Великий и могучий

Великий и могучий. 
               
...Не страшно под пулями мёртвым лечь
   Не горько остаться без крова,
   И мы сохраним тебя, русская речь,
   
   Великое русское слово.
   Свободным и чистым тебя пронесём,
   И внукам дадим, и от плена спасём навеки                Навеки.
                Анна                Ахматова               

Так проникновенно, с большой и даже с клятвенной уверенностью в сохранение русского языка, писала великая поэтесса почти семьдесят лет назад, в тяжёлую для Родины годину Отечественной войны.

Хотя я и не лингвист, однако без всяких претензий хочу «помыслить» о слове и языке. Ниже привожу некоторые размышления на чрезвычайно важную тему состояния одной из главных сфер, определяющих самою сущность самобытности русского человека
«Вначале было слово». Мысль человека может выражаться разными средствами: взглядом, жестом, действием и словом. Наибольшее значение, при этом, приобрело слово - звуковая оболочка мысли, основа человеческого мышления. Произошло оно и устоялось в результате многократного повторения определённого сочетания издаваемых звуков. Постепенно это сочетание закрепляется в памяти, сначала доминирующей особи, его семьи, рода, а затем и племени. Слово закрепляет в сознании определённый образ предмета, явления, действия или чувства. Слово - один из самых важных инструментов общения людей определённой общности и целых народов. Словом можно обрадовать, выразить свои чувства, отношения, дружбу и любовь, но можно и обидеть, противопоставить, напугать, унизить ранить и даже убить. Словом можно вдохновить, побудить к действию, поднять на свершения и подвиг, а можно и заболтать, вогнать в бездействие, подавить волю. 

Убеждён в том, что слово, как носитель мысли, играет большую роль в формировании умонастроения и характера человека.  Смысл слов (зачастую скрытый), оседая и накапливаясь в подсознании, формирует тип и алгоритмы поведения. При этом характерно, что некоторые слова способны одинаковым образом формировать волю, не только отдельного человека, но и больших масс людей. Такие слова, наполненные глубоким, всем понятным смыслом и способные возбуждать чувства и эмоции, становились главнейшим оружием войн и революций. Давно известна истина, что сила слова часто бывает мощней силы оружия и, что революции свершались не столько разумом, сколько ураганами духа и эмоций народных  масс, вызванных словами. К примеру, знаменитые три слова: «Свобода, Равенство, Братство», подняли народ Франции на революцию 1791 года. Большевикам никогда бы не удалось поднять за собой массу рабочих и крестьян России и победить в Октябрьской революции и гражданской войне, без брошенных в народ великих взрывных слов, отвечающих остро наболевшим надеждам масс, таких, как: «Свобода, Равенство, Братство», а также - «Долой войну», «Мир хижинам – война дворцам», «За землю, за волю!», «Землю - крестьянам, фабрики – рабочим!», «Долой самодержавие», «Вся власть советам рабочих и крестьян». И слов-то этих - всего десяток!  То же самое произошло и при сломе Советского Союза. Активаторами, дрожжами, ползучего переворота были великие слова: Демократия, Свобода слова, Свобода предпринимательства, Свобода личности, Деидеологизация жизни, Борьба с советской партократией, Борьба с привилегиями. И здесь тоже малая толика слов, а какой ураган эмоций? Каков результат?

Воровство и подмена понятий.  У меня сложилось представление, что российские власти в своей практической деятельности всегда славились и сейчас славятся своей способностью полностью дискредитировать общепринятые и ясные понятия. Известно во что превратилась дарованная  в 1861 году крестьянам Свобода, после их многовекового рабства, а затем Земля крестьянам после революции 1917-го. Да и само понятие Социализм в нашей практике не лишено было некоторых черт, далёких от правовых. В период коллективизации, не сама её идея, а практика колхозного строительства дискредитировала такое жизненно необходимое на селе понятие, как Кооперация.
Подмена понятий лозунговых, взрывных слов расцвела буйным цветом так же и после ельцинского переворота. Под гильотину дискредитации пошли такие из них как Демократия – власть народа, обернувшаяся у нас властью над народом и камуфляжем для лицемеров, хапуг, откровенных жуликов и воров. Характерно, что существо демократии по-российски хорошо охарактеризовал «Великий вождь и учитель всех народов», товарищ Сталин ещё в 1918 году на третьем Всероссийском съезде Советов: «Властвуют не те, кто выбирают и голосуют, а те, кто правят». Немного позднее, уже поднабравшись практического опыта его, сталинской, «демократии», он развернул этот тезис: «Страной управляют на деле не те, которые выбирают своих делегатов…, Нет. Страной управляют фактически те, которые овладели на деле исполнительными аппаратами государства, которые руководят этими аппаратами». (Цит. по кн. «Историки спорят», Политиздат, 1988 г., стр. 153). Точнее и откровеннее не скажешь! Выходит, что теперешние наши «демократы» точно следуют указаниям мудрого вождя, особенно если посмотреть на созданные ими исполнительные аппараты, роль и состав Думы и так называемого «Сената»; на дарованные им привилегии, обязывающие их безропотно исполнять все требования тех, «которые руководят этими аппаратами»; на систему бесконтрольного лоббирования, а проще говоря подкупа депутатов; на систему фактической однопартийности (опять правящая партия), позволяющей принимать любые нужные законы; на предвыборные и, зачастую, грязные «политтехнологии»; на состав избирательных комиссий, особенно местных, назначаемых теми самыми «аппаратами», о которых говорил тот же вождь. Верхом изощрённого глумления над демократией и народом на мой взгляд является создание «ведущей» партии бюрократии, служащей для многих чиновников прикрытием. Этим во многом и объясняется расцвет коррупции, раскрепощённой либерализмом нашенского разлива.

