И почти сразу же остановился левый двигатель – пуля попала в его маслорадиатор. Через минуту из-за повреждений топливной системы правый мотор резко снизил обороты. Самолет «посыпался» к земле. Рожков сумел посадить его в нескольких метрах от линии наших окопов. Стрелок-радист был убит, летчика и штурмана доставили в расположение полка.
Ситкин взглянул на часы. 15 часов 33 минуты. «Сорок минут на подготовку самолета к вылету. А еще через час-полтора с учетом тяжелой облачной погоды стемнеет, экипаж не обнаружит цели - машины, танки останутся незамеченными, и поэтому он не выполнит боевого задания», – размышлял подполковник. – «Завтра в восемь утра, конечно, можно отправить самолет в разведку и экипаж успеет вернуться до двенадцати на аэродром. Но где гарантия, что его не собьют? Наверху шутить не будут. Обстановка «наверху» нервная, а приказ «Ни шагу назад!» еще никто не отменял. Что дальше? Трибунал?».
8-й отдельный дальнеразведывательный полк по ведомственной принадлежности относился не к воздушной армии, а непосредственно к Верховному Главнокомандованию (стратегическая авиационная разведка). Там шутить не будут.
Поэтому пусть этот вариант останется запасным. А сейчас нужно послать кого-нибудь снять со сбитого самолета кассету с камерой.
Ситкин потер ладонями виски, еще раз взвесил «за» и «против», и, подняв голову, неожиданно громко скомандовал сидящему у двери дежурному офицеру: «Техника Иванова и инженера полка ко мне!».
Ситкин вытащил из кармана сложенный гармошкой лист бумаги, на котором обычно помечал неотложные дела, и стал писать мелким твердым почерком.
– Лейтенант Иванов по Вашему приказанию явился!
Ситкин посмотрел на худощавую долговязую фигуру лейтенанта. Воспаленные веки от недосыпания, небритая щетина, наспех вытертая ветошью рука, поднесенная для приветствия к шапке, со следами машинного масла.
Три дня назад, пользуясь облачной погодой, двенадцать «Юнкерсов», прикрываемых шестью «Мессершмиттами», внезапно нанесли удар по аэродрому. Командование, ошибочно решив, что целью немцев являются пункты сосредоточения наших резервов вблизи линии фронта, бросило для их прикрытия все дежурные истребители. Когда ситуация прояснилась, уже было поздно: у полка осталось всего шесть боевых самолетов. Бомбой, попавшей в укрытие, практически полностью был выведен из строя ранеными и убитыми технический состав третьей эскадрильи и частично второй. Первая эскадрилья в это время отсыпалась в землянках после ночных полетов. Летный состав не пострадал: экипажи проходили в штабной землянке инструктаж.
Ситкин сгоряча приказал восстановить все разбитые машины. «Работать круглые сутки», – кричал он выстроенным уцелевшим техникам, но когда сам посмотрел на то, что осталось от материальной части, впал в уныние. Несмотря на круглосуточные героические работы, за первые сутки до летного состояния удалось довести только одну разбитую машину. Еще две по уверениям инженера полка в течение следующих суток можно собрать из обломков пяти самолетов.
Утром у него был замполит. «Я вот пришел в первую эскадрилью», – говорил он неторопливым голосом, – «сидит Егорыч, крутит гайку. Докрутил и завалился. Я к нему, думал сердце отказало, а он спит».
– Ты это о чем? - подозрительно спросил Ситкин.
Егорыча, пожилого солдата, всегда аккуратно одетого, с пышными седыми усами, любил весь полк за ровный характер и постоянную готовность помочь любому, кто нуждался в его помощи. Он сбивал из обрезков досок столы и скамейки, стирал гимнастерки, подшивал пропоротые осколками летные куртки.
– А я вот о чем, – замполит вытянул ноги и стал растирать колени, – техники работают двое суток почти без отдыха. Едят урывками, спят урывками в среднем по три часа. Человек многое выдержит, но всему есть предел.
– На войне каждому свое, – сердито бросил Ситкин. – Экипажам в воздухе гибнуть, техникам самолеты ремонтировать.
– Так-то оно так. Но на земле от бомб гибнут не меньше, сам знаешь. А когда от переутомления гайка не затянута должным образом, и в бою экипаж погибнет – не узнать потом, от попадания немецкого снаряда или из-за этой гайки погиб экипаж. Кто за это ответит, командир?
И сейчас, глядя на изможденного лейтенанта, Ситкин подумал, что замполит прав. Люди на пределе. Но и у него тоже положение безвыходное: в полку насчитывается всего шесть исправных самолетов. Новенькие Пе 2Р собираются поставить только через десять дней. Тяжелейшая битва за Сталинград перемалывала ресурсы государства. Дня через три пришлют для третьей эскадрильи мальчишек из училища. Не техников, а именно мальчишек. Они смогут разве что готовить самолет к полету, да заделывать небольшие пробоины. Для того чтобы собирать машину из двух-трех разбитых, требуется другой уровень подготовки. А Иванов такую работу делает. К тому же исключительно исполнительный. На фронте с самого первого дня. Не так много таких – человека четыре осталось.
– Вольно! – Ситкин махнул рукой. – В каком состоянии самолет?
Услышав, что машина в целом восстановлена из обломков, что осталось подключить разводку топлива и воздуха, все проверить, затем «прогнать» двигатели, подполковник приказал:
– Самолет для завершения работ передать во вторую эскадрилью.
Увидев, как недовольно дрогнула бровь лейтенанта, добавил:
– Ты, наверное, слышал, что Рожков посадил свою машину перед самой линией наших окопов? Твоя задача снять кассету с пленкой и доставить ее сюда. Не позже 9-00 утра. Если получится, снять фотоаппараты. С собой возьмешь четверых, самых толковых. Сообщи только их фамилии начальнику штаба для оформления документов. Возьмешь пайки на сутки. У начснаба получишь три фляжки со спиртом. Одну для укрепления боевого содружества родов войск вручишь командиру пехотного подразделения, другую вам, третью оставишь про запас, сам сообразишь, как употребить. Отъезд не позже 17-00.
– Разрешите идти?
– Постой! Всем смыть машинное масло, грязь, побриться, вычистить сапоги. Чтобы не позорить наш Восьмой отдельный дальнеразведывательный полк. И вот еще что. На фронте не геройствовать, под немецкие пули не лезть. Личный состав беречь. И постоянно помнить, что главная ваша цель – кассета. Кассета! – Ситкин специально повторил это слово, чтобы оно приобрело смысл главного акцента сказанной фразы.
– Все понял?
– Так точно!

...Машина катилась по дороге к фронту. Мороз превратил накатанную на глинистой почве колею в некое подобие шоссе. Темнело. Низкие серые тучи летели над землей. Иногда из них сыпалась мелкая снежная крупа. В такую погоду можно не смотреть на небо: вероятность появления немецкой авиации была ничтожно мала.
Сейчас дорога шла по дну пологой балки, под углом упиравшуюся в еле различимую гряду. За ней проходила линия фронта.
Солдаты спали в кузове на вещмешках, укрывшись предусмотрительно взятым с собой самолетным чехлом. Там же аккуратно в ряд стояли парашютные сумки с уложенными в них инструментами, домкратами, тросами, веревками.
Иванов, еще раз взглянув на приближающуюся гряду, решил, что настало время еще раз проинструктировать шофера.
– Сейчас нас остановит охранение. Укажут, где поставить машину. От этого места никуда не уезжать, машину не оставлять!
Минут через десять вынырнувшие из темноты невесть откуда офицер и пара автоматчиков перегородили дорогу.
– Прошу предъявить документы!
Офицер внимательно прочитал командировочное предписание, подсветив его фонариком, заглянул в кузов.
– Куда следуете?
– В хозяйство Капитонова.
– Вот слева тропинка вверх, видите? По ней и пойдете, не сворачивая. Впереди в капонире можно поставить машину...

– Капитан Капитонов, – представился плотный черноволосый офицер с аккуратно подстриженными усами.
– Лейтенант Иванов! Мне приказано снять кассету с самолета.
– Знаю, звонили из штаба дивизии. И так?...
– Сначала надо осмотреть самолет. Пойду один. Но от вас мне нужен сопровождающий. Моих людей на это время хорошо бы разместить в безопасном месте.
– За них не беспокойся.
И, повернувшись к дежурному офицеру, приказал: «Пащенко ко мне!».

…Сержант Пащенко и лейтенант Иванов стояли в окопе в белых маскировочных халатах. Когда глаза привыкли к темноте, оказалось, что многие объекты неплохо различаются на достаточно большом расстоянии. Облака поднялись и сквозь них у горизонта тусклым желтым пятном светила луна. Свежевыпавший снег отражал и рассеивал свет, создавая ощущение отрешенности и неопределенности.
К востоку от окопов пролегла балка с крутыми склонами, по которой они прибыли сюда. Более пологий западный склон гряды постепенно переходил в плоскую равнину, края которой растворялись во мраке. На ней не было видно ни деревьев, ни строений. Но линию вражеских окопов все же можно было различить.