Здесь уместно сказать, что народ видит и остро воспринимает подлог, и тут же заменил оболганное благородное слово словами дерьмократия, как более  справедливо отражающими положение в нашем обществе, сложившееся после переворота. А народный эпос изобразил существо нашей демократии в анекдоте:
«Бежит по лесу сломя голову весь в дерьме заяц. Навстречу лиса,
-  Косой, что с тобой, за что тебя так?
-  Да вот пострадал,… за демократию!
     -  ???
     -  Сел я в ямку по нужде, глянул, а рядышком сидит сам Медведь. Вот те да, думаю, вот за какую жизнь боролись!  Кто Медведь в лесу, а кто я, -  подумать только! А сидим рядом! Вот  это и есть демократия! Тут медведь спрашивает:
-  Косой ты душ принимал сегодня?
     -  Да, - говорю.- И схватил он меня за шиворот, использовал вместо туалетной бумаги и забросил в кусты. Вот я и бегу!».

Слово лозунговое – Братство - теперь выброшено из употребления совсем, видимо за ненадобностью. О каком братстве можно говорить при таком глубоком имущественном и разгорающемся этническом расслоении. О каком братском понимании и духовном единении можно говорить, например, между чахнущей российской провинцией и отгородившейся Рубляндией. А благородное слово - Либерализация (освобождение), обернувшаяся свободой неуёмного, беззастенчивого воровства всего и вся, наглого грабежа национального достояния страны и растаптывания традиций, культуры, духа нации. Что и говорить. Даже такие понятия как: Власть, Закон, Порядок, Справедливость, Правый суд, Совесть, Гражданственность - во все времена имели, имеют и наверно всегда будут иметь на Руси своё особое понимание власть имущими, весьма отличное от истинного. Наиболее позорно оболгано слово служение тем, что к нему подстроился животный смысл слова – кормление, - суть всей современной российской бюрократии («служащих»), от верхней - до жэковской мелкоты. (Изначально слово кормление означало правление кормчим, те. рулевым)   Да они теперь себя и сами называют не служащими, а чиновниками.  Сотни высоких и высших, включая заместителей премьера, чиновников министерств и других госорганов занимают высокие посты в управлении госкорпорациями, а некоторые негласно и частными.

Сила слова. Характерно, что во всех революциях все призывные, по сути великие, слова были густо замешаны на лжи и лукавстве, которые осознаются лишь после дсезествления целейсвершения призывов. Но это, как говорится, уже другая история. Дело своё они сделали, об этом немного было сказано выше. Меня же интересует в этих примерах сама сила слов, их способность возбуждать чувства и эмоции, успешно воздействовать на изменение устоявшихся представлений и поведения людей. В этой связи, представляет интерес рассмотреть, есть ли взаимосвязь между смысловой нагрузкой некоторых очень важных слов, обозначающих одно и то же явление у разных народов, на их (народов) характерные черты.

Возьмём наше русское слово ВЛАСТЬ. В его основе глагол владеть и его производное -  властвовать. При этом в нашем российском понимании владеть можно равно, как:  чем – неодушевленное, так и кем – одушевлённое. Ещё круче характер у глагола властвовать, оно уже обозначает соответствующее действие, в основном над людьми, то есть быть сверху, подчинять, угнетать. Когда эти слова часто употребляются вслух или в уме или проявляется под воздействием самого явления, то их сущность, их значение, при постоянном употреблении откладывается в подсознании человека, причём, помимо его воли. Вот здесь - самое интересное. Активация поведения, заложенного в подсознании, происходит по-разному. У тех, кто обладает властью, кому она принадлежит, возникает чувство свободы и права владеть, подчинять, использовать силу, наказывать, унижать. У тех же на кого эта власть распространяется, невольно возникает ощущение бесправия, подвластности, покорности и унижения. Подсознание постоянно даёт ему понять, что тобой кто-то владеет, ты чья-то собственность, принадлежность, ты раб. В подсознании, а затем и в сознании, активизируются импульсы соответствующего поведения. У нас в России это чувство вероятно вызывается легче, так-как находится в генах из-за многовекового рабства двух видов: официального - крепостничества, и социального – вечной нищеты, постоянной и тяжёлой борьбы за выживание, основной массы россиян.

С большой долей уверенности полагаю, что пусть небольшая, но очень важная часть подсознания всего российского народа сформированная словом ВЛАСТЬ и явилась той силой, которая в новейшей истории страны способствовала безропотному и покорному его состоянию перед лицом надвигающегося расслоения общества. Можно подумать, что народ согласился терпеть угнетение и унижение, беспредельно страдать и выживать в невероятно тяжёлых условиях. С другой стороны, сознание обладания властью явилось одной из причин алчности, присвоения, грабежа, мздоимства и безнаказанности у тех, кто получил власть (начиная от чиновников многочисленных подразделений районного, областного и других уровней власти, до её высших, а также от малых до крупных частных хозяев, предпринимателей). Самое отвратительное в этом – самоедство. Зажиревшая меньшая часть, обладающая властью, пожирает большую часть своего же собственного народа, на нищете которого она строит своё благополучие.   И когда ситуация доводится до крайнего предела и уже нет мочи терпеть -  происходит взрыв. Поэтому в России и бунт, как  клапан выпуска возмущения, скорее - инстинкт, чувство, эмоция, -  чем разум.

Можно подумать, при чём же здесь слово ВЛАСТЬ, ведь каждый народ несёт над собой власть? Да, действительно и у них есть и власть, и такие слова. Но, наш язык очень ёмкий, он иногда в одно единственное слово может вложить много понятий, на которые в других языках есть свои отдельные слова. Так получилось и со словами, отображающими понятие власти. Например, во времена абсолютизма - князей, баронов, - для выражения превосходства, власти широко использовалось слово power – сила, мощь. В настоящее время оно продолжает использоваться в философской и исторической литературе для обозначения абстрактной власти вообще. Для обозначения же полномочий конкретных государственных органов, и управления внутри страны, слово power сейчас использовать невозможно, просто дико. В практике речи современных европейских народов: Франции, Великобритании, Италии, Германии, Испании и др. - управляющие государственные органы на практике называют не словом власть (power)  хотя они имеются в словаре любого народа, а словом -  Авторитет, от латинского AUCTORIT, (с толкованием: источник, руководство, ответственность; правосудие, мнение, совет, поддержка; персональное влияние, престиж, авторитет, ценность, важность, пример, гарантия).  Видно, что в столь обширном перечне значений этого слова нет ни одного означающего физическое обладание, владение, - тем более над человеком или народом. Для выражения же обладания, владения, например, в английском языке используются другие слова: to possess - обладать, и to own – владеть, owner - владелец. И в наше время там совершенно дико будет звучать, если эти слова обратить к человеку. Эти слова неприменимы и к народам со времени отмены рабства. То же и во многих других языках.

У нас же, в современном русском языке мы ни как не можем отойти от слова власть, или подменить его другим. Мы сплошь и рядом слышим и произносим: верховная власть, региональная и городская власть, власть монополий, разделение властей, властные структуры, властные полномочия,  даже такой нонсенс, как «четвёртая власть»  – слова однокоренные, других нет. Это, я бы сказал, - не просто слова, а железные шурупы, ввёрнутые в наше сознание. Эти стойкие понятия, (кроме «четвёртой») у нас прописаны даже в Конституции, не говоря о множестве других законов.  А ведь и правда, если стать на позицию здравого смысла, то становится неясным - почему представительные, то есть избранные самим народом органы и нанятые ими исполнительные, должны обладать именно властью, властвовать, владеть, а  не располагать авторитетом у народа, управлять, руководить, ответствовать и др., как в исходном латинском толковании слова Авторитет. (К сожалению использование этого слова в жаргоне накладывает на него некоторый негативный оттенок). Поэтому былобы уместным  вместо слова власть использовать слово СЛУЖЕНИЕ. Иными словами – неплохо было бы не владеть, а СЛУЖИТЬ, служить народу, быть благодарным и ответственным, за оказанное им  доверие и, в соответствие с этим, авторитетно  руководить и управлять страной.