Самолет стоял метров в пяти, наклонившись на крыло. Правая стойка шасси попала в воронку от снаряда. Виднелись края еще одной воронки, уходящей под фюзеляж. Обшивка припорошенная снегом, слабо поблескивала в скудном мерцающем освещении.
– Сейчас пойдем. Если немцы пустят ракету, замереть, уткнувшись в снег, пока вновь не станет темно. И еще... Я хочу предупредить, – Пащенко повернулся к лейтенанту, – что метров в пятнадцати справа два пулеметчика. Им приказано открыть огонь, если отползешь хотя бы на пять метров от самолета в сторону немцев. Иллюзий тут быть не должно. Еще встречаются желающие перебежать к врагу.
– Понятно.
– Тогда вперед!
...Перевалившись в воронку, они лежали на ее дне, переводя дух. Глаза скользили по крылу, по фюзеляжу.
– А Жорка люк-то закрыл, – удовлетворенно хмыкнул про себя Иванов.
Со штурманом Георгием Елецких он служил в одном полку еще с 1940 года. Хлебнули лиха в том памятном сорок первом, отступая с Украины от Староконстантинова. Жорку отличало пунктуальное исполнение всех наставлений и инструкций. Поэтому, последним покидая кабину самолета, он не кинулся, спасая жизнь, сразу в окопы, а, как и предписано, сначала закрыл люк.
– Можно надеяться, что в кабине порядок, – подумал Иванов, – и поэтому не придется тратить драгоценное время на другую работу.
Он потрогал шасси, посмотрел на погнутые лопасти правого винта, затем переполз в воронку под средней частью фюзеляжа. Створки люка, за которым размещался фотоаппарат, не были ни смятыми, ни деформированными. Лейтенант вытащил из кармана шнурок и промерил им расстояние от угла каждой створки до земли. Если подрыть сантиметров тридцать грунта в двух местах, люк можно открыть и спокойно снять кассету, сразу положить ее в чехол, затем в сумку, и протолкнуть вперед в соседнюю воронку. А из нее достаточно просто перебраться в окоп. Фотокамеры снимаются относительно легко, но как их тащить дальше?
Хлопком взвилась вверх ракета, осветив окрестности неестественным призрачным светом. Двое в масхалатах замерли в воронке, прижавшись к земле. Но все было спокойно.
Взгляд скользнул к хвосту фюзеляжа. Нижний люк кабины стрелка-радиста находился всего в двух сантиметрах от земли, открыть его из задней кабины было невозможно. «Значит Ахметов пытался выбраться через верхний люк», – решил Иванов. – «Немцы в этот момент и сразили его».
– Ползем назад, лейтенант?
– Да, мне все ясно.
...С наслаждением отогреваясь  в землянке Капитонова, Иванов составлял план дальнейших действий.
– Слушай, лейтенант, – прервал ход его мыслей Капитонов. – А почему немцы до сих пор не уничтожили самолет? Швырнули бы, например, из миномета мину, взрыв – и нет его.
– Я думаю, они считают, что всегда успеют сделать это. Они знают: в баках еще есть бензин, масло. Вот пойдешь ты в атаку, тогда и шарахнут. Взрыв покалечит твоих людей, горящий бензин обожжет их, а на фоне пламени они будут, как на ладони, немец перестреляет многих, атаку сорвет.
Капитонов нахмурился. Похоже, лейтенант прав. Но сегодня утром командир полка потребовал от него начать подготовку к атаке. Время укажут дополнительно. После длительной артиллерийской подготовки надлежало стремительным броском выбить немцев из первой линии окопов и, если получится, – сразу из второй и, невзирая на фланги, идти вперед по тылам немцев к Дону. Срыв атаки был чреват многими последствиями, в том числе большими потерями личного состава.
– Слушай, лейтенант, если я дам тебе в помощь людей, сможешь вытащить самолет?
Иванов задумался. Если сбить крепкие щиты, проложить их через окопы, буксировочный трос закрепить за основные стойки шасси, а длинные веревки – за хвостовое колесо, то с помощью их, точно направляя Пе 2 через окопы, и удерживая ими же машину от скатывания вниз, можно попытаться спустить самолет на дно балки, откатить в сторону, снять фотоаппарат. А если получится, можно даже отбуксировать слабо поврежденный Пе-2 в родной полк! И будет еще одна восстановленная машина при минимуме трудозатрат!
Иванов высказал свои соображения Капитонову.
– Что ж, бревна для укрепления стенок окопов у меня есть, щиты из них, по-видимому, сделать можно. Какие размеры нужно выдержать?
– Минимальная длина должна быть равна ширине окопа плюс три метра. Мне нужно, чтобы щиты перекрывали 7-8 метров длины окопа.
– Как ты думаешь вытащить самолет? Сколько людей отрядить тебе в помощь?
– Сначала мы снимем кассету и погрузим ее в полуторку. Потом подскоблим стенки воронок и подсыпем грунт, чтобы выкатить самолет на ровное место. Затем к основным стойкам шасси и к хвостовой опоре привяжем веревки, а от основных стоек – через длинную веревку к нашей машине внизу. Она будет вытаскивать самолет из воронки. Как только преодолеем окопы, все возьмутся за веревки, привязанные к хвостовой стойке, и будут постепенно стравливать их, не давая самолету на склоне набрать скорость. Внизу склон более пологий и самолет можно удержать на тормозах. Тогда веревки от хвостовой опоры отвяжем, дальше уже будем добираться самостоятельно. Думаю, от вас потребуется шесть человек и Пащенко для руководства ими.
– Всего-то? Я предполагал, что ты у меня взвод потребуешь.
Вошел сержант, поставил на стол котелок с дымящейся кашей и две тарелки.
– Садись, лейтенант, перекусим. Как говорится, чем богаты, тем и рады.
Иванов достал из вещмешка банку тушенки, флягу, снял полушубок, присел к столу, выложив припасы перед Капитоновым.
– И мы тоже, чем богаты...
Капитан ткнул пальцем во фляжку.
– Надеюсь, что это не святая вода.
– Спирт. Что может быть чище? – в тон ему ответил лейтенант.
Капитонов разложил по тарелкам кашу, разлил по трети кружки жидкость из фляги, пока Иванов возился с банкой тушенки.
– Ты разводишь или запиваешь, – спросил он.
– Запиваю.
Капитонов откуда-то снизу достал два стакана и наполнил их водой из стоящего поодаль другого котелка. В колеблющемся свете коптилки вода преломлялась на гранях.
– Откуда такая роскошь?
– Мои ребята недалеко в развалинах дома нашли. Представляешь, в него попал снаряд, стены в крошку, а несколько стаканов чудом уцелели.
Капитонов аккуратно пригладил усы и поднял кружку:
– Давай за победу выпьем. Хотя путь к ней ох как нелегок.
Они опрокинули кружки в простуженные сиплые глотки и сразу, без вдоха, запили водой. Приятное тепло разлилось по гортани, постепенно распространяясь по телу. Ели молча. Когда миски наполовину опустели, Капитонов спросил:
– Ты откуда родом-то будешь?
– Калининский, из-под Старицы.
– Почти земляки. Я вот рыбинский. На Волге мы родились, на Волге встретились.
Доев, лейтенант поднялся из-за стола.
– Мне пора. Спасибо за хлеб и за соль.
– Удачи тебе!
У двери Иванов повернулся к Капитонову.
– Вот еще что, пока не забыл. Дай распоряжение подготовить щиты.

…Тщательно проинструктировав своих солдат и убедившись, что каждый из них уяснил свою задачу, лейтенант приказал по одному выбираться из окопа и ползти в сторону самолета.
– Я иду последним. Ползти тихо. Не курить, не говорить! Всем выполнять любое указание сержанта Пащенко!
...Перевалившись в воронку, лейтенант убедился, что его команда на месте. Он отправил Пащенко к хвостовому колесу наблюдать за немцами. Затем показал, где нужно подкапывать землю, и как обтесать стенки воронки. Разбившись на две группы, они начали сосредоточенно работать саперными лопатками. Сверху земля уже промерзла, но глубже еще оставалась мягкой. Через двадцать минут все было готово. Лейтенант, еще раз промерив веревочкой глубину ямы, приказал перебираться под носовую часть фюзеляжа, чтобы не мешать раскрытию створок, а сам подполз к самому краю воронки и открыл люк.
Вдруг со стороны немцев раздались выстрелы. Пулеметная очередь в десяти метрах пропорола землю. Вжавшись в землю, они приготовились к худшему, но внезапно наступила оглушительная тишина.
Выждав еще несколько минут, Иванов шепотом приказал солдатам вернуться под открытый люк. Привычными движениями, на ощупь, они сняли кассету с пленкой, завернули ее в брезент, уложили в сумку и с трудом вытолкнули из воронки. Затем, медленно переползая вперед и подтягивая за собой кассету, добрались до окопов. Дотащить кассету до машины, спускаясь под гору, оказалось совсем не трудно.
Лейтенант приказал тщедушному солдату маленького роста с фамилией Великанов неотлучно находиться при кассете.
– Головой отвечаешь за нее!