Не связанно ли это с особенностями нашей, исторически обусловленной, национальной ментальностью. С большой уверенностью можно предположить, что испокон дремлющее в подсознании (подкорке), именно «нашенское» понимание этих слов, в критические моменты (как истории страны, так и частной жизни) легко переходит уже в сознание и соответствующим образом воздействует на поведение. И подчас именно так, как в нелепом, только нам присущем, правиле: «Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак!». Если я обладаю властью, то могу владеть не только овеществленными предметами, но и одухотворёнными, т.е. человеком, его судьбой, как это всегда было на Руси. С другой стороны если я подвластен, то и удел мой поддаться, терпеть и прозябать до крайности. Именно это, в который уже раз в истории, и произошло сейчас у нас с нашим народом. Быстрые события переворота, как щелчок выключателя, перевели стрелки подсознания тех, кто вдруг получил богатство на позицию - право владеть - владею, а у тех, кто ничего не получил на позицию - доля быть нищим, подвластным, рабом - терплю. И не это ли обстоятельство в некоторой доле позволило первым, легко захватить настоящую политическую и экономическую власть над народом, а вместе с ней и захватить львиную (по некоторым данным до 80%) долю национального дохода. Не это ли обстоятельство приводит к тому, что русский «народ безмолвствует и бездействует». Как всегда. Действительно – коварна  Магия и Сила слова русского -  Власть.

Сила или слабость? Часто задумываюсь над довольно устоявшемся и  даже общепринятым определении: “загадочный русский характер”. Что это такое, каковы его отличительные черты, изменяется ли он, и как? Прежде всего, характер - это стержень, превращающий племена в народ, а с образованием государства – в нацию. Характер - это также стремление и способность создать благополучие народа в целом и защитить его целостность. Одним из выразителей отличительных черт народа, определяющих его характер, служит язык. В нём проявляются такие черты, как самосознание, самоуважение и гордость его носителей. Основу языка составляют словарный запас, строй, синтаксис и грамматика. Естественно, что язык со временем растёт и развивается. Это бесспорно. Но очень важно, при этом понимать, как происходит рост. Как его народ, его носитель и хозяин обращается с ним, бережет ли, охраняет ли его. Не рубит ли этот хозяин сук, на котором сидит. Иными словами, не приведут ли накапливаемые изменения в языке к потере его самобытности, к размытости и неспособности отражать особенность характера народа. Будут ли они отражать его силу, слабость или потерю. Не выдернется ли тем самым стержень из характера народа? Ведь народ без характера – уже не народ, а ничем не связанная масса населения, говорящая на языковом суррогате.

В этой связи представляет интерес явление накопления в русском языке иностранных слов. Как мне представляется, это явление не одинаково во времени. В семнадцатом и восемнадцатом веках проникновение в язык иностранных слов происходило в основном в слое правящей элиты русского общества, тесно связанной культурными, политическими, экономическими и отчасти родственными узами с Германией, Францией, Англией и др. странами. Языка громадной массы русского народа это почти не касалось. Начиная со средины девятнадцатого века, с ростом грамотности населения, расширением слоя разночинства, появлением интеллигенции, а с двадцатого века и всеобщей грамотности, сформировался общий язык, единый для всего народа. С первой половины двадцатого века  усиливается насыщение русского общенародного языка иностранными словами. И если почти до конца двадцатого века оно шло довольно медленно, то за последние двадцать лет приходится говорить уже о резком убыстрении этого явления. Хорошо это или плохо?

Если говорить о научных и профессиональных сферах, то в использовании международной терминологии нет ничего предосудительного. А вот, если говорить о таких сферах, как культура, быт, личностные отношения, то есть о языке общенародном, то здесь можно и подумать. Если право утверждение: - «Язык – зеркало души, характера народа», то как расценить впитывание им множества инородных слов? Устойчивостью, крепостью этого языка, или его слабостью? И является ли это отражением характера его носителя? Я не лингвист, поэтому не хочу утверждать, тем более навязывать кому-либо моё мнение, но оно как раз, к моему сожалению, о слабости нашего языка. К этим моим вопросам и сомнениям могу привести ряд личных наблюдений и соображений. Не поленился  просчитать некоторые слова в кратком русско-английском словаре на 25 тысяч слов. Так вот слов иностранного происхождения, т.е. заимствованных, в нашем русском языке содержится: - на букву А – 96 %, на букву Б -23 %, на букву В – 4 %, Г – 31 %, и т. д.  И ещё. Мне как-то попалась на глаза краткая, всего в 18 слов, инструкция к стиральной машине на двадцати пяти европейских языках, включая десять славянских. Так вот, в русском и украинском её текстах имелось по 4 иностранных слова (22%), это: эксплуатация (прибора), транспорт, инструкция и монтаж. Так вот, в греческом, венгерском и финском – ни одного заимствованного слова. Эти языки полностью обошлись собственными  обозначениями. В большинстве остальных – по одному - два заимствованных слова. Даже в немецком только одно(!). Интересно, что такое казалось бы сверх интернациональное слово, как «транспорт» - в шести языках имеет своё обозначение, а не менее распространённое слово – «инструкция», в других славянских языках, кроме русского и украинского (т.е. в восьми), заменено на свои, а слово «монтаж» - встретилось только в русском, даже в родном для него французском, его нет! Почему? Отчего и откуда у нас такая страсть?