Затем, повернувшись к шоферу, спросил: «Длинный трос есть?».
– Да, метров шестьдесят. Правда, не он не слишком толстый. Я им обвязываю бочки с бензином и маслом.
– Подойдет и такой. К нему мы еще привяжем веревки. Ты поднимешься по склону вверх, мы вытянем трос, веревки подвяжем к стойкам шасси. По сигналу «две короткие вспышки» карманным фонарем очень аккуратно потянешь самолет. Одна длинная вспышка означает «стоп». За сигналами будет наблюдать Великанов. Спустившись на дно балки, остановишься. Мы отцепим страховочные веревки. Понятно?
– Так точно!

…Уложив щиты поверх окопов, они вновь поползли к самолету. Веревки от троса привязали к стойкам шасси, еще две – к хвостовой опоре.
Ветер дул от немецких окопов, мотор машины был почти не слышим.
По сигналу машина медленно покатилась вниз. Трос натянулся. Самолет, словно нехотя, выполз из воронки. Бойцы, натягивая веревки, привязанные к хвостовой опоре, направляли его движение.
Прошли окопы. Лейтенант дал команду остановиться. Открыв люк, он забрался в кабину. Нервы напряжены. Казалось, немцы смотрят на него сквозь остекление кабины. Короткая очередь из пулемета – и все кончено! Он дал команду продолжить движение, управляя самолетом и тормозами удерживая его от скатывания. Вот Пе 2 спустился уже ниже кромки балки. Вот проползли половину склона…
На дне, как и было оговорено, машина остановилась. Иванов вылез из кабины, поблагодарил бойцов Капитонова за помощь.
– Это вам от нас за содействие. Думаю, к общему удовольствию.
Он протянул флягу сержанту Пащенко.
Попрощавшись, отвязали страховочные веревки, укоротили буксировочный трос, уложили снаряжение в кузов.
– Веди аккуратнее! Самолет – не танк, выбирай дорогу ровнее, не дергай! - наставлял Иванов шофера.

Обратная дорога заняла почти четыре часа.
Вот и аэродром.
В штабной землянке лейтенант попросил дежурного офицера вызвать командира полка.
– Он спит.
– Мне он приказал по прибытию немедленно известить его.
– Ждите здесь!
Когда вошел Ситкин, мешок с кассетой уже внесли в землянку и положили у стены.
– Товарищ подполковник! Ваше задание выполнено!
– Кассета? – Ситкин кивнул в сторону мешка.
– Так точно!
– А фотоаппарат удалось снять?
– Товарищ подполковник! Мы самолет привезли!
– Так! – Ситкин еще не отошел ото сна. Он не вдумывался в смысл сказанных фраз. Его мозг лихорадочно составлял план немедленных действий. Времени оставалось немного.
– Дежурный! Пленку срочно проявить! Задействовать столько людей, сколько нужно! Меня немедленно известить, когда проявка закончится. Дать указание готовить машину и автоматчиков из батальона к отъезду.
Повернувшись к лейтенанту, Ситкин произнес: «Всем спать! Утром после завтрака в штабе напишешь рапорт».

Добравшись до койки, Иванов мгновенно уснул. Под утро легким дуновеньем вдруг приснилось: он плывет на лодке, на холме красиво очерчен контур Успенской церкви – чудом уцелевший остаток древнего монастыря Иоанна Предтечи. Ветер доносит сладковатый запах сосны из ближайшего бора. Отец, сидя рядом, поет: «Вниз по матушке по Волзе…».
– Папань, а почему по Волзе?
– Так в старину говорили и пели. Река Волга, но плыть – по Волзе! По Волзе! – славно-то как, мягко, без надрыва!...
Дом родной! Где он в сумятице войны, в дыму и пожаре? Сколько к нему плыть! Сколько к нему шагать!

Офицеры Оперативного управления Генерального штаба, изучив последние разведдонесения, внимательно просмотрели фотографии, добытые авиационной разведкой. От Сталинграда до Ростова-на-Дону не зафиксировано крупных перемещений немецких войск. Операцию «Уран» можно начинать!
19 ноября 1942 года загрохотали тысячи советских орудий. Войска двух фронтов, встретившись под Калачем, замкнули кольцо окружения группировки Паулюса. Через два месяца тысячные колонны немецких пленных потянулись на север и на восток от города.
23 февраля 1943 года подполковник Ситкин вручал медаль «За оборону Сталинграда» отличившимся офицерам и солдатам 8-го отдельного дальнеразведывательного полка. Передавая награду старшему лейтенанту Иванову, Ситкин произнес, глядя в глаза, только одно слово: «Заслужил!».