Почему устоявшийся было в спортивном жаргоне термин «ручной мяч» в нашем языке заменили на – «гандбол», что в переводе то же самое? Или, раньше команда спортсменов юношей  называлась юношеской или молодёжной. Было ясно, понятно и даже как-то тепло. Затем, какому-то явно неграмотному, но выспренному репортёру захотелось соригинальничать и он назвал её «юниорской», при этом, юношей – «юниорами», а девушек – «юниорками» (!?, фу!). Как кличка какая-то. И невдомёк этому грамотею было, что по-английски это слово звучит, как джуниор, с почти непроизносимым «р» на конце, а корень, «юни» принадлежит словам обозначающим объединение, союз. Другими словами, искусственное слово «юниор», по дурацки проникшее в наш язык, никакого отношения не имеет к понятию: молодёжный. Недавно услышал ещё один перл. Радио комментатор В. Берёзов, речь которого и так косноязычна (дико подвывает в конце каждого предложения), придумал новое слово – файры, для хлопушек, которые болельщики швыряют на поле.  В то же время, почему-то смогли же англичане назвать свою любимую игру футболом - ножным мячом, а в нашем языке так назвать эту же игру мы не решились?   

Почему мы называем шейный платок голландским словом галстук (дословно: шейный платок), щеголяем словом – спорадический, вместо – редкий, перформанс вместо – представление, инсталляция вместо - выставка, показ (правда, этим словом пытаются скрыть особо грязный и пошлый смысл представляемого). И почему другие языки не так податливы? Ужель они крепче нашего? Нет ли здесь обратной связи в формуле: язык народа – характер народа? И не воздействует ли характер народа на свой язык? Не чураемся ли, или стесняемся ли мы своего родного слова, не считаем ли его каким-то сермяжным, недостойным и не преклоняемся ли мы перед мудрёным чужим, «красивым» заграничным? Я вспомнил сцену из старого фильма «Музыкальная история», один из персонажей которого в гениальном исполнении Эраста Гарина, гнусавил, обращаясь к персонажу Зои Фёдоровой, о том, что де его «отсталые родители дали ему пошлое имя Фёдор, а он сменил его на красивое заграничное Альфред», это имя он произнёс с французским прононсом. В то время такая вычура казалась нелепой и высмеивалась. К сожалению, теперь она у нас расцвела пышным цветом. Не слаб ли на самом деле наш характер? Не прогибаемся ли мы под чужого, из-за внутреннего неуважения к самим себе? Не потеряем ли мы себя, как народ? (Вау! И сразу чувствуешь себя американцем. При этом у некоторых даже теплеет под ложечкой.)

Как-то мы отдыхали в одном из санаториев Литвы. По радио целыми днями звучала литовская речь, и меня удивило, что в ней было очень мало не только русских, но и интернациональных слов. То же самое я наблюдал и в Грузии. Почему?  Не потому ли, что у этих народов сильно развито чувство своего родного, национального самосознания и общности, основу которой составляют история, культура, обычаи, язык. И не потому ли сквозь толщу веков иностранного владычества сохранились такие народы как чехи, словаки, сербы, хорваты, финны, эстонцы, литовцы, латыши, и многие другие, подчас малочисленные, народы? С другой стороны, где теперь: кельты, саксы, веды, пруссы, печенеги, хазары? И где же языки этих народов? Не с перенасыщения ли языка чуждой речью и его подменой начиналось их падение?   
               
Надо ли беречь и охранять наш язык? Вопрос риторический так, как многие страны бережно охраняют свой язык от экспансии инородных слов, например в Израиле учреждён институт иврита, без разрешения которого не допускается к использованию в печати и СМИ ни одно иностранное слово. Представляю, какая буря бы поднялась у нас при попытке вести подобный контроль.
                Хорошо бы услышать мнение читателей.